Читать книгу Сбитый автофокус - Александра Сергеевна Солдатова - Страница 2

В первом классе Саша написала сказку про куриц, а Саня долго смеялась. В шестом классе Саша сочиняла стихи про смерть и несчастную любовь, а Саня говорила, что они гениальны. В старших классах Саша взялась за рассказы, и Саня восхищалась их изяществом. Так Саша поняла, что хочет писать. И она пишет:

«Саша была влюблена в свою школьную подругу Саню, называла её родственной душой. Толстая и тонкая, они представляли собой комичную пару однояйцевых близнецов. Девчонки держались за руки на переменах и обменивались записочками на уроках. Однажды на биологии одна другой написала «иногда мне кажется, что мы» – дальше толстый прочерк розовым маркером. И точка. Потом они сожгли ту записку, развеяв пепел по ветру.

Их фамилии начинались на «Со» и кончались на «-ова». Сова – тотемное животное Саниной матери, директрисы школы, и логотип её гимназии. Она создала свой либеральный розарий специально для Сани, и дочь, повинуясь долгу, зубрила даты и формулы под её любящим взглядом от первого до последнего звонка. Директор боготворила Саню, крупицы обожания перепадали и лучшей подруге. Частенько она проводила дни у одноклассницы: за чаем с брусничным вареньем и коричными булочками, за просмотром фильмов из серии «Другое кино»: Кар-Вай, Джармуш, Линч… Они вели бесконечные философские беседы, особенно по ночам, когда время становится тягучим, а мысли цепляются друг за друга по логике сна. Однажды Саша спросила: «Кого ты любишь больше – меня или маму?» Ответ её разочаровал.

После окончания школы, на восемнадцатый день рождения, Саня подарила Саше увядшие жёлтые розы. А пару лет спустя, случайно столкнувшись на улице, обе сделали вид, что не узнали друг друга. С тех пор Саша перестала писать».

Это её предсмертная записка. Саша стоит на балконе двадцать пятого этажа, тяжесть в груди тянет вниз сильнее гравитации. Замёрзшие пальцы вцепились в перила, ветер морозит мокрые следы на щеках, пробирает через тонкую кожу до позвоночника. Но уже всё равно. Мама говорит, я в тебе разочарована. Ты совсем как он. А его я ненавижу.

***

Он – это дед. А Саша – это я.

В детстве я смотрела на бабушкины свадебные фотографии и недоумевала: как деда мог так измениться! На фото подтянутый мужчина с правильными чертами лица и роскошной чёрной шевелюрой. А дедушка… Ну что дедушка? Гигантский усатый казак из посёлка Горячеводск. Настолько огромный, что, говорят, когда мне было 2 года, я накакала ему в пупок: размеры пупка позволяли такую вольность. Дед знал пол-КМВ, здоровался с каждым вторым за руку. На левой у него недоставало нескольких фаланг – в детстве переехало пальцы трактором.

Мне три года. Готовясь ко сну, я командую: «Деда, врубай свой компуктер!». И, как какая-нибудь Арина Родионовна, дед нашёптывает мне русские-народные сказки. Сюжеты их перетекают один в другой и не заканчиваются до тех пор, пока не засыпаю на китовом пузе. Мне четыре. Дед поёт зычным басом казацкие песни и меня им учит. До сих пор помню куплетов десять заунывной «По Дону гуляет…», петь можно вечно.

Он умер в самом начале ковидной эпидемии, в марте. Я в первый и в последний раз поцеловала его в лоб, бабуля задыхалась от рыданий. На отпевании в мягких лучах солнца, казалось, кружит не церковная пыль – всеобщее чувство вины. Мы дышали им в унисон: последние годы деда провёл в доме для престарелых с психическими расстройствами.

***

Бабушка позвонила, когда мы с мамой вышли в антракте со спектакля «Загадочное ночное убийство собаки».

– Он с ножом за дверью!

Говорят, в старости со многими мужчинами случаются такие вот приступы неконтролируемой ревности. Говорят, это одна из граней деменции. Говорят, у нас не было другого выхода, кроме как сдаться психиатрам.

Под галоперидолом дед превратился в призрака. Лицо его больше ничего не выражало, он спал сутками, усох до миниатюрности. Когда бабушка ещё пыталась врачевать его дома, иной раз от жалости пропускала одну-другую таблеточку, – и взгляд серых глаз вновь обжигал ненавистью. Да, у деда были галлюцинации. Но – ярость вдруг сменялась телячьей нежностью. Он поносил бабулю последними словами и дьявольски рычал: «Убью!», – а потом вдруг плакал, как ребёнок, просил прощения. В последние месяцы называл жену «мамочкой», целовал ей руки и умолял не оставлять его. Но она оставила, как и мы все.