Читать книгу 1610. Рассказы и зарисовки - Александра Суслина - Страница 7

«Сколько раз вам приходилось слышать о том, как трагедии и крупные жизненные потрясения помогали людям понять смысл жизнь, научиться выявлять важное и это важное ценить. Я слушал об этом всю свою жизнь – сначала от деда, в его рассказах о военном времени, от тетки, потерявшей в аварии всю семью и нашедшей себя в религии, от сестры своего приятеля, половину своей жизни героически боровшейся с раком. И это, не считая множества книг и фильмов.

Думая об этом, я, бережно оберегаемый судьбой и матерью от всего, что может случиться со мной трагичного, мог прийти только к одному выводу. Мне пока еще не открылась великая истина о смысле жизни и не откроется, пока со мной не случится что-то ужасное, которое и поднимет занавес, отделяющий меня нынешнего от меня просветленного.

Не думайте, что я пришел к этому выводу сразу. Все разумное во мне сопротивлялось такому подходу. «Как же так, – думал я, – неужели люди настолько глупы, и без трагедии никак не обойтись. Неужели понять, что по-настоящему любил, можно только тогда, когда уже навсегда потерял? Неужели оценить любовь, дружбу или родство душ можно, только оказавшись на необитаемом острове или полумёртвым на поле брани? Не может такого быть! Я же ценю это и без жизненной катастрофы! Может, это я такой уникальный и умею ценить то, что имею сейчас? Вряд ли! В конце концов, все смотрят одни и те же фильмы и должны учиться на чужих ошибках». Наверное, я был слишком наивен.

Нет, я вовсе не жил в тепличных условиях. На мою долю выпадали страдания, довольно сильные, но, видимо, не настолько, чтобы изменить восприятие жизни. Когда уехала Лори, я очень страдал. Но не потому, что вдруг понял, что любил ее. Я это и так знал и ценил каждое мгновение, проведенное с ней рядом. Но ей надо было уехать, и я страдал объективно – от разлуки с любимой. Когда умерла мама, жизнь, казалось, остановилась. Я долго не мог оправиться и сейчас еще не вполне смирился с этим фактом. Я очень грустил, но мое мировоззрение, как ни странно, и от этой потери не изменилось ни на каплю.

В общем, я всегда думал о том, что я просто хороший, хотя и одинокий человек.

А потом я кое-что сделал. Кое-что не хорошее и не очень мне свойственное. Нечто, совершенно не укладывающееся в мою натуру и образ мыслей. Я кое-кого убил. Не могу сказать, что это было запланировано. Просто так получилось – вышел из себя на минуту, и вот результат. Передо мной труп и окровавленная лопата.

Не могу сказать, что со мной произошло что-то трагическое или катастрофическое. Но, тем не менее, это было для меня сильным эмоциональным потрясением, в результате которого моя картина мира действительно пошатнулась. Не буду утверждать, что я сразу стал все видеть в другом свете или перестал ценить все, что ценил раньше. Нет. Но что-то изменилось, я не мог понять что, хотя ощущал это совершенно определенно.

Я спрятал тело в лесу недалеко от своего дома. Помню, когда возвращался ночью домой с лопатой, той самой лопатой, меня немного знобило, но я чувствовал странное возбуждение. Во рту даже было немного сладковато. «Адреналин», – подумал я тогда.

Следующие три недели, пока никто не спохватился о пропаже, и не началось расследование, я жил как на иголках. Но каждый укол этой иголки, каждая случайная полицейская машина или встреченный общий знакомый приводили мое тело и мозг в приятное трепетание – как будто на первом свидании. Страх быть разоблаченным и пойманным, чувство опасности добавляли мне остроты жизни и незнакомое прежде ощущение собственного превосходства над окружающими.

Но я не думал о том, чтоб убить еще кого-то. Я по-прежнему ценил и уважал чужое право на жизнь. Так что, маньяк из меня бы не вышел. По крайней мере, не сразу. Хотя признаюсь, я подумывал о том, чтоб избавить мир еще от какого-нибудь придурка.

В общем, к чему я все это. Сильные эмоции действительно могут помочь переосмыслить ценности. Но только возникает вопрос – все ли ценности стоит переосмысливать? И если сильный стресс может помочь грешнику стать праведником, то что он сделает с праведником? Правильно….

Д. перечитал свое письмо к адвокату. Тот просил изложить позицию в письменном виде. «Расскажите мне о себе, о своем отношении к жизни вообще и к этому делу. Я должен узнать вас лучше, – просил адвокат, – это необходимо для проработки линии защиты. Напишите что-нибудь личное, что-нибудь важное, о том, что любите, что цените, в свободной форме».

Д. прочитал письмо еще раз. Два листа крупного понятного почерка. Неплохо получилось – хоть в газету отправляй. Д. усмехнулся: «Но, если отдать письмо адвокату в таком виде, мне вряд ли светит что-то кроме электрического стула. Жаль, но ничего не поделаешь, – Д. разорвал вторую страницу на мелкие кусочки». Первая страница кончалась фразой «одинокий человек».

Д. снова сел за стол и склонился над чистым листом бумаги. Немного подумав, он написал:

«Моя жизнь текла бы так и дальше, если б меня не обвинили в этом кошмарном убийстве. Зачем только я пошел на то барбекю к соседям? Там какой-то подвыпивший десантник из числа гостей прицепился ко мне и стал доказывать, что я не видел жизни, поскольку никого в жизни не убил, «не почувствовал запах смерти» и «не ощущал власть». Меня это утверждение взбесило. Я пытался объяснить, что у меня другие взгляды на жизнь. И что жизнь вообще есть величайший дар, который надо ценить. И нам не дано право решать… Но десантник твердил и твердил свое, а я все больше злился на себя за то, что вообще ввязался в этот разговор. Мы чуть не подрались, это правда. Но это он полез на меня с кулаками.

Вам я могу сказать честно, что уж не знаю почему, но его дурацкие слова засели в моей голове. «Какие же бывают идиоты, – думал я, – Как они могут мыслить так нецивилизованно. Власть на чужой жизнью! Какой ужас! Вот бы кому-нибудь дать власть над его жизнью, я бы тогда посмотрел, как он запоет! И сколько таких идиотов! И если у них в руках оружие, то во что превратится мир! Честное слово, без таких людей на этой планете и правда, стало бы лучше! Это была бы небольшая жертва».

И если бы не страх наказания, я бы возможно попробовал. Но как я уже говорил, я умею ценить то, что имею. И имеющаяся у меня свобода во всех смыслах этого слова бесконечно ценима мною даже без угрозы ее потерять.

Поэтому, господин адвокат, я заявляю, что никак не причастен к смерти гражданина М., бывшего десантника. Даже несмотря на мои отпечатки пальцев на орудии убийства и том факте, что он был убит этой лопатой рядом с моим домом. Ее, в конце концов, мог взять кто угодно, она всегда стоит около сарая, а ворота у меня никогда не заперты. Вы можете браться за мое дело с чистой совестью».

***

Адвокат вышел из своего кабинета. Дело выглядело не сложным. Кажется, обвиняемый и правда невиновен. То, что орудие убийства – лопата – принадлежала обвиняемому, говорило в его пользу. Естественно, на ней его отпечатки, чьи же еще! Пара свидетельств с того пикника у соседей – про конфликт с пьяным десантником – это можно преподнести как обычный бытовой конфликт. Бывшие военные – народ взбалмошный и непредсказуемый. Обвиняемый же, судя по письму, кажется вполне спокойным и внушает доверие. Да, дело выгорит. Был теплый осенний день. Адвокат перешел улицу и зашел в кафе за булочками.

(2014)