Читать книгу Вспоминай. Рак не приговор, если ты успел влюбиться в жизнь. - Александра Тонкс - Страница 3

Наверное, письмо для меня то же самое, что для тебя ― песня. Способ зафиксировать что-то, что не хочет умирать, как миллионы сгубленных мгновением чувств, эмоций и мыслей. Всё происходящее внутри меня напоминает мне множество бабочек. Пёстрый крылатый хаос. Кроме меня, их некому ловить. А письмо ― монолог, в котором меня никто не перебьёт, даже если не согласен с моими словами, что очень важно для меня, потому что с каждым незаконченным предложением, мне кажется, гибнет некоторая часть меня. И этот самый монолог ― банка, в которую я могу поймать тех бабочек, с которыми не готова расставаться. Так это я себе вижу и так хочу, чтобы ты представил себе это.

Я не здороваюсь, потому что никогда не прощалась с тобой, да и не планирую. В конце письма, если ты дотянешься взглядом до его точки, тоже не жди подобного. Не прими это, пожалуйста, за стремление к грубости или высокомерие, мне всего лишь хочется очистить письмо от шелухи, которая держится исключительно на вежливости. Предпочитаю не писать того, что не произношу вслух.

Если бы мы встретились на улице ― я точно знаю, что это произошло бы именно на одной из улиц Нью-Йорка, в окружении небоскрёбов, охраняющих мегаполис от возможного застоя, ты бы спешил по своим делам, мысленно обгоняя самого себя, а я грела бы руки о кофе в картонном стакане, и ничего для меня не предвещало бы такую встречу ― я тоже бы не смогла поздороваться. У тебя бы не было волчьей маски, к которой мы все так привыкли. У меня бы не было трости, без которой мне сейчас трудно представить свой поход куда-либо. Мы оба расстались бы со своими вспомогательными элементами, создающими нам зону комфорта. Ты со своим уже расстался, а я ― всё никак. Мне следует брать с тебя пример, я так и передам сегодня своему здоровью.

Я бы окликнула тебя по твоему псевдониму, который изначально запал мне в душу. Твой слух зацепился бы за знакомое словосочетание, но ты решил бы, что городской шум дурачит тебя и не остановился бы. Тогда мне пришлось бы вспоминать, что теперь тебя все зовут Эра Нобл, и это точно стало бы тебе подножкой на пути. А в какие слова я бы облекла благодарность при этой встрече, я не стану думать: у меня должен быть стимул выздороветь, чтобы без трости добраться до этого момента. И плевать, что это было бы чем-то из разряда «нужно было сказать совсем не так». Есть в этом своя неподдельная искренность, почему-то собеседнику на самом деле всегда больше нравится первоначальный вариант. Оттого-то нам и не дано исправлять эти мгновения.

Как считаешь, если бы тебе было некуда спешить, мы бы нашли, о чём поговорить, не считая мои бесконечные вопросы? Возможно, мы не так далеки, как нам обоим бы показалось. Мы оба предпочли тесные взаимоотношения с музыкой всему остальному. А ещё можно обменяться воспоминаниями об общении с лошадьми и собаками. По моему мнению, даже разговоры о том, что лечит, уже и сами лечат ― по меньшей мере профилактически поддерживают.

Но я вряд ли тот самый собеседник, которому бы ты хотел высказаться, именно поэтому мы говорим этим странным способом. Ты ― песнями, я ― письмом.

И несколько минут назад я, признаться честно, узнала, что в этом месяце ты обещал таким же своим «собеседникам», как я, новый альбом. Мысль о том, что я стою на пороге нового твоего откровения, но пока что перед закрытой дверью, немного тормозит меня в написании письма. Ведь в этот раз всё будет иначе. Ты теперь снял не только своё волчье имя, которым я упрямо продолжаю называть тебя, ты окончательно снял маску, отдавая себе отчёт в том, что теперь песни обретут постоянное лицо. Прелесть композиций в том, что каждый слушатель может примерить их себе, и если они окажутся впору, песни обзаведутся своими образами, цветами и запахами. Но никому не изменить стержня песни ― голос и лицо исполнителя всё равно остаются печатью. Я не присоединилась к тому числу слушателей, которым больше нравилось видеть тебя в маске. Я не вторила удивлённым голосам, которые стали задаваться вопросом о твоей национальности. В первый месяц совместного времяпрепровождения с твоими композициями я раскрыла секрет необычности твоего голоса, поэтому твоя внешность не могла меня удивить. Да, когда меня озарила догадка, магия твоего исполнения внезапно растворилась ― ты же знаешь этот пресловутый эффект от разоблачения фокуса? Но со временем я снова восстановила эту магию для себя.

Уже давно нуждаюсь в том, чтобы подобрать слова для описания твоего голоса, и вот я добралась до письма тебе, а слова так и не нашлись. Но я же должна что-то сказать, а что я могу сказать спустя пять лет с первого знакомства?.. Не имею понятия.

Я знаю, что много моих чертей утонуло в твоём голосе.

Это, пожалуй, всё, что я могу сформулировать точно.

Каким бы ни оказался твой новый альбом, я не потеряю всё, что из моей жизни впиталось в полюбившиеся мне треки. Летние прятки в тени. Надежды, которые ещё не догадываются о том, что они не бессмертны. Послевкусия ночных разговоров. Рабочие ожоги, боль от которых веселит. Усталость, сражающаяся с нежеланием спать, потому что… да как же можно спать, когда хочется столько всего успевать делать и чувствовать?

Когда-нибудь я вернусь в такое лето. Наяву, если окажусь настолько сильной, как мне хотелось бы думать. Или в бесконечном сне. Если всё-таки не окажусь.

Напишешь нам песню про бабочек, Эра Нобл?

Тонкс