Читать книгу Государство - Алексей Абрамов - Страница 3

На старой изрезанной клеенке, чьи шрамы от ежедневных протираний жирной, дурно пахнущей кухонной тряпкой вывернулись наружу – отпечатался и вспух круг.

Молодой человек, что находился в это время в столовой, перечеркнул круг указательным пальцем. Попытался разгладить. Круг горячий и влажный от испарины. Мужчина сделал маленький глоток густого, очень сладкого, как сироп чая и посмотрел на выпуклый экран старенького черно-белого телевизора.

Под крупицами пыли, она густо покрывает экран, виден – абсолютно седой, с ровно уложенной прической, большелицый, располневший от нездоровой старости человек в строгом костюме. Он, отдыхает после каждого слова. С большими паузами, словно, совершая то, чего не хочется, костюм выдавил из нутра, – Дорогие россияне! С Новым годом!

Молодой человек усмехнулся и подумал, – Я устал. При этом ухожу. Тихо добавил, – С Новым годом!

Звали его Павел. Сейчас от Павла требовалось поторопиться, и вовремя быть на работе, в промасленном, пропахшем электропоездами депо и до утра развозить нетрезвых жителей из одного округа большого города в другой.

Павел повернул рычаг. Поезд быстро набрал скорость. Через секунду затрещала рация. Он на время забыл – на этом отрезке его ветка пересекается с другой и, не желая слышать лишенный эмоций голос диспетчера – стал тормозить.

В динамике прохрипело, – Пропустите состав. Раздался заунывный, тоскливый технический писк.

В темноте пролетел синий поезд. Восемь вагонов слились в один большой светлый луч. Линия прогрохотала и исчезла в темноте.

– Осторожно двери закрываются, следующая станция «Таганская». За перегородкой звучит голос. А потом, – «Китай – город», – подумал Павел. За день он проезжал их раз по сто, и всегда, когда влетал в желтый свет станционного зала, испытывал одно и то же неприятное чувство.

Черная однородная масса с редкими вкраплениями ярких пятен, размытая скоростью, стояла так близко к краю платформы, что каждый второй казался потенциальным самоубийцей готовым нырнуть под блестящие железные колеса.

Затрещала рация, невнятно и непонятно, а от этого еще и противно.

Сколько бы ни вкладывали в подземную связь, звучала она так, что приходилось закрывать глаза, сосредотачиваться, вслушиваться. Угадать, что хотят на другом конце провода помогало только чутье. Абсолютно не знакомый, грубый с хрипотцой голос дал команду. Металл в голосе стер границу между командой и приказом.

– Стоять! – сказал голос. Это не свойственно диспетчерам метро, отметил Павел. Голос смягчился, подобрел, поразмыслил и добавил, – Стоянка три минуты. Смолк.

Дернул рычаг тормоза. В левое ухо кто-то, не стесняясь, выругался по матери. Вагон под завязку, и пассажир, его плотно прижали к двери в кабину машиниста, выдохнул в щель ругательство.

Павел, мысленно и вслух, как и каждый раз зашевелил губами, – У-ва-жа-емые пассажиры. Заученное извинение. Точно такое, же, что с пяти утра и до часу ночи твердили голоса в вагонах. Сначала мужской, потом женский. И наоборот. Одно и то же.

Зевнул. Без интереса осмотрелся. Кривой участок. Железнодорожное полотно, резко загибалось и уходило вправо. Поезд стоял заметно накренившись. Прежде Павел здесь не останавливался, тем более по команде оператора.

Рядом нарастает шум. Похоже, через стену железной обшивки тоннеля и толщу грунта проложена параллельная ветка, возможно техническая, хотя, тут Павел покопался в памяти, о ней он никогда не слышал. Скоро справа, а может слева пронесется состав.

Ход невидимого поезда усиливался, а его состав охватила мелкая дрожь. Звук непривычный, фыркающий, казалось еще мгновение и раздастся гудок. Такой, как показывают в старых бесцветных фильмах, расчерченных царапинами от многократного показа на кинопроекторах, где поезд прибывает на одинокую станцию, с колоколом. Станция, по правилам жанра затеряна в сибирской тайге или на Диком Западе.

Шум слышен вполне отчетливо. Электропоезда все нет. На секунду показалось – в тоннеле стало светлее. Фары своего поезда Павел приглушил. Зрачки фонарей отражались в зеркалах прожекторов и едва рассеивали темноту, а яркость света нарастала.

От следующего, – А вдруг? – Павел съежился. Чернота раздвигалась там, далеко, впереди. Навстречу ему и сотне беззаботных пассажиров за спиной кто-то двигался. Кожа на спине сократилась. Заставила вытянуться как струна, и внимательно всмотреться в пустоту раздвигающейся тьмы.

Выругался, – Твою ж то мать. Так он непроизвольно, стремился крепким словцом подкрепить душевное равновесие, а больше потому, что хотел походить на старших коллег. Старожилы метро говорили так в любой ситуации. Даже, когда им в столовой наваливали в плоскую тарелку серых макарон и кусок гарнира.

– Твою ж то мать, – восхищенно восклицали мужики.

В тоннеле без сомнений светлело.

В районе затылка самопроизвольно включился и защелкал старый пленочный кинопроектор младшего из братьев Люмьер. Аппарат на бешеной скорости воспроизводит кадры из его короткой жизни.

Хаотично, в неправильно порядке мозг показывает самые светлые моменты жизненного пути. Детство, мама, море. Обычно так бывает перед смертью. На миг в черепной коробке прорезалась врожденная самоирония, – Свет в конце тоннеля он все-таки увидел. Усмехнулся. Следующая мысль, – Спасти пассажиров. Но она провалилась в позвоночник так стремительно, словно и не возникала.

В тридцати метрах покатый бок тоннеля прорезал четкий светлый луч. Павел оцепенел. На смену страху пришло сомнение, удивление и замешательство. На секунду проступили ребра железных бело-зеленых от времени плит. Тут же возникло, – Что это не так. Железные вкладыши зеленели на глазах, пропорционально стуку колес. Он усиливался, рос. С запредельной для электропоездов скоростью ветку пересек черный матовый пузатый паровоз. Такие в наши дни обычно стоят на приколе, на постаментах – памятники. Из окон вагонов паровоза лился успокаивающий зеленый свет, а из короткой трубы на паровом котле клубами валил дым.

Павел плотно, до боли сжал веки, а когда открыл глаза, взгляд вновь уперся в пустоту. Свет прожекторов едва выхватывал из небытия несколько блестящих то ли от сырости, то ли от машинного масла – черных жирных шпал. Сквозняк принес запах угольной с нотками древесной гари. Табло высвечивает желтые кубики времени. Состав медленно тронулся и машинист впервые увидел, то, что раньше никогда не замечал. Этот неосвещенный перегон поезд проскакивал быстро. В стенах тоннеля по диагонали стоят огромные, вогнутые по форме тоннеля, едва различимые, аккуратно подогнанные створки. Ворота закрылись так бесшумно, что он не почувствовал одновременной работы мощных механизмов.