Читать книгу Голкипер. Нас ведут - Алексей Аимин - Страница 6

Было около десяти утра, во дворе было тихо и пусто. За углом еще шаркала метла припозднившегося дворника, а у первого подъезда сидела пожилая женщина, рядом с которой стоял костыль.

Михалыч сидел на скамеечке в глубине двора. На шахматной доске были расставлены фигуры, но его партнер Пал Палыч запаздывал.

Но вот, наконец, из дома напротив, вышел грузноватый пенсионер и засеменил в его сторону.

– Михалыч… – приподняв руку, поприветствовал опоздавший.

– Палыч … – легким кивком ответил тот, и показал на доску— какие выбираете?

Палыч, пробубнив что-то про слонов Александра Македонского выбрал белые и двинул вперед пешку.

Они были знакомы меньше месяца. Пал Палыч был учителем истории. Он по его рассказам прожил в этом дворе уже два десятка лет, а в городке все сорок и знал все почти про всех дворовых обитателях трех многоквартирных домов и одного еще сталинской постройки.

Пять лет назад в это время Палыч под руководством супруги пахал бы на собственных шести сотках. Но теперь дача была заброшена, супруга больна, и уже не первый год летние каникулы Палыч проводил в городе, читая лекции всем желающим.

Желающих было немного и потому Цезарь был очень рад новому знакомству, видя в новом соседе интересного собеседника. Михалыч давно знал прозвище своего напарника, но называл его так лишь мысленно – возраст уже не позволял.

Из-за угла вывернули две пожилые женщины с журналами и брошюрками в руках. Они окинули взглядом двор и не спеша направились в их сторону.

– Во! Свидетели Иеговы1 пожаловали, – сообщил Палыч, – не спится им бедным, круглые сутки миссию выполняют. Сейчас спрашивать будут: а вы знаете, как зовут Бога? – заключительную часть фразы он произнес гнусавым голосом.

Женщины подошли, поздоровались и та, что моложе, обращаясь к новому для них человеку, действительно обратилась с вопросом, правда, не по тексту «суфлера» Палыча:

– Вы верите, что на Земле будет конец света?

– Верю, – вроде как подыграл Михалыч.

– А вы хотите спастись?

– Нет, не хочу.

И если первый ответ полностью вписывался в заранее подготовленный сценарий с непросвещенными, то второй ставил жирный крест на его продолжении в нужном русле. После заученных наводящих вопросов, очередной прозвучал намного искренней:

– А почему?

– Потому что все мои предки, все мои родные и близкие, не успев приобщиться к вашему единственно-верному учению, уже не спаслись. Так я уж заодно с ними – в общую кучу.

– А может, все-таки… – вторая женщина протянула Михалычу брошюрку и журнал.

– Может…

Взяв предложенную литературу, он положил ее рядом с собой на скамейку, и как бы оправдывая свой поступок пояснил:

– Надо же знать, кто нам какое светлое будущее обещает.

Он посмотрел красочный журнал на дорогой глянцевой бумаге.

Картинки были яркими и впечатляли.

Грешникам не спастись…

– Башня какая-то… сторожевая. Стращают…

– Слизали с Вавилонской. – откликнулся Цезарь, – Только там хотели до Бога добраться, а здесь наоборот, сторожат, чтобы кроме них никто до Бога не добрался.

– У них башня, у масонов пирамида. И там и там надо карабкаться к месту под солнцем и поближе к высшему начальству.

– Абсолютно правильно мыслишь, – похвалил Цезарь, – а вообще это ведь прообраз карьерной лестницы – все пирамиды ступенчатые, только из-за масштабности не так в глаза бросается.

– Был я рядом с ними – видел…

Женщины, о чем-то переговариваясь, пошли дальше, а Палыч провожая их взглядом многозначительно сообщил:

– Смотри, как они сейчас Клавдию обойдут. В прошлый раз она их так своим костылем отходила – бежали прытко! Она-то истинно православная, а православные ух как могут врезать, даже и костылем!

Действительно, проходя мимо клавдиной скамейки, женщины прижались к противоположной обочине и ускорили шаг.

Михалыч вспомнил фразу своего фронтового товарища Вадима, которую он запомнил почти слово в слово:

«Каждая религия считает иноверцев врагами и просит у Бога их покарать. Бог в растерянности…»

Палыч поведал о Клавдии Антоновне:

– Нрав у нее будет покруче, чем у Екатерины Великой. Когда в тюремной охране работала – все по струнке перед ней стояли. А лет пятнадцать назад они с мужем на своей машине в аварию попали, так что ей пришлось отнять обе ноги. Но она так лихо на протезах ходит, что не каждый догадается, что без ног.

Воля-то у нее – во! – и поднял зажатый кулак.

После чего продолжил:

– Потом муж от нее ушел, и не потому, что подлец какой – он и сейчас ее изредка навещает, – а потому, что и-зв-е-ла! – Последнее слово он произнес по слогам и тут же переключился:

– Михалыч, а тебе мат!

– Действительно… Прямо как в той шахматной задаче: белые начинают и выигрывают.

Теперь моя очередь.

Расставляя фигуры, Михалыч вспомнил, как он впервые проходя мимо Клавдии угостил ее яблоком. Та попыталась отказаться, но быстро сдалась.

Потом она стала жаловаться на высокие цены, на то, что хорошие лекарства и свежие фрукты ей не по карману, а ведь надо и в церковь что-нибудь отнести.

На ее вопросы о своем семейном положении, не развивая тему, Михалыч ответил, что он вдовец, а о материальном – на жизнь хватает.

– Она и с дочкой и зятем не ладит, все указывает, как им жить, как внуков воспитывать, все тяжкие на них вешает.

– Да уж, – вполголоса добавил Михалыч, – взгляд у нее прокурорский.

– Клавдия вовсю грехи замаливает, – продолжил Палыч, – считает, что это за спесь и гордыню ее Боженька покарал. На другой конец города в храм ездит, а там пешком от вокзала почти километр, ни одну крупную службу не пропускает.

Только толку-то, – он махнул рукой, – обратно уже ничего не вернешь, рубикон пройден.

Михалыч знал, что это выражение Юлия Цезаря, но показывать свою осведомленность не стал, чтоб Палыч не заподозрил в этом намек на его прозвище.

Вовка вышел во двор. В глубине двора на скамеечке за шахматной доской сидели Михалыч с Цезарем. – Прямо как в старинных фильмах из шестидесятых – застойные времена. А впрочем, чего им еще остается – доживают. Это у нас еще все впереди, а у них уже все давно сзади.

Когда он вышел к Клавдии уже присоединилась еще одна сиделица в платочке. Обе они с синхронным поворотом головы проводили Вовку немного осуждающим взглядом.

Полного осуждения у них обычно удостаивались местные хип-хопы, в шортах, с пирсингами и невообразимыми прическами на головах и девочки в коротких юбочках. Вовка же был прилично одет и причесан, и вся его вина видимо состояла в том, что был молод.

А мы ведь такими не были…

В это время раздался шум. Из окна четвертого этажа одного из домов послышались ругань и плач ребенка. Михалыч вопросительно посмотрел на своего визави.

– Это у Ковалевых. Была семья как семья, квартиру вот получили – одними из последних. Успели еще по советской очереди. Двух дочек Бог дал. Старшей теперь годков двенадцать, а младшая лет пять назад родилась – Катей зовут.

Больная девочка, у нее что-то с позвоночником.

А мать два года назад взяла и укатила с проезжим гастролером. Мужу Кольке этот довесок оставила. Он-то работает, а за ребенком постоянного пригляда нет, когда старшенькая, когда соседка, а когда и одну запирают в квартирееЙ скучно одной, она все на окно забирается, – любит во двор смотреть. Вот и сейчас похоже соседка видимо, пришла покормить и с подоконника ее снимала. Жизнь у многих такая, что не позавидуешь.

– Да уж, за что боролись…

Кстати, Палыч, ты вроде проиграл, так что один – один.