Читать книгу Тьма - Алексей Атеев - Страница 2

Республика Тыва. Верховья Енисея

В небольшом распадке, скрытом между скалистыми уступами речного берега, под громадной елью на спальных мешках лежали трое молодых людей. Чуть поодаль горел костерок, над которым на треноге висел закопченный чайник. Внизу, на перекатах шумела река. Молодцы, похоже, только что поужинали. Перед ними стояли пустые алюминиевые миски, рядом валялись банки из-под тушенки. Теперь же троица отдыхала. Двое расслабленно курили, третий от нечего делать отламывал от еловой ветки небольшие кусочки и бросал их в огонь.

На первый взгляд ребята представлялись родными братьями. Одетые в ватные штаны, кирзовые сапоги и потрепанные ватники, они походили не то на диких старателей, бродящих по берегам таежных ручьев в поисках золота, не то на охотников-промысловиков. Но для золотоискателей их было слишком мало, а охотничий сезон давно кончился. Стояло начало лета. Над ними вилась мошка, пока еще не очень злая, однако ребята то и дело отмахивались от наиболее наглых ее представителей и хлопали себя по лицу.

– Еще сутки топать, – неожиданно нарушил молчание самый молодой из них, здоровенный русобородый детина. Он бросил окурок в огонь и сплюнул.

– Авось дойдем, – отозвался другой. Этот выглядел постарше. На щеках его чернела трехдневная щетина, темные глаза поблескивали, словно он выпил.

– И чего вы потеряли в этой Конге? – неожиданно спросил русобородый.

– Я же говорил: книги мы ищем… Старые книги. А там, на Конге этой, скиток стоит. А в ските старых книг множество.

– Так они вам и отдали, – хмыкнул русобородый.

– Понятно, что не отдадут, – заметил доселе молчавший третий член компании. – Но мы хотим просто посмотреть.

– Чтобы посмотреть, тащитесь за тысячу верст, – усомнился русобородый.

– Мы – ученые, – веско заметил темноглазый. – На этом и стоим. Летом ходим по тайге, по староверским трущобам… Смотрим, знакомимся с людьми. Записываем рассказы… А зимой анализируем материал, статьи пишем, книги…

– И много ль за это дело платят? – поинтересовался русобородый.

– По-разному, Фрол, по-разному…

– Ну а все-таки? – не отставал любопытный Фрол.

– Тысчонок пять-десять.

– Не больно густо. У нас бабы столь на шишках кедровых выколачивают. Да и то – самые ленивые. А котора пошустрей, дак та и пятнашку вышулушиват, а то и двадцашку. Да и я… – Фрол замолчал, словно что-то обдумывая. – Я дак в ино время на охоте белкую, а сейчас… Сейчас вот с вами проводником топаю. И то лучше, чем груши околачивать. А вот скажи мне, друг Миша, – обратился он к темноглазому, – что в этих книгах такого написано, что вы за ними так носитесь?

– В основном эти книги религиозного содержания… – стал объяснять Миша, но запнулся. – Да ты вот лучше у Ивана спроси. Он – знаток, а я так… Сбоку припека…

Мужчина, которого назвали Иван, зевнул, потом поднялся, подошел к костру и веткой подцепил булькающий чайник. Потом он достал из рюкзака здоровенную чашку из толстого фаянса, расписанную парусными кораблями и коронами, отрезал громадный ломоть черного хлеба, намазал его маслом, сверху водрузил здоровенный кусок копченого мяса, потом бросил в чашку два пакетика чая «Lipton», насыпал на дно четыре ложки сахара и, наконец, налил в нее кипяток. Был он высок, широк в плечах и тоже черноволос, но выглядел совсем иначе, чем Миша. Если в том явственно проглядывали еврейские черты, то Иван был похож скорее на молдаванина или грека.

– Ну ты и здоров жрать, – с насмешливым уважением заметил Фрол, с интересом следивший за его манипуляциями.

– Советую и тебе эдак-то, – подсказал Иван.

– Нет, я наелся. Чайку похлебать можно, а это, – он кивнул на бутерброд, – лишнее.

– Ну, как знаешь.

– Ты лучше про книги расскажи.

– Да чего тут рассказывать. – Иван откусил от бутерброда, зажевал и запил чаем. – Книги эти старые. Большинство попало сюда вместе с первыми поселенцами. Весь здешний народ – староверы. Прибыли в Сибирь лет триста – триста пятьдесят назад. В эти места, конечно, позднее, но не намного. И чтобы молиться по-правильному, привезли с собой книги старопечатные. Удовлетворился объяснением? – И он снова откусил от бутерброда приличный кусок.

– Как понять, старопечатные? – не отставал Фрол.

– Рассказывать долго.

– Ну, так давай. Спешить-то некуда.

– Хорошо, расскажу. Ты про староверов слыхал?

– Про кержаков-то? Само собой. И батька, и матка у меня из них были. Только сгинули рано. На лодке весной через Енисей переправлялись, ну и потопли. Лодку льдиной перевернуло, они под воду ушли, и с концами. Ну, меня в город и определили, в детский дом… А там крестик сняли и надели пионерский галстук. Вот и вся моя религия.

– Понятно. Ну, слушай, если хочешь. Во времена царя Алексея Михайловича церковью управлял патриарх Никон. Сам он был простого рода, из мордвы, но характер имел сильный, вот и дошел до самого верха. Короче, с благословения царя решил он привести церковные книги к единому знаменателю.

– Это как?

– Вера православная происходит из Византии, и церковные книги оттуда. За века переписок, так сказать, «переизданий» в тексты вкралось много разночтений, неточностей, полученных в результате малограмотного перевода с греческого, разного рода «отсебятины» и так далее. Вот Никон и решил сделать все канонические тексты одинаковыми, а заодно привести некоторые элементы церковного обряда к греческому образцу. На первый взгляд это были ничего не значащие изменения, однако они сразу же раскололи тогдашнее общество.

– Какие изменения, например?

– Ну, скажем, креститься предписывалось не двумя пальцами, а тремя. Старое написание имени Сына Божьего Исус было переделано на греческий лад – Иисус. По-старому, во время крещения и венчания священнику нужно было обходить участников обряда по солнцу, а по-новому, – против солнца.

– И из-за этой канители и произошел раскол?!

– Представь себе! Люди, особенно простого звания, восприняли все эти изменения как введение новой веры. По тем временам это выглядело как вселенская катастрофа.

– Вроде развала СССР, – ввернул Миша.

– Похоже, только намного более впечатляюще. Поборники старой веры бросились в бега. На Белое море, в Заволжье, на Урал. Ну и в Сибирь тоже. Некоторые подались в Польшу, Прибалтику, Австрию…

– Даже в Австрию? – удивился Миша.

– Не в коронные земли, конечно, а на ее границы, скажем, в Буковину, входившую в ту пору в пределы Австро-Венгерской империи. Даже в Турции имелись староверы – «некрасовцы», донские казаки, ушедшие туда после поражения восстания Булавина, во главе со своим атаманом Игнатом Некрасой. Правительство преследовало старообрядцев, а те в знак протеста жгли себя…

– Как жгли? – недоуменно спросил Фрол.

– Самым натуральным образом. Так называемые гари устраивали. Подступят к скиту солдаты, а староверы соберутся в молельне, закроются изнутри и подожгут сами себя. Способ борьбы с Антихристом! Вообще говоря, царские власти прижимали старообрядцев во все времена. Облагали двойной подушной податью; давили, так сказать, налогом. Хотя среди них имелось много купцов и фабрикантов, подчас очень богатых. Рябушинские, например. Да и Морозовы – выходцы из старообрядцев. Они не жалели денег на поддержку истинно православной веры. В Москве, например, до сих пор существует Рогожское подворье, являющееся центром всего российского старообрядчества. Там же пребывает и Митрополия, то есть руководство Московской и Всея Руси Русской православной старообрядческой церкви. Нужно заметить: почти сразу же старообрядчество разделилось на три основные ветви или согласия: поповство, беспоповство и единоверчество. В свою очередь, эти согласия делятся на многочисленные толки. В здешних местах проживают беспоповцы-часовенники.

– Почему их зовут беспоповцы и часовенники? – не удержался от нового вопроса Фрол.

– Когда начался раскол, старообрядцы бежали от власти вместе со своими попами. Когда попы поумирали, новых ставить было некому, так как ни один архиепископ не являлся приверженцем старообрядства, а рукоположить в священники может только церковный иерарх, ну, начальник, другими словами. Поповцы с течением времени нашли в Австрии и склонили в старообрядство такого иерарха, митрополита Амвросия, а в среде беспоповцев из числа верующих выделились начетчики – руководители общин, знатоки Священного Писания, выполнявшие простейшие обряды, к примеру крещение. А часовенниками согласие называется потому, что моления у них проходят не в церквях, а в часовнях. Важнейшее отличие от других беспоповцев в том, что часовенники не перекрещивают тех, кто приходит к ним из других согласий. И крестятся они не в открытой воде, как иные согласия, а в деревянной бочке – купели. Теперь понятно?

– Понятно, что ничего не понятно, – отозвался Фрол. – Хренотень какая-то… Открытая вода, бочка… голова от этой чепухи закружилась. Я так понимаю: старая вера – она для стариков, а молодежи это все «до фени». Старики пущай кладут поклоны Иисусу Христу, а мы молимся другому богу.

– Какому же, интересно? – хихикая, спросил Миша.

– Да деньгам! Есть деньги – ты человек, а нет, молись не молись, чуханом и останешься.

Тут надобно слегка отвлечься от основной линии повествования и сообщить читателям, кто же такие эти бойкие молодцы в кирзовых сапогах и фуфайках и как их занесло в сибирские дебри.

Оба родились лет тридцать назад в тогдашнем Свердловске, в одном и том же районе, именуемом «Уралмаш». И двухэтажные домики с тесными квартирками, расположенные неподалеку от центральной проходной одноименного завода, на котором трудились их родители, стояли рядом друг с другом. Фамилия Михаила была Гурфинкель, а Ивана – Казанджий. Ходили ребята в одну и ту же школу, и даже в один и тот же класс, и не то чтобы очень дружили, но относились друг к другу вполне доброжелательно. Вечерами сиживали во дворе на сдвинутых вместе садовых скамейках, слушали завывания местных бардов, пили пиво, пялились на проходящих девчонок.

Мишка был наполовину евреем, а в Ваньке смешалось много кровей, хотя, когда его спрашивали о национальности, он равнодушно отвечал: украинец.

Мишка читал книжки про шпионов и фантастику, Иван предпочитал исторические романы. После школы Гурфинкель направил стопы в институт культуры, а Казанджий, не пройдя конкурс на исторический факультет Уральского университета, загремел в армию. Отслужив положенное, он вновь двинул на историка, закончил университет, поступил в аспирантуру, защитился и стал новоиспеченным кандидатом наук, каковых сегодня – пруд пруди. Мишка же институт культуры не окончил, вылетев с третьего курса. Не особенно огорчившись, он ударился в коммерцию.

Свердловск, ныне Екатеринбург, известен, в частности, и своими криминальными группировками, но Гурфинкель в бандиты не подался, а стал понемногу промышлять на толкучке, причем в довольно специфическом бизнесе; он занимался антиквариатом. Вначале просто скупал и перепродавал всякую мелочовку: каслинское литье, недорогие иконы, кузнецовский фарфор, монеты, рядовые ордена и медали, старые значки и прочее барахло, оказавшееся сегодня в цене. Дела шли неплохо. Появились постоянные покупатели. Но своего лотка, тем более магазинчика, Мишка не имел, справедливо полагаясь на принцип «все свое ношу с собой». В окрестностях Екатеринбурга и соседнего Челябинска немало крошечных старинных городков, где можно было разжиться весьма интересными вещицами. На своем потрепанном «BMW» Гурфинкель регулярно совершал объезды окрестностей, что-то покупал, что-то выменивал… Везде у него имелись знакомства. Он водил дружбу с чистенькими, богомольными старушками, спившимися интеллигентами, вороватыми юнцами с бегающими глазками. Эта пестрая публика исправно снабжала его товаром.

Но время шло, и Михаилу стало тесно в уральской глубинке. Интересующийся антиквариатом народ богател, запросы менялись. Если вчера какой-нибудь «подлинный ценитель» пускал слюни при виде тарелки фабрики Кузнецова, то сегодня ему требовался Фюрстенберг, Веджвуд или, на худой конец, Гарднер. География поездок изменилась. Были забыты все эти Невьянски, Ирбиты и Бакалы. Им на смену пришли Москва, Питер, а дальше – Вена и Лондон. Но Гурфинкель был не только дельцом, но и романтиком в душе. Ему хотелось настоящих приключений. Однако эти приключения должны непосредственно сочетаться с его бизнесом. Так родилась мысль смотаться в Сибирь на поиски старопечатных книг. Тем более у него имелся на этот товар весьма солидный покупатель. И тут Мишка вспомнил про Ивана Казанджия, который, по его сведениям, был специалистом в этой сфере.

Иван жил все в той же квартирке на «Уралмаше» вместе с матерью. Отец его к тому времени умер. Гурфинкель как бы случайно подстерег товарища по детским играм у подъезда и напросился в гости. За бутылкой коньяка он завел разговор о деле. К некоторому удивлению Мишки, Ивана не пришлось долго уговаривать. Он охотно согласился отправиться на поиски редких книг. Финансовую сторону экспедиции Гурфинкель брал на себя. Условия Иван поставил следующие: каждая третья книга, из числа добытых, принадлежит ему. Причем на выбор. Мишка после некоторого раздумья уступил, и как ему показалось, не прогадал. Во-первых, Казанджий точно знал, куда нужно ехать. И потом, несмотря на ученую степень, он оказался отнюдь не «книжным червем», а вполне компанейским парнем. Время как будто не изменило его. Он остался все тем же дворовым пацаном, каким помнил его Мишка. В первый же день в поезде они крепко выпили, расчувствовались, стали вспоминать детство, школу, знакомых девчонок… Словом, путешествие обещало стать не только полезным, но и приятным.

До Абакана добрались в спальном вагоне. Мишка решил шикануть. Там пересели на старенький, насквозь пропыленный автобус и покатили в Кызыл. В этом угрюмом городе, несмотря на помпезный центр и относительно современные девятиэтажки, похожем на огромную трущобу, задерживаться не стали. Мишка хотел переночевать в гостинице, но Иван, которому очень не понравились злобные взгляды, бросаемые на них плосколицыми аборигенами, решил без промедления двигать дальше. Пообедали в кафе со странноватым названием «Пещера» (впрочем, подаваемые блюда были довольно вкусными) и отправились на автовокзал. Такой же грязный автобус, как и первый, только поменьше, понес их вперед, на юг. Проехали еще пару сотен километров, потом вышли в деревушке, названия которой Мишка не запомнил, переночевали в «Доме колхозника», где, кроме них, никого не было, утром позавтракали яичницей с салом и вкуснейшими пирожками с картошкой. Объевшийся Мишка вновь улегся на звенящую растянутыми пружинами железную койку, а Иван куда-то убежал. Вернулся он через час и приказал немедленно собираться. И вот они уже летят на крохотном самолете вместе с пестрой компанией других пассажиров, среди которых старик-тувинец с перевязанной теплым платком щекой, курносая светловолосая молодуха-метиска с грудным ребенком на руках и дородная русская женщина со здоровенным гусаком в деревянной клетке. Сидя на деревянной скамье, Мишка то и дело поглядывал через плечо в иллюминатор. Под крылом низко летящего самолета проносились покрытые лесом горы, остроконечные, голые пики, синие глазки озер. Наконец «лайнер» резко пошел вниз, отчего пирожки с картошкой подступили к самому горлу, и прямо-таки упал на размокшее после дождя поле.

– Приехали, – объявил Иван. – Дальше придется передвигаться на подручных средствах.

Стоявшая на берегу бурной реки деревня оказалась большой и какой-то капитальной, что ли. Дома с крытыми дворами имели мощные, глухие ворота, высокие, капитальные заборы. Что происходило за этими заборами – оставалось тайной.

– Думаешь, здесь есть книги? – спросил Мишка у Ивана.

– Есть, скорее всего. Только к себе никто не пустит. Не доверяют приезжим. Идти нужно дальше, в тайгу… Там и народу поменьше, и сами люди попроще. Найдем знающего тропы и двинем.

Проводника удалось отыскать почти сразу же. В деревенской чайной Иван разговорился с белобрысым парнем по имени Фрол Сивков, представил себя и Гурфинкеля как ученых из Екатеринбурга, приехавших в эти места в этнографическую экспедицию. Поинтересовался: не знает ли Фрол подходящего человека, способного провести их в деревушки и заимки, стоящие на притоках Енисея.

– Дак я и есть, кто вам нужен, – тут же отрекомендовался парень. – И охотник, и рыбак, и следопыт. И лодка с мотором у меня имеется. Сколько положите?

Сговорились быстро. За день запаслись всем необходимым для хождений по тайге, закупили в местном сельпо провизию, амуницию, бензин для лодочного мотора, в последний раз переночевали в деревне, а утром отправились, как выразился Иван, «на маршрут».

Первая деревушка, куда они попали, стояла на взгорке над рекой и состояла всего из пяти домов. На берегу имелось несколько алюминиевых «казанок». Встретили их не то чтобы плохо, но весьма холодно. У первого же старичка, гревшегося на солнышке перед домом, Мишка нетерпеливо поинтересовался: имеются ли старинные книги.

– А вы кто? – в свою очередь, спросил дед.

– Ученые.

– Что-то не похожи.

– А на кого же мы похожи? – не отставал Мишка.

– На варнаков бродячих, – ничуть не смущаясь, заявил дед.

Иван стоял чуть поодаль и едва заметно усмехался.

Мишка слегка смутился и полез в карман за документами.

– Не нужны мне ваши бесовские бумаги, – отвел руку Мишки дед. – И книг у нас никаких нет. Ступайте своей дорогой.

Путешественники еще немного послонялись по деревушке, постучались в пару изб, но разговаривать с ними никто не желал, даже внутрь не пустили. Пришлось вновь возвращаться на берег.

– Ничего себе приемчик, – обескураженно произнес Мишка.

– А ты чего желал? Здравствуйте, пожалуйте… гости дорогие приехали. Кто же так начинает. А нет ли у вас книг старых? Ты же не дома. Там старая книга – зачастую ненужный хлам, оставшийся от умерших пращуров, а здесь почитаемая и веками оберегаемая от посторонних вещь. А ты – вынь да положь.

– Хорошо, в следующий раз говорить будешь сам, – охотно согласился Мишка.

Фрол завел мотор, и лодка понеслась вперед, подпрыгивая на бурунах быстрой речки. Через час пути по воде дорогу перегородили пороги. Вначале удавалось кое-как протискиваться между ними, но вскоре двигаться по реке стало вовсе невозможно. Пристали к берегу. Фрол выскочил из лодки и пошел вверх по берегу на разведку. Он вернулся минут через пятнадцать и сообщил, что пороги не длинные, однако по воде сквозь них не пройдешь, и придется тащить лодку по берегу. «Трудов на час», – сказал проводник. Однако, матерясь, тянули «казанку», а потом перетаскивали припасы все три часа. Потом решили перекусить, но аппетит отсутствовал, поскольку все порядком устали.

– Ну, что, идем дальше или ночуем здесь? – спросил Фрол.

– Только четыре. Рано еще. Едем дальше.

Сразу же за порогами начинался плес. Горная река текла меж отвесными гранитными стенами высотой в десятки метров. В некоторых местах они спускались прямо в воду, а в других отступали у берега, давая место зарослям смородины. Солнце начало клониться к закату, когда путешественники увидели на берегу, среди расступившихся скал, одинокий деревянный челн, а рядом сушившиеся на кольях рыбацкие сети. Едва заметная тропинка вела вверх.

– Здесь живет один… – сообщил Фрол. – Как бы сказать?.. Вроде святой. Идите познакомьтесь, а я на берегу останусь.

Вскоре тропинка привела к небольшой поляне. За нею изгородь, стожок сена, огород. В огороде копался старец, одетый лишь в исподнее. Увидев незнакомцев, он отложил тяпку и, не обращая на них никакого внимания, удалился в крохотный домик, вернее, сторожку, стоявшую на задах огорода.

– Ну вот, пообщались, – удрученно заметил Мишка.

– Погоди. Сейчас он вновь появится, – предположил Иван, и не ошибся.

Старец появился вновь, на этот раз облаченный в некое подобие монашеской сутаны черного цвета, отороченной красным кантом. Несмотря на загорелое, курносое лицо, по осанке и манере держаться выглядел он как выходец из минувших веков. При виде неизвестных людей старец не выразил ни удивления, ни испуга. Он вежливо поздоровался и поинтересовался: с чем пожаловали незнакомцы. При этом старец неопределенно усмехался. Иван решил не ходить вокруг да около и одновременно не проявлять излишней поспешности. Он сообщил, что является сотрудником Екатеринбургского палеографического центра Уральского отделения Академии наук России и прибыл в эти места для изучения археографических памятников, то есть древних книг, имеющихся у здешнего населения.

– А вот посмотрим, какие вы ученые, – не переставая усмехаться, заметил старец. – Пожалуйте в мои хоромы.

Домишко оказался совсем маленьким, точно игрушечным. Даже вход в него был сделан так, что приходилось нагибаться, прежде чем переступишь порог. Над дверью врезан небольшой восьмиконечный крест. Убранство же внутри оказалось и вовсе простым, даже убогим. Половину комнаты занимала печь с лежанкой, возле маленького окошка стоял стол, в одном из углов за занавеской угадывались стеллажи с книгами, в другом под многочисленными иконами теплился синий огонек лампадки. Хозяин откинул занавеску, и гости увидели струганые полки, уставленные десятками старинных томов.

– Нут-ка, братец, скажи, что сие есть такое? – старец снял с полки одну из книг и протянул Ивану.

Иван присел на табурет перед оконцем, положил книгу на стол, внимательно осмотрел переплет, украшенный орнаментом из переплетенных трав и вытесненной надписью «Книга глаголемая…», потом расстегнул медные застежки.

– Ага, «Псалтырь», – заключил он свои наблюдения. – Первая половина семнадцатого века. Издание Московского печатного двора.

– Верно, – одобрительно произнес старец. – А читать по-старому умеешь ли?

Иван прочитал несколько абзацев.

– Умеешь, – констатировал старец. – А нут-ка на эту глянь…

Вскоре хозяин удостоверился, что перед ним знающий человек, и завел с Иваном сугубо специфический разговор на тему: можно ли спорить с католиками по поводу исхождения Святого Духа, используя их же католические тексты. Вскоре они беседовали как давно и хорошо знающие друг друга специалисты-единомышленники. Мишка только диву давался. Он еще раз порадовался, что сделал правильный выбор, пригласив Ивана ехать с собой.

После недолгих уговоров старец пожертвовал «для науки» пару фолиантов.

Заночевали тут же, на берегу, а утром отправились дальше. Начало было положено.

За две недели скитаний по тайге приходилось встречаться с самыми разными людьми. Одни из них, в основном старики, великолепно разбирались в богословских вопросах, умели различить по одному виду переплета, из какой типографии, московской, львовской или пражской, вышла книга. Другие же, особенно те, кто помоложе, владели тонкостями книжной премудрости не так хорошо, а отдельные даже Священное Писание знали кое-как, но все они, как один, держались за древнее благочестие. Ни разу к искателям не подошел, не прокрался под покровом ночи ни один человек с предложением продать книги. Вначале это удивляло Гурфинкеля, по собственному опыту знавшего: в деревнях за бутылку можно сторговать все, что угодно. Но здесь, в медвежьей глуши, формировавшиеся веками моральные устои оставались незыблемы. К слову сказать, книг удалось раздобыть немного – штук восемь. И хотя в их руки перешли исключительно подлинники, причем одна книга оказалась даже рукописной, сами издания особой редкостью не являлись. В основном это были псалтыри, часословы и жития. И только в самом конце странствий искателям улыбнулась удача. На одной ветхой заимке одинокая схимница Манефа, такая же дряхлая, как и ее жилье, разговорившись с Иваном и вскоре оценившая его знания, сообщила, что верстах в двадцати от ее заимки в лесу стоит заброшенный скит, где имеются старые книги.

– Насельников в ем давненько нет, – рассказывала Манефа, – а книги, знать, остались. Последней черноризой [1] в ем была матушка Максимила, дак годков пять тому ко мне сюда пришла. Говорит: «Давеча сестрицу Аглаиду схоронила. Боле никого не осталось. Накрываться [2] то ноне не больно желают». Стали мы с ей вдвоем Богу молиться, дак прошлый год преставилась сердешная. Отошла в мир иной.

Манефа сообщила, как найти скит, однако объясняла путано, постоянно оправдываясь, что не бывала там лет тридцать и дорогу помнит плохо.

– Идите все вдоль ручья, против течения. Не сворачивайте. А где по воде прямо, если горки дорожку загородят. Так с камешка на камешек и, дай Господь, приползете.

На следующее утро стали собираться в дорогу. Фрол и на этот раз решил остаться у лодки. К ручью, впадавшему в речку, по которому прибыли сюда, вела едва заметная тропка. Она некоторое время петляла по изгибам берега, наконец, и вовсе пропала. Пришлось пробираться по давным-давно нехоженой земле. То и дело встречались прибрежные заросли лесной смородины и малины. Малина уже совсем поспела, и Иван на ходу срывал мелкие, пахучие ягоды.

Внезапно впереди послышался звук, напоминающий хрюканье свиньи, и треск. Странники в недоумении остановились.

– Вот черти, – сказал Мишка. – Сюда добрались.

– Кто?

– Да ягодники же. Малину собирают. А бабка говорила: никого на десятки верст нету.

– Мне кажется, это вовсе не ягодники…

Из зарослей послышалось сдержанное рычание, и над малиной возникла громадная медвежья башка. Маленькие злые глазки уставились на непрошеных гостей. Гурфинкель дрожащими руками уже рвал с плеча двустволку.

– Погоди, – остановил его Иван, отведя в сторону ствол. – Не нужно стрельбы. Отступай потихонечку назад, только не поворачивайся к нему спиной.

Медведь вновь утробно зарычал в их сторону, но с места не сдвинулся, по-видимому, не считая парочку серьезными врагами. Казанджий и Гурфинкель медленно, стараясь не делать резких движений, спустились к самому берегу, перешли по воде на противоположную сторону и вновь остановились напротив зарослей малины. На этот раз медведь не отреагировал на них. Он спокойно лакомился сладкой ягодой.

– Уф! – выдохнул Мишка. – А я-то, дурень, выпалить хотел. А чем стрелять собирался… – Он вытащил из ствола патрон с нарисованной на пыже пятеркой. – Утиной дробью! Вот делов-то, наверное, было бы…

Шли еще часа два, но зверей больше не встречали. Тайга делалась все глуше и угрюмее. Солнце едва пробивалось сквозь кроны мощных елей и лиственниц. Да и идти становилось все тяжелее. Берег ручья состоял из валунов, по которым нужно было прыгать. Брести по воде оказалось еще неудобнее, поскольку перекаты сменялись довольно глубокими омутами. Оставался лес. Они так и сделали. Шли еще с час, пока окончательно не выдохлись.

– Привал, – заявил Иван, в очередной раз споткнувшись о вылезший из земли корень.

Нашли на берегу укромный уголок меж двух валунов, развели костерок, вскипятили чайку.

– Думаешь, далеко еще топать? – спросил Мишка.

– Бабка сказала: до скита верст двадцать. Мы прошли примерно половину; значит еще часа четыре в лучшем случае.

– В лучшем случае – это значит все шесть. Я, честно говоря, умаялся. Давай заночуем здесь.

– Мысль здравая. Можно рыбки наловить, ушицы сварганить…

Не долго думая, Иван срезал с прибрежного куста длинный прут, привязал к нему леску, уселся на валун и закинул в воду наживку в виде искусственной мухи. Клюнуло почти сразу же. За час он натаскал с десяток небольших хариусов. Мишка почистил пару картофелин и головку лука, достал из рюкзака горсть риса. Тут же была сварена уха, оказавшаяся столь вкусной, что котелок был вычерпан до дна.

– Хорошо, отлично, – констатировал Мишка, развалившись на спальном мешке и поглаживая рукой волосатый живот. – Вот ради чего я и отправился в эту глушь.

– Чтобы поесть уху из хариусов, не нужно было тащиться в такую даль. Отъехал от Свердловска километров тридцать, и, пожалуйста, те же горные речушки, тот же хариус.

– Так-то так, но там народу много. Под каждым кустом тачка стоит. А тут простор… Я понимаю этих кержаков, которые тут живут. Здешняя природа сама располагает к богоискательству, к истовой, бескомпромиссной вере.

– Ну, понес… – Иван хмыкнул. – При чем тут природа? Оставалось ли у них время любоваться роскошными видами? Нет, дорогой. Нужно было выживать. А выжить помогала только работа. Ежедневная, тяжелая… Ты прикинь. Вот приехал в эти края новосел. Нужно дом какой-никакой построить, пашенку, хоть самую маленькую, распахать… Да хотя бы место под огород. А это тяжелейший труд. Раскорчевать участок, вспахать его, удобрить… Хлопот не оберешься.

– Зачем обязательно заниматься хлебопашеством, – возразил Мишка. – Рядом лес, река… Всегда можно добыть мяса и рыбы.

– Мясо и рыба – хорошо. Но как без хлеба? Никак!

– Ладно, верю на слово. Но все равно, что бы ты ни говорил: природа – сама по себе храм. Не всю же жизнь они пахали. Да и во время работы поднимет мужик голову, оглядится, а вокруг такая красота…

– …И ни помещика рядом, ни сборщика податей, ни никонианского попа, – продолжил мысль Иван.

– Вот только я не въезжаю, – продолжал вслух размышлять Гурфинкель, – как это можно одному в лесной глуши обитать? Ладно, когда несколько семей или, там, монахов… А эта бабка, о которой рассказывала Манефа, ведь одна в тайге мыкалась. Летом еще ничего, а зимой?

– Вера питала.

– При чем тут вера?! Верой сыт не будешь.

– Кто знает.

– Ерунда. Не понимаю я…

Иван промолчал.

– Нет, ты ответь… объясни, если можешь? – не отставал Мишка.

– Вот для тебя, что главное? – спросил Иван.

– Главное… Не знаю даже.

– Подумай.

– Ну… допустим, деньги.

– Ой ли?

– Ты прав. Не деньги, конечно. Но они играют большую роль в создании комфорта, уюта. Решают множество вопросов.

– Значит, деньги только инструмент.

– Пускай так.

– Инструмент для сытой, спокойной жизни. Но ведь деньги можно заработать каким-нибудь менее хлопотным делом, и закон не требуется нарушать.

– А я и не нарушаю.

– Нарушаешь, нарушаешь… Сам это знаешь. И рано или поздно сядешь.

– Не каркай, пожалуйста.

– Значит, твое нынешнее занятие устраивает тебя не только потому, что приносит доход.

– Ты понимаешь: есть в этом нечто… Во-первых, сам процесс поиска. Встречаешься с разными людьми…

– И дуришь их.

– Бывает, и дуришь. Но не это основное… – Мишка замолчал и задумался. – Наверное… Наверное, главное в том, что я получаю некое удовлетворение от своего занятия.

– А вот скажи, ты в Бога веришь?

– В Бога?! Скорее нет, чем да. Допускаю, возможно, есть что-то такое… – Мишка плавно взмахнул рукой. – Но… А ты, неужели веришь?

Иван пожал плечами:

– Нахожусь примерно на твоих позициях. А вот здешние люди верят. А вера, по пословице, горами движет. Поэтому для них не существует иного выбора, чем этот. И в том, что можно жить в глухой тайге вдали от людей, у них сомненья нет. Верой своей они тверды.

Утро выдалось хмурым и прохладным. Из почти касавшихся земли клокастых туч сеял мелкий дождик. Костер разжигать не стали. Позавтракали подсохшим хлебом и соленым салом, запили скромную снедь чаем из термоса и двинулись дальше. Дорогой все больше молчали, только раз Мишка, видно, пытаясь настроиться на более веселый лад, затянул дурацкую песню про «тара, туру туристов», но скоро бросил орать, подавленный сумраком тайги. Под высоченными елями было почти темно. Стояла абсолютная тишина. Даже обычного посвистывания ветра в хвое не слышно. Лишь иной раз пистолетным выстрелом хрустнет под сапогом сухая ветка. И все. Вновь кладбищенское безмолвие. Первым не выдержал Мишка.

– Жутко как-то делается, – напряженным голосом заметил он.

– Почему жутко?

– Не знаю даже… Оторопь охватывает. За каждым стволом мерещится.

– А ты крестись.

– Да ладно тебе… Все хиханьки да хаханьки. А если он из-за дерева покажется?

– Кто он?

– Ну, не знаю… Леший какой-нибудь.

– А что. Вполне возможно. Вижу, вижу!.. Вон, впереди кто-то стоит.

– Кончай жуть нагонять! И так страшно. Где, к черту, этот проклятый скит?

– Ты нечистого не к месту поминаешь, – хмыкнул Иван.

– Да, верно… С языка нечаянно сорвалось. – Мишка неумело перекрестился.

– А говорил: не веруешь, – захохотал Иван.

– Не то что бы совсем не верю… А так…

Где-то впереди, за деревьями, раздался громкий неприятный звук, будто кто-то продудел в берестяную трубу.

– Что это?! – всполошился Мишка.

– Понятно что, вернее, кто. Леший. Его голос.

– Скажешь тоже. Леших не бывает. И прекращай меня заводить. Шагай лучше побыстрее.

Звук повторился. На этот раз он раздался где-то совсем рядом, метрах в десяти, и был еще громче и противнее, чем в первый раз.

Мишка остановился, зажмурился и зажал уши. Иван снял с плеча ружье и выстрелил в воздух. Мишка вздрогнул и упал на четвереньки.

– Вставай, чего разлегся! – прикрикнул на него товарищ, стараясь хотя бы таким образом приободрить. Тот открыл глаза, непонимающе огляделся, потом упер взгляд в Ивана.

– Где он? Ты его убил?

– Да кого его? Вокруг ни души. И чего ты испугался?

– Да не испугался я! По ушам ударило…

– Как это по ушам? А почему меня не ударило?

– Уж не знаю. Словно кнутом хлестнуло.

Иван в сомнении смотрел на товарища, не зная, верить или нет. Но, похоже, Мишка говорил правду. Из раковины правого уха, ближнего к источнику звука, выкатилась капелька крови.

– Что это все-таки было? – стуча зубами, спросил Мишка.

– Не знаю. Возможно, и в самом деле леший нас пугает.

– А почему на тебя не подействовало?

– И я себе тот же вопрос задаю.

– Может, потому, что ты русский, а я еврей.

Иван засмеялся:

– При чем тут национальность? И я не чистокровный русский, и ты не чистокровный еврей. Думаешь: леший – антисемит?

– Я не крещеный…

– И я тоже. Нет, тут что-то другое.

– Я дальше не пойду.

– Да брось ты… Мы почти дошли.

– А если этот опять?..

– Он выстрела испугался и убежал, – как маленькому стал объяснять Мишке Иван.

Где-то вдалеке раздался злобный хохот. Мишка опять схватился за голову руками.

– Да, ушел он… Ушел!!! Я же сказал… Идем! – Иван взял товарища за руку и потащил за собой.

Больше их никто не пугал, но Мишка шел понуро, явно через силу. Он то и дело озирался и шарил глазами по стволам елей.

Брели по лесу еще с час. Вдруг тайга расступилась, и показалась небольшая полянка, а за ней дряхлая изгородь и ветхое строеньице с восьмиконечным крестом на коньке.

– Пришли, – сказал Иван. – А ты боялся.

– Ничего я не боялся. Что ты все травишь?!

– Ладно, ладно… Извиняюсь. Больше не буду. Не бери в голову…

Искатели сбросили с плеч рюкзаки, спальные мешки и осмотрелись. Все вокруг заросло невысоким подлеском. Даже у порога тянулась к небу небольшая березка.

– Давно не ступала сюда нога человека, – констатировал Иван. Он подошел к двери и толкнул ее. Дверь не поддавалась.

– Заперто, – заметил Мишка.

– Нет. Вряд ли. От кого тут запираться. Просто давно не открывали. – Иван что есть силы саданул в дверь сапогом. Домишко явственно зашатался, однако дверь не открывалась.

– Э-ге! – только и произнес Казанджий. – А теремок-то едва стоит.

Он взялся за кованое кольцо, приделанное к двери, и попытался повернуть его. Запор заскрежетал, дверь с жутким скрипом отворилась, и они вошли внутрь. Дневной свет, едва пробивавшийся через крохотное окно, кое-как освещал большую печь с просторной лежанкой, черный от времени стол, на котором покоилась одинокая деревянная миска, лавки по стенам, домотканые половики, ушат, как видно, для воды. Один из углов был занят большим иконостасом, под которым висела лампадка. В следующем углу стояли полки с книгами. Углы были густо затянуты паутиной.

Мишка вышел на улицу, достал из рюкзака электрический фонарь и вернулся в скит. Луч света заметался по стенам, уперся в иконостас.

– Ничего так, – произнес Мишка тоном знатока после некоторого изучения. – Доски, говорю, неплохие. Весьма!

– Мы сюда не за иконами пришли, – оборвал его Иван.

– И их прихватим. А почему бы и нет? Кому они тут нужны? А иконки классные. На пару тысчонок потянут. Тысчонок баксов, говорю. Это навскидку. А при ближайшем рассмотрении…

– Дай-ка фонарь.

Яркий свет вырвал из мрака черные корешки. Томов на полках стояло штук пятнадцать. Иван наугад снял одну книгу, расстегнул застежки, осторожно открыл переплет, который при этом явственно затрещал.

– Ну, как? – спросил Мишка вглядываясь в яркую, сверкающую сусальным золотом заставку на первой странице. – Красотища-то какая!

– Рукописное Евангелие, – сообщил Иван. За бесстрастным голосом угадывалось волнение. – Думаю, конец шестнадцатого века.

– Ого! Вот это да! А остальные?..

Новые тома были сняты с полок. Вскоре выяснилось, что перед ними поистине клад. Здесь имелись книги из типографий Ивана Федорова и Франциска Скорины, издания Московского печатного двора, рукописные «Четьи Минеи» начала шестнадцатого века.

«Житие и подвизи святого благоверного князя Александра Невского чудотворца», – по складам прочитал Иван.

– Неплохая подборка, – заключил он. – Одна эта книга «Житие Александра Невского», – он щелкнул по потрескавшейся коже переплета, – весит больше, чем все наши прошлые приобретения.

– Весит, в смысле стоит? – с интересом спросил Мишка.

– Весит, в смысле научном. Ну и стоит, конечно…

– Клондайк! – завопил Мишка, – Голконда! Да еще иконки!

– Нет, дорогой, – одернул его Иван. – Иконы мы брать не будем.

– Как это не будем?! Почему?!

– Но ведь мы не за ними шли. Наша цель – книги.

– Согласен. Но попались. Ведь они ничьи. Сгниют здесь. Ты же ученый. Должен понимать, что подобные вещи должны быть сохранены. Это же исторические реликвии, да к тому же памятники культуры. Им место в музее.

– Ты что же, для музея их отсюда потащишь.

– А почему бы и нет.

– Не надо! Продашь, и дело с концом.

– Даже если и продам, все равно они будут оценены знатоками и сохранены, а не сгниют в этой утлой хижине. А возможно, и в музей попадут… Или в церковь.

– Так книги тебе церковники заказали?

– И они в том числе.

– И тем не менее иконы я не потащу.

– Хорошо, хорошо. Потащу я… А ты – книги.

– Дело не в том, кто что потащит. Иконы выносить отсюда не дам.

– Что значит: не дам?! Ты только посмотри на них. Вон та «Праздники», как минимум, «семнажка», а «мамка» [3]?.. «Мамка» вообще что-то невероятное. Она одна тянет на тысячу баксов.

– Стяжатель! Не потому ли тебя по ушам хлестнула дудка лешего. А понесем отсюда иконы, он вообще нас задавит.

– Ты думаешь?

– Желаешь проверить?

– Нет, нет! – поспешно произнес Мишка. – Но, с другой стороны… Почему книги можно, а иконы нельзя?

– На книги мы получили разрешение.

– От кого? От Манефы, что ли.

– Ты дурак или прикидываешься? Неужели тебе не ясно, что тут про все знают. Возьмем мы иконы, и если даже вынесем их из лесу, то все равно, далеко с ними не уедем.

– Что ты имеешь в виду?

– Отберут. И книги отберут.

– С какой стати?

– Да с такой. Я же тебе толкую: мы под постоянным присмотром.

– Ну, ты и свистун! Под каким присмотром?! Кто за нами следит?!

– А ты не догадываешься?

– Это Фрол, что ли? Чушь! Обычный деревенский парняга…

– Обычный-то обычный…

– Не верю.

– Ты и в леших до сего дня не верил.

– Да кончай ты с этими лешими! Надоело!

– Смотри, какой ты вдруг храбрый сделался. Нет, Мишенька, не все так просто. Нам и скит этот указали, потому как верят, что мы – ученые. И находимся здесь с благими намерениями.

– Нет, погоди. Вот ты про Фрола начал… Неужели ты и в самом деле думаешь: парень подсадной?

– И не сомневаюсь. Поэтому думаю, для твоей же безопасности ограничимся книгами. А то, мало ли… В здешних местах, как говорится, «тайга – закон, медведь – прокурор». А за иконами ты в другой раз сюда приедешь. Если, конечно, не побоишься.

– Х-м… А может, ты и прав. – Мишка задумался. – Про Фрола ты ловко ввернул. Хотя я и не верю, но… Sapienti sat – умному достаточно. Всех денег не заработаешь. И даже «мамку» взять нельзя?

– Нельзя!