Читать книгу Московские юнкера Советского Союза. История одного выпуска - Алексей Бережков - Страница 4

Все самые яркие воспоминания детства у меня связаны с военными. В этом нет ничего странного, отец был полковником ВВС, окончил Военную академию им. Жуковского и после войны служил на аэродроме Чкаловский. В то время на нем размещались авиационная дивизия особого назначении и НИИ ВВС и выполнялись не только плановые и учебные, но и испытательные полеты. К нам домой часто приходили друзья отца, как по службе, так и фронтовые. Мне эти встречи очень нравились, и я всегда ждал их с нетерпением.

Во-первых, это были очень красивые люди, как я оценивал их в форме. Уже тогда форма производила на меня просто гипнотическое воздействие. Став старше, понял и оценил и их внутреннее духовное содержание.

Во-вторых, я видел людей самой настоящей мужской профессии, и это было заметно и по их поведению, поступкам, разговорам, и по отношению друг к другу. Уверен, именно тогда у меня зародилось чувство, потребность и осознание настоящей мужской дружбы. В-третьих, и это особенно понятно, на праздники они приходили с подарками. Это были в основном предметы офицерского обмундирования: например, парадная фуражка, летный шлемофон, пилотка с голубым рантом или золотые погоны со звездочками – или даже старый авиационный прибор-высотомер. Кажущееся участие в военной службе отца, постоянный вид его в военной форме (одна каракулевая папаха чего стоила!), разговоры об армии и авиации – все это способствовало твердому убеждению, что никем иным, кроме как военным и офицером, во взрослой жизни я быть не могу.

Огромную роль играли и наследственные гены. Отец мамы, дед Сергей, в 1927 году окончил военную школу им. ВЦИК, в то время располагавшуюся в Кремле. В дальнейшем служил в Белоруссии, был репрессирован, сидел на Соловках, воевал в Отечественную войну на разных должностях, в том числе и командиром штрафного батальона. Характерный был мужчина, дожив до 94 лет без одного легкого и одной ноги, никогда не терял ни силы духа, ни оптимизма.

Мой отец был призван в Красную армию осенью 1920 года и направлен на курсы красных командиров в Воронеж, а затем Петроград. В составе 6-го боевого курсантского отряда участвовал в Гражданской войне. Став красным командиром, хорошо и честно служил, потом воевал, и только победив фашистов, решил обзавестись семьей и в пятьдесят лет родить наследника семейных традиций.

Убедившись в серьезности моих намерений, родители довольно умело пользовались этим в воспитательном процессе В первую очередь это касалось норм поведения, которые, как они объясняли, особенно должны быть присущи офицеру. Внимание уделялось и физическим упражнениям, необходимым в армии, и занятиям в различных спортивных секциях. Приобщение к художественной и исторической литературе, занятия музыкой объяснялись необходимостью для будущего офицера быть образованным и разносторонне развитым человеком. Не скрою, что футбол и баскетбол манили больше, чем игра на пианино, а время, проведенное с друзьями, было интереснее, чем знакомство с творчеством Бальзака.

Ранней весной, учась в десятом классе, в военкомате проходил медкомиссию в Качинское военное училище летчиков. Со здоровьем, как я думал, у меня проблем не было, и поэтому категорический отказ врача-отоларинголога поставить визу «Годен» был как гром среди ясного неба, неожиданный и обескураживающий. Исправлять носовую перегородку, поврежденную на занятиях боксом, времени не было, да тогда это не особенно и практиковалось. Все мечты рушились. Пошел работать токарем на завод, надеясь поступить в училище на следующий год.

Первая суббота февраля 1970 года по традиции была в школе посвящена встрече с выпускниками разных лет. Готовясь к встрече, договариваясь со школьными друзьями, не мог даже предположить, что этот день для моей военной судьбы будет знаменательным. На встречу пришел выпускник, окончивший школу два года назад. Он был в военной парадной форме с золотыми курсантскими погонами и в сверкающих до блеска сапогах. Выступая в спортивном зале, оборудованном под актовый зал, он с упоением рассказывал о каком-то Московском Кремлевском военном училище с длинным названием и множеством орденов. Я знал его по школе, вместе играли в футбол, и после торжественной части стал его расспрашивать о курсантской жизни. Отзывы и впечатления были самые восторженные. Звали его Виктор Кончиков, он учился в 12-й роте на втором курсе. Особенно много в его рассказе было о традициях училища, парадах, учебе, суворовцах и друзьях-курсантах.

Весной очередное поступление в летное училище завершилось полным провалом, и я встал перед выбором: поступать в другое училище или идти в армию на срочную службу. Терять еще один год не хотелось, да и не было смысла. Вспомнив зимнюю встречу и рекомендации товарища, переписал заявление в общевойсковое училище. Кого готовят в летных, танковых, артиллерийских, военно-морских и других училищах с понятными названиями, было ясно, а что означает мудреное и незнакомое «общевойсковое», никто толком объяснить, даже в военкомате, не мог. Намного позже я смог ознакомиться с приказом министра обороны, в котором было сказано: «В связи с необходимостью иметь более подготовленные в общеобразовательном и техническом отношении общевойсковые командные кадры, способные умело использовать сложную боевую технику и успешно управлять войсками в современном бою, преобразовать военные (пехотные) училища в общевойсковые командные училища, которые должны готовить общевойсковых офицеров с высшим общим и средним военным образованием». Все сразу стало понятно: именно после окончания этого военного училища можно было стать командиром над всеми войсками, и это был самый короткий путь в полковники, генералы, а то и маршалы.

В дальнейшем все шло своим чередом: объяснил отцу свое решение, с которым он согласился, прошел медицинскую комиссию в военкомате, уволился с работы и стал готовиться к экзаменам. Военно-врачебная, мандатная комиссии и экзамены ожидались в начале июля. Пришел вызов из военного училища, и я, получив документы в военкомате, в назначенное время был на месте по указанному адресу. На втором контрольно-пропускном пункте (КПП) меня проверили по списку абитуриентов, пропустили на территорию и направили на мандатную комиссию, расположенную в одном из помещений клуба. Сдав документы, заполнил какие-то анкеты, получил зачетную книжку, экзаменационный лист № 455 от 7 июля 1970 года (он у меня сохранился до сих пор) и был направлен в палаточный городок абитуриентов. Он находился справа от дороги, ведущей от второго КПП, напротив казарм 4-го батальона и состоял из десяти-двенадцати больших палаток УСБ, укомплектованных армейскими койками, тумбочками и столами, большой площадки для построений, спортивного гимнастического городка и полевого умывальника. В палатках жили солдаты срочной службы, прибывшие для поступления раньше нас недели за две-три и на консультациях пытавшиеся восстановить забытые в армии знания, и мы – дети «гражданки», окончившие школу в этом или прошлом году. Поступавшие из Москвы приезжали на консультацию или экзамены и возвращались домой на ночь. В лагере абитуриентов был установлен армейский порядок: общий подъем, зарядка, занятия и самоподготовка. Сама обстановка армейского быта, требования строгого выполнения распорядка дня, жизнь в армейских палатках, офицеры и курсанты в военной форме – все это мне нравилось и не тяготило. Более того, я чувствовал, что это моя жизнь и мое призвание. Но для ее начала надо было еще поступить. Процесс консультаций и сдачи экзаменов помню очень смутно. Запомнились экзамены по русскому языку в столовой, по другим предметам – в различных аудиториях училища. В памяти больше отпечатались новые знакомства, зарождающиеся взаимоотношения, песни вечерами под гитару, обмен мнениями по поводу завтрашнего дня и очередных испытаний.

Экзамены я сдал не то чтобы хорошо, но достаточно для поступления. После мандатной комиссии всех собрали в клубе и официально объявили фамилии принятых в военное училище. Некоторым не набравшим необходимых баллов предложили подобные училища в других городах. Моему товарищу Аксенову Виктору предложили учебу в Дальневосточном ВОКУ (высшем общевойсковом командном училище). Он согласился и в дальнейшем об этом не пожалел. Во время учебы мы не часто, но переписывались. Он попал в роту, готовившую офицеров для морской пехоты. Прослужив несколько лет, в дальнейшем ушел в военную контрразведку. Ну а нам дали три дня на сборы и объявили день приезда в училище. В дальнейшем нам предстоял курс молодого бойца в учебном центре. Разъехались те, кто жил в Москве, Подмосковье и ближайших областях, а остальные ожидали в училище. Три дня ушли на сборы, прощание с родителями и проводы с друзьями и пролетели как один миг. Утром назначенного дня отец на машине друга подвез меня к «золотому километру», открыл дверь машины и коротко напутствовал словами: «Ну, все, сынок, иди послужи Родине».

Зайдя на территорию училища, проходя мимо солдатской столовой, увидел уже переодетых в курсантскую форму старого образца своих товарищей, в основном тех, кто остался в училище и не ездил домой. Все дальнейшее проходило как во сне: получение военной формы, сдача гражданского белья на склад для дальнейшей отправки домой, распределение по отделениям и взводам, первый обед в столовой, первое занятие по строевой подготовке, первый ужин и первая вечерняя поверка. Все было в первый раз – незнакомо, интересно и неожиданно. Неожиданным было и изменение отношения сержантов и солдат, поступивших из армии. Во время подготовки и сдачи экзаменов они вызывали сочувствие, потому что за годы службы многое из школьной программы ими было забыто и редкие консультации не компенсировали недостаток знаний. Вследствие этого они многое спрашивали, уточняли и просили подсказать на экзаменах, особенно письменных. Те, кто поступил, почти все были назначены командирами отделений и заместителями командиров взводов, что было и обоснованно, и справедливо. Почувствовав себя младшими командирами, они довольно рьяно взялись передавать свой военный опыт, полученный в рядах Вооруженных Сил СССР. Все когда-то пережитые ими в армии непосредственно на себе уставные и особенно неуставные взаимоотношения они старались внедрить в наши курсантские ряды в самые кратчайшие сроки и не дожидаясь принятия Военной присяги.

Действительно, оказалось, что все мы, пришедшие с «гражданки», в военном деле толком ничего не умеем. Классные занятия в школе по военной подготовке явно не давали даже минимально необходимых в армии знаний. Мы не умели почти все, что от нас требовалось в этот момент. Не умели правильно и быстро подшивать подворотнички, не умели наматывать портянки, носить пилотки, пришивать погоны и петлицы, подтягивать поясные ремни, ну и в общем красиво носить военную форму. Чего греха таить, на бывших солдатах форма сидела совсем по-другому, чем на нас, – красиво, ладно и по фигуре.

Исполнять обязанности командиров взводов на время курса молодого бойца к нам назначили курсантов, окончивших третий курс и проходивших войсковую стажировку. Долго в училище не задержались, уже утром на машинах нас увезли в Ногинский учебный центр (НУЦ). До Ногинска было километров семьдесят, всю дорогу мы пели различные песни и всячески старались, чтобы на нас обратили внимание встречающиеся прохожие, особенно девушки. В форме с курсантскими погонами мы сами себе казались красивыми и бравыми военными. К нашей чести могу сказать, что никаких сальных и двусмысленных шуток в адрес женского гражданского населения мы не допускали.

Что собой представлял учебный центр на время нашего поступления? Бросалась в глаза разница между блестящей, оборудованной и показательной территорией училища и какой-то показной нищетой Ногинского учебного центра.

Посередине располагался небольшой плац, по его длинным сторонам стояли две щитовые летние казармы. Сейчас мне кажется, что каждая была вместимостью до двухсот человек, располагающихся на двухъярусных койках. С одной, главной боковой стороны стояла также щитовая столовая, а за ней продовольственные склады, с другой – спортивный гимнастический городок. Уверен, что столовая была самым старым деревянным сооружением центра. Питание за длинными десятиместными столами было организовано одновременно в двух местах: внутри в зале и снаружи на террасе. Здесь же всегда стояли две дубовые бочки с тушками очень жирной и неимоверно вкусной селедки. Не преувеличивая, скажу: более вкусной я в своей жизни не встречал. Но главной достопримечательностью были две неопределяемого возраста поварихи Лида и Зина, по совместительству и официантки.

Жили они в соседней деревне Соколово и работали не менее двадцати пяти лет, со времени окончания войны и образования центра. Были они некрасивыми и добрыми малограмотными деревенскими женщинами, но с особыми поэтическими незаурядными способностями. На любой вопрос они отвечали забористым рифмованным матом. Удивительно, но мы его не слышали, видимо, потому, что никакого оскорбительного смысла в это они не вкладывали и даже не подозревали что их рифмованные выражения имеют неприличное значение. К курсантам, особенно первых курсов, они относились по-матерински и всегда пытались найти возможность их подкормить. В это нелегкое время только от них и можно было услышать добрые, так необходимые слова поддержки и сочувствия. Я не слышал, чтобы до нас, во время нашей учебы, или после нас кто-то оскорбил или обидел этих простых женщин, с раннего утра и до вечера выполняющих свою нелегкую работу.

Через учебный центр проходила асфальтированная дорога. Она шла от въездного КПП и до начала тактического поля. На въезде и выезде стояли поднимающиеся полосатые шлагбаумы. Вдоль дороги справа располагались палаточный лагерь, стрельбище, танковый огневой городок (ТОГ), казармы и столовая, продовольственные склады, учебные места по защите от оружия массового поражения (ЗОМП) и инженерной подготовке. Слева, после довольно протяженной полосы леса, располагались караульное помещение и автопарк со стоянками для колесных и гусеничных машин. Через три года нашей учебы перед автопарком и чуть ближе к центральной дороге построили новые казармы и учебные класс. По прибытии нашего батальона в учебный центр нас разместили сначала в казармах и распределили по различным объектам для работ.

Нашей роте досталось строительство палаточного городка. Другие роты и взвода ремонтировали ТОГ, наводили порядок в автопарке, перестраивали стрельбище, работы хватало всем и с лихвой. Работы не тяготили, труднее было привыкать к распорядку, времени хронически не хватало, а точнее, оно нами неправильно распределялось: не было опыта военной жизни и навыков видеть главное и не распыляться на второстепенное. У меня первую неделю была проблема с подшиванием подворотничков, не успевал вечером, приходилось вставать за полчаса до подъема, что тоже не поощрялось младшими командирами и старшиной Тестовым. В конечном счете, где-то через неделю, все встало на свои места. Перед каждым будущим курсантом стоял выбор: или подчиниться распорядку, выполняя все требования, терпеть и дождаться окончания испытаний, или быть несогласным, бунтовать и требовать справедливости, поставив под сомнение дальнейшее пребывание в училище.

Каждое утро начиналось с подъема за сорок пять секунд с повторяющимися неоднократно тренировками с использованием и секундомера, и горящей спички, и с подсчетом мгновений громким сержантским голосом. Сержанты-армейцы с упоением проводили тренировки, добиваясь беспрекословного выполнения любых, в том числе и не совсем законных, требований. Всем было понятно, что это издержки так называемых неуставных взаимоотношений, которые они сполна испытали за год или полтора службы в армии. Зло и сила насилия в том, что жертва его терпит и одновременно мечтает, как через каких-то полгода сам станет насильником, считая эту эволюцию вполне закономерной и справедливой. Офицеры и курсанты-стажеры все это видели, но вмешивались в «воспитательный процесс» только в крайнем случае, когда требования и наказания превышали все мыслимые и разумные границы. Это тоже было предусмотренной частью курса молодого бойца. Именно в такой обстановке будущие курсанты проявляли черты своего характера или его отсутствие, что давало возможность командирам делать выводы о целесообразности дальнейшей учебы и службы. После тренировок по своевременному подъему была физическая зарядка, включающая разминку, бег около двух километров, силовые упражнения на гимнастических снарядах и коллективное сначала разучивание, а потом и выполнение комплексов физических упражнений. Затем по распорядку было личное время на умывание, бритье и чистку зубов. Заканчивались все эти мероприятия утренним осмотром, событием очень важным и ответственным, потому что на нем решалась дальнейшая судьба ближайших дней. Именно по итогам всестороннего утреннего осмотра принимались первые решения о дисциплинарных наказаниях, называемых «нарядами вне очереди». Места их ночной отработки были самыми различными, от уборки туалетов до рытья ям два на два и на два метра на опушке леса. Наведение порядка в столовой, казарме или умывальнике считалось большой удачей, выпадавшей только любимчикам старшины.

Наконец наступал долгожданный завтрак. От казарм до столовой было меньше ста метров, но мы в составе роты сначала удалялись на приличное расстояние, а затем, исполняя песню, и часто не одну, приближались к столовой. Хорошо помню, что всем нам это было не в тягость, а наоборот, очень нравилось дружно и с каждым днем все слаженнее ходить строем и петь строевые песни. Остановившись у столовой, по команде занимали по отделениям места за десятиместными столами. Конечно, хотелось в завтрак посидеть за столом подольше и поесть побольше, но в армии все регламентировано, в том числе и порции. В то время еды нашим молодым организмам хронически не хватало. Мы не привыкли к питанию по установленному распорядку, ежедневным большим физическим нагрузкам и нервным стрессам. Чтобы перестроиться, нужно было время. Действительно, в армии всегда наблюдался дефицит веса в первые месяцы срочной службы, затем организм перестраивался, привыкал, и, как следствие, в течение года вес доходил до нормального. Ну а наш завтрак быстро и по команде заканчивался очередным построением и передвижением строем. Обед и ужин были похожи до мелочей, включая выражение диетологов, что из-за стола надо выходить с чувством легкого голода. Это чувство преследовало нас целый год. Затем по распорядку был развод на работы. Повторюсь: наша рота должна была построить и оборудовать летний лагерь.

Отделение 1-го взвода 4-й роты в лагере НУЦ. 1971 г.

(Из архива А. Романова)

Устройство лагеря и его элементы определены уставом и включали не только ряды палаток, но и другие помещения. К ним относились: ленинская комната, бытовая комната, место для умывания, место для чистки оружия, туалеты. А начинался он с передней линии для построений, с оборудованным местом для дневального под грибком с документацией и полевым телефоном. Брезентовые палатки устанавливались сверху на кирпичные основания, сооруженные по периметру, но с разрывом в передней части для входа. Предварительно заливался небольшой фундамент из цементной смеси, служащий основой для кирпичной кладки Высота кладки была примерно полметра, то есть в пять кирпичей. За цементом нас вывозили на товарный двор железнодорожной станции города Ногинска. Разгружали лопатами из вагонов в самосвалы и наглотались серой пыли на весь курс молодого бойца. Внутри палатки оборудовались нарами на десять человек и самодельными «этажерками» из досок, для хранения котелков и туалетных принадлежностей. Примерно через две недели лагерь со всей положенной военной атрибутикой был готов, и батальон переселился в него из казарм. Где-то с середины августа работы на различных объектах учебного центра все чаще заменялись на занятия по различным предметам боевой подготовки. К началу учебного года мы должны были быть в училище, принять Военную присягу и приступить к учебе. Для готовности к этим мероприятиям с нами проводили занятия по строевой подготовке, как индивидуальной, так и в составе подразделения, уставам Вооруженных Сил, прежде всего строевому, дисциплинарному и внутренней службе, огневой подготовке, где основное внимание уделялось автомату Калашникова, и, конечно, по физической подготовке.

Запомнились еще выходные. Это были воскресенья. До двенадцати часов было как и в рабочие дни, но не занятия, а, например, строевой смотр или спортивные соревнования. В воскресенье, в полдень, было разрешено приезжать родителям. Навещали далеко не всех, а скорее единицы в ротах. Напоминали эти моменты набеги в пионерские лагеря для кормления своих чад домашними продуктами и к ночи имели тяжелые последствия для счастливых курсантских желудков. Большинство тех, кого не навещали, счастье обретали в уничтожении сгущенного молока в банках, привозимого в автолавках только по воскресеньям. Почему был спрос именно на этот продукт? Предполагаю, что из-за большого количества в нем сахара, возмещающего потерянную на работах энергию, божеской цены и удобства употребления. В банке углом пряжки солдатского ремня продавливали две дырки – одну для рта, вторую для компенсации уходящего при высасывании сгущенки воздуха. Употреблялось это под газированную воду, в кустах за автолавкой. Особенность смеси заключалась в ее мгновенном всасывании организмом и слабительном быстродействии. Буквально через час в желудке оставалась только энергия от сахара. Все об этой особенности смеси знали, но это никого не останавливало, так было желанно чувство энергетического насыщения.

Как бы медленно ни тянулось время в лагерях, но наступало 22 августа, день приезда выпускников суворовских училищ. Событие настолько значимое в истории нашего батальона, что ему необходимо посвятить отдельную главу.