Читать книгу Русская фантастика – 2017. Том 1 (сборник) - Алексей Бессонов - Страница 3

Лучик 1

«Хижина»

Он сидел на скамейке перед камином и вырезал Белого Однорога. Это было забавно – смотреть, как оживший Однорог по пути к Выходу прямо на глазах превращался в кого-нибудь другого. В Торопыгу или Носастого, а иногда в Попрыгая. Это было и смешно и грустно. Смешно потому, что, шагая по Полочке, он забавно подпрыгивал, чухался и кружился на месте. У него вырастали новые лапы и хвосты, он покрывался костяным панцирем или начинал хлопать перепончатыми крыльями, он водил в разные стороны, принюхиваясь, большим носом, в который превращался его рог. Но никогда не оставался самим собой – Белым Однорогом. И это было очень грустно.

Грустно потому, что Однорогов в Пятне всего несколько. Он их знал, и они его знали. При редких встречах Белые Однороги величаво кивали ему огромными головами и уходили. У них были заботы, к которым он – Белый Охотник – не допускался. Он всегда немного робел при таких встречах. Непроизвольно поднимал ствол Ружья в небо и слегка приседал, опуская голову. И никогда не стыдился этих Знаков Почтения.

Они издавали Чувство Любви, и их было всего несколько.

Вот и сейчас, заканчивая вырезать хвост, он гадал, во что тот превратится. Он знал: ваять того, кто выше тебя, – занятие глупое и чреватое. Но ему очень хотелось, чтобы Однорогов стало больше.

На Полочке почувствовалось шевеление. Охотник отложил в сторону незавершенную работу. Оживление, Дорога к Выходу, Таинство, которое он не понимал, но которым не переставал любоваться.

Пришли Сроки Шестокрыла. Охотник вырезал его семь Циклов назад, когда прилетевший Черный Вой сожрал их полтора десятка, прежде чем с ним было покончено. Вой упал в куст Круглолиста, так что резать Шестокрыла было из чего. «Странно, – в который раз думал Белый Охотник, – каждый раз, когда Черный Монстр прорывается через Серое, он наносит вред. И он же ломает ветви, мнет кусты – делает все, чтобы у меня был материал для работы. Может, для этого я здесь?»

А на Полочке Шестокрыл неторопливо полз к Выходу – окошку в стене Хижины. Он бугрился шишечками, которые набухали и разрывались, испуская зеленоватые облачка Чувства Веселья, и из них вываливались маленькие Шестокрыльчики. «Три… Семь… Двенадцать… Двадцать два», – считал про себя Охотник и радовался, потому как через Выход его Хижину покинуло на семь Шестокрылов больше, чем сожрал Черный Вой. Значит, Пятно стало чуточку шире. Значит, Серого стало чуть меньше. «Эх, знать бы заранее, сколько их Выйдет, – думал Охотник, снова принимаясь за Белого Однорога. – Почему сегодня их Вышло двадцать два, а в прошлый раз всего трое? А ТОГДА и вовсе ни одного».

И Охотник снова увидел ту картину, когда в Положенный Срок фигурка Шестокрыла не ожила, осела кучкой белых стружек, оставив только Чувство Пустоты. Потом стружки впитались в Полочку, а Чувство Пустоты Охотник слышал и сейчас.

Он снова принялся вырезать. Золотые языки пламени плясали в камине, отбрасывая блики на внутренность Хижины, Хижины Белого Охотника.

Блики весело играли в сказочную игру красок со столом и бревенчатыми стенами, на которых проступали коричневые разводы годовых колец, с вороненым масляным блеском ствола Ружья, заботливо поставленного в угол, и темно-зелеными боками Зарядного Ящика. Они стремительно пробегали по картинам, развешанным по стенам, и от их прикосновения, казалось, Черные Чудовища и Белые Животные оживали и наполнялись Жизнью и красками, которых не увидишь за стенами Хижины. Блики скакали по Белым фигуркам, вырезанным Охотником и расставленным по Полочке, путались в зелено-блескучем облачке Чувства Веселья, оставленном недавно Вышедшими Шестокрылами. И единственно, чего блики сторонились, – размытого пятна Чувства Пустоты на краю Полочки. Того самого места.

Ну и, конечно же, они, неугомонные, носились по самому Охотнику: безжалостно топтали волосы, играли мускулами рук, заполняли глаза. И только прикасаясь к ладоням – замирали. Блики расцвечивали Хижину, но, касаясь фигурки, которую резал Охотник, становились пятнами Белого Света. Такого же, как свет из окна.

Такого же, как сама фигурка.

Пламя рождало блики. Пламя издавало Чувство Тепла и Покоя, к которому Охотник давно привык и которым, тем не менее, очень дорожил.

Охотник закончил работу, отложил в сторону нож и залюбовался фигуркой, осторожно держа ее на ладонях.

Резал из дерева он мастерски. И особенно получались у него Однороги. Потому как старался он повторить каждый изгиб, каждую складку, каждую, пусть даже самую незначительную, мелочь.

Потому, что не было ничего дороже их.

Казалось, даже блики пламени перестали скакать по Хижине и тоже любовались фигуркой. Казалось, вот сейчас маленький Белый Однорог зашевелится, моргнет задумчивыми золотистыми глазами, поведет рогом и спрыгнет с ладоней. Казалось, он даже издает Чувство Любви…

Но нет. Это просто свет из окна. Это просто шевеление ладоней, уставших от работы. Это просто маленькая деревянная фигурка.

Охотник вздохнул и осторожно поставил фигурку на Полочку, рядом с Чувством Пустоты, которое слышалось сейчас особенно остро.

Он немного подумал и по лестнице полез на чердак за Биноклем. Время Сна еще не закончилось, а фигурку он уже вырезал. Захотелось побродить. Да и на Серое он давно не смотрел. Может, получится пару капканов поставить. Да и Краска почти закончилась.

Охотник достал из ящика изрядно запылившийся Бинокль, повесил на пояс мешочек для Краски, зачехлил три капкана. Спустился и взял Ружье. Достал из Зарядного Ящика свои обычные четыре обоймы – осколочную, бронебойную, зажигательную и фугасную. Посмотрел еще раз на фигурку Однорога и толкнул дверь.

Лучик 2

«Пятно»

Каждый раз, открывая дверь, он замирал на Пороге. Стоя на Пороге – наполовину в Хижине, наполовину Вне, – он всякий раз чувствовал свою раздвоенность. Та его часть, которая в Хижине, была живой, многоцветной. А та, которая Вне, – белой. Чисто белой. Местами чуть светлее, местами немного темнее, но везде – белой. Граница цвета проходила прямо через тело Охотника, и в этот момент он не смог бы точно сказать – какая его часть более нереальна. Даже блики, вырываясь из Хижины, плясали на земле перед Порогом светлыми пятнами.

Словно цвет кончался на Пороге.

А может, так оно и было.

Цвет был заперт в Хижине. Но Белый Свет через окно падал на стол Охотника белым квадратом.

Охотник снова вздохнул и пошел к Границе Пятна.

Мир был разделен на два цвета – Белый и Черный. В Белом мире росли белые деревья, текли белые реки, бродили белые звери и летали белые птицы. В Черном все было черным.

Между Черным и Белым мирами пролегала ничейная полоса, межа, мир Серого. Ямы и камни, холмы и овраги. Ни кустика, ни насекомого.

Скорее всего – весь Мир был Серым. И на этом Сером разбросаны Черные и Белые Пятна, между которыми шла непрестанная война. Война за Серое.

Пятно Белого Охотника было не очень большим. Когда он впервые это осознал, то ему стало не по себе. Маленькое пятнышко Белого на огромных просторах Серого – есть над чем задуматься. Тем более что через Серое со всех сторон лезут Черные Монстры, от которых свое Пятно нужно любыми силами защитить, – есть от чего впасть в отчаяние.

Но дело делалось, и на отчаяние времени не хватало.

А потом пришла Мысль. «Раз есть Белое Пятно, – говорила Мысль, – значит, должно быть и Черное. Но почему их должно быть по одному?»

И появился Бинокль.

Он представлял собой равнобедренный треугольник, в вершинах которого находились окуляры. Его было удобно положить на нос, и тогда можно смотреть, не помогая руками.

Он сам наводил резкость. В окулярах были крестики и дальномерная сетка. Кроме того, маленький индикатор мерцал цифрами расстояния и пульсировал точкой, когда в поле зрения попадал живой или движущийся объект.

Бинокль был очень удобен. Но для Охотника – практически бесполезен. Черных Монстров Охотник слышал по издаваемым ими Чувствам. Однако через Бинокль Охотник впервые увидел Соседние Черные Пятна. И далекое Соседнее Белое Пятно. До Соседнего Черного Пятна Бинокль показал полторы тысячи шагов, до Соседнего Белого индикатора не хватило.

И самого Пятна видно не было. Только верхушки белых деревьев, торчащие над горизонтом, да реющую над Пятном едва различимую точку Белого Большекрыла.

Вокруг Пятна Охотника было Три Соседних Черных. А Белое только одно. Далекое, недостижимое.

И еще одним интересным свойством обладал Бинокль – он не мог пробиться через Порог. Индикатор мельтешил цифирью, а в окулярах виднелся снег. Снег падал монотонно и размеренно, не усиливаясь, но и не переставая. «Откуда я знаю, что такое – снег? – думал Охотник, иногда наводя Бинокль на Порог. – Я ведь ни разу его не видел. Хотя знаю, что еще бывает и дождь. Где бывает? Это что-то связанное с небом?»

Охотник смотрел на небо и видел всегда одно и то же – яркую Белую Луну, окруженную золотым ореолом, на одной стороне неба, и круг Черной Луны, окруженной красной короной, – на другой стороне. Само небо было Серого Цвета. Может, чуть светлее. «Желтое и красное – золото и медь, – думал Охотник. – Откуда это?»

Обе Луны излучали. Белая – Белый Свет, Черная – Черный. От этого все имело две тени – светлую и темную. Эти тени, как разведенные в стороны руки, никогда не касались друг друга.

Может, одна не знала о существовании другой.

А может, они боялись этого знания.

Золотой ореол и красная корона лун – два цвета во Вне. Но на Мир эти цвета не влияли. Мир был черно-белым, монохромным, и ничто не могло его изменить.

Цвет лун смущал Охотника. Ему было странно, что он видит эти два цвета, а Мир – нет.

Однажды Охотник навел Бинокль на Черную Луну. И увидел через окуляры красный круг. Индикатор показал ноль. Охотник посмотрел на Белую Луну и увидел желтый круг. И тоже – ноль. Он протянул руку и увидел, что Луна находится между рукой и окулярами.

Бинокль отправился на чердак.

Сейчас, подойдя к Границе, Охотник посмотрел в сторону Первого Черного Пятна. С этой стороны он слышал сильное Чувство Угрозы, тут он собирался поставить капканы. Если их примет Серое.

Само по себе Серое должно было бы представлять что-то неопределенное, безразличное, которое обретало Чувства и Смысл, только становясь Белым или Черным. Но иногда оно проявляло непонятные Охотнику свойства, наполнялось едва уловимым Чувством Беспорядка. Тогда поставленные капканы просто впитывались в почву.

А ставить их на Белом Охотник не мог.

Для пробы Белый Охотник взял маленький камень со Своего Пятна и, бросив его на Серое, стал наблюдать.

Странное зрелище – маленькое Белое на необъятном Сером. Потом Белое стало постепенно сереть, пока не слилось цветом с окружающим пространством. Но камень остался лежать.

Охотник отошел от Своего Пятна шагов на пятнадцать и установил капканы.

Когда он ходил по Серому, он тоже чувствовал свою нереальность. Особенно когда смотрел на Свое Пятно с этой стороны Границы. Свое Белое Пятно всегда казалось далеким, зовущим. Казалось, что оно удаляется.

И с Серого Охотник возвращался бегом.

После перехода Границы он тщательно стирал серую пыль со своих сапог, не желая марать Свое Пятно. Это было скорее ритуалом, чем необходимостью, но Своим Белым он дорожил.

Очистив сапоги, Охотник направился за Краской.

Лучик 3

«Краска»

Красками Белый Охотник рисовал Картины. Когда он решил рисовать, то Пожелал этих самых красок, потому как знал, что они существуют. И заглянул в Сарай Желаний. Красок там не оказалось. Это могло значить одно из двух – либо Охотнику это недоступно, либо все необходимое придется искать во Вне.

Последнее и подтвердилось.

Сначала он нашел Белого Холстороста. Растение Его Пятна росло большими белыми листами. Эти листы оно изредка сбрасывало, и если Охотник в нужное время оказывался в нужном месте, то у него была возможность донести лист до Хижины. В Хижине листы в почву не впитывались. Почему-то.

И оставались белыми.

Потом Охотнику потребовались Кисти.

Много Циклов он бродил по Своему Пятну, не находя ничего, что могло бы послужить кистью. Это было еще в Раннее Время, когда он только начинал изучать повадки и образ жизни не только Черных Монстров, но даже Своих Белых Животных.

Он еще многого не знал.

Однажды Белый Охотник встретил на полянке небольшое стадо Толстошерстов, маленьких пушистых зверьков. Они издавали Чувство Нежности, резвясь на мягкой траве поляны. «А шерстка у них мягкая, как пух, – подумал тогда Охотник, глядя на Толстошерста, который отделился от своих и скакал прямо к нему. – Хорошая получилась бы кисть».

Толстошерст посмотрел ему в глаза, ласково потерся о грубую шершавость сапога. Охотник присел, погладил Толстошерста. И обнаружил полную руку шерсти. Пока он рассматривал шерсть – Толстошерста как не бывало. Охотник посмотрел на стайку и не смог определить, какой же из них приходил.

Толстошерст, наверное, просто линял.

Просто линял для него?

Или просто линял для его Кисти?

Охотник бережно собрал все волосинки и спрятал за пазуху. Это было в самом начале Цикла Охоты, и, возвращаясь в Хижину, Охотник особо не надеялся, что шерсть не исчезнет.

Но она не исчезла. «Мягкие, словно беличьи, – думал Охотник, мастеря из волосков Толстошерста себе Кисти. – Беличьи?»

И вот – Кисти есть, холст тоже. Нужны краски. А какие могут быть краски в монохромном мире? Только – Белая, и только – Черная.

Так он тогда думал.

Но оказалось иначе.

Однажды он проходил берегом реки и залез в какую-то белую грязь. На том берегу Черный Бронеспин топтал и пожирал заросли Белого Колышуна, источая во все стороны Чувство Ненасытности. Поэтому задумываться о грязи Охотнику было недосуг.

Вспомнил, только вернувшись в Хижину. Когда, усталый, садился перед камином, то заметил, что сапоги переливаются всевозможными цветами. Это и была та самая грязь.

Краска.

Она была Единственной, но ее хватало на все.

Когда Охотник смачивал Кисть в Жидкости Реки и касался ею Краски, она снова начинала переливаться всеми цветами. Она лучилась, сверкала, блестела. Казалось, что она сама светится. Что она сама несет в себе этот Цветной Свет.

Но она не издавала никаких Чувств.

Только Краска и Жидкость Реки не издавали Чувств в этом Мире.

Зато Краска меняла цвет в зависимости от того, какие Чувства ей произносил Белый Охотник.

Довольно забавное зрелище – держать в руке Кисть с Краской, произносить Чувства и наблюдать, как Краска меняет цвета. В принципе, можно было и не стараться, рисуя Картину. Можно просто равномерно покрыть холст Краской и, пока она не высохла, произнести Чувство того, кого Охотник желал изобразить. И Краска сама в нужных местах стала бы нужного цвета.

Но Охотник не умел и не хотел уметь произносить в чистом виде Чувства Черных.

И Охотник не любил так рисовать.

Он сначала произносил Краске Чувство, а потом этим Чувством рисовал. Затем менял Чувство и делал новые мазки. И так до тех пор, пока с холста на него не взирал очередной Черный Монстр.

Лучик 4

«Белый Однорог»

Белый Охотник рисовал Картины Черных Монстров.

Белый Охотник терпеть не мог этих Монстров. И когда у него появилось все необходимое для рисования, то он тут же и нарисовал свою первую Картину. На ней был изображен Белый Шуршун, маленький приятный зверек, который излучал Чувство Романтического Шороха, откуда-то знакомое и любимое Охотником. Ему эта Картина так понравилась, что он даже не связал ее с тем, что в следующий Период Охоты Черный Хрю сожрал двоих Шуршунов.

Тогда Белый Охотник просто очень расстроился.

Следующей была картина Белого Землероя.

И троих Землероев затоптал Черный Зубонос.

Охотника это еще больше расстроило. Но его всегда расстраивало, если не удавалось спасти Жизнь Своему Белому Животному. А нарисовать Белого Однорога очень хотелось.

Однорог получился просто замечательным. Толстые лапы, бугристый хвост, массивная голова на короткой шее, длинный белый рог. Даже Чувство Любви было.

В следующий Период Охоты он едва успел выйти из хижины, как понял: происходит что-то непоправимое. Охотник рванулся в сторону Границы, на ходу заряжая все четыре обоймы.

Всегда он заранее знал, с кем предстоит схватиться. Отчасти из-за Чувств, которые издавали Черные Монстры, переходя Серое, отчасти из-за чего-то, напоминавшего интуицию. И Ружье было заряжено соответственно необходимости.

На этот раз он впервые не знал, что ему зарядить, и зарядил все четыре. Рука сама поставила огонь на чередующийся, когда заряды берутся из всех обойм по очереди.

Когда он выскочил на Границу, то увидел зрелище, которое теперь уже никогда не сможет забыть: перед Границей стоял в Белом Сиянии Чувства Любви Однорог. Со стороны Серого против него стояли ДВА Черных Рогоносца. Они были сплошь усеяны рогами, окружены Мерцанием Чувства Ненависти, и Серое под их лапами стремительно становилось Черным.

Охотник сильно струхнул. Попади он сейчас в такую переделку – он и сейчас бы струхнул.

Он поднял Ружье и тут же понял, что это бесполезно. Нет у него таких зарядов, которые смогли бы не то чтобы уложить, хотя бы поранить Рогоносцев. Оставалось просто стоять и смотреть на поединок.

А Однорог слабел. Это было хорошо видно. Он напрягал мышцы, стараясь не упасть, водил головой от одного Рогоносца к другому, и Охотник вдруг вспомнил свою Картину. Вспомнил и две предыдущие, и погибших Животных. И понял, что участь этого Однорога он решил еще в Цикл Сна.

И Охотник рванулся вперед. Он встал перед Однорогом, ничего не соображая из-за навалившегося Чувства Ненависти. Оно было бесконечно, оно пронзало насквозь, рождая во всем теле Охотника Чувства Паники, Страха и еще чего-то, против чего он не должен был устоять. И эти Чувства были предназначены Белому Однорогу, а не Охотнику. Его они касались только краем.

Сразу стали бессильно подгибаться ноги, Ружье налилось тяжестью и норовило выпасть из рук, глаза закатывались.

Охотник закричал. Он кричал Чувство Обороны, Чувство Жертвы, еще какие-то Светлые Чувства, которые уже и не вспомнить. Он уже не надеялся ни на что.

Просто был Однорог.

Просто его нельзя было отдать Рогоносцам.

Просто ИНАЧЕ было нельзя.

Когда Охотник пришел в себя – ему было очень плохо. Он огляделся по сторонам и увидел, как двое Однорогов осторожно подняли обессилевшего, но живого третьего, чтобы отнести в глубь Пятна.

Раненый Однорог открыл глаза и посмотрел на Охотника. Охотник из последних сил подполз к нему и прошептал Чувство Вины.

Что еще он мог сделать?

Однорог не то чтобы понял его. Охотнику показалось, что Однорог все знал еще до схватки. Он бессильно закрыл глаза, и его унесли.

И лишь едва уловимое Чувство Любви долетело до Охотника.

Только тогда он понял, чем все должно было закончиться. И для него, и для Однорога, и для всего пятнисто-монохромного Мира.

Охотник снова лишился осознания.

И больше не рисовал Своих Белых Животных.

Никогда.

Потому, что они ему были очень дороги.

А сейчас он набрал в свой мешочек Краски и недалеко от воды примостился на старом пеньке Белого Груболиста. Когда-то дерево свалил прорвавшийся через Реку Черный Древоед. Но пенек, как ни странно, – остался.

Охотник положил на колени Ружье, посмотрел на блестящую Жидкость Реки и вдруг стал вспоминать.

Лучик 5

«Нисхождение»

Как и откуда он здесь появился – Охотник не знал. Если кто и знал ответ на этот вопрос, так это были Белые Однороги. А у них не спросишь. По крайней мере, Охотник этого не мог.

Просто существовал в Мире миг, точка, когда возник Охотник. Что было с Миром до этого – он не знал. Что было с ним самим до этого – он тоже не знал. Просто с какого-то мгновения он был.

Сидевший на пеньке Охотник прутиком нарисовал на песке две перпендикулярные линии. Вертикальная ограничивала горизонтальную.

Это был луч Света, исходящий из чего-то и теряющийся вдали.

Это было Чувство, сказанное кем-то и доступное всем.

Но это не была жизнь Охотника.

Он нарисовал еще одну вертикальную черту, ограничив второй свободный конец горизонтальной.

Вот теперь это была Жизнь. С Точкой Входа и Точкой Выхода.

Смерть. Откуда-то он знал, что это такое и что она есть. Это не та смерть, которая настигает Монстров и Его Животных. Они впитываются в почву, и это не есть смерть. Но они и не появляются из ниоткуда, как он. И Охотник вспомнил свое нисхождение.

Его осознание в один прекрасный (прекрасный ли?) миг включилось, и он стал. Он стоял недалеко от Границы, около небольшого Белого Холма, рядом лежало Ружье, а на него шел Черный Зубоскал, окатывая Чувством Зависти. Много думать было просто некогда, он схватил Ружье, дослал обойму и, не целясь, выстрелил.

Потом ему было страшно как плохо. Его мутило так, что осознание иногда отключалось, щадя его. Он в полунеосознанном состоянии бродил по Пятну, пока не наткнулся на Хижину. Он почему-то сразу понял, что это Его Хижина.

Тогда он вошел в нее, бережно поставил Ружье в угол и упал прямо на Пороге.

Сколько он так пролежал – не имело значения, потому что Времени как такового здесь, скорее всего, и не было. Он знал, что, вообще говоря, оно где-то существует и имеет большое значение. Но он не знал, где это «где-то». В голове была какая-то Область Подсказок, которая иногда давала какие-то странные Слова. Он пытался над ними задумываться, и Область с некоторой задержкой подбрасывала ему Чувство, соответствующее этому Слову. Это что-то объясняло, но объяснение было похоже на еще одно, Следующее, Слово. И так могло продолжаться очень долго. Но на это не хватало того самого странного Времени. Было некогда. Да не очень-то и хотелось. Потому как пользы от этого не было никакой.

Он очнулся, оглядел Свою Хижину и встал в полной уверенности, что он – Белый Охотник. Это было законченное Чувство, которое наполняло Хижину. Оно никем не произносилось, ничем не излучалось. Оно просто было. Как был он – Белый Охотник.

Позже ему казалось, что он сам произносил это Чувство.

Но откуда ему было знать это Чувство?

Тогда он взял Ружье, четыре обоймы и вышел за Порог. Он даже не заметил странных свойств Порога, потому как сам монохромный Мир был полон странностей, которые он не понимал. И было Ружье, которое тяжелило руки.

Ружье было своеобразно. Как только Охотник его взял, он умел им пользоваться. И хотя, в принципе, имелось множество версий, куда и какой стороной его прикладывать и откуда стрелять, тем не менее он не ошибся. И Зубоскала уложил одним зарядом.

Хотя что-то ему говорило, что он никогда Раньше этим не занимался. Даже До.

Даже До.

Белый Охотник поерзал на пеньке и неуверенно продолжил левый край горизонтальной полоски за пределы ограничивающей ее вертикальной линии. Потом немного подумал и то же самое сделал с правым концом.

Хотя и не понял – зачем.

Смерть – не смерть? Рождение – не рождение?

Он временами вспоминал Белый Холм, возле которого нашел Ружье и убил Черного Зубоскала. Это не был холмик, остающийся после того, как Белого убьет Черный и тот впитается в почву.

Это было что-то другое.

Хотя через пару Циклов Белый Холм тоже исчез. Сровнялся.

Он был Здесь не первым? А почему он должен быть Здесь Первым? Да и вряд ли Последним. Но что было До и что его ожидает После?

А тогда, Раньше, ему было ужасно плохо, но он все равно выходил на охоту. Это было его дело. Для этого он здесь стал.

Лучик 6

«Охота»

Свою первую охоту он запомнил навсегда. Иногда, закрывая глаза, он мог снова и снова видеть эту сцену. Даже больше – он мог управлять действием, изменять какие-то вещи, незначительные действия обеих сторон. Но результат всегда оставался прежним.

Черный Многохвост топтал Белого Попрыгая. Он яростно вгрызался в Попрыгая, прыгал на его беспомощном тельце, бил по нему длинными тяжелыми хвостами, громко издавая Чувство Жестокости. Он забавлялся. На его пасти и когтях лап блестели золотые капельки. «Золото», – подумал тогда Охотник, направляя Ружье на Многохвоста, но видя только капельки.

Первым пошел бронебойный. Он вспорол панцирь Черного Многохвоста, оставив после себя дыру, в которую пошел зажигательный. Внутри Многохвоста вспыхнуло нестерпимо яркое белое пламя. Оно прорывалось сквозь стыки костяных пластин, озаряя все вокруг. Потом Многохвост опал безвольным костяным каркасом, превратившись в черный холмик.

Рядом с белым холмиком.

Его окружали мелкие красные капельки, которые совершенно не к месту смотрелись на фоне Белого в окружении золотистых. «Медь, – подумал Охотник. – Золото и Медь».

Это были два цвета, которые он видел вне Хижины. Золотая и Медная Луны. Его кровь тоже была Золотой. Когда он узнал это, то даже не удивился.

Удивился он, когда захотел узнать – какое у него лицо.

Он сходил к Реке и набрал из нее Жидкости. Тогда он еще называл ее Водой, но позднее перестал. Что-то говорило ему, что Вода не такая. Он просто посмотрел в Реку, но ничего не разглядел, кроме трех золотистых кругляшков, в которых заподозрил свои глаза.

Он принес Жидкость в Хижину. Снова посмотрел, пытаясь обнаружить свое отражение.

Отражения не оказалось. Только глаза. Три теперь уже совершенно Золотых Глаза смотрели на Охотника из Жидкости. И слабый, едва различимый силуэт тела.

После этого эксперимента он увидел, что все Его Животные тоже в той или иной степени имеют Золото в Глазах. Сила Золота зависела, скорее всего, от их значимости для Этого Мира, для Его Белого Пятна, для чего-то большего.

Глаза Белых Однорогов были цвета Чистого Золота.

Они были Чище его глаз, Глаз Белого Охотника.

А у Черных были Медные Глаза. И Сила Меди тоже зависела от мощности Черного. Рогоносцы имели глаза Чистой Меди. Но и приходили они крайне редко. Для Рогоносцев и Однорогов противостояние носило позиционный характер, за исключением случаев, когда в обороне соперника вдруг оказывалась брешь.

Вроде Картины Белого Однорога.

Жидкость Реки обладала свойством отражать только Золото. Хотя на Краску это свойство не распространялось. Скорее из-за свойств Краски.

Один раз Охотник заходил на Серое и там смотрел в Жидкость Реки. И там она отражала только Золото Глаз, но силуэт тела был другим. И руками загородиться от Золота было невозможно. Но Серая Жидкость отражала и Медь.

Однажды Охотник посмотрел в Бинокль в Реку. Опустил его прямо в Жидкость. И увидел Ночь. И Звезды. Золотые и Медные. Мир, разделенный на Золото и Медь.

Сама Ночь была непроглядно темной, но не Черной. И не Серой. И не было в ней ни капли Белого.

И снова Охотник ничего не понял.

Лучик 7

«Белые Животные и Черные Монстры»

С самого начала он не знал ни одного Названия. Он видел Своих Животных, он встречался с Черными Монстрами. Но он не знал их Имен. И потому решил сам давать им Имена.

А позже понял, что его Имена важны только для него самого.

Своим Белым Животным он давал Имена для того, чтобы к ним можно было обращаться. Чтобы можно было мысленно с ними разговаривать.

А Черным он давал Имена потому, что был твердо уверен, что Черных необходимо, просто почему-то очень важно, знать по Именам. Что называя их Имена, связывая эти Имена с Черными Чувствами, он кому-то помогает разобраться в этих Чувствах. Кому-то не отсюда, не из Белого Пятна. Это что-то было связано с Серым, но более подробно Охотник понять не мог. Он просто знал, что так необходимо.

Своих Белых Животных он называл ласковыми Именами. Охотник встречал какое-нибудь Животное, которое раньше не видел, и тут же придумывал ему Имя. В эти моменты Животные останавливались и, казалось, участвовали в Именовании. Но они не подсказывали Имен. Скорее выражали свое отношение к тому Имени, которое Охотник им придумывал.

Те самые Шестокрылы, когда Охотник впервые с ними встретился, замерли целым роем неподалеку от него и стали ждать.

«Мошкарики», – подумал Имя Охотник.

Слабое шевеление.

«Не понравилось, – подумал Охотник и предложил другое: – Мельтешуны».

Опять не понравилось. Но из роя вылетел один и подлетел прямо к глазам Охотника. И вдруг растерялся. Он заметался перед глазами Охотника, явно стараясь определить, какой же из его трех глаз самый главный, Смысловой. Но так и не понял и замер перед носом Охотника.

И Охотник вдруг четко различил все шесть крылышек этой малютки. «Иди сюда, чудо мое шестокрылое». – Охотник сложил перед Шестокрылом вместе все свои ладони.

И едва устоял на ногах от обрушившегося на него Чувства Веселья, которое издал весь рой, рванувший к нему.

Они все разом бросились и облепили всего. Кружились над головой, доверчиво садились на ладони и топили в сверкающем облаке Чувства Веселья.

Белые Животные. Его Белые Животные. Он их всех называл так, хотя знал, что Шестокрылы и Большекрылы – не животные.

Что-то другое, имеющее иное название, но тот же смысл.

Хотя нет – разница в смыслах была.

Но не было смысла в этой разнице.

А вот Черные называли себя сами. По крайней мере, Белый Охотник никогда не мучился, пытаясь дать им Имя. Имя само приходило в тот самый миг, когда он направлял на них Ружье.

Они, эти Черные, были отвратительны. От одного их вида Охотнику становилось невыносимо плохо. Не говоря уже о Чувствах, которые Черные издавали. Чувства были еще более отвратительные и мерзкие, чем сами Монстры.

Когда Охотник впервые встретился с Черным Слизняком, то даже сначала растерялся, потому как Слизняки пришли целой оравой. Они ползали по Белой траве, кустам, старались вскарабкаться на деревья. Везде они оставляли слизь. И даже не они сами, а именно эта слизь издавала Чувство Тщеславия. И из-за этого Охотник и растерялся.

Обычно Черное Чувство и его источник были соединены. И уничтожая источник – уничтожалось и Чувство. А тут было разделение.

Он расстреливал их фугасными. Яркие белые вспышки рассеивали, испаряли Слизняков, превращали их в пыль, в туман. Но слизь осталась, и с ней бороться оказалось несравненно сложнее. Ее нельзя было вытереть, потому как она размазывалась еще шире. Она долго издавала Чувство Тщеславия, и все, чего это Чувство достигало, начинало сереть, чернеть, отмирать. Это Чувство было стойким, въедливым.

Потому Охотник ставил капканы, чтобы такие Черные, не издающие сами Чувств, попадались за Пределами Его Пятна.

Капканы были несложными фугасами, которые, взрываясь, заставляли Черных кричать свои Чувства.

Белый Охотник встал с пенька и пошел к Своей Хижине – отнести Краску. И вдруг понял, что больше охотиться ему в Своем Пятне не придется. «Буду охотиться на Сером?» – спросил он себя и вспомнил Встречу.

Лучик 8

«Медь»

В тот раз он почувствовал, что Время Охоты снова наступит очень не скоро. И Белый Охотник решил сходить «в гости» – к Черному Пятну.

Он сложил втрое листы Холстороста и обмотал ноги до колен. Взял Ружье и восемь обойм, хотя и понимал, что в этом нет особого смысла. Просто так спокойнее. И оно, спокойствие, происходило именно из самого действия – из того, как он брал, упаковывал, подпоясывался.

И пошел.

Все время, пока Охотник шел по Серому, он боролся с ощущением, что не сможет найти дорогу назад. Что ему предстоит вечно скитаться по Серому в поисках Своего Пятна. Именно Своего.

Хотя его белеющие в пыли Серого следы были отчетливо видны.

Как и протоптанная Дорога Черных, по которой Монстры шли к Его Пятну.

Когда он подошел к Черному Пятну, пришлось заткнуть уши кусочками Холстороста, чтобы не лишиться осознания от какофонии Чувств Черных Монстров. Он с трудом различал оттенки Черного на Пятне. Сначала все Пятно представилось ему одной монолитной Черной Стеной. Потом он смог различить деревья и кусты. Позже разглядел траву.

Все вроде бы было точно таким же, как и в Его Пятне.

Только Черным.

Только уродливым.

Деревья шевелили корявыми ветками, трава, больше похожая на мох, топорщилась закругленными стеблями, Жидкость Реки отражала блики Черного бездонной глубиной Черного Цвета.

И то тут, то там среди этой Черноты мелькали красные огоньки.

Когда глаза Белого Охотника привыкли и стали различать оттенки Черного, он разглядел, что это красноватые капли росы на траве, что это краснота глаз изредка пролетающих мимо мелких Черных, что это непонятные блики красного на поверхности Реки.

А потом пришел он.

Сначала из Черных зарослей выплыло четыре красных треугольника, и Белый Охотник привычно вскинул Ружье, но на спуск не нажал. Тот, похоже, произвел подобное действие, постоял и осторожно приблизился.

Черный Охотник. «Зачем он здесь? – подумал Белый Охотник. – Ведь Мои Животные не ходят в Черное Пятно. И почему же?»

И вдруг он понял ответ.

Есть Равновесие, понял Охотник. Черных больше, но есть Равновесие, которое Черные стараются нарушить в свою пользу.

И еще Охотник понял, что Черные обречены.

Именно потому, что пытаются нарушить Равновесие.

Именно потому, что нескончаемыми ордами ползут, летят, скачут в Его Пятно, неся в себе Черные Чувства.

Именно потому, что существует он – Белый Охотник.

Это же самое, видимо, понял и Черный Охотник. Резкое движение – и прямо в грудь Белому Охотнику ударила очередь. Она вырвалась, казалось, из самой глубины Черного Охотника, из середины квадрата, обозначенного отсветом четырех треугольных глаз.

Белый Охотник не защищался. Да он и не успел бы. Потому что знал – это бессмысленно.

Заряды Черного застряли между Охотниками и мягко осыпались на поверхность. Они не могли причинить друг другу вреда. Никакого. Они были разделены материальностью этого Мира. Его Духовностью. Его Душевностью.

Белый Охотник со спокойным интересом пронаблюдал, как осыпаются заряды Черного, а потом посмотрел на него. Тот был неприятно изменчив, словно перетекал из самого себя в себя же самого и обратно. Треугольники глаз бешено вращались.

«Да ты дурак, батенька», – посочувствовал ему Белый Охотник, повернулся спиной к Черному Пятну и неторопливо пошел. Целая гамма Чувств, издаваемых Черным Охотником, пыталась прорваться через затычки в ушах.

Но он уже не страшился этих Чувств.

Он подошел к Своему Пятну, вдруг перестав опасаться, что Оно от него убежит, канет в Сером. Они были связаны невидимой нитью, которую порвать никто не в состоянии. Кроме… «Хорошо, что с Рогоносцем не встретился», – холодная испарина выступила на лбу Белого Охотника.

И увидел Белого Однорога. Тот стоял у Границы Серого и задумчивым Золотом Глаз смотрел на Охотника.

И Охотник понял, что встретить Рогоносца он не мог. Просто не мог.

И еще он понял, что Чувство Любви, которое издавал Белый Однорог, намного глубже и многогранней, чем ему это казалось до сих пор.

И еще он понял, что Однорог его, крохотного и глупого Белого Охотника, чуть было не совершившего непоправимое, воюющего с Черными Монстрами в Цикл Охоты и вырезающего Белых Животных в Цикл Сна, что он его любит.

Белый Охотник остановился, поправил съехавший набок мешочек с Краской. Он помнил все до мельчайших подробностей, что происходило с ним во время «похода» к Черному Пятну. Но он не видел и половины того, что ему было тогда открыто.

И он с удивлением, словно впервые, огляделся.

Лучик 9

«Золото»

Перед взором Белого Охотника вдруг снова проплыли виды Черного Пятна. И он ясно осознал, что Черные деревья на самом деле не Черные, а Медные, просто кто-то посыпал их черной пылью. И что Медные деревья на самом деле – Золотые, только кому-то по непонятным причинам хочется видеть их именно в Цветах Медного.

И он увидел, что Его Белое Пятно на самом деле не Белое, а Золотое. На желтых лепестках сверкали золотистые капельки росы, коричнево-желтые деревья роняли желто-коричневые листья, которые неторопливо плыли по воздуху, переливаясь и искрясь Золотом прожилок. Белые Животные, Его, Белого Охотника, Животные, летали, прыгали, ползали и бегали по Пятну, сверкая и переливаясь Золотом перьев, ворсинок, усиков, коготков.

И удивляя Золотом глаз.

В их глазах было Золото Чувств.

Честность и Доброта, Веселье и Разлука, Грусть и Любовь. «Любовь?» – Охотник посмотрел по сторонам в поисках Однорогов.

Конечно – они были здесь. Все до единого. Они стояли полукругом и смотрели на него. Они его ждали.

Белый Охотник впервые за все время выпустил из рук бесполезное теперь Ружье и пошел к ним. К их глазам Небесного Золота.

И вдруг он понял, что они его любят. Все. От крохотной былинки у его ног до парящего над головой Большекрыла. Любят беззаветно, до самых краешков своей души, до самых кончиков своих хвостов и усов.

Ни за что. Ни почему. Ни ради чего.

И что он их тоже любит. И нет ничего во всем Мире сильнее этого Чувства.

Он подошел к Золотым Однорогам и сказал им:

– Здравствуйте, хорошие мои.

– Здравствуй, Золотой Охотник.

– Здравствуй, Добрый Человек.

И он почувствовал, что все Его Золотое Пятно, все, что его населяет, что на нем произрастает, все это – он сам.

И что Далекие Белые Пятна, которые он даже не смог разглядеть в Бинокль, – он частичка и их тоже.

И что весь этот Мир на самом деле освещен не двумя Лунами, а одной, Единственной, Звездой. Звездой, имя которой – Солнце.

И не стало Золотого Охотника.

И пришел новый Белый Охотник.

А на Полочке, задолго до Назначенного Срока, зашевелилась фигурка Белого Однорога. Она неуклюже переступала коротенькими лапками, водила из стороны в сторону головой, беспомощно ворочалась среди остальных Белых фигурок и цеплялась за них тоненьким Рогом, направляясь к Выходу.

Но она не превращалась в Попрыгая или Длинноуха.

Потому, что это был Белый Однорог.

Потому, что у него были Глаза Чистого Золота.

Потому, что он нес в Мир Чувство Любви.