Читать книгу Крайности Грузии. В поисках сокровищ Страны волков - Алексей Бобровников - Страница 14

Крайности Грузии
В поисках сокровищ Страны волков
Маршрут 1
Уик-энд в Тбилиси
Во время которого меня выселяют из гостиницы и я оказываюсь в гостях у правнучки грузинского царя
Тбилисский театр марионеток

Оглавление

Хороший кукловод – это когда думаешь: «Как здорово кукла двигает руками этого человека».

В первые минуты кукла – полуистлевший скелет – достает из песка древко знамени, каску и пятиконечную звезду.

И, выполнив этот долг чести (а как по мне – долг памяти), снова закапывает себя…

А потом они заговорили. И тут уже я знаю, что на крючке.

«В Киев не ходи. Забудь Наташу», – произносит голос феи из спектакля, предстающей в образе вагоновожатого с какого-то глухого российского полустанка.

Фея, или ангел-хранитель, пытается оградить героя от того, от чего оградить никак нельзя – от самого себя. И автор, зная это как никто лучше, продолжает вести своих персонажей туда, откуда нет возврата.

«Где черта, отделяющая любовь от ненависти? А может быть, они – одно?» – размышляет герой за минуту до того, как…

«Ладно, подключу я тебя к жизни еще раз. Горько тебе будет, плакать будешь… Поживи еще», – говорит фея, теперь уже настоящая, с крохотными крылышками фея, неожиданно спускающаяся по маленькой лесенке с небес и продлевающая действие.

И тут я вспоминаю свое любимое из Волошина: «В нем радостная грусть, в нем сладкий страх разлуки».

Габриадзе, написавший в свое время сценарии к лучшим фильмам советского кинематографа, выкапывает из меня эти две строки русского поэта и многое, многое другое.

* * *

Воскресное утро началось со звона маленьких колокольчиков и пения. Звук голосов приближается.

Оказалось, это процессия католиков, идущих к мессе. Священник проповедует на русском, чему я очень рад, так как впервые понимаю слова службы.

«Бог призовет тебя, но он не скажет „Раб мой“. Он скажет „Друг мой“. Раб – это тот, кто безмолвно и покорно следует за хозяином. Нет, ты, идущий за ним, не раб ему, а друг!»

Стоящие у храма, на противоположной стороне улицы и даже по краям проезжей части, – все до единого опускаются на колени.

Машины тормозят и, вопреки обыкновению, никто не гудит в клаксон. Даже самый беспардонный и крикливый грузинский водитель ни за что не станет мешать божьему промыслу.

* * *

«В этом дворе – вся история Грузии», – говорит хозяйка.

Кетино рассказывает, что в 37-м году к ним пришел какой-то большевик с ружьем и сказал, что будет теперь жить в их доме.

Она не идеально говорит по-русски, и «большевик с ружьем», возможно, был НКВДистом с пистолетом.

К тому времени у семьи Орбелиани уже отняли все – дома, замки, виноградники.

А теперь еще этот «большевик с ружьем», решивший стать их соседом.

Половина дома, оставшаяся их семье, выходит окнами на улицу Абашидзе, названную в честь известного литературного критика и дедушки Кетино. Окна с другой стороны – смотрят на улицу Джавахишвили, названную в честь знаменитого историка, профиль которого изображен на банкноте номиналом 5 лари. В том крыле живут родственники этого самого Джавахишвили, а в пристройках во дворе – потомки НКВДиста, обосновавшегося там не благодаря гостеприимству хозяев, а вопреки их воле.

После долгих объяснений я, наконец, начинаю понимать, кто кому родственник в этом дворе.

Следующим утром, перед завтраком, хозяйка сказала: «Я не знаю, как в Украине, а у нас принято, чтобы все вместе садились за стол – и гости, и хозяева, и князья, и прислуга… У вас ведь тоже так?»

Я сцепил зубы и часто-часто закивал. Мне почему-то стало очень грустно.

Я вспомнил о собственных родственниках, расстрелянных большевиками, и рассказал Кетино («ай, мурашки по рукам» – задрожала хозяйка) историю тетки Татьяны, вернувшейся домой после двадцати лет лагерей.

Поселившись в загородном доме, эта женщина, от страха перед новыми незнакомыми гостями, окружила себя шестью громадными немецкими овчарками, старшего из которых звали Урсом.

Я вспомнил ее дом, в котором часто гостил летом. Он, как и дом Кетино, был полон фотографий и портретов. Но, в отличие от содержащегося в относительном (а как для Грузии – в абсолютном) порядке особняка Кетино, тот дом был захламлен и запылен до невозможности.

Жутковатый, вообще-то, был дом. А у тетки – сорванный, клокочущий, как у ворона, голос, и понять то, что она говорила, мог только ее верный Урс… Голос она потеряла в тот день, когда получила сообщение о своем освобождении в связи с хрущевской амнистией.

Поговорив о родственниках, мы переходим к чаю.

Кетино владеет фамильным рецептом конфет, которыми угощала гостей своего литературного салона княгиня Орбелиани.

Сладости приготовлены из грецких орехов, тщательнейшим образом очищенных и перемолотых.

Хозяйка ни за что не раскроет свой секрет, но там угадывается легкий привкус лимонной цедры и толика корицы. Густую смесь, скатанную в шарики, Кетино погружает в горячую карамель; дает ей остыть, а затем укладывает на крошечные карамельные медальоны с фамильным вензелем «ОБ».

Со сладостями, приготовленными хозяйкой, я удаляюсь в комнату, спасая свою порцию от многочисленных членов семьи, сбежавшихся на запах. И тогда лицо княгини со своей вечной иронией смотрит на меня со стены.

Впоследствии я встречал конфеты Кетино в нескольких кафе в Тбилиси. Иногда они были очень похожи на оригинал, но никогда мне не доводилось есть точь-в-точь такие же.

Я спросил об этом хозяйку. Она рассмеялась: «Алекс, кроме меня, больше никто в Тбилиси не умеет готовить таких конфет. Но в то кафе, которое ты назвал, я действительно продаю этот (тут она переключилась на французский) конфитюр…»

«Но почему тогда их вкус отличается от домашних?»

Приняв мои слова за изысканный комплимент, хозяйка улыбнулась и перевела взгляд на лицо своей предшественницы: «Может быть, все дело в портрете?»

Крайности Грузии. В поисках сокровищ Страны волков

Подняться наверх