Читать книгу Стихи на брудершафт. Книга посвящений - Алексей Болотников - Страница 4

Поэт на площадь выходить обязан

Как президент с торжественным указом

Скупым и чрезвычайным, как молва.

А площадь… площадь – это ухо с глазом! —

Обязана запоминать слова.

Поэт обязан в общества являться

В мирском, иль камер-юнкерском мундире…

Каких бы чувств поэты не будили,

А общества… обязаны считаться!.. С поэтом – да! Признав его поэтом

И возлюбив. И расстреляв при этом.

И выслав вон, как образа Казанской…

Поэт обязан… быть. А не казаться.

Я родился в России,

В деревне, в избе побеленной.

Есть садился за стол,

До бела оскобленный ножом.

И по белому свету

Частицею стомиллионной,

Словно пепел седой волочусь,

Донага обнажен.

Дед мой был европейцем,

Отец – уже космополитом.

Я рожден азиатом, друзья,

Признавайте меня!

Здесь, на материке, нашей кровью

И потом политом,

Государственной мощи снопом

Прорастает страна.

…Прослыву азиатом,

Певцом азиатской сторонки.

Перекати-полем простор ее перекачу.

В окоеме ее —

Синий купол небесной воронки

Да ковыль горизонта,

Подобный кривому мечу.

Меня манит на запад,

На запах среды европейской.

Ее дух, аромат я вдыхаю,

Как стреляный зверь.

Любопытный язычник,

Стою пред иконой библейской:

Как же мучает мука

Ломиться в открытую дверь!

…Я уеду на север,

На юг… Обживая экватор,

Я на Дальний восток ускачу,

Загоняя коня.

Отовсюду вернусь!

Побывав всюду другом и братом.

Я вернусь азиатом, друзья!

Ожидайте меня!

Ода земле моей

Здравствуй, земля минусинская, красная!

Здравствуйте, поле и степь с перелесками!

Здравствуйте, реки с песчаными плесами,

Омуты, отмели с чайками местными!

Здравствуй и ты, человек минусинский,

Всяческих званий и всех поколений,

Близко знакомый, родной, деревенский,

Соль ли земли, или тайна явлений!..

Знаменский, тигрицкий, или тесинский,

Шошинский, койский, николо-петровский,

И городокский, и большеинский,

Здравствуй, народ мой сибирский и русский!

Здравствуй, земляк! Кажется, новотроицкий!..

Точно, кавказский! Да знаю я, кто ты!

То загулявший от Пасхи до Троицы,

То затонувший в безбрежность работы,

Пахарь земли моей пряной и жаркой,

В помыслах вольный, в суждениях скромный,

Сын хлебороба и сельской доярки,

Век не знакомый с ярмом и короной.

То загрустивший по сельской красавице,

То от души «Выйду ль я…» заблаживший,

Разве ты можешь кому-то не нравиться?

Только побрейся и скинь сапожищи.

Здравствуйте, женщины! Милые, ясные…

И фантастические в любви!

Воспеты вы русским поэтом Некрасовым!

Дома поют вас поэты свои!

Здравствуйте, шествуйте в звании чинном

Русской, сибирской, красивой мадонны,

Мы любим вас так: без ума, беспричинно,

Как любят березки у отчего дома.

Здравствуйте, дети! Плоды милой матушки,

Вы украшаете жизнь, как цветы.

Слушайтесь батюшку! В доме у бабушки

Не забывайте про пыль…

Ну а ты,

Всевышний наш бог, учредитель всех правил,

Вращая земли азиатскую ось,

Храни нас… А мы, что недужно – исправим,

Чтоб нам безмятежно и вольно жилось.

Ты – Азия —

Не перекати-поле,

Не трын-трава,

А золотой ковыль!

Скажи, скажи,

Какое душит горе?

Какая мука доставляет боль?

Ты – Азия,

И горы, и межгорье,

Степная, дорогая

Наша мать,

Окаменело в молчаливом споре

Глядишь на краснокаменную рать.

Ты, Азия,

Кричишь нам непогодой,

Веселым ветром хочешь нас обнять…

Скажи, скажи,

Какую твою гордость

Должны мы сердцем и умом понять?

Гой ты, Русь! Сибирская сторонушка —

Тын, плетень, заборы из жердей… —

Пялишься прообразом подсолнуха,

Обликом веснушчатых людей.

Девки, грудью подперев поленницу,

Семечки грызут и пироги…

Двор минуем конный. Кузню. Мельницу.

Всё – музей. Всё не уберегли.

Девки, парни, люди синеокие,

Жители моей цивилизации!

Вам достались времена жестокие:

Жёсткие, как жёлтые акации.

Что же песней русскою, по-девичьи

Скромною, вольготною по-бабьи,

В залихватском удалом величии

Не турнугь транзисторной ламбады?

Что же пляской с матерной частушкой

Не разрушить храм угрюмых мыслей?

Свадьбой звонкой, шумной, за опушкой

Не кутнуть, да с дымом! с коромыслом?!.

Гой ты, Русь, сибирская сторонка —

Тын, плетень, заборы из жердей… —

Черный ворон гонит пацаненка,

Воду пьёт с колодезных бадей.

Приветствую тебя, моё село!

Твой герб теперь – соха и одуванчик.

Мне комом в горле речь мою свело,

Я не могильщик твой и не обманщик.

Я тот же пахарь, тот же земледел,

Каким мой дед в деревне поселился.

Я б твою землю, как и дед мой, ел,

Когда б на урожайный год молился…

Но нет во мне ни веры, ни молитв,

Не верую я в промысел господен.

Одна лишь страсть мозги мои сверлит:

Когда, когда же буду я свободен?!

От промыслов политиков, воров,

От всех твоих, село, неуправленцев?

Когда они, заглядывая в рот,

Пред хлебным злаком подогнут коленце?

В какие веки ценности земли

Оценятся здесь мерой земледельца?

Покров плодоносящий – из золы

Да глины… И куда тут деться?

Приветствую тебя, моё село,

Люблю тебя и заклинаю: здравствуй!

К ночи бы дождь…

А утром б рассвело…

А мне на пашню нужно подсобраться…

День первый ноября явился бледнолицым

И нежностью колючей растёкся по крови.

И веет от него Отечества величьем

И распирает грудь предчувствием любви!

Отечество мое! Сибирское селенье,

Крестьянский утлый двор, сермяжная изба…

Не знаю в жизни я заманчивее плена!

Пленила ты меня, крестьянская судьба!

Десятый день зимой знаменовался.

Мороз и солнце изумили свет.

Когда б мог, я б Декабрем назвался!

Декабрь Константинович… Но нет

В душе моей дешевого апломба —

Дразнить людей и забавлять богов! —

Морозный день зимы – не место лобно,

Но площадь для отчаянных голов!

Горланят песни головы хмельные,

Мороза просят: «…не морозь меня!»

А за душою есть у них иные

Стенанья: про буланого коня,

Про Стеньку, да про крепкую дубину!..

Когда уже ни петь, ни жить невмочь,

Они, трезвея, прибегают к гимну!

И – наступает… солнечная ночь!

Буряту Баяру Жыгмытову, поэту

Лунноликий!

Улыбкой подобный луне, улыбаешься

И безмолвно взгляд опускаешь

В беспредельной любви к аргамаку.

Милый друг мой!

Тоскует седло по тебе,

Убивается птица-синица в окне,

Наклоняется мама головою к полыни и маку.

Рыжий конь по Боргою летит, как стрела,

Сквозь отар вечеряющих шепоты….

Ты уехал, Баяр, поклониться спеша,

Прислониться щекой дорогому улусу…

Ты умчался. Твой скорый, спешащий в Пекин.

Перекинулся за горизонт.

Ты ушел. Но осталось вино на столе.

Мы остались при нем околачивать груши

Самых спелых времен.

А. Маминову

Андрюша, ведун, друг мой медленный, —

И быль и  эпос красноярский…

Твоей па-литрою емелиной

Пьянил меня. Эпохой яркой

Я слушал веды твои бражные,

Под их э-пический бокал

Я мои рты малолитражные

То открывал, то разевал…

Вот Ювка, Жу… как бишь его…?

С чувихой эпизод… начал…

Вот Санька Мухин… с Кехой? Гришкою?

Прикантовались на причал.

А вот и ты, сам-брат, с брательником

Кому-то анекдот крича,

Гитарку в массы втюря… вторничком,

Былинным вторите речам!

…Я с матушкой твоей и тетушкой

Ходил на вроде на базар…

А с прадедом, кажись, из Ярцево

Ходил, наверное, в Норлаг…

…Но пали идолы столбистские…

И канул в лету Красный Яр…

А те истории неистовые,

Как рукописи, – не горят.

Здравствуй, однокашник!

Здравствуй, однокашница!

Здравствуйте, любимые мои учителя!

Жизнь почти что канула.

Ну, а мне все кажется,

Только начинается история моя…

Я сижу за партой

С Шуркой Пустоваловым

(а до слез хочу сидеть с Валей Машниной).

Мы рисуем нолики… Шурке я пожаловал

Половину калача. Вале – остальной.

Мы считаем палочки… мы жуем калачики

И скрипим-корпим пером над чистописанием…

Донимают сопли нас и устали пальчики!

А в окно валит весна – не по расписанию.

«Ши-ро-ка стра-на мо-я…»

Я воюю с кляксами.

Шурка наискось плетет изгородь крестов.

Только Валя Машнина тоненькими пальцами

Заплетает кружева аккуратных слов.

Поправляет локоть мне строгая учительница,

Гладит волосы мои, вставшие в дыбы.

«Широка стра-на…» моя

Вредная чернильница

Налетела на рожон – на рукав судьбы…

Рухнул с неба колокол. Шурка заливается.

А у Вали Машниной – слезки на колесиках.

А «непроливайка» -то и не проливается!

И звонок… ура!.. звенит, друг звонкоголосенький!

Отпускаем в небо голубей…

Старшеклассник! Моя птица милая,

Пробуй крылья высью, не робей,

Осмотрись, над родиной планируя.

Там, за горизонтом, корифей

Знания шлифует вдохновенные.

Мастер там – куда мастеровей! —

Мастерит дворцы обыкновенные.

А философ хвалит бочкарей.

А садовник сад реанимирует…

Старшеклассник, посмотри скорей,

Кто с тобою рядом – там – планирует?

Там поэт, политик, хлебороб…

Звездочет… Звездой своей счастливые,

Осчастливливают свой народ

Дерзновенностью, чуть-чуть стыдливою.

Там мечтатель сказки говорит,

Веруя, что сказки станут былями.

И когда в кострах своих горит,

Небо рдеет пламенными пылами.

……………………………………

Отпускаем в небо голубей!

Старшеклассник! Моя птица милая,

Пробуй крылья высью, не робей,

Осмотрись, над родиной планируя.

Любаше Г.

Я Вам желаю… не услады,

Не денег, боже упаси!

Ни прочих благ, которым рады

Вы были б в прочие часы.

Я пожелаю Вам любви!

Такого позыва хмельного,

Каким безумство босановы

Дурманит музыку крови…

И – не иного!

К юбилею Любаши Шульенко

На оды нет моды.

Есть мода на спичи.

Шипит уж мой спич юбилейный.

Слова, как весною наряды девичьи,

Нарядны и ветрены… Но сокровенны.

……………………………….

Мы на земле лишь гости дорогие,

А ты – звезда, возможно, не земная.

Мы здесь живем, а у тебя другие

Предназначенья и стезя иная.

Мы люди хижин. Потому грубы мы.

А у тебя дворцовая галантность.

Кресла, ковры, обои голубые

И аура в сиреневом тумане.

Тебя не зря Любовью окрестили.

Скажу тебе чуть-чуть в гусарском стиле:

«Пью за любовь!.. Возможно, неземную».

В тебе есть то, за что тебя ревную

К некруглому юбилею

Ну, наконец-то этот юбилей!

Веселые, заснеженные гости

Преподнесут, должно быть, соболей

Под шумные запальчивые тосты.

На процветанье – поднесут ключи.

Устелют путь дорожкою ковровой,

Принудят дуть на сорок две свечи

И, наконец, поднимут «за здоровье!».

Эпиграмма о «Зеленой лампе»

«Зеленая лампа» – суть опус зеленый.

Выходит на свет чередой неуклонной.

Свет вооружается опусом оным

И млеет при сумраке желто-зеленом.

О, зелень заблудших в туман графоманов,

О, гении хамелеонских замашек,

О, борзописучие, страстно жеманные,

Окраской густющей – зеленой! – замажьтесь!

Пишите! Дерзайте в стихах самобытных

Писать о природе, народе и быте…

И в строчках своих, кирпичах глинобитных,

Мечтайте о лампе, о славе, о сбыте…

Меркуцио

Впечатление от фильма «Ромео и Джульетта»

Твой голос низкий и притворный,

Срываясь на тончайший альт,

Летит по каменной Вероне,

Тревожит каменную даль.

С презреньем к страху и опеке,

Ты там, где драка и кутеж.

Ты – шут, Меркуцио Монтекки!

Ты славно, видимо, живешь…

Злословишь яростно, Меркуцио,

Смакуешь слог свой, словно мед,

А замолчишь – вдруг станет скучно.

И кто молчание поймет?

Но вдруг – случиться – на минуту

Твой крик отчаянный замрет,

А человек услышит муку

И в то отчаянье войдет,

И станет близок человеку

Твой образ мысли. И – лица…

…………………………………

…А в мире том от века к веку

Живет предчувствие конца.

От века к веку мир прекрасен,

А ты извечно смертен в нем.

А звук молчания напрасен.

А человек и глух, и нем.

В.Г.

Ах, Валечка! Колечко с бирюзой…

Прелесть торжествующего взора,

Образ стана, перевитого лозой…

Приходи на Теплые озера!

Ах, Валечка, немножко постоим.

Приоткрой мне тайну Пифагора.

Назову я именем твоим

Теорему ленточного бора.

В дальний свет, небесно-голубой,

Нас уносят сонные качели…

Целовались чё ли мы с тобой?

Ах, Валечка, почудилось ли чё ли?

Любимой

По Теси – в доасфальтовый период,

По селу – в раннепаводковый март

Ты ходила, моя девочка, парила,

Проживала под созвездием Стожар.

Валя-Валечка, стремительная фуга,

Ты звучала, как влюбленный альт.

За тобой врывался ветер юга,

Оживлялся ранний птичий гвалт.

Ты, ромашка зацветающего луга,

Каждой бабочке – почтенье и поклон,

Каждой сельской девушке – подруга…

Ну, а мальчикам?.. А мальчикам – полон!