Читать книгу Седьмого в тринадцать - Алексей Борисов - Страница 3

Воинский эшелон из Иркутска прибыл на Ярославский вокзал без объявления, ровно без четверти десять во вторник 3 февраля 1920 года. Как только мощный локомотив застыл на месте, весь окутанный паром, на перрон стали быстро выгружаться солдаты в серых шинелях и папахах, строиться по отделениям. Замелькали вещмешки, винтовки, подсумки для патронов. Раздавались зычные команды унтер-офицеров, распоряжавшихся больше по уставу, чем по необходимости. Каждый рядовой и так знал свой манёвр.

Из штабного вагона в голове состава одним из первых показался рослый офицер с погонами штабс-капитана. Его гладко выбритое лицо имело довольно обыкновенные черты и, скажем прямо, вряд ли запомнилось бы случайному наблюдателю. Разве что на правой скуле белел косой шрам. За плечами у офицера тоже был простой солдатский вещмешок, в левой руке – коричневый чемодан.

Не оборачиваясь, штабс-капитан энергично зашагал к выходу в город. Со всеми, с кем следовало, он простился ещё внутри вагона. Его звали Сергей Иванович Ушаков, и в Москве его ожидало новое место службы – контрразведывательный отдел Военного министерства. К иркутскому эшелону, перевозившему пехотный батальон полного состава, он присоединился в Уфе. Там, в штабе Сибирской армии, он выполнял свои должностные обязанности последние без малого четыре месяца.

– Цареубийца Юровский¹ повешен по приговору окружного военного суда! Министр Сазонов готовит ноту о Черноморских проливах! Всероссийское политическое совещание примирит враждующие партии!

Мальчишка-продавец лет двенадцати или тринадцати, с криками пробегавший мимо, был ухвачен Ушаковым за плечо.

– Это что у тебя?

– Ежедневная газета «Речь», – ответил юный торговец. – Купите, господин капитан!

Офицер отсчитал нужное количество мелочи, свернул газету и спрятал её за отворот шинели. Разносчик прессы вприпрыжку понёсся дальше. Ушаков, стоя перед зданием вокзала на краю площади, внимательно огляделся по сторонам. Никто не встречал его под часами, как было условлено заранее.

– Утро доброе, ваше благородие! Отвезём, куда скажете, – посулил извозчик в овчинном тулупе и шапке-богатырке (красные предпочитали называть её будёновкой).

Экипаж, готовый в путь, стоял рядом с ним.

– Звезду сам спорол или помогли? – Ушаков указал рукой на головной убор.

– Христос с вами! Со склада взял, – попятился мужик.

– Грабил, что ли?

Уловив нотку несерьёзности в голосе штабс-капитана, извозчик приободрился.

– Ну что вы, ваше благородие! Другие обронили, я поднял. Добро-то народное.

Ушаков рассмеялся.

– Ладно, не бойся. Если подождёшь немного, буду твоим клиентом.

«Однако не мешало бы кому-нибудь и показаться», – мысленно сказал он сам себе, когда стрелка на башенных часах преодолела два пятиминутных деления. Мороз уже ощутимо покусывал за щеки, проник сквозь сапоги.

– Ай, видный какой офицер…

Штабс-капитан вздрогнул. Старуха в бесформенной рванине приблизилась так тихо, что даже снег под ногами не скрипнул. Цыганка? Нет, пожалуй, не похожа. Какая только публика не шатается у вокзалов. Ушаков опять полез за мелочью.

– А не надо, я тебе даром всё расскажу, – вдруг с напором произнесла нищенка.

– Что «всё»?

– Судьбу свою повстречаешь сегодня… Нет, завтра. Только смотри не упусти, один раз такое бывает.

– Ладно, буду посматривать, – контрразведчик слегка улыбнулся.

– Не шучу, не думай! – старуха повысила голос. – Вот увидишь и почувствуешь.

– Где увижу-то?

– Через кровь пройдешь! – невпопад выкрикнула привокзальная прорицательница, резко развернулась и заковыляла прочь.

Штабс-капитан не увлекался мистицизмом и в предвоенные годы, будучи студентом, а потом и вовсе разуверился в сверхъестественном, особенно находясь в окопах Юго-Западного фронта. Где заканчивалась земная жизнь, и начинался ад, понять бывало очень сложно. Орудия крупного калибра, пулемёты, аэропланы и колючая проволока излечивали от полудетской веры в волшебство. Гражданская война только добила жалкие остатки этой веры.

Именно поэтому Ушаков не придал значения мимолетной встрече. Твёрдо решив не ждать более, он уже развернулся в направлении «будёновца», упорно поджидавшего добычу, когда услышал:

– Господин капитан, секундочку!

Со стороны Николаевского вокзала к нему бежал розовощекий поручик с усиками а-ля Макс Линдер², одной рукой придерживая на боку кобуру револьвера. За пару саженей перейдя на строевой шаг, он молодцевато щёлкнул каблуками и замер. Отдал честь.

– Разрешите обратиться? Поручик Муравьёв.

– Военное министерство? – без лишних формальностей спросил Ушаков.

– Так точно. Контрразведывательный отдел, – тихо ответил встречающий.

– Что-то случилось?

– Остановились на Каланчевской. Колесо чуть не отлетело, чинят прямо сейчас. Прошу простить за опоздание.

– Хорошо.

Поручик замялся.

– Господин капитан, позвольте увидеть ваши документы.

– Всё правильно делаете, поручик, – отреагировал Ушаков. – Тогда и ваши попрошу.

Изучение удостоверений и дорога к повреждённому экипажу заняли ещё минут семь. На месте вынужденной остановки ремонтные работы уже практически завершились. Возница, ефрейтор Кравченко из кубанских казаков, ловко орудуя подручными инструментами, закрепил злосчастное колесо и пообещал:

– Теперь точно доберемся.

– Запасливый ты, – одобрительно заметил Ушаков.

– А как иначе? Хоть я и временно тут, надо быть готовым.

– Временно?

– Кравченко водит дежурный автомобиль отдела, – пояснил Муравьёв. – Его «Паккард» тоже в ремонт угодил, но там дело серьёзнее.

– Двигатель барахлит. К пятнице обещают сделать, – добавил универсальный водитель.

Когда развернулись и двинулись обратно по Каланчевке, к центру, Ушаков обратился к ефрейтору:

– Давай через Лубянку.

Юный поручик Муравьёв, судя по его лицу, хотел было спросить, зачем, но передумал. «Сколько ему, лет двадцать? Девятнадцать? Я был на пару лет старше, когда надел форму», – штабс-капитан не стал ему ничего объяснять. Кравченко тоже молча и уверенно правил парой гнедых.

– Прикомандированы к контрразведке? – поинтересовался Ушаков уже на выезде из Орликова переулка.

– Так точно, господин капитан. А вы откуда…

– Откуда знаю? Вы, судя по возрасту, явно не служили три года в строю. Поэтому никак не могли попасть в штат.

– Надеюсь остаться, – ответил Муравьёв.

– Это правильно. Без надежды жить нельзя. Где воевали?

– Первый офицерский генерала Маркова полк, с ноября восемнадцатого. Произведён в офицеры из юнкеров.

– Славный путь, – Ушаков с уважением посмотрел на поручика.

На Лубянскую площадь они выехали с Мясницкой, и по правую руку штабс-капитан тотчас увидел до черноты обгоревшее, зияющее провалами мёртвых окон, бывшее здание страхового общества «Россия». Крыша и перекрытия местами рухнули – настолько сильный пожар бушевал внутри. Сейчас их припорошил снег. На огромном пепелище было абсолютно пусто и тихо: казалось, даже птицы облетали его стороной.

– Они сами подожгли всё, когда бежали, – сказал Муравьёв. – Из внутренней тюрьмы ни одного человека спасти не удалось. Убили всех.

И, опережая вопрос Ушакова, совсем тихо добавил:

– Наша рота наступала по Никольской. Мы не успели.

– Заждались мы вас, Сергей Иванович, – подполковник Николаев, помощник начальника контрразведывательного отдела, крепко пожал Ушакову руку.

– Виноват. С нашим фаэтоном небольшая беда приключилась, – пояснил Ушаков.

– Я не в этом смысле. Работы страшно много, а проверенных кадров мало.

– Большевики?

– Не только. Всё гораздо сложнее.

– Всероссийское совещание? – предположил штабс-капитан.

– Оно, – подтвердил Николаев. – Добавило нам хлопот. Верховный правитель решил перед выборами остудить страсти, но, боюсь, эффект может быть противоположный.

– Удобная цель?

– Вот именно. Одних только делегатов будет почти тысяча. Плюс гости, журналисты, иностранцы, – подполковник покачал головой.

– А что государственная охрана?

– Трудимся рука об руку, позабыв межведомственную рознь.

Штабс-капитан приподнял одну бровь.

– Ну, или почти позабыв, – поправился Николаев. – Совсем мы от неё вряд ли уйдем.

Их разговор происходил в кабинете, расположенном в правом крыле бывшего здания Английского клуба на Тверской улице. За время, прошедшее после Октябрьского переворота, ни капли английского в нем не осталось. Красные реквизировали старинный особняк для нужд своей рабоче-крестьянской милиции, а после освобождения Москвы силами Добровольческой армии в октябре 1919 года и прибытия правительственных учреждений из Омска сюда на время переселилось Военное министерство.

Отдел контрразведки занял ряд помещений на втором этаже. Вход в них преграждал вооруженный пост, где требовалось предъявить специальный пропуск. Хотя Ушакова провели беспрепятственно, за него объяснился поручик Муравьёв.

– Итак, – продолжил вновь прибывший сотрудник, – моя должность…

– Штаб-офицер для поручений. Как вы понимаете, это была моя личная инициатива – вызвать вас из Уфы, – сообщил ему помощник начальника контрразведки. – Я помню нашу недолгую, но успешную совместную службу. Ценю вашу храбрость, наблюдательность, ум, готовность брать инициативу в свои руки.

– Благодарю вас.

– Отечество отблагодарит, если заслужим.

– Всё верно говорите, Николаев.

На эти слова оба контрразведчика разом обернулись.

В кабинет без стука зашел офицер с погонами полковника. На вид ему можно было дать лет около пятидесяти, в аккуратной бородке клинышком и усах ощутимо пробивалась седина. Взгляд его был прямой и властный, в голосе тоже чувствовалась привычка приказывать. Кроме того, высокий лоб выдавал человека, склонного думать, прежде чем действовать. Выправку полковника можно было назвать идеальной. Его китель защитного цвета украшал Георгиевский крест. Других наград он не носил.

– Вольно, господа! – махнул рукой полковник, видя, как Ушаков принимает стойку «смирно».

– Господин полковник…

– Не трудитесь, сам вижу. Штабс-капитан Ушаков из контрразведывательного отдела Сибирской армии. Рад вашему прибытию! Подполковник Николаев отрекомендовал вас как дельного сотрудника. Надеюсь, не разочаруете. Я полковник Зыков, ваш новый начальник, – и шеф военной контрразведки окинул подчиненного взглядом своих тёмно-карих глаз.

О личности Николая Петровича Зыкова штабс-капитан Ушаков был наслышан. После окончания краткосрочных курсов Сергей Иванович попал в Омское контрразведывательное отделение, где и выполнял свои обязанности с марта по сентябрь девятнадцатого. Там же находилась ставка Верховного главнокомандующего адмирала Колчака³. Туда, в отдел к Зыкову сходились нити управления службой, которую особенно ненавидели и боялись враги «белой» России.

Зыков возглавил военную контрразведку через несколько дней после того, как адмирал был провозглашен Верховным правителем. Его деятельность удостаивалась самых разных суждений, вплоть до диаметрально противоположных. Впрочем, буквально то же самое можно было сказать обо всей службе. Гражданские чиновники порой жаловались на чрезмерную, по их мнению, жестокость борцов за чистоту тыла. Контрразведчики платили им той же монетой, то есть, не подбирая выражений, обвиняли в беспомощности.

Кое-кто советовал адмиралу поменьше полагаться на таких, как Зыков, выходцев из Отдельного корпуса жандармов, поскольку люди с подобным прошлым (опять же, согласно мнению советчиков) могли произвести нежелательное впечатление на широкие массы. Колчак, однако, считал, что настоящую службу, способную противостоять вражеской агентуре, могут создать только сведущие профессионалы.

– Почему подали рапорт о переводе из Омского отделения в армейскую контрразведку? – полковник Зыков не сводил изучающий взгляд с Ушакова.

– Хотел быть ближе к фронту, – честно ответил штабс-капитан.

– Сколько раз применяли оружие?

Ушаков на миг задумался.

– Не считал, господин полковник. Действовал по необходимости.

– Помните, что в нашем ремесле нужна ещё и голова. Через пять минут жду вас внизу.

– Разрешите уточнить: выезжаем на операцию?

– Пока на совещание.

Дорогу до Кремля штабс-капитан Ушаков проделал в автомобиле полковника Зыкова. О методах самого главного контрразведчика тоже говорили всякое, признавая за ним некоторую оригинальность. Впрочем, результат он и его люди в целом обеспечивали, что в конечном итоге и требовалось адмиралу.

– Вас, наверное, удивило приглашение на совершенно секретную встречу? – нарушил молчание Николай Петрович, когда автомашина поравнялась с Домом московского генерал-губернатора.

– Я полагаю, вы всё объясните, если будет нужно, – сдержанно ответил Ушаков.

– Кое-что объясню прямо сейчас. Времени входить в курс дела у вас практически не будет. Поэтому, думаю, полезно сразу погрузиться в оперативную обстановку.

– Слушаю вас, господин полковник.

– Мы направляемся в Министерство внутренних дел, а если точнее, в Особый отдел государственной охраны Департамента полиции. Подобные совещания проводим довольно регулярно, таково решение обоих наших министров. Интересы охраны и контрразведки, как вам уже, несомненно, довелось узнать из собственного опыта, время от времени пересекаются. Поэтому, чтобы не возникало… э-э… недоразумений, а также для повышения качества работы мы с коллегами, так сказать, сверяем часы.

– И делимся информацией?

При этих словах штабс-капитана на лице Зыкова не дрогнул ни один мускул.

– Разумеется, делимся, если это необходимо.

– Простите, что перебил.

– Это был уместный вопрос. Так вот, – полковник бросил взгляд в окно, – ваша задача на сей раз – смотреть, слушать, запоминать. Работая по линии Всероссийского совещания, мы непременно будем взаимодействовать с охраной. Её главнейшая обязанность, как распорядился Верховный правитель – обеспечить полную безопасность. Здесь мы соратники и союзники, и никаких мелочных трений быть не должно.

– Понял вас.

– Но, – Зыков поднял правую руку в лайковой перчатке, – сие не означает, что у отдела контрразведки нет сугубо своих дел. Где-то они берут шире, где-то мы. Понимаете?

– Так точно, мне это знакомо. Сотрудничали и соперничали.

– Да, хорошее выражение подобрали. Сотрудничество и соперничество – естественно, здоровое – в данном случае наш девиз. Кстати, «Речь» почитываете по служебной надобности или кадетской партии симпатизируете?

Ушаков чуть смутился.

– А как вы…

– Угол газеты торчал у вас между пуговиц шинели – там, в кабинете. Так что, в идеи господ Милюкова и Набокова верите?

Штабс-капитан едва заметно пожал плечами.

– Я до четырнадцатого года ни в одной партии не состоял и ныне тоже не состою. На войну пошёл добровольцем, из патриотических побуждений… Россия и есть моя партия. Конечно, единая и неделимая.

– И всё-таки, к монархии или республике склоняетесь? – Зыков прищурился. – На выборах в Учредительное собрание это, пожалуй, будет ключевой вопрос.

– Отвечу вам как на духу, господин полковник. До февраля семнадцатого, наверное, голосовал бы за республику. Сегодня почти уверен, что нам ещё при монархии полезно будет пожить.

– «Почти»?

– Важно не ошибиться с монархом.

– Это действительно важно. Благодарю за откровенность, капитан.

По тону старшего начальника Ушаков понял, что беседа окончена. Их автомобиль уже миновал Лобное место и приближался к Спасским воротам. На кирпичных стенах рядом с ними по-прежнему, ещё с октябрьских боёв семнадцатого года⁴, были видны отметины от снарядов. Из-за мешков с песком справа и слева торчали стволы «Максимов», у полосатого шлагбаума стояли солдаты с примкнутыми штыками на винтовках.

Кремль, где разместился Верховный правитель страны, оберегали тщательно.

Власть, въехавшая в Москву после разгрома и бегства большевиков, обустраивалась пока наспех. Здания, ещё недавно занятые красными, не все были приведены в надлежащий вид. Поэтому предполагалось, что за первоначальным размещением последует второе и, быть может, даже окончательное. «Быть может» потому, что Учредительное собрание, выборы в которое были назначены на 29 февраля, могло перенести столицу обратно в Петроград. Такие слухи тоже носились в воздухе.

Пока же, до прояснения обстановки, Министерство внутренних дел обосновалось в здании Сената. Особый отдел государственной охраны квартировал на его первом этаже. Вход в него тоже, как и в случае с военной контрразведкой, блокировал дополнительный пост.

– Полковник Старовойтов, помощник министра, – представился им невысокий офицер, пригласивший гостей в просторный кабинет с окнами на Чудов монастырь.

Кроме полковника Старовойтова, от лица МВД в совещании принял участие ещё один полковник («Рудов, зам управляющего Особого отдела», – шепнул на ухо Ушакову севший рядом Николаев), а также генерал-майор совершенно благообразной внешности, с густой рыжеватой бородой лопатой и, как показалось штабс-капитану, немного сонным выражением глаз. Наград или иных знаков, кроме погон, на его мешковатом кителе не имелось.

Зыков тоже представил двух своих спутников. Полусонный генерал чуть шире открыл один глаз.

– Ушаков? К великому флотоводцу имеете отношение?

Штабс-капитан встал.

– Никак нет, ваше превосходительство. Однофамилец, из мещан города Самары.

– Хорошо, хорошо, – пробормотал генерал-майор, открывая шире второй глаз. – Ну что ж, давайте без лишних церемоний. Мы не на плацу. Я Бабушкин Василий Александрович. Если что, зовите просто: «господин генерал».

«Вот тебе и сонный», – мысленно попрекнул себя Ушаков.

Генерал-майор Бабушкин управлял Особым отделом госохраны с момента его создания в июле 1919-го. За плечами у него было тридцать лет службы в Отдельном корпусе жандармов, из них тринадцать во главе губернских жандармских управлений от Урала до Кавказа. Из тех старых кадров, которые достались адмиралу Колчаку, он своим опытом и знаниями давал фору любому специалисту в области сыска.

– Доложите, пожалуйста, – Бабушкин подал знак своему заместителю.

Рудов открыл тёмно-зеленую папку. С его слов, имело место следующее. В минувший четверг, 28 января, посещая после окончания службы ресторан гостиницы «Дрезден», капитан 1-го Алексеевского пехотного полка Грибков проиграл в преферанс значительную сумму денег, составляющую примерно четыре его месячных жалованья. Не располагая наличными в таком объеме, он составил долговую расписку, обязуясь полностью рассчитаться с победителем не позднее следующего дня.

Во время передачи расписки выигравшему лицу Грибков получил предложение уладить дело иным образом. При разговоре один на один ему поступила просьба – поделиться схемой всех постов и кабинетов здания Военного министерства, с указанием точного времени смены караулов…

Чем дальше монотонно читал полковник Рудов, тем мрачнее становилось лицо Зыкова. При словах о Военном министерстве Ушаков уловил в его глазах недобрый блеск.

–Э-э… так в чьих же интересах действовало пока не названное вами лицо? – спросил, наконец, начальник отдела контрразведки.

– По его собственным словам, представляло тайную монархическую организацию армейских офицеров, – не поменяв интонации, внешне абсолютно равнодушно ответил Рудов.

– Какую-какую? – переспросил Зыков.

– Тайную. Монархическую, – ясно, с расстановкой повторил заместитель управляющего Особого отдела.