Читать книгу Большой план - Алексей Борисов - Страница 4

– Часто выпиваете, – сказала мама за ужином.

Чтобы выветрился предательский запах, Олег долго гулял по центру, минут сорок исследовал содержимое книжного магазина, особенно много времени уделив отделу фантастики, и только после этого поехал на автобусе домой. Но у мамы было потрясающее чутье на подобные прегрешения.

– Пришлось, – лаконично ответил сын.

– Ты не увлекайся, ладно?

Мамин голос звучал встревоженно. Сколько Олег помнил себя, она всегда страшно переживала за него. В зависимости от возраста поводами для беспокойства становились то хождение по лужам, то поедание немытых овощей и фруктов, то отсутствие шапки в холодную погоду. Чем старше он делался, тем более неловко чувствовал себя при таких проявлениях заботы.

– Насчет банкета всё в порядке? – спросил Андрей Викторович.

– Да, со столовой договорились.

– Кто договорился?

– Я вдвоем с Кошечкиным ходил, он у нас хваткий, – сказал Олег.

– Там же без спиртного?

– Без.

– А что решим?

– Юлька брал на свою защиту в какой-то фирме, по знакомству. Вроде надежно там.

– Ох, не отравите народ… Скандал будет!

Отец тоже начинал раздражать своей плотной опекой. Олег вздохнул, косвенно давая понять, что он уже не маленький, поковырял вилкой в котлете и повторил:

– Там надежно.

– У меня знакомые остались в профсоюзе, – вмешалась мама. – Может, лучше через них достать?

В марте ее проводили на пенсию из профсоюза работников торговли, где она отработала последние семнадцать лет. Со времен дефицита у нее осталась глубокая вера в то, что главное – найти нужных людей. Но в России 1997 года на бытовом уровне связи решали мало. Ключевое значение имели деньги. Само понятие «достать» звучало как анахронизм.

– Мама, успокойся. Кошечкин покупал у них и на свой день рождения, и на юбилей шефа. Проверено, – аргументировал Лапшин-младший.

– Ну, не осрамитесь…

Пятидесятилетие заведующего кафедрой отметили в конце апреля. Юлька по такому случаю тоже подсуетился, выступив поставщиком стола уважаемого Ивана Трофимовича. Кроме проверенной водки, он приобрел шампанское для дам.

Остаток общей семейной трапезы проходил в тишине. «Напьюсь до поросячьего визга, – подумал Олег, без аппетита доедая котлету с макаронами. – Сорок пять минут позора и – обеспеченная старость. Так ведь принято говорить? Всех выслушаю, всех поблагодарю и напьюсь. Нажрусь прямо вусмерть, вот. Пусть меня Юлька на себе тащит». В том, что приятель не бросит его посреди улицы, он не сомневался.

– Спасибо, – сказал наконец Олег, вставая с кухонной табуретки.

– Тезисы писать? – спросила мама, выказывая знание всех тонкостей его научной деятельности.

– Буду, – пообещал он.

Закрывшись на шпингалет в своей комнате, бывшей детской, без пяти минут кандидат наук полез в недра дивана и достал пухлую красную папку с завязками. На ней был вытиснен герб города Орла, куда отец ездил в командировки. Ее содержимое не относилось ни к Орлу, ни к аграрному сектору. Внутри папки лежала незавершенная повесть, включая черновики.

Олег принял горизонтальное положение на диване и стал перебирать мелко исписанные листы. То были главы, не переведенные в машинопись. Кое-где на полях стояли знаки вопроса, которые появились при повторных читках и размышлениях.

«Старший лейтенант Горюнов, заступивший на дежурство начальником смены, был комсомольским вожаком седьмого дивизиона. Помимо собирания взносов со скромных солдатских получек, он отвечал за выпуск боевых листков и стенгазеты. Листки выпекались по исстари заведенному шаблону: «Отличились в лучшую сторону… Отличились в худшую сторону…» и, провисев день на специальной доске, прятались навеки в шкаф. Иное дело газета. То был труд на порядок или два более сложный, состоявший из нескольких заметок разных размеров. А еще начальник политотдела бригады, полковник Лукин, требовал от Горюнова какого-то духа гласности, критики и самокритики.

Горюнов плюнул в противопожарный водоем рядом с капониром. И в этот миг его осенила гениальная идея. Управленческое решение пришло как будто само. Спустя четверть часа, получив все необходимые вводные, над стенгазетой уже матерился рядовой Рыжов, до призыва отучившийся год в университете. Лидер же комсомольской организации бережно взял в руки аккордеон, и над притихшим вечерним лесом, камышами и болотцами, над позицией радиотехнической батареи понеслись рвущие душу звуки. Так мог играть только человек, подлинно чувствующий музыку…»

Ухмыльнувшись, Олег сложил листы и закрыл папку. «Благородное безумие? Или чушь собачья? Эх, рецензенты нутряные. Белинские!»

Телефон в прихожей выдал долгую трель. Мама первой взяла трубку и ответила что-то. Потом аккуратно постучала в дверь бывшей детской.

– Юлиан звонит. Попозже?

– Нет, я отвечу.

Голос у Юльки был, как всегда, бодрым и звонким. Кое-кто считал, что он звучит недостаточно весомо для лектора.

– Пишешь, наверное? Отвлекаю?

– И ты туда же.

– В смысле?

– Неважно. На диване валяюсь. Чего хотел?

– Э-э… У тебя с политикой какие отношения?

Лапшин даже не сразу нашелся, что сказать в ответ. Хотя его научные интересы ограничивались второй половиной девятнадцатого века, события текущей истории тоже были небезразличны студенту, а далее аспиранту. Шесть лет назад, в июне девяносто первого, он даже ходил на митинг с участием Ельцина. Главная городская площадь была забита желающими поглядеть на лидера суверенной России. Олег явился вдвоем с отцом, и они едва могли пошевелиться в тесной толпе. Из всего сказанного Борисом Николаевичем особенно запомнился призыв к директорам заводов смелее переходить в его юрисдикцию. Специальное слово «юрисдикция» он произносил с нескрываемым удовольствием.

Толпу содержание речи волновало мало. Ее больше бодрили флюиды, которые исходили от оратора. Женщина лет тридцати пяти или чуть старше, стоявшая прямо перед Олегом, кажется, испытывала ощущение, близкое к оргазму. Видимо, по случаю приезда высокого гостя она нарядилась в белое платье до щиколоток, сквозь которое просвечивали детали нижнего белья. Фигура под платьем была классная, но Олегу отчего-то подумалось, что личная жизнь у политизированной гражданки не складывается. «Уверенно чешет», – подытожил Андрей Викторович, когда вместе с сыном выбрался на оперативный простор.