Читать книгу Гербарий о себе. Стихи для других - Алексей Иванович Дунев, Алексей Дунев, В. Е. Пугач - Страница 2

У меня есть одна

странная причуда,

чудная прихоть:

я пишу стихи,

а потом дарю их адресату.

Вместо того чтобы лежать

между страницами

плотненьких

разлохмаченных блокнотов,

стихотворению суждено

осветиться искренней

улыбкой и…

погаснуть, умереть.

Но когда-нибудь

пальцы нащупают

между листами

покрывшейся пылью книги

засушенный гербарий строчек.

И тогда искра вспорхнёт с губ улыбкой,

оживит на мгновение забытый подарок.

Я с детства был уже таким,

Не как другие – всем чужим,

Любил ночную тишину.

Иначе чувствовал весну.

Так в книгах я искал покой.

Печаль моя была другой.

Душой и сердцем нелюдим,

То, что любил, любил один.

Еще не ведая вины,

Я черпал жизнь из глубины

Добра и Зла. И свет небес

В себе открыл, как мир чудес.

Где ткёт фонтан воды узор,

Где красный камень – сердце гор,

Где ходит солнце вкруг меня,

Звеня осенним златом дня.

Нашёл в себе Небесный свет.

Его пронёс по вехам лет.

Там слышал гром и видел шторм,

И в облаках чудесных форм

(Когда мой Бог стоял спиной)

Явился Демон предо мной.

Я так стараюсь жить —

Дойти во всём до сути.

И из душевной мути

Жемчужин наловить.

Вся жизнь ушла в слова,

Которые построчно

Небрежно, резко, точно

Меня убьют сперва,

А после воскресят

И выплеснут на площадь,

Где ветер мир полощет,

Где человек распят.

Его судьба как крест —

Стеченье поперечин.

Я верю, что я вечен

Отмеченностью мест

Таких, где побывал,

Бросал слова и взгляды,

Где сотворял обряды

И Слово воспевал.

Жемчужин наловил

И раскидал по кругу:

Всех – недруга и друга —

Стихом благословил.

Я сбросил своё тело бумажными хлопьями,

И оно летело вниз разорванным стихом.

Моя мысль застывает холодной утопией,

Как звонок трамвая в переулке глухом.

А по улице шёл дождь с авоською песен.

Он нёс шлягерный мотив под оранжевым плащом.

Вдруг мой чёрный костюм стал мне узок и тесен.

И я, сбросив его, танцевал под дождём.

Любопытный фонарь всё вытягивал шею.

От него далёк был смысл пируэтов и па.

Он не мог приподнять своих ног, а я умею.

Я узнал, как придумывает строчки стопа.

Ленив и скучен мой день,

Утонув в пепле прозы.

В саду прячется тень

И цветут мимозы.

Моя совесть чиста.

Я ни о чём не хочу говорить.

Я умею считать до ста —

И значит, я умею жить.

Когда кто-то был виноват

И чадили печи домен,

Я спускался из башни в сад

И считал, что я не виновен.

Я знал, что такое вода,

Но не чувствовал вкуса.

Я был слеп, когда

Убивали Иисуса.

Так мы строили дом…

И построили в общем.

Не говорите о том,

Кто почти усопший.

В стране всё в порядке,

А будет лучше.

Планы в синей тетрадке

Строил заблудший.

Моя совесть чиста,

И нечего больше сказать.

С нами нет Христа —

Нам пора умирать!

Когда совесть рвёт

Твою грудь на части,

Думай, как народ

Обретёт своё счастье.

Как уныл мой день

Со вкусом угрозы!

В саду прячется тень

И чахнут розы.

Бессонницы края уж сведены.

Ночей бескрылых шорох под кроватью.

Тень притаилась молча у стены

И ждёт кого-то, не снимая платья.

А на стене коварные часы

Зря стрелками скребут по циферблату,

Они с меня за то, что трезв и сыт

Моими снами требуют оплату.

Сошлись концы двух бесконечных дней.

Вчера уже ушло. Сегодня не настало.

И мысль, стучащая под сердцем всё сильней,

Не спрячется под комом одеяла.

Вот казнь меня настигла, сна лишив

За все несовершённые грехи.

Без сожаления растратив сотни рифм,

Я отдаю ей новые стихи.

Даже если тебе не рады,

Будь любезен, улыбку не прячь.

Покажи, что ты истинно зряч,

Что не серы твои наряды.

По одежке встретят тебя,

Фэйсконтроль проведут упёрто.

Соответствует фрак моим шортам

(Я погладил его любя).

Прорастёт и умрёт трава,

Чтоб сезон обозначить новый.

Этот лист на ладони… Кленовый…

Утверждает, что жизнь права.

В этом маленьком пространстве

ежедневно мы живём

без мечты о постоянстве

жизни. Лишь бы быть вдвоём.

Умереть всегда успеем

в чистом поле на виду.

Об ушедшем не жалею,

от грядущего не жду

ни поблажки, ни подарка,

ни подножки, ни пинка.

Как последняя кухарка

от науки далека,

так и я сегодня замкнут,

замкнут в мысли о себе.

Мои мысли мчатся к замку,

весь я в жизни и в борьбе.

Я смешон себе, как клоун

перед зеркалом. И вдруг

рассмеюсь над самошоу,

сам себе не-враг, не-друг.

Сам себе судья и ментор.

И опять перед собой

я в пространстве комплимента

с обнажённою судьбой.

Под давлением уклада

выживает суета,

только мыслям нет преграды

на бескрайности листа.

Бывают сомненья, бывают потери,

Но я в них не верю.

Стучится октябрь в мои окна дождями,

Но я всегда с вами.

Я помню о маме, друзьях и о книгах.

Несведущ в интригах.

Живу в пейзажах оранжево-летних.

Мне побоку сплетни.

Я рыхл, близорук, неразборчив в нарядах,

Но, видно, так надо.

И жизнь так сложилась, как русло у речки.

Но только словечки

Мне в спину пускают, смешки да огляды.

Что ж, значит, так надо.

Судьба подарила любовь и работу,

А если и кто-то

Завидует, слухи пускает и клятьбы,

То лучше не знать бы.

Мне жизнью отпущено полной рукою

Остаться собою.

И мысли о книгах, друзьях, о тебе

Ведут по судьбе.

Когда беснуются враги

И злятся на мои удачи,

Я улыбнусь, а не заплачу.

Не может в жизни быть иначе!

А главное – себе не лги!

В большом и в пустяках не лги,

Собою будь и, сжавши руки,

Держись и в горе, и в разлуке,

По праву жизненной науки

От слов обидных не беги!

От слов обидных не беги

И не ищи бесплодной драки.

Пусть жизнь сама расставит знаки!

Когда кусаются собаки,

То опасаются ноги.