Читать книгу Маки на стене. Если не можешь забыть любовь – убей ее - Алексей Егоров - Страница 2

Этот новый год был самым счастливым из всех. При третьем ударе курантов, он сломал мне два ребра. При шестом, из сустава вылетело предплечье. При десятом я упала на паркет как подкошенная. До двенадцатого удара курантов я не дожила. Я потеряла сознание.

Я не люблю слабых людей. Я не люблю слабых мужчин. В последнее время он стал таким, стал слабым. Я не люблю его больше. Любила ли? Наверняка могу ответить на этот вопрос с откровенной утвердительностью. Иначе меня просто не было бы с ним рядом. Сильные люди не бьют, сильные люди монотонно и тихо разговаривают с вами, выпотрашивая содержимое вашей души. Выворачивая вас наизнанку, как куриный желудочек. Сильные мужчины не читают нотаций, не учат жить, не вызывают жалости и сострадания. Не лезут под кожу. Сильные мужчины просто садят вас на маленькую деревянную табуреточку, из тех, что продают в мебельных гипермаркетах на окраине вашего мегаполиса. Из тех, на которых проводят золотые годы, маленькие крепыши, в коллективных стадах детских садов. Из тех, что водятся в каждом порядочном жилище в респектабельном спальном районе. Все сильные мужчины держат дома такую маленькую деревянную табуреточку.

Потом, он смотрит тебе в глаза и снимает с тебя последнюю накипь.

Когда он первый раз ударил меня, в ту новогоднюю ночь, я сразу захотела вернуться обратно. Туда, куда несколько часов назад отправлялась за сигаретами. Я навела прическу, приняла душ, побрила ножки, облилась парфюмом, и накинув тапочки и домашний халатик выскочила за сигаретами. Такая была версия. Поймав такси, я поехала к нему. К другому мужчине. Он всегда ждал меня и всегда проездом. Наши с ним отношения можно характеризовать как собачьи.

В моей жизни он появился случайно. Я, почти собралась замуж, как вдруг увидела его. Какого-то взбалмошного, высокого, настоящего, обыкновенного до боли в сердце. Живого. Женщины ему были не нужны. Не поймите превратно, просто он был независимым. Терпеть не мог какой-то привязанности. А я привязалась к этому мужчине. Стала его тенью. Я постоянно смотрела на его руки, большие и, как мне казалось, очень теплые. Я воображала разные пакости с его участием. Я охотилась за каждым проявлением внимания с его стороны. В моих фантазиях, мы гуляли с ним по ночному пляжу. Совершенно обнаженные и пьяные. Он таскал меня на руках, кормил спелой черешней и читал Есенина. Постоянно сбивался, придумывал свои рифмы, путал строчки и вставлял из Пушкина и Лермонтова. Мы смеялись как умалишенные. Затем, он вырывал мое нижнее белье и заплыв на приличное расстояние, топил его в реке. С криками и гамом и ором. Это были фантазии? Или я просто живу воспоминаниями о наших днях.

И еще, на той вечеринке, когда мы впервые увидели друг друга, подруга подплыла ко мне и ненароком, увидев мой застывший и заинтересованный взгляд, прошептала:

– Попроси его, и он будет писать тебе письма.

– Письма? – Глупо переспросила я, но он, услышав наш разговор, сразу подошел к нам. Я сразу утонула в его взгляде. В нем было что-то от Бога. Он медленно достал записную книжку и вырвав листок, передал его мне. Раскрыв его, я прочла:

Мы так и не прогулялись с тобой, по сухому, прозрачному, еще теплому осеннему городу. Он, конечно же ждал нас, его аллеи, его тропинки, его дома. Я бы бесконечно провел тебя по тем местам, где ты вряд ли была, хоть и живешь здесь уже порядком давно. Там, где теряется время, где высотки медленно тают, открывая простор необъятного неба, и под ногами шуршит вечность брусчатки прошлых веков. Там, где стены домов настолько старые, что просто начинаешь уважительно к ним относиться. Где деревья пестрят всевозможными оттенками осени. Это именно то место, куда забредают только влюбленные. Они держатся за руку, дышат осенью, и не одно мгновение не проходит мимо них. Не один лист не упадет с деревьев без их взора, не одна секунда, не будет прожита зря.

– Это такая уловка? – Рассмеялась я, – вы так всех клеите?

– Даже и в мыслях не было, – утвердительно ответил он и ушел. А я осталась, с бокалом вина и с ним. С ним в сердце.

Как-то он сказал:

– Давай не будем опошлять нашу дружбу сексом. Это так хреново, поверь мне. После, мы уже не будем друзьями.

Друзьями мы перестали быть в тот же вечер. Нет ничего в природе страшнее, чем женщина, которая чего-то очень сильно желает. Я желала его, и он был моим призом. Это был тот случай, когда он мог месяцами пропадать где-то, но, по первому звонку я неслась к нему как девочка. Это сложно объяснить. Что я испытывала к нему? Любовь? Вряд ли. Это была собачья страсть. Я вела себя как сучка в определенные дни, совершенно обезумевшая кошка, наркоман испытывающий ломку. Один его звонок;

– Привет, я тут проездом на два часа, я в гостинице «Морская», если хочешь, мы можем увидеться.

В тот вечер случилось именно так. Единственной моей ошибкой, было то, что я рассказала своему дружку о нем. Я рассказывала это не для того, чтобы между нами не было тайн. Я просто хотела понаблюдать за его реакцией, как он поведет себя, как отреагирует на то, что когда-то у меня был мужчина. Мужики наивные люди, и такие новости становятся для них просто откровением. Конечно, это странно, ведь девушке, с которой ты встречаешься, двадцать шесть лет. И думать, что до тебя она жила монашкой – затворницей, верх глупости. Но, многим мужчинам хочется верить в это, и они сильно удивляются если это не так. А от некоторых, в конце такого повествования можно услышать злобное и проштампованное, – Да ты еще и шлюха!

– Вот такие новости малыш, представь себе, и такое случается. И до тебя меня любили мужчины, дарили цветы и романтично вздыхали. Да, я спала с ними. Да я шлюха, теперь тебе легче милый?

Он конечно все мне простил, и я конечно пообещала ему никогда не скрывать от него своих чувств.

– Как только я полюблю другого мужчину, сразу сообщу тебе, – сказала ему я и добавила, – Милый, ты будешь первый, кто узнает об этом.

Мы тогда долго смеялись. Но я – то знала, что это не так.

В тот вечер тихонечко затрещал мой мобильник. Я подняла трубку, прослушала текст и тут же отправилась за сигаретами.

Когда я вернулась, он даже не посмотрел в мою сторону, как пес обнюхал меня и я стала его куклой для битья. Боже, как же я ликовала. Моя психика так странно отреагировала на его побои. Я думала о нем, о его руках, о его губах. Он бил меня и пыхтел как перед оргазмом. С каждым ударом боль притуплялась и я шептала и шептала:

– Давай, давай малыш. Давай еще. Ты лучший. Ты самый ласковый из любовников.

Шептала и хотела вырваться из кожи и улететь в эту злополучную гостиницу на окраине города. Я ликовала. Он подводил черту под нашими с ним «отношениями».

– С новым годом любимый, с новым счастьем – и я отключилась.

К своим двадцати шести я не обладала таким опытом. Я имела высшее образованнее, хорошенькую фигурку, веселый нрав и немного любви.

***

– Вы на собеседование?

– Да, я недавно решилась работы, вернее мой дружок решил меня средств к существованию. Знаете, да я все там написала, собственно, – Я глупо теребила в руках анкету и искала в комнате точку, в которой можно было найти приют моему блуждающему взгляду.

– И все же?!

– Он содержал меня, потом отправил в реанимацию.

– Он бил вас?

– Один раз, первый и последний, – более уверенно проговорила я.

Где-то прочитала, что на собеседованиях нужно отвечать утвердительно и четко. Так, как будто ты точно знаешь, что говоришь истинную правду и сомнений в этом нет. Я старалась отвечать именно так. Получалось ли?

– Один? – Строго переспросил, не высокий прилизанный паренек в душном, сером костюме.

– На новый год, я вышла за сигаретами, и…

– Опыта у вас конечно нет?

– Для меня просто не совсем понятно, что именно нужно будет делать? – Затараторила я, но он прервал мою речь коротким движением руки:

– Вы нам подходите. Вот, ознакомьтесь с договором, хотя нет, лучше я вам все так объясню.

Я радостно занервничала. В объявлении говорилось. Требуется девушка – референт. Требование… приятная внешность, высшее образованнее (гуманитарное). Особенно мне понравилось то, что образование в этом предложении стояло на втором месте. И это, и пугало, и привлекало одновременно.

– ОН, очень состоятельный человек. Вы будите сопровождать его в те дни, которые он определит для этого. Вы будите ужинать с ним или завтракать, это он решит сам. Вы будите обсуждать с ним прочтенные книги и просмотренные фильмы. Вы не будите с ним спать. Вы не будите с ним жить. Он будет присылать за вами машину. Связь с ним, вы будите держать вот поэтому сотовому телефону.

Он передал мне новенькую трубку и монотонно продолжил:

– Чтобы успешно и эффективно работать с ним. Вам нужно запомнить несколько простых истин. Первое, никогда вы не звоните ему первой. Всегда он первый звонит вам. Если вы набираете его номер, вы лишаетесь работы. Вы всегда одеваете на встречи то, что он выбрал для вас. Если вы приезжаете в своей одежде, вы лишаетесь работы. В беседах, вы всегда говорите правду. Если вы лжете…

– Я лишаюсь работы, – Опередила его я и улыбнулась. – А?

– А, – скучно поправился он, поняв мой главный вопрос, – сто пятьдесят тысяч.

– В месяц? – ошарашено спросила я.

– Сначала в неделю, – номенклатурно протараторил очкарик, – Дальше посмотрим.

Я поправила прическу, нацепила солнцезащитные очки, и выскочила из офиса. На улице бушевала весна. Местами, еще таял серый, прошлогодний снег, но в воздухе уже пахло этой весенней придурью. В больнице я провела почти три месяца. Ко всему прочему, прочитала, лежа на больничной койке, кучу книг. Обогатилась духовно. Как змея, сняла с себя старую жизнь, и напялила новую. Теперь, у меня была новая квартира, работа, и… я была в поиске нового мужчины. Конечно, думала я, он еще будет проездом в нашем городе. И конечно, я побегу к нему как последняя шлюха. А возможно и нет. Это будет зависеть от моего нового избранника. Такое, всегда зависит от мужчины. От того, кто рядом.

Теперь, мне придется проводить время с мистером Икс. Странно, почему с ним не нужно будет спать. Не то чтобы я этого очень хотела. Запретный плод сладок. А если он красавчик?

Я бегом пересекла улицу и заглянула в уютное кафе на углу площади. Заказала чашечку кофе и закурила, что делала после больницы очень редко.

Мысли роились в моей голове. Мысли, это то, что было по-настоящему моим.

– А если он красавчик? Хотя, женщины не влюбляются во внешнее. Поступок, вот что зажигает. Иногда одного взгляда достаточно для переключения этого заветного тумблера. Иногда, для этого нужны годы. Иногда просто хочется попробовать полюбить, и это самое страшное. Потому что все это заканчивается плохо. Как в моем случае. Лучше быть одной, чем с «мужчиной». Одиночество не порок. Порок, это дать кому-то надежду, не имея серьезных намерений. Не чувствуя происходящее кожей, давать ему прирастать к тебе. Приручать его к себе. А потом, эти бесконечные вечера с молчанием. И вам уже не о чем поговорить. Вы, два одиноких человека, живущих под одной крышей. Это страшно. Это моя жизнь.

О нем

Дождь, опять мне душу изводит дождь, мелкий пакостник. И нет, чтобы вылиться сразу, но это видимо не в его характере, и потому он занудно и мерзко сыплет на мою голову свою влагу, как будто хочет пролить меня насквозь, до костей. Я молча стою у своей черты, и, казалось бы, можно сделать всего шаг, и свет окутает меня, и немного согреет, или же подарит надежду. Но я упрямо стою, стою и смотрю на тебя. Ты как в огромной стеклянной витрине, там с тобой твои друзья, наверняка родственники, и куча непонятных мне, и незнакомых людей. Ты сегодня выглядишь потрясающе, чуть укороченное черное платье, уложенные волосы, улыбка, и меня конечно не видишь. Да и не можешь увидеть, так как полоска света, как граница у моих ног скрывает мой силуэт от твоего взора. Но вдруг ты как будто что-то почувствовала, ты подошла к стене из стекла, и попыталась вглядеться в кажущуюся тебе пустоту. И мне бы сделать маленький шаг, и ты бы увидела меня мокрого, глупого, непонятно зачем здесь стоящего. Но я стою и смотрю на тебя,

Ты медленно проводишь рукой по стеклу, провожая пальцами капли дождя с моей стороны, и ты как будто загрустила, задумалась, но эта ежесекундная пауза быстро проходит. Тебя кто-то отвлекает, и ты закуриваешь сигарету но все же в ту секунду ты что-то почувствовала, чем-то прониклась, что-то вспомнила. Потом закурила, закурила и забыла.

Все приходящее в этот мир, тленно и имеет начало, и имеет конец. И, как бы печально это не звучало, но это, по всей видимости, именно так. И, приближает ли человек свой конец сам, или делаю это я, в сущности разница не большая. Если вопрос во времени. То это спорный вопрос. Кто осмелится высказать такие предположения как, – «Эх пожить бы еще недельку, или денечек». Но, по большому счету, если в этом истина и смысл, хоть малюсенькая правда? Проводя свой день в бессмысленной рутине, бегая за автобусами, подкрепляясь на остановках собачьей едой, не находя не единой минуты для главных, таких простых вещей, есть ли смысл влачить свое существование дальше? Это, как лошадь, что сорвалась в галоп. Но, не от того что били ее по холеным бокам, она просто захотела чего-то другого. И, как бы печально это не звучало, сама смерть, это порою то самое изменение чего-то. Зачем есть свою жизнь?

Запись закончилась. Он выключил плеер и снял наушники. Такая была привычка, все записывать, а затем прослушивать несколько раз.

– Что тут у нас? – высокий потрепанный, усталый мужчина, явно вспотевший от работы, сосредоточенно смотрел на пол. Перед ним лежал труп молодой девушки.

– Екатерина Ставрина, двадцать пять лет. Высшее, не замужем, не участвовала не привлекалась, в связях порочащих Родину не замечена, – так он еще пытался отшучиваться на местах кровавых преступлений. Такая работенка стояла поперек глотки. Да еще эта жара, черт бы ее побрал. Весна удавалась в этом году на славу.

– А этот что тут делает? – майор нервно посмотрел на вошедшего мужчину в плаще и шляпе, аккуратно снимающего наушники, и рыскающий взглядом по месту преступления.

– Аналитический отдел, теперь без них никуда, – сплюнув, произнес усталый и без особой охоты подал вошедшему руку.

– Записка была? – Спросил вошедший, не обращая внимание на изуродованный труп молодой девушки.

– Думайте это он, ваш? – Нервно спросил майор привставая от тела и вытирая пот с обгоревшей на солнце залысины.

– Мне сказали возраст подходит, – отвечал спокойно вошедший, – характер мне ясен, остается одно, – записка.

– Да вот ваша херова записка, – съязвил усталый, закурил и, достав из прозрачного пакета бумажку, отдал ее.

Вошедший быстро развернул ее и бегло прочел. Затем, включив диктофон начал спокойно наговаривать написанное:

И самые красивые слова, и самые нежные прикосновения. Преданный взгляд, чувственные губы. Нежное тепло утреннего дыхания. Чуть слышный и угадываемый аромат палитры твоих изящных крадущихся движений. Ленивое подрагивание крылатых ресниц. Бархат теплой кожи. Манящие изяществом волнующие изгибы. Качающиеся в такт со временем бедра, загадочная улыбка. Янтарный отлив, раскиданных в небрежности по подушке, твоих волос. Кружево белья. Не решительный, по-юношески стеснительно мнущийся на пороге рассвет. Легкое движение ночных штор. И все это ты… утренняя, легкая, светлая, нежная, добрая, красивая… не моя. И утренняя комната наполняется легким ароматом свежее сваренного кофе. Город боится проникнуть своим шумом в твое пространство. И это солнце и это утро и это все только для тебя. Легко и еле слышно вдалеке слышится вечный мотив Нау – «я знаю всех тех, кто ждал, и тех, кто не дождавшись уйдет. Но и с теми и другими одинаково скучно идти. Я люблю тебя за то, что твое ожидание ждет. Того что никогда не сможет произойти».

Но! Но когда-нибудь в такое солнечное утро тебе все же будет плохо. Ведь когда-нибудь нам всем бывает плохо. Просто невыносимо больно. И боль эта ни сколько физическая сколько душевная. Когда тебя выворачивает как игрушечного медвежонка, перемешивая с мясом с мусором с шелухой. Перемалывает кости и выплевывает мокрым грязным и беспомощным, незащищенным, но еще по наитию влюбленным, а значит сумасшедшим в этот безумный, безумный, безумный мир. Когда-нибудь тебе тоже будет больно. И рядом не окажется никого. Все те, с кем ты спала. Все те, кого ты бросала и поносила. Все те от кого ты выдавливала внимание по капле. Кому дарила свое тело, и от кого прятала свое сердце. Когда-нибудь ты завоешь от горя и стыда. И одиночество мертвенной слизью подступит к твоему горлу. Но не будет уже не сил, чтобы подняться с колен, не влаги чтобы банально выплакаться. Останется только пустота. Зовущая в себя, так знакомая сейчас мне, и так ожидающая твоего появления. Когда-нибудь у тебя тоже все будет хорошо!!!

И ты просто.

Сойдешь с ума!!!

– Точно он, – грустно прошептал майор и нервно затушил сигарету о край стола.

– Так теперь дело уйдет в вашу обитель? – Учтиво спросил усталый, и улыбнулся так, как будто в его жизни произошло нечто прекрасное. Или произойдет в ближайшем будущем.

– Вы же знаете, что я просто консультирую этот проект, – ответил он и еще раз осмотрев труп, поторопился к выходу.

– Консультирует он, – нервно выкрикнул майор. Это, между прочим уже четвертая девушка. У этого вашего творца, совсем крыша поехала. Неужели на него управы нет никакой?

Он резко развернулся и посмотрел майору точно в глаза, – Мы работаем, – твердо и спокойно произнес он и вышел из комнаты.

– Ага, – язвительно предположил усталый, – а мы у муравьев из попок кислоту высасываем.

***

По делу привязок было не много. Точнее их совсем не было.

Машина легко подъехала к особняку на окраине городка. Выходить он не торопился, прекрасно знал, что внутренняя охрана следит за его передвижениями, и в скорости отворятся ворота, и он спокойно проследует к крыльцу особняка. Так же, как и в предыдущие три визита. Его пускали сюда, он понравился хозяину. Во всяком случае, он, сам так характеризовал его визиты.

В тот первый раз, он приехал с нарядом полиции, нервно представился охране, как Лернон. А его звали именно так. И вознамериваясь арестовать владельца изысканных владений, нагло ворвался в особняк. Хозяин, среднего возраста мужчина, принял его с улыбкой и застенчивостью:

– Милости прошу, зовите меня попросту, творец. – Представился он.

Беседа была долгой и бессмысленной. У Лернона не было ничего. Ни отпечатков, ни свидетелей, ни предположений и догадок. Только эта записка, найденная на трупе девушки. Первая была не многословна. В ней говорилось следующее:

И ты смотришь мне в глаза, но я не вижу их цвета. Они же меняются всегда в зависимости от твоего душевного состояния, но я не вижу их цвет, я не вижу, не вижу. Строки все роятся и роятся в моей голове.

Авторство этих строк вряд ли принадлежало хозяину особняка. Вот и все, что приводило Лернона сюда. Хотя нет, не все. Все девушки, жертвы, как одна работали у этого богатого господина. Все, обладали привлекательной внешностью, были примерно одного возраста, и все исчезали без вести. Позже, их находили, мертвыми. Все были убиты одинаковым образом. У трупов было удалено сердце и глазные яблоки. И записки, чертовы записки, ведущие в никуда. Никакой логики, одна общая тематика брошенного и одинокого романтизма. Какая-то зло радостная страсть перемешанная с отчаянием.

Лернона уже подташнивало от всего этого. Лично он полицейским не был. Он был консультантом в области литературы. А по итогу выходило, что из него лепили психоаналитика. Спасало одно, отсутствие семьи. Идти было некуда, да и не к кому. Пить он не любил, наркотики не уважал. Отдыхал, порою за чтением Воннегута или Ремарка. В юности писал стихи, говорили даже обнадеживающие.

В ту первую его беседу, он пристально присматривался к хозяину особняка. И к самому особняку, в частности. Дорогие картины, фарфор, столовое серебро. Полный расклад. И, их первая беседа:

– Как вы набираете на службу свою прислугу?

– Я не знаю, – весело отвечал тот, – но, если вы о девушке, той, что пропала, я ее выбирал сам.

– Так значит сами?

– Это допрос?

– Это беседа, – С настойчивостью в голосе пояснял Лернон.

– Моя девушка, это не прислуга, – В свою очередь пояснял хозяин, – Она компаньон, друг, если вам угодно.

– По каким же критериям она проникает в вашу, такую защищенную от всех невзгод, обитель?

– Волею судеб, – улыбаясь отвечал хозяин и ласково предлагал немного «Хеннеси», перед лангустами.

Лернон читал ему записку, найденную на месте преступления. Показывал фото с мест преступления. Тот не повел и бровью. Все улыбался и улыбался, будь он не ладен.

В третий свой визит, Лернон настойчиво спросил следующее:

– Вы хорошо знали своих девушек. Их вероисповедание, увлечения? Ему так хотелось за что-то зацепиться. У третей жертвы остался сын подросток. У второй больная, прикованная к постели мать. У первой, кот и герань на окне в общежитии.

– Я никогда не интересовался этим, – Спокойно, всегда очень спокойно и улыбчиво отвечал творец.

– Кстати, а почему творец?

– Это не интересная история, вам станет скучно! – Ответил он и подлил в бокал Лернона, красного вина.

– И все же?!

– В детстве, я постоянно убегал из дома. Мы жили тогда в селе. Можете удивляться, но я совсем не родился таким, каким являюсь или кажусь теперь. Наша семья была многочисленна и бедна. Порою, даже не было средств на хлеб.

Творец отхлебнул вина, улыбнулся и неторопливо продолжил свое повествование:

– Отец очень строго относился к нам. Мы подолгу работали и мало ели. Может от того такая тяга к изысканному искусству, к серебру. Детские мечты. Старшие братья мало общались со мной, да и друзьями я похвастаться не мог. Вот, только разве им. Моим, если хотите, вымышленным товарищем. Наша с ним беседа носила односторонний характер. Ночью, или в предрассветные часы, я убегал из дома к пруду. Тихая заводь манила меня своей прохладой. Я бросал скатанный хлеб в воду и разговаривал с ним. Я называл его, Мистером рыбой. Мне так хотелось тогда верить в его существование. В то, что там, на глубине, кто-то искренне и мудро понимает меня. Как-то отец узнал о моем прибамбасе. Они собрались на большую рыбалку, и, я заплакал.

– Что случилось? – Спросил меня он.

– Вы убьете его? Вы убьете мистера рыбу?

Надо мной хохотали все. А старший брат тогда сказал, – Мы выловим пять мистеров рыб, и накормим ими всю округу.

– Как творец, – завопил отец, корчась от смеха.

Как творец, – Грустно проговорил хозяин и улыбнулся, – с тех пор все и всегда так стали меня звать. Я привык. Хотя, вымышленных друзей, у меня больше не случалось. Только явственные.

Когда Лернон слушал его, он все время пытался определить для себя некий собственный портрет рассказчика. Лет, около сорока. Состоятелен, одинок, улыбчив. Высокого роста, стройный, даже спортивный. Хорошо одет, еще бы при его то денежках, не глуп и не рассеян. Четко формулирует, все сказанное. Не тороплив в движениях. Как будто четко взвешивая сложившуюся ситуацию, точно знает, или готовился к ответам. Во взгляде непереносимая игривость. Лернон мысленно предполагал, как бы этот индивид, мог запросто вырезать сердце у юной особы. Складывать все в черный мешочек (а возможно и не черный, и даже не в мешочек вовсе) и везти, через весь город в свой замок. Где же он может хранить свои трофеи? В холодильнике? Вечерами извлекать из потайного логова и подолгу рассматривать. Любоваться цветом глаз.

«но я не вижу их цвет, я не вижу, не вижу»

Кто ты на самом деле, мистер творец?

Ворота отворились и Лернон смело повел свое авто к хозяйскому крыльцу. Его явно уже ждали. Весть о четвертой жертве разнеслась по городу молниеносно. И, пока Лернон улаживал все мелочные дела в отделении полиции, она крылатой стервой перенеслась и в этот злополучный особняк.

Хозяин, как обычно, встречал его сам. Сегодня он был гладко выбрит, коротко подстрижен и улыбался, снова улыбался.

– Сударь вы мой, – Запричитал творец, – Я так раздосадован этим вопиющим случаем. Моя крошка снова покинула меня.

– Ах ты сука, – подумал Лернон, но виду не подал. Протянул хозяину руку и проследовал в гостиную.

– Сколько очередная проработала у вас? На этот раз?

– Шесть недель, – последовал ответ хозяина.

– Первая продержалась дольше всех, два месяца. Зачем вы их нанимаете? Вы что не понимаете, что за вашими девушками ведется охота? Или, может это ваших рук дело? Ах да, у меня же нет доказательств, да еще ваши гребанные бабки. Все же можно решить за бабло. Всех купить. Все продать… ДА?!

– Не горячитесь Лернон, иначе я перестану впускать вас в свой дом.

– Дом? – напористо взвыл он, – Какой нахрен дом? Я, и такие как я выросли в квартирках, где кухни жмут матерям в бедрах. По вашим меркам я жил в собачей конуре. Не иначе.

– Дом, – спокойно парировал хозяин, – это мой дом и вы мой гость, вина хотите?

– Я за рулем, водка есть!

– Я такой пошлости не держу, – так же улыбаясь ответил творец и распорядился подать виски.

Лернон успокоился, присел в кожаное кресло и бегло затараторил:

– Боже мой, да дайте мне уже слово, что более не наймете себе в подчинение молодой девушки. Одного вашего слова вполне будет достаточно. Там у порога стоит вся королевская конница, все только и ждут пиршества вашей расправы.

– Вы сами верите мне? Вы верите в то, что я не виноват? – Более серьезно, в несвойственной себе манере, спросил творец, – Вы не отдадите меня им на съедение?

«Зачем есть свою жизнь»

В кармане зазвонил телефон. Лернон аккуратно подал извинительный знак рукой, и спокойно ответил, – Алло.

– Сложно предполагать, – донеслось из трубки, – но, кажется, мы нащупали ниточку.

– Я слушаю.

Говорил усталый. В разговоре он был всегда краток и лаконичен:

– В психушке нашли одного растроганного писаку. Помешался на собственном творчестве, впрочем, подробности в его личной карте найдешь. А вкратце, писанина его очень напоминает наши пресловутые послания. Как две капли воды. Правда, смущает одно, он сидит там безвылазно уже пару лет. Причем на хороших таблеточках. Но, возможно тебе это будет интересно.

Лернон на скорую руку записал адрес лечебного учреждения и снова обратил свой интерес к хозяину особняка.

– Вы не отдадите меня им? – С небывалой наивностью в голосе, повторил свой вопрос творец.

– Не фарисействуйте, вы же прекрасно осведомлены, просто не делайте более глупостей, у нас ничего против вас нет. Не нанимайте больше девушек, я прошу вас.

– Поздно, – с горестной ухмылкой произнес хозяин, и подлил в бокал гостя.

Лернон побледнел, – Как?

– Ну, она же перестала брать телефон, наши встречи прекратились, я заскучал. Пришлось нанять новую девушку.

– Кто она, откуда, где? – Лернон подскочил с кресла как ошпаренный.

– Не кричите так, я ее, еще сам не видел, мы сегодня впервые встречаемся. Устроите слежку? Запрете ее в камере?

– Какой же вы мудак!!!

Вики

Главное, чтобы не мудак, – подумалось мне. Я разворачивала упакованное вечернее платье и крутилась нагишом у зеркала. Примерила его. Это был совсем не дурной выбор. Укороченное черное, с декольте, хорошая ткань. И цена, я пошарила в поисках ярлыка, но к счастью не обнаружила оного. Пусть это будет нашей тайной. Настроение у меня улучшалось с каждой секундой. Жизнь то налаживается.

Иногда, кажется, что все совсем не так, как хотелось бы. Теперь же, все завертелось само собой. Никто не мог и предположить такого разворота.

Развороты, что это? Продолжение твоей жизни, или, уже что-то новое? Ты остаешься прежней или становишься при этом другой? И, рада ли ты этому или нет, это случается с тобой. Это случается со всеми?

В детстве, кто-то сильный, из тех, кто всегда рядом, сказал мне:

– Девочка моя, ты обязательно будешь счастлива.

Что это? Я не знала. Да и не могу похвастаться таким багажом сейчас. Возможно, счастье женщины это ее мужчины. Боже, как же нудно и пафосно это прозвучало, – ЕЕ МУЖЧИНЫ.

Я не люблю слабых людей, я не люблю слабых мужчин. Мои, всегда были сильными.

В детстве, кто-то сильный, из тех, кто всегда рядом, а это был мой отец, сказал мне:

– Девочка моя, сильный мужчина, это тот, кто принимает за тебя решение.

Этот незнакомец все теперь решал за меня. Он прислал мне шикарное вечернее платье, и на телефон пришло короткое сообщение: «В семь вечера, за вами заедут».

А это, значит что жизнь моя теперь подвластна, какому-то мужчине.

Я улыбнулась и спешно набрала Катьку. Длинные гудки раздражали, опять она где-то шляется. Потаскуха.

С Катей я познакомилась еще в университете, вместе осваивали разные премудрости. Первой из них, были парни. До знакомства с ней, я скромно одевалась и была хорошей папиной дочкой. Встретив однажды в университетской столовой ее, я развернулась вокруг собственной оси.

– А что это у нас за осколки цивилизации? – Надменно спросила она, уныло разгребая салат в моей тарелке, своим любознательным пальчиком. На ней была коротенькая юбочка, оранжевый топ и дурацкие очки на весь фей-с.

– Это салат, – глупо ответила я, – разве не понятно.

– А где котлетка?

– Я вегетарианка.

– Итишь ты, – нагло характеризовала Катька, – ты же охотница, посмотри на свою милую мордашку, на свои покатые бедра.

Я глупо одернула юбку и покраснела, – Я совсем не…

– Я не такая, я жду трамвая, – смеясь во всеуслышание, запричитала Катерина и наглым образом пристроилась рядом.

– Дорогая моя, – учительским тоном заявила она, немного приподнимая свои очки – стрекозы, ты должна есть печень. Мужскую печень. С кровью.

– С кровью? – Поперхнувшись листком салата, спросила я.

– Да к чертовой бабушке все условности, – Взорвалась она и подпрыгнув с места, вытянула меня из-за столика. Нас вихрем вынесло из универа, и через мгновение мы сидели в уличной забегаловке в ожидании свежего шашлыка.

– Раньше я ела мясо, – пыталась оправдаться я, перед новой, такой непонятным образом возникшей, моей знакомой.

– Да плевать, не парься, – ерничала она и всегда аккуратно укладывала свои короткие растрепанные волосы, цвета «Солома в стадии загнивания»

– Мне просто жаль есть живых…

– Заткнись, – уже более сурово проговорила она и щедро одарила меня своей белоснежной улыбкой, – может я твой антипод?

– Это как?

– Как в бойцовском клубе, я та, какой ты хотела быть всегда. Я живу так, как бы ты хотела жить.

– Не говори ерунды, – разулыбалась я, и нам принесли дымящийся шашлык и мы ели его и долго судачили. Про мужиков, про еду, про университет с его скучными парнями – задротами.

– Я покажу тебе этот мир, девочка, – кричала разгоряченная Катя, высовывая голову из окна такси и улыбаясь всем проезжающим мимо мудакам. А таковыми она считала всех мужиков.

С тех пор, я перестала платить за столик в кафе, я знала, где сегодня вечером хорошая тусовка. Что подают на завтрак в отеле с пятью звездами. Я знала теперь все. Но, случался один маленький побочный эффект. Во всяком случае, так его именовала Катя. Иногда, с этими мудаками приходилось спать. Издержки производства, как говорится. Теперь мы редко посещали лекции, хотя и честно сдавали сессии и упорно и планомерно двигались к нашему дипломированному образованию. Но мы жили. И жизнь эта, была другой.

– Мы шлюхи!!! – Весело кричала ей, я. Пытаясь пере орать бешеную музыку ночного клуба. Странно, но и здесь в туалетной кабинке, она орала как оглашенная.

Катька выстраивала несколько дорожек из кокаина, аккуратно оперируя пластиковой кредиткой, – Это вопрос, или утверждение?!

– А что? – Орала я, ей в ухо.

– За дверью нас ждут парни, те, что угостили нас кокосом, – объясняла Катерина, – Сегодня придется катить к ним, и они затрахают тебя до смерти. Потому что я, уже отрубаюсь.

С этими словами, она всосала в себя дорожку и нагло расхохоталась, – А кто мы, после всего этого, решать тебе, девочка моя.

Я опустила пальчик в белый порошок и эротично облизнула его. Катя начала раздевать меня. Я не сопротивлялась. Я закрыла глаза. В клубе заорала мелодия из «Миссия не выполнима». Или, это звучало только в моей голове. Катя раздвинула мне ноги и занырнула под юбку.

– Они, – тяжело дыша и гладя ее «Солому в стадии загнивания», шептала я, – Они затрахают меня до смерти.

Гудки все длились и длились. Я отключила вызов и еще раз крутнулась у зеркала.

– Вечно она где-то, – Раздосадовано прошипела я, – Не там где нужно мне. Хотя, после той шалости в клубе, мы изредка повторяли. Это ни к чему не обязывало. Катька даже завела себе других любовниц. А возможно, придумывала их, что – бы я ревновала. Но мне всегда больше нравились мужчины. Особенно тот, с кем меня и познакомила Катька.

«Попроси его, и он будет писать тебе письма»

На той вечеринке.

К семи я была во всеоружии. Я приняла душ, немного подкрасилась и сидела теперь как гимназистка в ожидании первого экзамена. Ровно в семь затрещала труба. Сообщение говорило о том, что у подъезда меня ожидает черный Мерседес. Я улыбнулась своему отражению, я вынырнула из своего логова, на встречу новой жизни.

В машине было много места. Пахло кожей и изысканностью. Как я не пыталась разговорить водителя. Он смущенно посматривал в мою сторону и молчал.

Вновь набрала подругу, вновь гудки идущие в пустоту, вновь погрузилась в воспоминания.

С ней всегда было весело. Она взбалмошно врывалась в мою комнатку, и бросала в меня какими-то новыми шмотками, кричала:

– Давай корова, одевайся. Мы идем на собрание домоуправления номер тридцать дробь один.

– Что за бред? У нас завтра зачет по истории Буддизма.

– В жопу зачет, – Орала она как оглашенная, потом открывала форточку и кричала эту свою новость, даря ее миру, – В жопу Буддизм!!!

– Фу, как не интеллигентно!

– Интеллигентно? – Вопила Катька, – в таких случаях я обычно интеллигентно съезжала с темы, хоть и к интеллигенции имела косвенное отношение, напротив, прочитала за всю жизнь четыре книги. Но самые главные. Буратино, Анжелика и султан, Боярышник и другие лекарственные настойки, и, Устройство Гидравлических прессов с обратной силовой тягой (не до конца). Данные знания позволяют общаться с заурядной интеллигентностью, блистая и оперируя в своем лексиконе, фразами, типа, – «нелепость, когнитивный и гайка Борисова».

Я хохотала.

– Раньше я могла отличить произведения сюрреалистов от импрессионистов, – продолжала она, – Хотя, считала, что, и то и другое полное говно. Знала, как на портретах выглядят, – Есенин (это такой миленький), Сталин (усатый бука) и Горький (совсем не красавчик). И, все это, позволяет считать меня, вполне интеллигентной девушкой, а вы как думаете?

Я была от нее без ума.

Мы ехали куда-то в спальный район города. Входили в административное здание, в актовый зал. И присаживались как завсегдатаи. На сцене выступал очкарик в поношенном костюмчике и критиковал работу домоуправления.