Читать книгу Небо цвета влюбленного кота - Алексей Егоров - Страница 9

– Вы впервые на фронте? Хотя что я такое говорю, – пожилой капитан как будто извинялся за неправильно поставленный вопрос, – что же я такое говорю?

– Наверняка вы хотели спросить: впервые ли мы под бомбежкой? – попробовал поправить его лейтенант.

Речь шла о младшем лейтенанте, только что прибывшем из учебки. Зайдя в блиндаж с улицы, он, отряхиваясь от земли, стоял на пороге и всматривался в его обитателей.

В блиндаже было тепло и сыро, пахло землей и плесенью. В центре стоял небольшой врытый в землю деревянный обшарпанный столик. Рядом устроились четыре небольшие табуреточки. По углам справа и слева коптили керосиновые лампы, отчего было довольно светло. В самом темном углу, копошась и пробуя устроиться поудобнее, все время ворочался пожилой капитан Самойлов:

– Да, сударь, вы таки правы, я вас умоляю, – съязвил он на плохой еврейский манер и наконец нашел ту позу, в которой ему было удобно и лежать и лицезреть происходящее в блиндаже.

– Не говорите так больше, – с вздохом разочарования произнес лейтенант. – Если у вас это плохо выходит, так и не говорите, я вас умоляю, – очень анекдотично произнес он и сделал жест, будто изображая коршуна на утесе в момент взлета.

Лейтенант сидел на своем лежаке высоко, почти под потолком.

Все рассмеялись.

– А ты проходи, что встал там, как гость какой незваный, – обратился лейтенант к младшему, нерешительно мнущемуся у порога. – Там чайник горячий, сахар. Хлеба, правда, нет, зато есть вяленая конина.

– Как вы ее жрете только, вашу мать? – выругался из угла капитан и зло сплюнул на земляной пол. – Жуть какая!

– Как жрем, да ртом и жрем, – рассмеялся лейтенант и спрыгнул с своего лежака. Он прямо босиком подошел к младшему лейтенанту и протянул руку для приветствия:

– Михаил Юрьевич, – представился он, – к сожалению, не Лермонтов.

Младший лейтенант зарделся красным на щеках и улыбнулся.

– Алексей, Алеша Голицын, – нерешительно произнес он и подал свою мягкую, почти детскую ладонь лейтенанту.

– А вы лошадок… того… вкушаете? – продолжал свой натиск Михаил.

– Они красивые, и глаза у них умные, – ответил Алеша и более решительно протянул ему руку.

Лейтенант руку пожал, нет, скорее, потрогал ее и отпустил, потом улыбнулся и пошел обратно к своему лежаку.

– А я вот и кошку могу, и собаку, и крысу, – весело сказал он, – мне все равно, я детдомовский, мы какую только гадость в детстве не жрали, даже лягушек и летучих мышей приходилось.

– Ты, Алексей Голицын, его не слушай, – со своего места выкрикнул капитан. – Мели, Емеля, твоя неделя! Ты лучше расскажи, как ты попал-то к нам? Как тебе бомбежка первая, не ссышь?!

Все трое находились в землянке-блиндаже для младшего офицерского состава. Стояла непроглядная ночь, но вражеская артиллерия вела непрерывный артобстрел их укрепленного района. И то тут, то там повсеместно рвались снаряды. Иногда казалось, что взрывы были где-то очень далеко, за несколько километров от их блиндажа. Иногда они ввинчивались в землю, как кроты-смертники в поисках живого человеческого мяса, совсем рядом, в нескольких метрах. И тогда даже воздух сотрясался в блиндаже. В такую секунду его обитатели просто закрывали глаза и готовились к смерти. И тут же в долю секунды снова возвращались к жизни и продолжали свой разговор как ни в чем не бывало.

– Попал я к вам по распределению, а бомбежек я не боюсь, мы же на войне! – ответил Алеша. Приценившись к угощению, смело плеснул себе в железную кружку из чайника и сделал глоток теплого несладкого чая.

– Ишь ты, какой смельчак, – весело пропел лейтенант и снова спрыгнул со своего лежака. Начал важно вышагивать вокруг стола. – Еще скажи, что ты смерти не боишься, что ты герой!

– Я не герой, – Алеша снял с плеча вещмешок и, расчехлив, достал краюху хлеба и ломоть соленого сала.

– Мать пресвятая богородица и все святые угодники! – воскликнул капитан и тоже поспешил ретироваться со своего насеста к столу. – Это же сало!

– Сало, ей-богу, оно, милое! – подтвердил лейтенант. – А знаете, за что я ненавижу сало?

– Это за что же?

– За то, что сала вечно мало, – продекламировал лейтенант и, достав перочинный нож из-под своей соломенной подушки, пристроился нарезать тоненькими ломтиками.

Сало было блестящим, немного желтоватым, с тонкими мясными прослойками вдоль. Запах по блиндажу разнесся молниеносно. Настоящий дух сала, с небольшим оттенком тмина и чеснока. Лейтенант так увлеченно трудился над куском, что можно было засмотреться.

– Не нарезка – искусство, да и только, – констатировал увиденное Алеша, и более спокойно и менее тщательно порезал хлеб на ломти, и раздал офицерам. – Угощайтесь, братушки.

– А ты впрямь начитался, наверное, про военное дело в институтах своих. Пороха не нюхал, жизни не знаешь, – набив полный рот угощением, проговорил лейтенант, – братушками нас кличешь. От мамкиного подола – прямо в ад. А может, мы плохие люди, не хорошие. А ты нас вот сальцем потчуешь.

– Не можете вы быть плохими людьми, – улыбаясь, ответил Алеша и аккуратно сунул в рот импровизированный бутерброд, сделанный им из кусочка хлеба и тоненького кусочка сала. Еду он брал аккуратно: двумя пальчиками и не соря крошками. И интеллигентно, не чавкая, степенно пережевывал.

– Отчего же? – не понял его мысли капитан.

– Плохого человека, как гниль, завсегда видно, – отвечал, улыбаясь Алеша.

Он теперь тщательнее рассмотрел лейтенанта. Тот, как представлялось, был почти его ровесником, правда, кожа была что на руках, что на лице загорелая и казалась жесткой и твердой, как брезент. Взгляд у него был резкий, как и все его движения. Косматая черная шевелюра придавала его портрету законченный, воинственный вид. Тем не менее усов он не носил, и щеки были гладко выбриты. В отличие от капитана, который был усат и небрит. Седые волосы, морщинистые руки и застиранная до дыр гимнастерка. Но глаза добрые и теплые, как у коровы.

В этот момент рвануло где-то совсем рядом. Земля с потолка посыпалась на стол, земляные стены зашатались.

– Когда у них уже снаряды закончатся, – зло проговорил лейтенант, отряхиваясь от земли, – твари безбожные, поесть не дают по-человечески. Если бы они знали, – он закрыл глаза и медленно процедил, смакуя каждую букву на языке, – какие у нас тут хорошие люди и какое у нас тут хорошее с-а-л-о!

Все трое рассмеялись.

– И все же, – вернулся к недосказанному капитан, – почему ты, Алексей Голицын, решил, что мы с лейтенантом хорошие люди?

– Ага, – замотал головой лейтенант, – может, мы душегубы какие или твари редкостные?!

– Придется рассказать вам про закат солнца вручную, – Алеша весело усмехнулся, чем, кажется, немного обидел лейтенанта.

– Что это еще за ерунда такая? – зло пробубнил он и снова набил рот угощением.

– Вы наверняка слышали про капитана Резлера, что служит на питомнике служебных собак в соседней части.

Оба удовлетворительно замахали головами.

– Насколько я осведомлен, капитан Резлер еще тот архаровец, – усмехнулся лейтенант.

– Дело было на пограничной заставе, – продолжил рассказывать Алеша. – У капитана Резлера была одна затея. Он отправлял солдата в город за отравой для крыс. При этом прекрасно был осведомлен, что в поселковой санэпидемстанции работает Любушка. И отправлял-то под вечер, чтобы без всяких шансов к возвращению.

Солдат приезжал на закате в нужное место, протягивал Любушке записку, где капитан на бесхитростном листке в клеточку просил приютить горемыку на ночь, а утром выдать ему килограмм перловой крупы, перемешанной с крысиным ядом.

Любушка улыбалась, лезла в погреб за самогоном и оставляла солдатика. И, само собой, у них было.

Капитан прекрасно знал, что так именно все и произойдет. А делал это не просто так, хотелось ему, чтобы солдат проникся, пропитался простым и бесхитростным человеческим счастьем. Настоящим… перед настоящим.

После ночного приключения солдат возвращался в расположение и радостно рапортовал, протягивая содержимое пакета капитану.

И тут-то и начиналось то самое настоящее, ради чего все и затевалось.

Капитан Резлер заводил в подсобку собаку, закрепленную за солдатом. Сажал собаку, ставил три табурета. На один садился сам, на второй сажал солдата, а на третий укладывал мешок с отравленной перловой крупой. И спрашивал:

– Как ты думаешь, я хороший человек?

– Конечно хороший, товарищ капитан, – бодро отвечал солдат, совершенно не понимая сути.

– Я вот тебя к Любушке на самогоночку да в постельку отпустил, – улыбался капитан, медленно подводя к сути дела. – Значит, я хороший человек?

– Так точно, – все в том же веселом духе отвечал солдатик.

– Так вот, смотри теперь. Видишь этот яд? Я предлагаю тебе его сожрать. Если ты его не съешь, значит, его съем я. Ты считаешь, что я хороший человек, – и его взгляд стал мертвым и жестким. – И ты позволишь хорошему человеку съесть отраву?

– Н-неа, – нерешительно замычал солдат и почему-то заплакал.

– Есть, сынок, еще один вариант, третий, – и он подозвал пса и усадил его рядом с ногой. – Скорми эту дрянь ему, и разойдемся. Но! Я ухожу из этой каптерки хорошим человеком, а ты дерьмом, которое угробило своего лучшего друга и сослуживца – пса. Идет?!

Солдат теперь рыдал, как маленький мальчик.

– Давай решай, время дорого. Я ем, ты ешь, или ты собаку травишь?

– И что же? – с интересом спросил лейтенант.

– А все ведут себя по-разному, – отвечал Алеша, – одни начинают есть сами, другие скармливают псу. И только единицы заставляют капитана есть. В том же случае солдатик скормил отраву своему боевому другу. Вот только шутка в том, что Любаша подсовывала солдатикам не ядовитую кашу, а просто подкрашенную синькой. Но у Резлера была с девушкой договоренность: если солдатик ее не удовлетворит, то яд в пакете должен быть настоящий. Что в пакете, знала только девушка. Резлер не знал. Хотя иногда и ел отраву. Капитан называл это «закат солнца вручную». Вот такая история.

– Это он типа так проверяет на вшивость, что ли? – спросил лейтенант. – И при чем тут хорошие люди?

– Ну вот вы мое сало едите, братишки, – отвечал, улыбаясь Алеша, – а может, оно отравленное?

– Но ты же сам жрешь с нами, – пожилой капитан выплюнул угощение на стол и с испугом посмотрел на лейтенанта.

– Ты что же это, сынок, удумал? – нервно спросил лейтенант и привстал из-за стола.

В этот момент где-то рядом снова шарахнул снаряд, и земля с потолка осыпалась им на головы.

Алексей отряхнулся от земли и полушепотом произнес:

– Вот и выяснится теперь, хорошие вы люди или нет.

– Да что он там себе лопочет-то? – заорал свирепо лейтенант, он метнулся к Алеше и одним быстрым движением поднес к его горлу свой нож. – А ну говори, хороший человек, сало отравлено или ты придуриваешься?

– Говори, сынок, – взмолился капитан, – не то хуже будет.

– Я как-то думал о том, как устроен рай, – вдруг начал говорить младший лейтенант, – и знаете, он представлялся мне как зеленый луг вечного лета. Так вот, мы с вами после смерти преобразимся там мошками, мухами и стрекозами. Большего мы не достойны. Мы просто так мыслим и на таких уровнях пребываем с вами, дружочки мои. Подумайте только: стрекозами над лугом вечного лета. Козявками в траве. Все!

– Что он несет, сука? – орал свирепо лейтенант, его нож глубже впился в шею и оставил алый след с кровоподтеком.

– А все потому, что мы здесь и сейчас уже те самые козявки. Мы с вами – стрекозы над поляной вечного лета. Хорошие вы мои люди, людишки, людишечки. Вы думаете, я сюда за смертью приехал, на фронт. Я сюда приехал, чтобы посмотреть на живых, добрых, настоящих людей. Когда человек понимает и принимает самые простые ценности в жизни – хлеб, вода, дружба, любовь, честь, – слетает, как с луковицы, лишняя шелуха, и душа освобождается. И нет места лжи и ненависти. Человек становится чистым, как перед господом на суде. Здесь не перед кем выпендриваться. Есть ты, жизнь и смерть. И все. Здесь свои, там чужие. А мы-то с вами кто?

В блиндаже повисла тишина. Казалось, даже зенитки прекратили на мгновение свой обстрел. Лейтенант убрал нож и побледнел. Капитан почесал затылок и полез за папиросами. Послышался тоненький свист, или писк. Как будто невидимый комар подлетал откуда-то с неба прямо к их укрытию.

– Кто, хорошие люди?! – сильно выкрикнул Алеша.

В эту секунду снаряд и влетел через земляной потолок прямо в блиндаж.