Читать книгу В зоне тумана - Алексей Гравицкий - Страница 3

В зал я вернулся тем же макаром. С той только разницей, что прихватил у Сынка пузырь беленькой, стакан и тарелку. Стакан под водку, а тарелку с колбасой. Разумеется, за счет бармена-«папаши».

Обстановка помаленьку накалялась. Сегодня в «Ста рентгенах» было шумно, и я поспешил занять маленький столик в дальнем углу. Столик прятался под лестницей. Это было удобно. Здесь при всем желании больше двух человек не уместится. А пить в одиночку с Угрюмым вряд ли кто-то станет.

Я поставил на столик нехитрые харчи, сбросил на пол рюкзак. Бутылка была приятно прохладной. Это радовало. Не люблю теплую водку.

Угрюмым меня назвали не просто так. Когда я попал в зону, мне было настолько паршиво, что это погоняло вполне соответствовало реалиям. Со временем стало легче, но, пообтеревшись здесь и поняв для себя кое-что, я стал тщательно поддерживать сложившийся образ.

В зоне нельзя выпячиваться. Стать героем зоны приятно и выгодно. Это тешит самолюбие, это дает уважение и подкидывает хорошую работенку, за которую платят хорошие деньги. Но есть и обратная сторона медали. Громкая слава плодит завистников. А хорошая и высокооплачиваемая работенка связана, как правило, с неоправданным риском. Так что герои у зоны каждый год новые. Одни приходят, другие уходят. Их смерть обрастает легендами. Сегодня они колотят деньги и пьют в «Ста рентгенах» или в «Шти», а назавтра и имен их никто не вспомнит. Разве что расскажут байку про загадочно пропавшего сталкера.

Сколько их было, этих героев. Я помню их всех до единого. Память у меня хорошая. Вечная память.

Я плесканул водки на два пальца, опрокинул на выдохе и быстро занюхнул колбасой, тут же сунув кругляш в рот. Прошло гладко, если не считать гадостного привкуса. От водки – сивушного, от колбасы – чесночного. Плеснув вторую порцию в стакан, я принялся за колбасу. Негоже пить на пустой желудок.

А вот про меня никогда ничего не трепали, пришло в голову, пока челюсти были заняты колбасой. И не будут. Это мое кредо – не отсвечивать. Я и не отсвечиваю. Не беру крупные заказы, вообще не беру заказы. Тихо-мирно таскаю артефакты и сдаю по дешевке бармену. Знаю, что меня обдирают, но не имею ничего против. Это плата не за наглость бармена, а за спокойную неприметную жизнь. У меня нет друзей, я их не завожу. У меня нет врагов, я их не оставляю. Принято считать, что в зоне одиночки долго не живут. Это не так. Главное – не выпячиваться и не пытаться прыгнуть выше головы. Тогда можно прожить здесь очень долго. По крайней мере пока не заработаешь на новую жизнь. Об этом мечтал каждый, кто топтал зону и у кого там, в нормальном мире, оставалось хоть что-то, к чему стоило бы вернуться. У меня там не было ничего. Что внешний мир, что концентрированно-сволочная зона – мне было до лампочки. Мне хотелось только тишины и покоя. Рутинных неглубоких походов в зону и маленьких радостей вроде бутылки водки и крепкого сна.

За глупыми мыслями я немного увлекся, и колбасы осталось меньше половины. Не будем превращать закуску в ужин, как сказал бы один мой знакомый сталкер.

Водка, как наждак, сухо процарапала горло, горячим комом прокатилась по пищеводу и, недовольно поворочавшись, устроилась в желудке. Неудачно пошло. Я поморщился и потянул руку за колбасой.

– Сколько раз я тебе говорил, Угрюмый, не делай из еды культа. Не превращай закуску в ужин.

Я чертыхнулся. Стоило только подумать, что вдвоем с Угрюмым пить станет только сумасшедший, и вот вам, пожалуйста. Сумасшедший тут как тут.

На столешницу с грохотом опустился стакан. Мунлайт, не отпуская граненых боков, смотрел на меня. На хитрой роже растянулась гнусная улыбка. Эта улыбка приросла к нему, кажется, навсегда вместе с коротко стриженной бородкой-подковкой. Во всяком случае, я не припомню, чтобы видел его хоть раз без ухмылки и скабрезных шуточек.

Он появился здесь года три назад. При среднем росте этот темноволосый балагур имел ярко выраженное пивное брюшко, и я тогда подумал, что он здесь долго не протянет. Зона не курорт. Но время шло, а он топтал зону, и довольно успешно. Помимо пивного брюшка у него обнаружились довольно крепкие руки и некислые навыки в стрельбе. Про свою прошлую жизнь он, как и все прочие, не распространялся. Только пошутил как-то, что в прошлом любил пиво, пострелять-побегать и работу с крепкими физическими нагрузками.

Мунлайт был из тех немногих, кто меня заприметил и знал. Я его тоже знал, но знакомство наше было скорее шапочным. Никаких взаимных обязательств, никаких близких отношений, никаких общих дел. Так только, треп под настроение. Причем трепался больше он. Я говорить много не люблю. Зачем?

– Ну что ты смотришь? – полюбопытствовал он. – Налей.

Я молча накатил в подставленный стакан. Он бодро поднял его, звякнул им по краю моего. Сам я пить не торопился, но это непрошеного гостя ни разу не смутило. Он снова с грохотом шваркнул стаканом по столешнице, без спросу тяпнул кусок колбасы, но есть не стал, смачно втянув чесночный запах, положил колбасу обратно.

– Пить надоело, – сообщил он, пододвигая ко мне стакан.

– Не пей, – пожал плечами я.

– Узнаю Угрюмого, – заржал Мунлайт. – Как всегда, сама деликатность. Тебе водки жалко?

Вопрос был риторическим. По крайней мере мне так показалось. И отвечать я не стал. Мунлайт демонстративно вздохнул, как будто я его две недели использовал вместо отмычки, а теперь даже узнавать не желаю. Рука его со спокойной уверенностью подхватила мой пузырь. Водка полилась в стакан непрошеного собутыльника не на два, а на все четыре пальца.

Вернув бутылку на место, он подхватил обнюханный уже колбасный кусок и принялся блаженно водить носом то над стаканом, то над закуской. Ноздри его трепетали так, будто он уловил какой-то чудесный недоступный человечеству аромат и спешит нанюхаться, пока нежданное ароматное счастье не испарилось.

– Ты решил нажраться за мой счет? – не выдержал я.

– Я ж говорю, сама деликатность, – хохотнул Мун и пригубил водку, словно в стакане плескался горячий ароматный чай из эксклюзивной коллекции, а не мерзкое сивушное пойло местного розлива.

Я молча опрокинул стакан и плеснул еще. Чем быстрее кончится водка, тем быстрее закончится этот разговор. И я мирно отправлюсь спать. Уж спать-то мне здесь никто не помешает. Хотя некоторые кудесники умудрялись находить в зоне и баб. Впрочем, на этом все чудеса и заканчивались, потому как проблемы от них были все те же, что и во внешнем мире. Не зря мудрый русский народ сказал «баба с возу – кобыле легче».

– У меня к тебе дело, – выдал Мунлайт в промежутке между смакованием водки. – Есть работенка.

Он взял театральную паузу, словно давая мне время на обдумывание сказанного. А я подумал, что с подобной фразы может начинаться только какая-нибудь гадостная авантюра, которая нарушит мою размеренную жизнь и не даст мне еще очень долго спать в свое удовольствие.

– Есть один человечек, – продолжил Мунлайт с налетом загадочности, поигрывая стаканом.

Этот вертящийся в пальцах и бряцающий по столу стакан меня почему-то раздражал больше всего. Я перехватил руку Муна, прижал к столешнице стакан и налил в него под самый край. На вечно ухмыляющейся роже мелькнула тень удивления.

– Пей и топай, – коротко объяснил я, выливая остатки водки себе в стакан.

По ту сторону зала кто-то с наездом забасил дежурную тираду, с какой обычно начинается мордобой. Все, пора баиньки. Я залпом залудил остатки огненной воды и, собрав с тарелки последние кусочки колбасы, приготовился отчалить.

– Будешь идиотом, – засуетился Мунлайт, тщательно пытаясь скрыть волнение. – Дело денежное.

– Меня не интересуют денежные дела, – задержался я. – У меня свои методы работы.

– Знаю-знаю, – усмехнулся он. – Только такие расклады подгоняют не каждый день. Ты послушай сперва. Такие предложения бывают раз в жизни.

– Именно поэтому предпочитаю от них отказываться. Лучше жить без подобных предложений, чем принимать предложения, которые становятся последними в жизни.

– Ну, не жалей потом, – пожал плечами Мунлайт, маскируя разочарование пофигизмом. – И не говори…

Что именно мне не стоит потом говорить, я так и не узнал. Сперва раздался дикий грохот с другой стороны зала, прервавший моего собеседника на полуслове. Затем басовитый рев. А потом над ухом взревел подскочивший Мунлайт:

– Твою мать! Это ж мои деньги.