Читать книгу Озарение афоризма - Алексей Гришанков - Страница 2

Афоризм подобен античной амфоре. Зерна, заключенные в ней, прорастают и спустя тысячелетия.

Афоризм – это первоатом Вселенной словесности.

Грустно, если долгожданное просветление мозгов совпадает с последней вспышкой сознания.

Это – литератор-монгольфьер. Горячее дыхание толпы ему столь же необходимо для подъема, как струя раскаленного воздуха – пустой оболочке воздушного шара.

Наверное, вовсе не случайно говорят, что история развивается по спирали. Особенно если вспомнить, как выглядит неотвратимый воздушный штопор, губительный водоворот или способ действия домашней мясорубки.

Величие литератора так же мало зависит от толщины книг, им написанных, как золотой блеск купола храма мало зависит от толщины слоя позолоты.

Лунатики от большой политики отличаются от своих безвестных собратьев сомнамбул-индивидуалов тем, что блуждать в потемках по краю бездны всегда предпочтут не в одиночку, а в сопровождении собственных народов.

Какое счастье, что не все литераторы исповедуют принцип: «Ни дня без строчки!»

На шумной кинопремьере экран напоминал несвежую скатерть, режиссер – бойкую стряпуху, а зрители – завсегдатаев закусочной.

Похоже, политики, присваивая своим партиям звучные наименования наподобие «Альянса всеобщего благоденствия», берут пример с заурядных обывателей, награждающих своих неказистых отпрысков громкими именами античных богов, святых или героев.

В иные времена и деятели культуры подобны кукурузным початкам – чем легковеснее, тем ближе к вершине успеха.

Он всеми правдами и неправдами домогался репутации правдолюбца.

Соавторство – это плагиат в бархатных перчатках.

Всевышний – автор. Вселенная – свиток. Смертный – читатель.

Он так долго тяготился серостью окружавшего его быта, что сперва готов был и огни преисподней принять за праздничную иллюминацию.

По своей внутренней сути две посредственности отличаются не более, чем знак препинания «тире» отличается от знака «штрих».

Нелепее женоподобных мужчин могут быть разве что мужеподобные женщины и мужчины нарочито мужественные.

Глупость гибельна. Глупость, до зубов вооруженная новейшими достижениями технологии и неограниченными финансовыми возможностями, гибельна глобально.

Афоризм – это проза, не подлежащая урезанию. Ну что можно сократить во фразе: «Вначале было Слово»? Разве что кавычки.

На белоснежном своде храма Вечности одни оставляют золотые блестки, другие – неразборчивые иероглифы, ну а третьи – лишь жирные пятна копоти.

Литература миниатюристов – это, к счастью, не всегда еще порождение литературных карликов.

В самодеятельном театре собственной жизни он был непревзойденным мастером трагифарса и режиссером-абсурдистом.

Заурядная проза – серые будни литературы. Афоризмы – ее редкие праздники.

Кто бы мог подумать, что так скоро наступят времена, когда с полным основанием можно будет говорить о замшелом футуризме, одряхлевшем авангардизме и немощном постмодернизме?

Главное отличие литературы тотального рынка от литературы принудительного реализма состоит в еще более расширительном толковании известного принципа городской панели и лакейской, сводящегося к угодливому вопросу: «Чего изволите?»

Историческое событие подобно свету отдаленной звезды. История – переменчивой земной атмосфере, в которой этот свет мерцает, дрожит, а то и вовсе заволакивается непроницаемыми тучами.

Он неуемный неофит свободного рынка. Готов всю Землю превратить в пекло, лишь бы умножить доходы своей фирмы прохладительных напитков.

Под его пером и годовой бухгалтерский отчет будет выглядеть сборником сомнительных анекдотов.

Зримым воплощением конца света может стать суперкомпьютер, мгновенно дающий исчерпывающие вопросы на все доселе неразрешенные вопросы человеческого бытия.

Злословие – как много в этом слове!

Политизированная история напоминает музей под открытым небом, в котором расторопные служители то и дело меняют местами таблички с надписями: «Аллея героев» и «Коллекция монстров».

Не потому ли всякая новая господствующая идеология называется господствующей, что она неизменно служит лишь для освящения всех грехов, пороков, преступлений и привилегий очередной властвующей касты?

Роман расцвел в эру почтовых дилижансов, комикс – в эру аэробусов. Если тенденция сохранится, времена межгалактических экспрессов могут стать эпохой ренессанса наскального рисунка.

Не потому ли говорят «высоты духа» или «твердыни духа», что большинству смертных не суждено достичь их даже с помощью новейшего альпинистского снаряжения?

Он всю жизнь свою положил на то, чтобы его похоронили по высшему разряду.

Для приговоренного к смерти все преимущества рыночной экономики могут свестись разве что к возможности из нескольких орудий казни выбрать самое безотказное.

Часовая, минутная и секундная стрелки часов – это разящие меч, копье и рапира – полный походный набор оружия Великого Всадника Времени в его нескончаемых опустошительных сражениях с летучими отрядами легковооруженных смертных.

Есть три непревзойденных чуда света – мудрый ироничный Сфинкс, вечно воскресающий Феникс и венец словесности – Афоризм, соединяющий в себе свойства первых двух.

Свобода слова – дама бойкая и напористая, однако порой не чуждая и уединения. Нередко она явно избегает общества господ, известных под именами Здравый Смысл, Острый Ум и Добрый Вкус.

Каждый раз, когда я слышу: «Он уже состоялся как художник!», на меня веет холодком склепа.

Дорога в мрачную долину писательского забвения вымощена замыслами невоплощенных гениальных произведений.

Печально сознавать, что в неизбежном противоборстве очеловеченного робота и роботизированного человека истинным триумфатором может стать лишь Его Величество научно-технический прогресс.

Афоризм – это блестящая крупица горного хрусталя среди талого снега обыденных фраз.

Художник – это скорее не заложник Вечности, как сказал поэт, а ее вольноопределяющийся. Проще говоря – волонтер.

У него ярко выраженная мания телемелькания.

Иные культуристы от геополитики напоминают фанатичных футболистов-любителей, которым не так важно, где играть – на травяном газоне, торфяном болоте или минном поле – лишь бы играть.

Мозг чиновника часто подобен твердому серому городскому асфальту. Сделать его податливым может лишь жар вечного металла, прикосновение начальственной трости или литой подошвы бизнесмена.

Первую половину своей жизни он изнемогал в борьбе за собственное величие, вторую – изнывал под его бременем.

Удовольствия не только укорачивают жизнь, но и ускоряют бег времени. Зато жизнь, полная лишений, может показаться нескончаемой.

Для человека отталкивающей наружности облачиться в роскошное одеяние – значит лишь подчеркнуть собственное безобразие.

Автор афоризмов подобен воздухоплавателю, который для достижения наибольшей высоты полета выбрасывает из корзины аэростата весь ненужный хлам, оставляя в ней лишь самое необходимое.

К великому сожалению, неуемное стремление иных индивидуумов к продолжению рода питается не столько любовью к собственным отпрыскам, сколько призрачной надеждой на то, что очередной опыт, наконец, будет более удачным, чем все предыдущие.

Для пожирателей детективов и триллеров вся прочая литература лишь «Лавка древностей» и «Факультет ненужных вещей».

К несчастью, на магистральных путях прогресса роль верстовых столбов чаще выполняют не торжественные обелиски, а надгробные камни.

Возможно, общество массового потребления с его немыслимой пошлостью, вульгарностью и приземленностью и существует лишь для того, чтобы грядущий триумф цивилизации роботов выглядел не мрачным закатом великой культуры, а избавлением и торжеством исторической справедливости.

Между политикой явной и политикой тайной такая же разница, как между ружейной охотой и рыбной ловлей. Все говорят о кровожадности первой и почти никто – о жестокости второй. Не потому ли, что самоубийственный процесс заглатывания жертвой острого крючка с наживкой почти всегда скрыт от глаз наблюдателей?

Свобода без чести, совести, достоинства и благородства – не свобода, а злая пародия на свободу.

Незапятнанная репутация – это такая репутация, которая пока еще не стала предметом пристального внимания врагов, завистников и недоброжелателей.

В сравнении с излишне болтливой романистикой, порой несколько взбалмошной поэзией и временами истеричной публицистикой лишь высокая афористика с ее ясностью, лаконичностью и устремленностью к Вечности может быть по справедливости названа истинно «мужественным» жанром литературы.

Отличие театра человеческой жизни от театра драматического состоит в том, что в первом случае общее количество участников представления всегда намного превышает число действующих лиц.

Не потому ли и принято говорить «искусство и литература», что в последней кроме виртуозно сработанных афоризмов хватает еще вздорных стихов и никчемных романов, не имеющих к искусству в собственном смысле этого слова ровным счетом никакого отношения?

Он так рьяно выдавливал из себя по капле раба, что от него самого в нем вскоре ничего не осталось.

Филантроп – это щедрый вельможа, который, проглотив в один присест сладкий пирог, не смахивает крошки со стола на пол, а под восторженные крики лакеев и приживал широким жестом кидает их за окно, под которым толпятся бродячие артисты, циркачи, скоморохи и балаганщики.

Современная массовая культура напоминает однополый брак. Она столь же скандальна, вызывающа и, увы, бесплодна.

Евнухи от гарема массовой культуры отличаются от евнухов в традиционном значении этого слова своей чрезвычайной активностью, напористостью и самоуверенностью.

Если иметь в виду – сколько среди смертных личностей косноязычных, ограниченных и заурядных, нельзя не прийти к заключению, что истинная свобода слова на самом деле была и есть действительная привилегия лишь малого числа избранных, а далеко не всех.

История подобна зеркалу заднего вида в автомобиле. Если этим зеркалом пренебрегать или им постоянно манипулировать, новой аварии не избежать.

Самые несчастные люди – это те, кто всю жизнь свою посвящает тому, чтобы доказать всем и вся, что они ничем не хуже других. Даже в том случае, если им удается это сделать.

Некоторые новые парламентские республики словно бы специально созданы для того, чтобы стать зримым воплощением лозунга вождей былых времен о том, что каждая кухарка или пастух могут управлять государством.

Печально сознавать, что всего их обширного жизненного опыта большинству людей в конечном итоге хватает лишь на практическое усвоение одной-двух банальных житейских истин.

Тех, кого в иные времена было принято называть сливками общества, сегодня было бы уместнее назвать лишь жирной пеной на мясном бульоне.

Многие романы напоминают монументальную скульптуру – снаружи грандиозные формы и объемы, а внутри лишь нескончаемые пустоты, пыль, паутина и запах затхлости.

Увы, на самом деле и хваленая система равных возможностей подобна букмекерской конторе. В ней ставки могут делать все. Срывать куш – единицы.

Мораль многих публичных персон подобна мини-юбке. Она кончается, не успев как следует начаться.

Если жизнь и в самом деле театр, то многие ли из его актеров и зрителей могут похвастать тем, что украшают этот театр своим присутствием?

Политкорректность в наши времена достигла таких заоблачных высот, что вскоре судебному преследованию наверняка будет подвергнут всякий, кто посмеет назвать собаку – собакой, пса – псом. И особенно – суку – сукой.

Для литературы, давно уже страдающей избыточным весом, афористика подобна целительной гомеопатии. Дозы – незначительные, польза – несомненная.

Варварство сегодняшнего дня отличается от варварства былых времен лишь тем, что предпочитает появляться на людях не в своем первозданном виде, а нарумяненным, напудренным и набриолиненным.

Поклонницы поп-звезды как две капли воды напоминали рой мух, привлеченных ярким боевым раскрасом полусгнившего мухомора.

В краю ненасытных обжор и вполне заурядный аскет выглядит живым воплощением аристократизма и утонченности.

Истинная афористика – это словесность богов, царей и философов.

Современная парламентская демократия напоминает хорошо отработанный ритуал, в результате которого бедные, которым политическая власть и без того недоступна, снова и снова торжественно возлагают ее к ногам богатых, которые и без того этой властью безраздельно обладают.

В солнечной системе словесности истинный афоризм подобен если не самому дневному светилу, то уж во всяком случае – яркой комете, которая каждый раз производит на наблюдателя столь же сильное впечатление, как и на его далеких предков.

Увы, современное искусство часто напоминает анатомический театр. Оно способно вызвать любопытство, страх, отвращение, тошноту, но вовсе не восторг, воодушевление, радость и сопереживание.

В наше время ничто так хорошо не поддается планированию, организации и режиссированию, как стихийные проявления общественного возмущения и спонтанные всплески народного гнева.

Стоит ли удивляться, что на земле уже не осталось живого места, если каждый кому не лень норовит оставить на ней свой след?

Вздорное утверждение некоторых дам, что мужчина якобы должен быть внешне чуть лучше обезьяны, становится особенно двусмысленным, если вспомнить, что именно дочери часто как две капли воды похожи на своих отцов.