Читать книгу Детская шалость - Алексей Гурбатов - Страница 9
Шалость четвертая
ОглавлениеЯ, бабушка и Славик возвращались с покупками из магазина домой.
Полным ходом шла подготовка к новому учебному сезону, а мы (я и Славик), выросшие за лето в спортивном лагере на несколько сантиметров, экстренно нуждались в обновках. Поэтому бабуля устроила нам (выражусь новомодным словом) шоппинг.
Наша троица подходила к родной парадной, в которой почему-то постоянно пахло мочой. Вдруг возле входа в вино-водочный магазин, расположенного через дорогу от нашего дома, как раз напротив окон нашей коммунальной квартиры, раздался пьяный мужской голос, заставивший всех нас обернуться.
– Ах, ты грязная патаскуха! И ты мне утверждаешь, что между вами ничего не было! Ах, ты …лядь такая!
Я и Славик прыснули смехом, услышав неприличные выражения, но, перехватив суровый бабушкин взгляд, смех прекратили.
– Вот, ребятки мои милые, во что превращается человек, начавший злоупотреблять спиртным, – сказала бабушка и, указав рукой на давно небритого, грязного мужчину, который сквернословил в адрес рядом идущей женщины с растрёпанными сальными волосами и заплывшим левым глазом от удара кулаком.
– Я очень надеюсь, что в ваши светлые головы никогда не придёт мысль так пить спиртное.
– Бабушка, могла бы об этом не говорить, ведь мы – спортсмены! – уверенно высказался Слава и, выкинув левую свободную руку вперёд, продемонстрировал хорошо поставленный джеб (прямой удар).
– Да, да, бабуля, совсем пить не будем! – заверил я нашу бабушку и тоже разрубил уличный воздух свободной рукой, согнутой для бокового удара.
– Я верю, верю вам, мальчики! Но совсем не пить – это тоже как-то не по-людски. В праздники, как это делают ваши родители.., – бабушка Тамара осеклась, вероятно, поняв, что ляпнула не то про общих родителей, но увидев, что её слова остались незамеченными, продолжила:
– В праздники можно. По паре рюмочек даже нужно! Спиртное снимает нервозность и улучшает кровообращение. Главное – не злоупотреблять, а в меру всё можно.
– Я думаю, бабушка, наш тренер с тобой на эту тему поспорил бы, – произнёс Славка и первым проник в полумрак парадной.
– Вот так, бабуля. А ты говоришь! – сказал я и улыбнулся, демонстрируя красивые ямочки на щёках.
– Пойдём, мой хороший! – улыбаясь, произнесла бабушка и, поцеловав меня в темечко, вошла в открытую дверь.
Я зачем-то обернулся и ещё раз посмотрел на пьянчуг.
Мужчина всё матерился, но только делал это намного тише, жестикулируя руками.
Его образ остался в моей памяти, и я, зло сплюнув на асфальт, пошёл догонять своих.
Тридцатого августа приехали мама и папа. Наша радость не знала границ, ведь мы не видели родителей без малого полгода. Их чемоданы ломились от подарков, и это усиливало наше праздничное настроение.
Последний день каникул мы провели вчетвером в ЦПКиО (Центральный парк культуры и отдыха), кормя ручных белок и катаясь на лодках по пруду. Бабушку Тамару оставили дома готовить нам праздничный стол по случаю приезда родителей и предстоящего начала учёбы в пятом классе. Кушанья удались на славу.
Первого сентября, как и в предыдущие годы, накрапывал мелкий дождь и поэтому школьную линейку с улицы перенесли в актовый зал.
Под выступление директора школы и какого-то ответственного работника из ЦК ВЛКСМ, я любовался своими родителями.
Как сейчас помню их красивые, счастливые лица, на которых отчётливо читалась гордость за своих детей и детей всей Страны.
В тот момент я был признателен папе и маме, что являюсь их сыном, что имен но Я – ИХ сын!
Хотя мамы и папы часто не было дома, но для меня родители были самым большим авторитетом на свете, даже (честно признаюсь) большим, чем компартия.
После урока Мира и вступительной речи классного руководителя мы были отпущены по домам.
Дождик прекратился, и выглянуло яркое, тёплое солнце. Возле парадной лестницы школы, внизу, нас ждали родители.
Не заходя домой, мы вчетвером отправились гулять по Летнему саду, где под задумчивые и порой суровые взгляды статуй играли в догонялки, оббегая мелкие лужи, и купались в жёлто-оранжевом море влажноватой опавшей листвы. Это было здорово!
Семейный ужин был завершён, мы со Славой, собрав портфели на утро, готовились ко сну в нашем отсеке комнаты.
Моё внимание привлёк звук, доносящийся с улицы. Казалось, что прямо под окнами жалобно плачет ребёнок.
Я встал на табуретку и выглянул в открытую форточку. Увиденное мне не понравилось.
– Славян, будь другом, подай мне, пожалуйста, вон тот сломанный танчик, – попросил я Славу и указал рукой на игрушку, одиноко стоявшую на книжной полке.
– Держи, Женька, – через несколько секунд отозвался друг-брат и протянул мне макет боевой машины.
– Я думаю, она нам не нужна?! – наверное, больше утвердительно, чем вопросительно произнёс я и прицельно бросил танчик в форточку.
– Ага! Получил?! Больно тебе? Вот и щенку было больно! – кричал я в окно, видя, как сломанный танк достиг своей цели, попав живодёру чуть выше коленного сустава левой ноги.
Мужчина, скрючившись от боли, массировал травмированную ногу и исподлобья всматривался в окна дома, откуда прилетел нежданный «подарочек».
Увидев меня, он выпрямился и, выставив правый кулак в мою сторону, крикнул:
– Ну, сопляк, я тебя запомнил! Ты попадёшься мне, и тогда я тебе башку оторву!
– Женя, что происходит? – спросил Слава.
– Ой, как страшно! – напоследок крикнул я и, спрыгнув с табуретки, ответил Славику:
– Да, ты представляешь, тот пьянчуга, который на днях на пьяную побитую женщину орал, сейчас маленького щеночка на верёвке тянул. Верёвка прямо за шею была привязана, а щенок идти не хотел и упирался всеми лапками. А этот, садюга, его волоком тащил.
Я, вообще, сначала подумал, что ребёнок плачет, а когда выглянул, понял, что собачонка скулит. Вот и кинул в этого гада танчиком, да прямо в ногу и попал.
– А если бы ты ему в голову попал? Ты понимаешь, что пробил бы черепок сразу, ведь танчик железный и достаточно тяжёлый, – нравоучительствовал Слава.
– Ну, во-первых, в голову я ему не попал.
А, во-вторых, он сам виноват. В следующий раз не будет зверюшек мучить. Как по ноге получил, так сразу верёвку выпустил, и щеночек от него сбежал. Вот так-то!
– Нет, Женя, так нельзя! Не гоже сравнивать человека с животным, каким бы этот человек не был. Ты запросто мог убить дядьку и своей выходкой всем причинить несчастье.
А собачонку, конечно, жалко, но она всего лишь собачонка, – продолжал Слава гнуть свою правду, а затем предложил:
– Подумай, Жека, над моими словами. Ладно?!
– Хорошо, Славик. Я подумаю. Но животным тоже нельзя больно делать. Я это хорошо запомнил, когда Машке хвост чуть не сломал. Надеюсь, ты помнишь, чьи лапы на твоём лице?
– Конечно, помню! – произнёс Слава и улыбнулся.
– Мальчики, давайте спать. Спокойной ночи! – сказала бабушка, подошла к нам и, поцеловав в щёчки, удалилась.
Затем зашли родители, они пожелали спокойной ночи, а, уходя, погасили свет.
Я и Славик быстренько разделись и, забравшись под одеяло, сразу уснули, не подозревая, что нас ждёт завтра.
– Бабуля, доброе утро! А где мама с папой? – потягиваясь после сна, спросил я у бабушки, поздоровавшись с ней.
– Доброе утро, Женечка! Родители уехали на работу, – ответила бабушка и поинтересовалась:
– Славик встал?
– Да встал я, встал. Зарядку делаю, – раздался голос Славы.
– Вот и замечательно. А я вам блинчиков напекла. Умывайтесь и прошу к столу, – сказала бабуля и стала разливать чай в стаканы, которые были спрятаны в мельхиоровые подстаканники.
Уроки в школе пролетели быстро, и мы (я и Слава) довольные возвращались домой.
– Мальчики, извините! – догнав нас, произнесла девочка из параллельного класса и, слегка смутившись, спросила:
– Слава, тебя можно на минуточку?
– Наверное, – неуверенно ответил Славик и, пожав плечами, покраснел.
Я улыбнулся и отошёл.
– Женя, не жди меня. Иди домой, я скоро, – крикнул мне Слава после нескольких слов, произнесённых девочкой.
– Смотри на тренировку не опоздай, Ромео! – отозвался я и, вновь улыбнувшись, отправился к дому, размахивая портфелем.
Я переходил дорогу напротив своей парадной, когда за спиной, метрах в пяти, раздался грубый оклик:
– Э, пионер!
Перейдя проезжую часть, я остановился на тротуаре и обернулся. На меня, прихрамывая, надвигался вчерашний собачий мучитель. Его зловещее выражение лица не предвещало ничего хорошего, но страшно не было.
– Ну что, шалунишка, как мне с тобой быть? – зло спросил подвыпивший мужчина, одаривая меня тошнотворным запахом изо рта.
Я воздержался от ответа и, отвернувшись от алкаша, сделал шаг в сторону настежь открытой двери парадной, в которой проживал.
– Ты что, щенок, глухой? Я же с тобой разговариваю! – взорвался криком мужик и, больно схватив меня за правое плечо, развернул лицом к себе.
– Я тебя спрашиваю, ты что опух? – не унимался пьяница, задавая вопросы, смысл которых я не понимал.
– Сегодня, гадёныш, ты не такой говорливый, каким был вчера, – констатировал дядька и, взяв меня левой рукой за горло, стал сжимать кисть, произнося при этом:
– Я говорил тебе, что башку оторву?! Так вот, не обижайся! – и ещё сильнее сдавил горло.
Мне стало очень трудно дышать. Лицо «загорелось», словно его облили бензином и подожгли.
«Пожар» распространялся по всему телу, вызывая ужасную панику. В глазах потемнело, и из них полились слёзы, будто желая сбить «полыхавшее пламя».
Я начал терять сознание, когда невидимая сила тяжёлым ударом обрушилась на голову моего мучителя, сбивая его с ног. Следом за телом алкаша, я повалился на асфальт и стал жадно хватать губами воздух, словно желая заполнить им каждую клеточку своего детского организма.
Ко мне возвращалось восприятие пространства, и я услышал такой знакомый, но ужасно взволнованный голос любимого человека – моего отца: – Женечка, родной, ты как? Идти сможешь?
Сквозь слёзную пелену я с трудом различал лицо папы, но, кивнув головой, стал подниматься на ватные, непослушные ноги.
Отец помог встать и, обняв, прижал мою голову к своей груди, ласково поглаживая волосы ладонью правой руки. Сразу стало как-то спокойно и очень уютно.
Я хотел что-то сказать, но какой-то огромный комок, будто застрявший в горле, не давал мне этого сделать. Тогда я, что было сил, обнял папку и тихонько заплакал, оставляя мокрое пятно на зелёной форменной рубашке военного образца.
Через образовавшуюся щель под левой рукой отца я увидел за его спиной чёр ную «Чайку» с работающим двигателем и открытой дверцей водителя.
Я не мог понять, что делает здесь машина правительственного уровня и куда делся водитель.
Посчитав, что мне привиделось, я отпустил папу и, отстранившись от него на расстояние вытянутых рук, стал вытирать мокрые от слёз глаза.
Картинка обрела чёткость.
Передо мной стоял папа в красивой военной форме (я такой формы никогда раньше не видел), но без каких-либо знаков различия. Его китель был расстёгнут. За ним, приятно урча, стояла чёрная «Чайка».
«Значит, не привиделось. Значит, точно не мираж», – подумал я, и в этот момент услышал пугающий вопль Славика, бежавшего к нам с другой стороны улицы:
– Дядя Андрей, осторожно! У него нож!
Отец обернулся на крик, но среагировать на удар не успел. Стальное остриё кнопочного ножа ворвалось в тело аккурат под левой лопаткой. Острое лезвие, пробившее насквозь лёгкое и глубоко поцарапавшее сердце, было выдернуто на уличный свет рукой убийцы.
Папа уже был смертельно ранен и медленно опускался на тротуар, но окровавленная сталь ещё дважды вошла в него, окончательно лишая отца жизни.
Слава с разбега запрыгнул на спину душегуба и, держась за его шею левой рукой, правой стал наносить убийце удары в голову.
Силы явно были не равны, и мой друг-брат, будучи перекинутым через плечо, больно упал на асфальт.
Алкаш-убийца, зачем-то отбросив нож в сторону, пустился бежать, прихрамывая на левую ногу.
Я опустился на колени перед отцом и, словно загнанный в западню зверь, стал выть от безысходности, обхватив свою голову руками.
Я давил из себя слёзы, но их не было!
На земле стало пусто и отчего-то очень темно. Отчётливо слышался спокойный звук работы двигателя большого чёрного автомобиля, который почему-то был хорошо виден в этой страшной пустынной темноте.
Я очнулся в больничной палате, и возле своей койки увидел спящего на стуле Славу.
– Славик, Славик, – через боль в горле тихонько позвал я.
Мой друг-брат сразу же открыл глаза. Они были болезненно-красного цвета, вероятно, от переутомления.
– Как ты себя чувствуешь? – спросил Слава.
– Вроде, неплохо. Но говорить очень больно, словно внутри горла что-то застряло, – признался я.
– Это скоро пройдёт. Врачи сказали, что это лёгкий ушиб гортани, в результате которого возможно затруднительное дыхание и разговор. В общем, в точности, как у тебя, – разъяснил Славик и, опустив глаза в пол, сказал:
– Бабушка тоже в этой больнице. Она, когда узнала что произошло на улице, сильно разволновалась, и у неё случился второй инфаркт. Врачи говорят, что она выживет, потому что сердце очень сильное. Но волноваться ей больше нельзя.
– А папа, папка как? – возбуждённо спросил я, приподнимаясь на койке при помощи локтей.
– Папа умер, – тихо произнёс Славик и обнял меня за плечи.
Славины слова стали осмысленными, и мозг отдал команду на плач. Я обхватил руками друга-брата, согнувшегося надо мной, и пустил слезу.
Так, в результате очередной моей детской шалости, я похоронил отца, «наградил» бабулю вторым инфарктом и заставил маму возненавидеть меня.