Читать книгу Убийство на Знаменской. Серия «Невыдуманные истории на ночь» - Алексей и Ольга Ракитины - Страница 3

Номер второй своим убранством был похож на первый, однако, отличался планировкой и набором мебели. В отличие от третьего номера здесь имелось всего одно окно, а вместо высокого зеркала стояло трехстворчатое трюмо. На полу, возле самой смежной двери, сыщики увидели несколько застывших капель стеарина, похожих на те, что они нашли возле кровати в третьем номере. Внимательно исследовав ковёр, всё пространство в алькове и прихожей, сыщики убедились, что нигде более стеариновых капель не оставлено. Это могло означать лишь то, что человек, ходивший со свечой, сразу же по возвращении в номер её задул.

Убедившись, что номер уже убран, сыскные агенты пригласили для беседы горничную. Это была женщина лет тридцати, в строгом тёмном платье, белом фартуке и белой же крахмальной косынке на волосах. Она выглядела очень встревоженной и во время разговора её беспокойные руки постоянно нервно сминали край фартука. Прасковья Егорова рассказала сыскным агентам, что уборку второго номера осуществляла дважды – в одиннадцать вечера накануне и незадолго до шести часов утра. В обоих случаях клиентов не видела: это вообще против правил, если горничная попадается на глаза гостям. Вторая пара, по словам Прасковьи, оставила после себя полотенца, запачканные красным – то ли кровью, то ли вином – определить на глаз не представлялось возможным. Горничная значения этому не придала ввиду того, что клиенты пили красное вино, да и сами по себе кровавые следы совсем не редкость для дома свиданий.

– Ну, кровь… Эка невидаль! – без всяких затей объяснила Прасковья. – Да у нас через раз попадается пачканое бельё. Девицы, что собой зарабатывают, в любую пору клиентов принимают, даже когда природой не велено. Да и господа хороши, особо с женщинами не церемонятся – не своё же! А уж кровь на полотенце или вино – это иной раз и не разобрать, пятна одинаковые.

– А скажите, Прасковья, можно сейчас взглянуть на те испачканные полотенца? – полюбопытствовал Иванов.

– Да как же разберешь, те это или не те? Бельё всё одинаковое, всё в общие корзины сваливается. Их уже, поди, дворник прачкам нашим снёс. Но если хотите, можно взглянуть.

И горничная повела сыщиков в дальний конец коридора, туда, где рядом с чёрной лестницей помещался чулан для хозяйственных нужд. Однако, там сыскных агентов ожидало глубокое разочарование: корзины с бельём стояли пусты, что означало, что дворник сработал без проволочек.

– Эх, долго мы канителились, – вздохнул Гаевский. – Хотя, если по уму рассуждать, ничего бы это бельё нам не дало!

– Ну да, – не без скепсиса в голосе отозвался Иванов, – если не считать того, что в случае самопоранения убийцы он бы оставил след на полотенце. Мы бы определили размер раны и её местоположение… а в остальном, конечно, ничего.

– Это в том случае, если он действительно порезался, – в тон ему ответил Владислав. – Только мне кажется, что убийца, не забывающий смазать замок и дверные петли, не забудет купить и хороший нож с упором для руки. Это только истеричные барышни, да алкоголики с кухонными ножами убивать бросаются. А наш убийца не из таких…

Сыскные агенты отправились вниз, к портье, который хотя и закончил смену, но не уходил домой, дожидаясь допроса. Портье оказался худощавым мужчиной лет сорока пяти, с изрядной лысиной, маскируемой особым зачёсом остатков волос, и плутовским выражением блуждающих глаз. Звали его Егор Федорович Васильев и уже по первым произнесённым им фразам можно было заключить, что это человек ловкий и осторожный. Он услужливо продемонстрировал сыщикам кассовый журнал, куда были отмечены все поселения в гостинице за истекшую ночь. Всего записей о найме номеров второго этажа оказалось двенадцать. Второй номер, в точном соответствии со словами горничной, был занят дважды: с 21.15 до 23.00 и потом с 1.30 ночи до 6.30 утра. Фамилии клиентов не указывались, регистрировалось только время пребывания в гостинице. В особой графе напротив каждого номера проставлялась сумма, уплаченная клиентом. В первом случае заплачено пять рублей, во втором – девять. Иванов вспомнил слова коридорного о минимальной ставке, которую должны были вносить даже те, кто задерживался в апартаментах менее трёх часов.

– Вы помните, как выглядели последние клиенты, заселённые во второй номер? – спросил у портье Иванов.

Васильев бодро заговорил как о чём-то вполне для себя ясном. Видимо, он уже проанализировал события минувшей ночи и сам для себя всё решил.

– Хорошо их запомнил. У нас к утру клиентов поменьше становится. Да и были они приметные. Мужчине где-то под сорок, может, чуть за сорок. Хорошо одет. Пальто светлое драповое, песочного цвета. Дорогое пальто, хорошее. Шляпа чуть темнее, фетровая, с коричневой атласной лентой. Бумажник… ммм… чёрный, из полированной кожи с каким-то тиснёным гербом. Ростом… ну, чуть повыше вот вас, – портье глазами указал на Гаевского, – Примерно на полдюйма.

– Значит, примерно два аршина девять вершков, – прикинул Иванов.

– Да-с, вероятно именно так. Лицо такое… необычное.

– И чем же оно необычное?

– Да как бы это сказать… строгое. У нас же тут иные такими падишахами себя держат, особенно купчики подгулявшие, с девицами… А этот… даже как будто невесел. Строг-с, одним словом. Гм, как будто бы не в дом свиданий явился, а к причастию встал, уж не сочтите такое сравнение фривольным. Да, вот ещё – трость у него была. То ли коричневое, то ли красное дерево, как правильно такой цвет называется… типа вишни… с массивной латунной ручкой в форме львиной головы. Красивая трость, и вероятно, тяжёлая.

– Ну, а еще что-нибудь? Детали лица запомнили: цвет глаз, волос, может, усы или борода? – выспрашивал Иванов.

– Глаза – светлые, серые, слегка навыкате. Блондин. Волосы слегка вьются, средней длины. Носогубная складка такая, – портье провёл пальцем от носа к краю губы, – заметная. Нос прямой, средний – не толстый и не тонкий. Без бороды и усов.

– Подбородок: выдающийся вперёд? скошенный назад? узкий? раздвоенный? с ямочкой?

– Без ямочки, овальный, гладко выбритый. Совершенно обычный, без выраженных особенностей.

Сыщики переглянулись не без скрытого удовлетворения. Портье давал очень даже неплохое описание внешности, что вселяло надежду на успех последующих розысков.

– А его дама? Тоже из девиц известного сорта? – полюбопытствовал Гаевский.

– Никак нет-с. Про даму я толком ничего не понял, но определённо она не из ЭТИХ, это точно. Она даже к стойке не подошла, стояла в сторонке.

– А как выглядела?

– Скромно, но не в смысле дешёво, а как бы неброско, что ли… Шляпка с вуалью, лицо бледное. Глаз я не видел, а губы свежие, пухлые, приятной формы. Росту невысокого, примерно два аршина и шесть дюймов. Да, пожалуй, так. Зонтик ещё у нее был.

– Молода девица-то?

– Ну, не старая, конечно, фигура такая… стройная. Я бы дал ей от двадцати пяти до тридцати лет.

– Одежду описать можете?

Васильев задумался, глядя куда-то мимо Гаевского, потом встрепенулся:

– Платье, такое… с голубым, поверх приталенный жакет насыщенного синего цвета… его можно даже назвать фиолетовым. Красивый цвет, фасон… хорошо сочетается с платьем. Так панельные «шкуры» не одеваются! Шляпка с синими лентами. И вуаль тоже синяя. Сейчас, говорят, в Париже цветная вуаль – самый писк моды.

– Егор Фёдорович, вы очень ценные описания даёте, – похвалил свидетеля Иванов. – А узнать сможете мужчину или женщину?

– Честно признаюсь, что дамочку опознаю только в том случае, если она будет одета точно так же, – портье развёл руками. – А вот кавалера, пожалуй, опознать смогу без особых затруднений. Особенно, если на руки его взгляну и… и на портмоне.

– Что ж такого примечательного в его руках?

– А у меня, знаете ли, такая привычка – я руки почему-то хорошо запоминаю. А у него они были особенные: крупные, сильные, и форма ногтей редкая – ногти выпуклые, гладкие, продолговатые. Ногти обработанные, ухоженные. Кроме того, есть у него приметка: на ногте четвертого пальца правой руки чёрное пятно – видимо, прищемил когда-то. Либо прибил чем-то. Да, осмелюсь заметить… – портье несколько замялся и умолк.

– Продолжайте, Егор Фёдорович, – приободрил его Агафон.

– Уж не знаю, важно ли это или нет, да только пара эта ушла раньше времени. Заплатили они до половины седьмого утра, а ушли-то в пять с минутами.

Сыщики переглянулись. Портье сам того не зная, в точности подтверждал слова коридорного.

– А точнее?

– Четверть шестого было.

– А как они себя вели, когда уходили?

– Да как… обыкновенно. Песни не орали, на лестнице не падали, червонцы мне в руку не совали.

– А что, бывает, суют червонцы? – иронично взглянул на портье Иванов.

– Как же-с, бывает. Когда подгулявший купец головой ударит ступеньку, а я ему помогу подняться, так он сунет мне червончик. А то и поболее. На моей памяти раз пять-шесть купчины первой гильдии в ступеньки головами попадали. И даже с лестницы в пролёт падали.

– Может, уходившая парочка нервничала? – предположил Гаевский, возвращая разговор в интересующее сыщиков русло. – Может, какая размолвка у них вышла? Или даме было дурно, или, может, они спешили очень?

– Я понимаю, к чему вы клоните, – кивнул портье, – но нет, вроде бы ничего такого заметно не было. Уходили они обычно, не спешили, но вместе с тем и не мешкали. А по настроению, так как тут поймёшь? Признаюсь, я ожидал, что он начнет деньги свои назад требовать за неиспользованный час, обычно именно такие и требуют. Ан нет, не заикнулся. А дамочка так к моей стойке и не подошла, ждала его в сторонке, пока он ключи сдавал.

– Что ж, уже толк. А скажите-ка, Егор Фёдорович, вы часом не запомнили постояльцев из третьего номера? – спросил Гаевский. – Они пришли перед полуночью.

– Это того, кого убили? Запомнил, конечно. Мужчина был очень довольный, пребывал в предвкушении, всё девицу прихватывал за талию, за плечико. Она хихикала, его за рукав держала. Игрались, в общем. Вот эта девица как раз из тех, что за деньги.

– А раньше она здесь бывала?

– Я не видел. А так запомнил бы, конечно. Девица довольно высокая, ростом, эдак, два аршина десять дюймов, а то и того больше; огненно-рыжая, в вуальке, закрывавшей верхнюю часть лица.

– А что еще запомнил? – продолжал выспрашивать Гаевский.

– Нос… короткий, верхняя губа чуть вздернута, губы красиво очерченные, такие… смачные, поцеловать хочется, ярко накрашенные. Кожа хорошая, белая. Шейка нежная, шарфиком обёрнутая. Девица, видать, молодая, не старше двадцати лет.

– Цвет глаз разглядели?

– Какой там, вуалетка же на глаза опущена!

– Ясно. Про уши что-то сказать сможете?

– Уши? – портье задумался, припоминая. – Ушей не помню, не видел, они, наверное, были причёской прикрыты. Зато серёжки помню дешёвенькие, серебряные, с эмалью.

– Как охарактеризуете сложение? субтильна? плотна телом? толста? сутула?

– Ничего такого, никаких крайностей. Хорошая женская фигура, богатая, бёдра хорошо обрисованы, талия узкая, думаю дамочка эта не рожала и даже беременна не была.

– Ну, то есть обычная женская фигура, нормальная, средняя… – уточнил Иванов.

– Можно сказать, что так.

– А одета была во что?

– Салоп лёгкий, темно-зелёный с салатовыми лентами и позумент золотистый по краю воротника и манжет. Шляпка жёлтая с черной вуалеткой.

– А скажите-ка, Егор Фёдорович, обе эти пары откуда явились? Пешком пришли или на извозчике приехали или, может, перед тем, как номер снять, в ресторане вашем ужинали?

– Нет, в нашем ресторане на первом этаже их точно не было, – заверил портье. – Они с улицы вошли, и те, и другие. Да вы швейцара нашего расспросите, Степана, он вам точнее скажет, как они прибыли.

Сыскные агенты вернулись на второй этаж, где на лестнице перед стеклянной дверью теснилась вся ночная смена персонала гостиницы. Людям было запрещено расходиться до тех пор, пока с каждым из них не поговорят полицейские или чины прокуратуры. Мера казалась негуманной, поскольку люди были утомлены бессонной ночью, а ожидание могло растянуться надолго, однако, по-своему оправданной: во время розыска по горячим следам полиция не могла тратить время на поиски разошедшихся по домам людей.

– Кто швейцар? – спросил Иванов, обращаясь к группе мужчин и женщин, расположившихся на лестничных ступенях и вдоль стен.

Крупный дюжий мужик лет тридцати с небольшим живо вскочил со ступеньки, на которой расслабленно дремал, и с трепетной готовностью встал навытяжку:

– Готов служить, ваши благородия!

– Называй нас сыскными агентами, а этого низкопоклонства не надо, – отмахнулся Агафон Иванов и, взяв швейцара за локоть, повёл его вниз, на первый этаж, подальше от посторонних ушей. – Скажи-ка, Степан, ты помнишь девицу из гулящих, которая с барином богатым перед полуночью пришла, а ушла одна около двух пополуночи. Такая вся в зелёном была, с золотистым позументом по краю воротника и манжет, с вуалькой?

– ДолжОн помнить, – важно пробубнил Степан, – ведь ежели проходила, то должОн помнить.

И замолк.

– И что? – поторопил его Владислав Гаевский. – Помнишь или нет?

Швейцар замялся, откашлялся, переступил с ноги на ногу, поскрёб пятернёй в широком затылке, потом поднял умученные глаза:

– ДолжОн помнить, но… но не помню. Разрази меня гром! То есть, как они явились – помню. Такие весёлые были, барин зонтиком помахивал… А вот как мадама с позументом на воротнике уходила – не припоминается… Может, она с какими другими людьми перемешалась? У нас ведь после полуночи многие из ресторана разъезжаются, и не только парами, а целыми компаниями. А когда их выходит человек пять-шесть, поди разбери, кто из ресторана, кто – из номеров.

– Ну, ладно, Степан, оставим это, – вздохнул Иванов. – А вот скажи, может другую пару ты помнишь? Пришли в половине второго ночи, ушли в четверть шестого. Мужчина был одет в песочного цвета пальто, с тростью из красного дерева, дама – в тёмно-синем жакете, синее платье, шляпка с синей вуалькой, на проститутку не похожа. Подумай хорошенько, помнишь?

На этот вопрос швейцар ответил практически не раздумывая:

– Помню, а как же, под утро посетителей всегда меньше, а я со своего места не отлучался. Конечно, помню!

– А ты не запомнил лица этой дамы? Ну, так, чтоб смог узнать?

– Никак нет, господин сыскной агент. Прошли они быстро, она всё отворачивалась. Да я и не приглядывался. На кой мне?

– А что они сделали, когда вышли из гостиницы?

Степан замолчал на мгновенье, припоминая, потом уверенно проговорил:

– Пошли пешком в сторону Знаменья. Извозчики, вон, видите, у нас здесь стоят, у самых, почитай, дверей, а они не стали брать извозчика, а пошли пешком.

– Ты уверен?

– Так точно-с! – заверил швейцар, – Уверен! Я тогда это ещё про себя отметил. У нас ведь как обычно? под утро господа уже все устанут от развлечений и им домой поскорее охота, на собственные перины. Ну, и, конечно, извозчик – это самое лучшее. Редко, кто пешком уходит.

Ещё до наступления полудня в гостинице появился Иван Дмитриевич Путилин, действительный тайный советник, создатель и руководитель столичной Сыскной полиции. За те семнадцать с половиной лет, что минули с момента организационного выделения уголовного розыска в самостоятельное подразделение, Путилин пережил взлёты и падения. Выходец из безродной семьи военнослужащего, Иван Дмитриевич за выдающийся личный вклад в дело борьбы с преступностью был удостоен потомственного дворянства и собрал внушительную коллекцию государственных наград как Российской Империи, так и других государств. Как и всякий успешный деятель, Путилин с течением времени нажил немалую свору недоброжелателей и откровенных завистников. Вынужденный выйти в отставку 1 февраля 1875 года, Путилин, казалось, закончил этим свою полицейскую карьеру, однако через некоторое время Монарх обратился к нему с личной просьбой вернуться на прежнюю должность начальника Сыскной полиции. И 3 июня 1878 года состоялось второе пришествие Ивана Дмитриевича на должность руководителя уголовного сыска столицы. К лету 1885 г. Путилин уже был действительным тайным советником, то есть имел второй чин в «Табели о рангах», обладал правом личного доклада Государю Императору, номинально не уступая в этом министрам и членам Государственного Совета. Никто в полицейском ведомстве ни до, ни после Ивана Дмитриевича Путилина не дослуживался до такого чина, разумеется, если не считать самого министра внутренних дел Империи. Посему карьерный рост Путилина иначе как феерическим нельзя было назвать; при всём том, Иван Дмитриевич сумел остаться человеком очень простым в общении, доступным и внимательным. Его профессиональная компетентность была непререкаема, а нравственный авторитет в полицейской среде не подвергался сомнению. Летом 1885 года пятидесятипятилетний Путилин уже был серьёзно болен, страдая от грудной жабы и подагрических болей, однако, он продолжал тщательно контролировать расследования тяжких преступлений и держал за правило лично выезжать на места убийств, дабы с самого начала представлять обстоятельства конкретных уголовных дел.

С Путилиным прибыл его личный врач, которого он всегда приглашал для осмотра трупов, не полагаясь на заключения штатных полицейских медиков. Деловито и кратко поприветствовав присутствовавших в третьем номере, Начальник Сыскной полиции сразу же прошёл к кровати, дабы взглянуть на жертву. Затем он огляделся в номере, с удивительной тщательностью осмотрел одежду погибшего, выслушал разъяснения товарища прокурора и помощника пристава. После этого пригласил коридорного и портье, дабы лично поговорить с каждым. К моменту появления Иванова и Гаевского начальник Сыскной полиции уже уяснил основные моменты, связанные с трагическими событиями ночи и утра в гостинице, а потому он предложил всем старшим должностным лицам пройти в соседний номер и обсудить там сложившуюся ситуацию.

Согласно давно укоренившейся традиции летучее совещание начали с обсуждения особенностей травмирования жертвы. И сразу же мнения участников разделились. Товарищ прокурора Грибанов заявил, что многочисленные порезы лица, причинённые убийцей, указывают на непримиримый настрой злоумышленника и доказывают наличие у него мотива на почве личной неприязни.

– Убийца был крайне раздражён, наносил жертве неконтролируемые удары острым предметом, явившимся орудием убийства, по лицу, и это доказывает то, что он действовал в гневе, – резюмировал свой взгляд Грибанов.

На что Гаевский тут же возразил:

– Пока нет никаких указаний на то, что убийца и жертва были знакомы: они не сидели вместе в ресторане, не ругались на лестнице, во всяком случае, ни о чём таком мы пока не знаем. Нельзя исключать того, что поранения лица – лишь мистификация, призванная направить следствие по ложному пути. Убийца, возможно, вовсе не рассчитывал убивать жертву; возможно, планировалась брутальная гостиничная кража. Однако, жертва проснулась, возможно, обратилась с вопросом к вору. Что ему делать: бежать? За дверью, у лестницы – коридорный, внизу – портье, швейцар. Поднимется шум, бегущего, даже если он сумеет скрыться, хорошо запомнит множество народа. Посему следует удар ножом в горло, а затем – нанесение порезов лица.

– Гостиничный вор вряд ли станет убивать хозяина номера, – возразил товарищ прокурора. – Это просто несопоставимые по своей тяжести преступления. Одно дело – утянуть бумажник, совсем другое – зарезать спящего человека.

– Возможно, сейчас мы имеем дело с необычной гостиничной кражей, – поддержал своего напарника Агафон Иванов. – Мы не знаем, что именно похищено. Возможно, «приз» убийцы был много больше обычного бумажника. Всё случившееся здесь выглядит как хорошо подстроенная ловушка. Очень подозрительно в этой связи исчезновение девушки, с которой явился в дом свиданий погибший. Очень странен его крепкий сон. Я бы сказал: ненормально крепкий. Очень подозрительна дверь в стене, позволившая преступнику – а вернее преступникам – проникнуть в номер своей жертвы незаметно для коридорного.

– Это всё действительно довольно подозрительно, – согласился Грибанов, – но, как советовал старина Оккам, давайте не будем умножать числа сущностей сверх необходимого! Убийцей, или как вы справедливо уточнили – убийцами – оставлены в номере два кошелька: в одном лежали шестьдесят пять, а в другом – шестьдесят два рубля. Приличные деньги, господа. Я не могу представить себе гостиничного вора, оставляющего в номере сто двадцать с лишком рублей.

– Это тоже может быть манёвр, призванный сбить нас с толку, – буркнул Гаевский. – Мы ведь пока не знаем, что похищено. Вдруг в кармане убитого лежал бриллиант на сорок карат? Вдруг он носил конверт с казначейскими облигациями на пятьдесят тысяч рублей? Тогда сто двадцать рублей – просто пшик!

Путилин, убедившись, что спорщики никак не желают уступить друг другу, примирительно поднял руку, требуя тишины:

– Господа, все эти мудрствования пока выглядят совершенно бесплодными. Давайте определимся с порядком наших действий. Итак, начнём с личности погибшего. Что можно сказать о нём?

– Его личность пока не установлена. Составлена подробная опись вещей, принадлежавших покойному, готов вам её вручить, – проговорил товарищ прокурора. – Погибший, судя по всему, имел инициалы «К.К.».

– Очень хорошо, давайте опись, – кивнул Путилин. – Я вернусь на Гороховую и дам распоряжение провести во всех полицейских частях представление описи городским дворникам. Если наш «К.К.» – житель Санкт-Петербурга, то уже назавтра мы будем знать его фамилию. Так, пойдём далее. Меня особо интересует направление движения второй пары, той самой, что покинула гостиницу в четверть шестого утра.

– Нам известно, что вышедши из дома свиданий, мужчина и женщина не воспользовались услугами извозчиков, стоявших подле здания, – доложил Иванов. – Парочка пешком двинулась в сторону Знаменской площади.

– Возможно, они умышленно не пожелали брать извозчика подле гостиницы, понимая, что мы постараемся проследить их путь, – предположил Путилин. – Извозчика без труда можно взять на площади. Вы, господа, вот что сделайте: побеседуйте с возницами, работающими на Знаменской площади, может, кто-то и подвозил нашу парочку. Да, кстати, есть описание их внешнего вида?

– Да, весьма хорошее, притом, – заверил Иванов.

– Вот и замечательно, вам, как говорится, и прикуп брать. А я со своей стороны постараюсь вам помочь, но пока не буду объяснять как…

Путилин сделал паузу, собираясь с мыслями.

– Далее, – продолжал начальник сыскной полиции, – мне очень интересна дамочка, в сопровождении которой погибший явился в гостиницу. Почему она ушла ранее? Если её уход планировался с самого начала, то для чего погибший брал номер на всю ночь? Хотел отоспаться? Ему – что, негде было поспать? На бродягу он не похож, наверняка, имеет свою квартиру. Но если её уход не планировался изначально, то он – этот уход – весьма напоминает бегство. Проститутка спешит покинуть номер, расчищая тем самым место для убийц… В общем, дамочка мне представляется весьма интересной, её надо искать. Что скажете на сей счёт?

Вопрос был адресован сыскным агентам. Те молча переглянулись. Отвечать взялся Гаевский:

– Описание дамочки самое общее. С одной стороны, свидетели говорят о её рыжих волосах, а поскольку рыженьких женщин всё же не так много, то это обнадёживает. Но что-то мне подсказывает, что наша «рыженькая» вовсе никакая не рыженькая, а просто стриженая женщина с париком на голове. Утешает то, что есть надежда на её опознание свидетелями.

– Ну, Владислав, я не буду учить вас тому, что делать, – кратко уронил Путилин.

– Так точно, ваше высокоблагородие, не надо. Обратимся во врачебно-полицейский комитет, «подёргаем» на опознания билетных проституток.

– Да, вы уж подёргайте, подёргайте, да поживее, давайте, – кивнул начальник Сыскной полиции.

– Беда в том, что наша «рыженькая» может быть безбилетной проституткой, – вздохнул товарищ прокурора. – Тогда от всех этих опознаний толку будет чуть.

– Совершенно справедливое замечание, – согласился Путилин. – Я даже более того скажу: наша «рыженькая» вовсе может не быть проституткой. Если она член банды, и её использовали лишь для того, чтобы заманить жертву в дом свиданий, то окажется, что мы вообще не там её ищем. Однако, сие обстоятельство вовсе не отменяет необходимости организации и проведения опознания нашими свидетелями проституток, получивших жёлтые билеты в Санкт-Петербурге. Понимаете меня?

– Разумеется, ваше высокоблагородие.

– Очень хорошо. Пойдём дальше: мне не совсем понятно, почему между номерами оказалась дверь? – продолжил Путилин. – Это что, нормальная для данного заведения практика – устраивать скрытые мебелью проходы в стенах?

Поскольку никто из присутствующих не взялся отвечать на этот вопрос, со стула поднялся помощник пристава («сидите!» – махнул ему Путилин):

– Ваше высокоблагородие, я задал этот же вопрос управляющему. Он объяснил происхождение дверей так: некоторые номера на втором и третьем этажах до ремонта были двухкомнатными. В ходе ремонта все номера сделали однокомнатными. Существовавшие межкомнатные двери закладывать кирпичом не стали, а просто закрыли замками и заставили мебелью.

– Пресловутые замки открываются перочинным ножиком или карандашом, – иронично заметил Агафон Иванов, – если их вставить вместо дверной ручки.

– И много здесь таких номеров? – уточнил Путилин.

– Управляющий сказал, что по два с каждой стороны коридоров на втором и третьем этажах.

– То есть восемь, – Путилин покачал головой. – Гм-гм, а давно ли был проведён ремонт?

– В 1878 году, ваше высокоблагородие.

– Семь лет назад, стало быть. Удивительно ещё, что подобных преступлений не бывало здесь ранее, – начальник Сыскной полиции даже фыркнул от негодования. – Что это за постановка дела такая? Это же идеальное место для работы гостиничного вора! Уважаемый Павел Николаевич, – Путилин повернулся к товарищу прокурора, – я прошу вас обязательно обратить внимание владельца гостиницы на недопустимость подобного небрежения безопасностью клиентов. Пусть в кратчайшие сроки накрепко заделает двери, хоть досками заколотит! Я обязательно доложу об обнаруженном упущении Градоначальнику, так что пусть владелец гостиницы ждёт в ближайшее время большую ревизию.

– Если вы позволите, я бы хотел ещё кое-что сообщить, – проговорил помощник пристава.

– Слушаю вас внимательно.

– Управляющий уверял меня, что ход на этаж со стороны чёрной лестницы совершенно недоступен для преступника. На двери чёрной лестницы действительно есть крюк, позволяющий закрывать её, но во время моего осмотра он оказался не накинут. Дверь, считай, стояла открытой. Допускаю, что в таком виде она простояла всю ночь. Я спросил у управляющего: « Почему же так случилось, ежели по вашим правилам она должна быть всё время заперта?» А он спокойненько мне ответил: «Может, из горничных кто выходил или дворник белье прачкам выносил…»

Несколько секунд присутствовавшие осмысливали услышанное.

– Просто чёрт знает что такое! – Путилин явно раздражился. – Вот тебе и строгие правила, вот тебе и хваленый порядок! Вся строгость тут касается только сбора денег!

– Я что-то подобное ожидал встретить, – пробурчал товарищ прокурора. – Где-нибудь в Европе, у педантичных немцев подобные отступления были бы нонсенсом, а для нас, для русского человека то есть, сия бесхозяйственность в порядке вещей! Инструкции составляют, дабы их нарушать, законы – дабы обходить, а порядок вещей – дабы его переиначивать.

– Да при чём тут русский человек? – досадливо махнул рукой Путилин. – Виноват в разгильдяйстве не «человек» вообще, а вполне конкретная личность. В данном случае управляющий. Это он должен входить во все мелочи, правильно организовать работу подчинённых и постоянно её контролировать. Ладно, я найду, как довести своё мнение о здешнем управляющем и господину градоначальнику и владельцу гостиницы. Если мы не примем мер, то из этого здания трупы придётся вывозить каждую неделю…

Путилин на минуту задумался, раздражённо забарабанил пальцами по столу.

– Вот что, скажите-ка мне, удалось найти окровавленные полотенца, которыми убийца вытирался после преступления? – неожиданно спросил он.

– Никак нет, Иван Дмитриевич, – вздохнул Агафон Иванов, – полотенца и постельное бельё, изъятые горничными из номеров второго этажа, уже ушли в общую стирку. Теперь не представляется возможным установить, из каких номеров были взяты те или иные тряпки.

– Плохо! – Путилин ткнул пальцем в стол перед собою, словно точку поставил. – Тогда, может, кто-то сумеет объяснить, почему в номере оказались два мужских бумажника? Только не говорите, будто один из них забыл заволновавшийся убийца – это будет и не смешно и глупо.

В комнате повисло молчание. Никто из присутствующих никаких разумных объяснений явно не имел.

Путилин вздохнул:

– Вот и я тоже не знаю. Это что-то означает, вот только хотелось бы знать, что именно!

Механизм следствия закрутился, подобно заведённым и хорошо отрегулированным часам.

Товарищ прокурора Грибанов составил протокол осмотра места преступления и задокументировал показания коридорного и портье. Это были первые допросы в рамках пока ещё не возбуждённого уголовного дела по факту обнаружения трупа неизвестного мужчины в гостинице «Знаменская». Впрочем, через несколько часов прокурор Петербургского судебного округа подписал постановление о возбуждении дела. В рамках начавшегося расследования Павел Николаевич Грибанов, назначенный следователем по этому делу, оформил постановления о назначении аутопсии – посмертного исследования трупа убитого – и судебно-химического исследования напитков, обнаруженных на месте преступления.

Труп неизвестного был отправлен в мертвецкую палату Александровской городской барачной больницы, расположенной в самом начале Миргородской улицы, где ему положено оставаться до захоронения. Аутопсия должна была быть произведена на следующий день в той же самой больнице силами трёх врачей-патологоанатомов полицейского ведомства.

Если деятельность следователя на данном этапе можно охарактеризовать как «бумажная» работа, то сыскным агентам пришлось потрудиться самым что ни на есть реальным образом – ногами. Необходимость отыскать следы постояльцев второго номера направила их вон из гостиницы

Понятное дело, что через минуту они оказались на Знаменской площади; прямо перед ними, на противоположной стороне площади, находился громадный Николаевский вокзал, справа – Знаменская церковь, а налево уходил Старый Невский проспект. Загадочная парочка имела четыре варианта пути из этой точки, и все они были равновероятны: неизвестные могли отправиться на вокзал и покинуть город на поезде; могли взять извозчика и уехать на нём; могли сесть в вагон конной железной дороги, начинавшей движение с пяти часов утра; наконец, неизвестные могли продолжить движение пешком в произвольном направлении.

Последний вариант сыскные агенты даже не стали рассматривать, поскольку не имелось ни единого шанса определить направление их пешеходного движения. А вот первые три предполагаемых маршрута следовало «отработать».

Начали сыскные агенты с вокзала, ибо проверка этого пути представлялась наиболее простой. После десятилетней реконструкции, законченной не так давно, в 1879 году, вокзал превратился в большой комплекс, куда помимо путей, депо, складов угля, жилых зданий для работников железной дороги вошли также ресторан, буфеты, большое багажное отделение. Были расширены залы ожидания и были переведены сюда, наконец, кассы, помещавшиеся до того сначала на Троицком проспекте, а затем на Большой Конюшенной улице. И теперь вокзал являлся громадным живым организмом, включавшим в себя целый мир самого разного люда – от служащих всех уровней и высокого железнодорожного начальства до вокзальных проституток и воров « на доверие». Охрана вокзалов и железных дорог возлагалась на особые жандармские команды, организованные и вооружённые по типу воинских подразделений, но при этом сохранявшие в своём арсенале чисто полицейские приёмы и методы работы. Жандармы изучали правила составления словесного портрета, приёмы задержания и допросов подозреваемых, личного досмотра и обыска, а потому было бы большой ошибкой считать этих людей обычными солдатами, привлечёнными к несению внутренней службы. Несмотря на некоторый антагонизм, легко объяснимый различной ведомственной принадлежностью, полиция и жандармерия в деле защиты правопорядка всегда приходили на помощь друг другу. По личному опыту сыскные агенты знали, что любое их деловое обращение к железнодорожным жандармам встретит со стороны руководства команды поддержку и понимание, поэтому полицейские направились к дежурному жандармскому офицеру, где получили исчерпывающую информацию обо всех поездах – пригородных и дальнего следования, – которые отправились с вокзала с 5.20 до 9 часов утра.. Потом в сопровождении жандарма сыщики стали обходить кассиров, контролеров, проверяющих билеты при входе на перрон, кондукторов пригородных поездов. Заглянули даже в буфет и ресторан. Некоторые служащие уже отправились по домам после ночной смены, список их был составлен с тем, чтобы опросить их завтра. Но из тех, кто еще продолжал свое дежурство, никто не мог вспомнить мужчину в светлом драповом пальто с тростью, сопровождавшего даму в синем.

– Ничего удивительного, господа сыщики, – проговорил устало дежурный, провожая полицейских к центральному входу вокзала. – Это они не от невнимания, поверьте. При таком мелькании лиц целыми днями у любого нормального человека накапливается… э… некая зрительная усталость.. Вот ежели б эта парочка в какую историю попала бы – ну, скандал там какой или случай из ряда вон выходящий – тогда, да, точно запомнили бы. А так… рядовые пассажиры, обычные, вели себя тихо…

Поскольку жандармский наряд, дежуривший по вокзалу минувшей ночью, уже сменился, сыщики оставили у командира команды описание внешности разыскиваемой парочки и попросили провести опрос подчинённых, дабы установить, не видел ли кто-либо из них людей, соответствующих указанным приметам. Командир обещал в течение суток лично опросить дежурную смену и к вечеру 8 августа дать ответ.

После этого сыскные агенты вернулись на Знаменскую площадь и направились на переговоры с извозчиками, а если точнее – со старостой артели, занимавшейся частным извозом и базировавшейся на площади. Рынок разнообразных частных услуг в столице только на первый взгляд мог показаться хаотичным и неконтролируемым; на самом же деле он строился на незыблемых и проверенных временем принципах землячества и корпоративной солидарности. Так, например, официантами в Санкт-Петербурге на протяжении многих десятилетий были преимущественно татары и вообще выходцы из Казани; строительные артели традиционно состояли из жителей северорусских губерний – Псковской либо Новгородской; частным же извозом промышляли выходцы из Центральной России – ярославцы, рязанцы, костромичи.

Отношения городской власти вообще и столичной полиции в частности с извозчиками складывались весьма непросто. От их услуг город никак не мог отказаться, но вместе с тем возницы, как и всякая корпорация, построенная по принципу земляческой общности, служили для города источником разнообразных проблем и хлопот.

Профессию извозчика с полным основанием можно было назвать рисковой и бесшабашной. Возниц часто грабили и убивали, поскольку эти люди всегда были при деньгах. Кроме того, извозчики постоянно заболевали разного рода заразными болезнями. В 1883 году в Санкт-Петербурге по настоянию известного медика профессора С. П. Боткина появились «холерные» экипажи, бесплатно развозившие людей по больницам; их появление как раз и объяснялось насущной необходимостью оградить столичных извозчиков от заразных больных. Дело в том, что ежегодно почти восемьсот мужчин, занимавшихся в столице частным извозом, заболевали тяжёлыми инфекционными болезнями – чумой, холерой, дифтерией, туберкулёзом. Больные извозчики помимо воли превращались в разносчиков опаснейших заболеваний и потому делались опасными для горожан.

Но зачастую возницы становились опасны для окружающих вовсе не из-за того, что страдали инфекционной болезнью. Некоторые из них не брезговали грабежом своих пассажиров, причём грабежом, отягощённым убийством. Под видом извозчиков на протяжении всего девятнадцатого столетия в разных городах Российской Империи орудовали целые банды уличных грабителей. Поэтому городские власти всегда смотрели на людей этого промысла с известной толикой недоверия, видя в многочисленных, сплочённых и связанных круговой порукой извозчичьих артелях элемент самостийно-стихийный, а потому опасный. Извозчики платили властям тем же, усматривая во всех нововведениях попытку ущемления своих прав и замаскированного ограбления.

Каждый извозчик получал в градоначальстве номерной жетон – большую латунную бляху, носимую на груди. Извозчичья артель платила в городскую казну ежегодный сбор по количеству полученных ею жетонов. Такой порядок рождал в среде лиц, занятых извозом, вполне объяснимый соблазн обмана, заключавшегося в том, чтобы получив меньшее число жетонов (и заплатив тем самым меньший сбор), выпустить на улицы большее число возниц. В больших артелях, объединявших в своих рядах десятки возчиков, под одним номером зачастую катались несколько человек. Полиция как могла, выявляла такие нарушения и сурово карала виновных, причём, в первую очередь страдали даже не непосредственные виновники, а артельные старшины, призванные добиваться безусловного выполнения законов в подчинённом им коллективе. Данное обстоятельство также в известной степени усиливало антагонизм между извозчиками и стражами правопорядка.

Понятно, что разговор с главой артели извозчиков, стоявших на Знаменской площади, не вызывал у сыскных агентов ни оптимизма, ни особых надежд. Разумеется, артельный старшина не мог отказать сыщикам в их совершенно законном желании знать маршрут следования интересовавшей их парочки, но никакого особого рвения помочь не выказал. Он вежливо выслушал Иванова и Гаевского, понимающе покивал в ответ и пообещал к «завтрашнему утру всё вызнать». Да только этим всё и ограничилось. Сыщики убеждали старшину отнестись к их просьбе ответственно, поскольку дело важное, связанное с убийством, да только уверенности в том, что он их услышал, ни у Иванова, ни у Гаевского так и не появилось.

Покончив с артельным старшиной, сыскные агенты решили перекусить. Уже шёл третий час пополудни, так что голод вовсю давал себя знать. Да и мыслишками кой-какими обменяться пришло самое время. А тут еще ветер доносил манящие ароматы из близлежащей пекарни. Иванов махнул рукой в сторону Невского, где как раз на углу в подвальчике разместилась чайная, где можно было бы и кулебяки отведать, и пирогов с черникой. Приятели отправились туда скорым шагом.

Чайная, расположенная неподалёку от пересечения Лиговского и Невского проспектов, являлась местом хотя и простым по обстановке, но весьма популярным у разночинной и мастеровой публики благодаря отменной кухне и демократическим ценам. Сыщики, спустившись по ступенькам, вошли в душное полуподвальное помещение со сводчатым потолком, где у кипящих самоваров ели, пили, делились последними новостями и изливали душу под рюмку водки человек двадцать. Заняв отдельный столик в углу, подальше от чужих ушей, заказав рассольник и кулебяку, а также черничный расстегай и кисель на десерт, сыщики в первый раз за день вытянули ноги.

– Не получим мы от извозчиков никакого следа, – уверенно проговорил Иванов. – Если б мы могли потратить на розыск хотя бы червонец, то может, они бы нам и сказали что-либо дельное. А так… – Агафон сокрушённо махнул рукой. – Потеряем мы на Знаменской площади след, ей-ей потеряем.

Владислав спорить с ним не стал, заговорил о другом:

– Нам надо разделиться. Кто-то должен сбегать в Управление конной железной дороги, отыскать и поговорить с кондукторами утренних вагонов, а другому следует направиться во Врачебно-полицейский комитет.

– Я – на «конку», – вызвался Иванов. – По мне так лучше с народом разговаривать, чем бумажки перебирать.

– Хорошо, – не стал спорить Гаевский, – Тогда я отправлюсь к нашим венерологам, попробую составить список дамочек для опознания.

Принесли заказ. Аппетитно пахнущие блюда отвлекли на пару минут сыщиков, потом Иванов вернулся к своей недосказанной мысли.

– Ты один закопаешься в их картотеке. Обязательно привлеки в помощь кого-то из сотрудников комитета, желательно даже не одного, – посоветовал Иванов. – Если они станут отлынивать, то пригрози жалобой Путилину, скажи, что завтра утром должен отчитаться перед ним о результатах. Это подействует, уверяю, Ивана Дмитриевича они боятся как огня.

– Да знаю я. Что, по-твоему, я первый год работаю? – кивнул Гаевский, налегая на чай с пирогом. – Ты лучше скажи, что думаешь о нашем деле? Почему у убитого два кошелька?

– Не знаю, что и сказать. Мне кажется, что это свидетельствует о наличии у него денег.

– Ты знаешь, Агафон, как дипломатические курьеры перевозят почту?

– Откуда же мне это знать? Я никогда не возил дипломатическую почту…

– Работа эта всегда была весьма опасна, поскольку, сам понимаешь, многие хотели бы заглянуть в тайную переписку дипломата со своим министром. Хотя дипломатический курьер и имеет официальный статус и гарантии неприкосновенности, на него, тем не менее, регулярно совершают разного рода покушения, в основном для того, чтобы незаметно выкрасть почту, а затем также незаметно вернуть её на место. Разумеется, курьеры о такого рода поползновениях прекрасно осведомлены и для собственной безопасности принимают определённые меры. Существовало и даже поныне используется несколько основных приёмов перевозки диппочты. Согласно одному из них, так называемому правилу «двух портфелей», курьер везёт опечатанный портфель, в котором теоретически должна находиться корреспонденция, пустым. Послания он прячет в другом предмете багажа или даже в одежде. Одним словом, опечатанный портфель призван лишь отвлечь внимание похитителей.

– Можешь не продолжать, – остановил коллегу Агафон, – я понял, что именно ты хочешь сказать. Наш «К.К.» имел два кошелька потому, что один из них должен был скрыть факт существования другого.

– Именно. Скорее всего, убитый на людях пользовался тем бумажником, что лежал у него в кармане пальто: именно из него он доставал деньги, дабы заплатить за номер, за заказанное вино. А второй бумажник, в котором и лежала основная сумма денег, всё время оставался скрыт от глаз.

Агафон даже перестал жевать. Было видно, что мысль, высказанная Владиславом, ему понравилась.

– Но во втором бумажнике оказалось всего шестьдесят пять рублей, – продолжал между тем Гаевский, – из чего ты, Агафон Порфирьевич, сможешь сделать целых два важных вывода: первый тот, что убийца, забрав основную часть денег, умышленно оставил некоторую сумму, дабы скрыть факт хищения, а второй вывод – тот, что убийство в гостинице не было спонтанным. Мы имеем дело с хорошо спланированным и виртуозно исполненным заговором.

– А это нас выводит… – Иванов запнулся, пытаясь лучше сформулировать мысль, – это выводит нас на ближнее окружение убитого.

– Не факт. Сведения о нём могли попасть в распоряжение злоумышленников совершенно случайно. Скажем, от работника банкирской конторы, где убитый «К.К.» держал депозит.

– Э-э, нет! Ты, Владислав, меня не сбивай с панталыку! При чём здесь банкир? Банкир не может знать, когда я закрою депозит. Банкир не может знать, когда я принесу крупную сумму на пополнение счёта. Если я совершаю крупную сделку с недвижимостью, скажем, дом продаю, банкир этого тоже знать не будет. А то, что счёт открыт большой, так что ж с того? Я думаю, в Питере наберётся не один десяток тысяч человек, имеющих депозиты, скажем, более десяти тысяч рублей. Это всё-таки богатейший город Европы, если не мира. Я слышал, что только в Вене цены выше, чем у нас, а раз цены выше, значит и люди богаче, тут такое правило…

– Вы, батенька, как заправский экономист рассуждаете, – ухмыльнулся Гаевский. – Но в целом я разделяю эту точку зрения. Богатых людей у нас действительно очень много. Да только я о другом: не обязательно, что убийц вывел на жертву кто-то из его окружения.

– А я думаю, что обязательно. Это был кто-то из его близких знакомцев: любовница, деловой партнёр, возможно, кто-то из прислуги. Если он по домам свиданий таскался, стало быть, человек был… м-м… шебутной, сомнительных знакомств не боялся. Вот ему и подстроили… сомнительное знакомство.

– Ну-у, – Гаевский сделал неопределённый жест, как бы отметая услышанное, – в любом случае разговор этот преждевременен. Надо сначала установить личность этого самого «К.К.», ещё лучше – и личность «рыженькой», покинувшей его в ночь убийства. Тогда и поглядим, кто из нас окажется прав.

Покончив с едой, запив кулебяку отменным крыжовниковым киселем, сыщики покинули уютный погребок.

– Эх, хорош нынче денек! Махнуть бы сейчас в Озерки! Моя кузина там дачу снимает – такая красота! Сосны, песок, а воздух такой, что не надышишься…

Он мечтательно зажмурился. «Точно кот на завалинке», – хохотнул про себя Иванов.

– Ну, брат, раскатал губу… Может тебе еще в Баден захочется или на Марциальные воды? Вернись на грешную землю. Твой путь лежит гораздо ближе – во Врачебно-полицейский комитет.

Сыщики разошлись в разные стороны: Агафон Иванов направился в Управление конной железной дороги, дабы поговорить с кондукторами и установить, не брали ли они на Знаменской площади рано утром парочку из второго номера, а Владислав Гаевский двинул во Врачебно-полицейский комитет, чтобы в его картотеке поискать проститутку, отвечавшую приметам «рыженькой» спутницы убитого.