Читать книгу Заслуженный гамаковод России - Алексей Иванников - Страница 2

Ещё утром, глядясь в лужу у помойки (усы – в линию, чёлка – по высшему разряду) я ощущал себя полностью счастливым и всем довольным: да и что могло помешать мне в этом тогда? Только что я догрыз горбушку – так и источавшую пряные и столь сильные запахи! – и после спокойно проведённой ночи даже не хотелось спать, так что я решил навестить пару приятелей из подвала ближней высотки, как вдруг: выкатывается из-за бака Огрызок и заявляет: Вожак хочет тебя видеть. Огрызок у нас всегда такими делами занимается: сбегать куда или передать просьбу, но чтобы мне – и в такой форме? Хотел тут же тяпнуть наглеца: однако увидел оскаленную пасть и решил пока не трогать; к тому же явно не случайно он был пропитан наглостью и чванством. Знаю ведь я его крысиную душу – низкую и подлую – и потому стараюсь не связываться: несмотря на явное превосходство и в силе, и по рангу. Сволочь – он и есть сволочь: особенно когда ему Вожак позволяет хамить и совершенно явно нарушать субординацию – святое из святого. А с Вожаком лишний раз связываться – себе дороже обойдётся, особенно при Рыжем или том же Огрызке: всегда встающих на его сторону.

Выяснять отношений я не стал-таки: уж слишком серьёзен он был и важен; велев указывать дорогу – на что не последовало никаких возражений – я двинулся за ним, стараясь на ходу понять причины столь торжественного приглашения. Ведь прекрасно знает же – где я ночую – и Огрызку явно пришлось немало побегать: чтобы найти меня; так что было бы удивительно: если дело заключается в ерунде, совсем несрочной и почти необязательной: типа родов Красотки или, к примеру, Побирушки.

Я, конечно, не спорю: эпизод это важный и в самом деле торжественный. И когда все окружают нору, а потом Мамочка выставляет новеньких на свет, а все их оглядывают и облизывают – то даже мне приятно становится. Однако не хуже они знают и другое: когда я занят – а размышления на досуге для меня имеют чрезвычайное значение – то из-за подобных событий не стану я куда-то бежать. Ну а что они хотели бы: чтобы из-за чьих-то прихотей я изменил образ жизни? Не бывать подобному: никогда и ни за что.

На сходках они всегда шушукаются и выдвигают обвинения: а почему ему сходит с рук, что он оторвался от стаи и ведёт себя так нагло? С первым обвинением я вполне готов согласиться; второе же – полный бред и вымысел. Как мне положено по рангу – так и веду себя. И почему они забывают – кто был их спасителем позапрошлой зимой: ведь это я нашёл тогда лазейку и вывел почти всех из приготовленной ловушки, готовой вот-вот захлопнуться и затопить всех ледяной водой. И кто ещё смог бы сделать подобное: прогрызть за то время, что оставалось до гибели – целый ход в деревянной переборке? Однако не ценят они подобного: и возникают всё больше и больше.

Они спрашивают: почему ты поддерживаешь контакты с врагами и конкурентами? Что мне ответить: а если б не поддерживал, то откуда мы узнали бы дорогу в некое помещение, где висят толстые батоны колбасы и сложены колёса сыра? Они ведь что думают: так просто было всё узнать и разведать, и суметь договориться с другими – уже знающими дорогу – о разделе сфер? Пускай сами попробовали бы: я бы полюбовался на их оцарапанные морды и ободранные хвосты после первого же визита. Сразу заговорили бы по-другому.

Или ещё: а что ты забыл в той высотке, что рядом с нами, и не завёл ли ты там случаем подружку – помимо Мамзельки? Когда об этом говорят втихую – ещё ладно, но на сходке в присутствии Мамзели: уже наглость и свинство. А если и завёл: какое их крысиное дело? Выступает же больше всех как раз Огрызок: вижу я, как он на неё смотрит, и давно бы его ещё больше обкорнал: если бы не заступничество Вожака и Рыжего, так и лезущих туда, где их присутствие вовсе не обязательно.

Но в действительности эти слухи ни на чём не основаны: просто дают хороший повод для посягательства на мой авторитет. И умные порядочные крысы – вроде Мамочки или Бродяги – прекрасно понимают это и препятствуют распространению подобных мнений. А то бы они ещё не того насочиняли: знаю я их интересы и пристрастия.

Что же касается истинных мотивов такого отношения ко мне, то можно сказать с уверенностью: их просто гложет чёрная зависть. Зависть к тому, что мне единственному доступен вход и я один – из всей стаи – могу воспользоваться запасами бесценных напитков, сложенных в некоем помещении. Не напрасно вход туда охраняется столь тщательно и чужакам там если что и светит – то лишь возможность быть покусанным. Заведя же себе приятелей – что было для меня не слишком-то сложно – я получил возможность в любой момент окунать усы в лужу с бархатным тёмным пивом. Не всегда, впрочем, во время моих визитов туда я обнаруживаю на полу разлитую лужу, у которой толкается с десяток разомлевших и уже нагрузившихся приятелей: и вот тут наступает мой звёздный час, и мои авторитет и значимость резко поднимаются.

Потому что только я один – из всех, с кем до сих пор меня сводила судьба – способен на такое: разгрызать жестяные банки. Я торжественно вползаю в зал, где все уже в нетерпении ждут и выстроились – наподобие почётного караула – давая дорогу к заранее приготовленной батарее. Иногда даже за мной специально присылают: если я долго не появляюсь и почему-либо люди – использующие помещение под свои надобности – ничего не разливают и таким образом вынуждают нас самих браться за дело. По силе и крепкости резцов мне нет равных, и тут-то я и использую их с максимальной пользой и выгодой. Я обхватываю банку всеми лапами и крепко прижимаюсь к ней телом, а потом делаю резкий надкус, и если всё проходит успешно, то что тут потом бывает! Фонтан брызг и суетящиеся рядом приятели, подставляющие в нетерпении морды, а я иду к следующей банке, чтобы проделать ту же операцию.

Однако следует признать, что надо с осторожностью подходить к выбору банок: иногда мне подсовывают – безусловно, ненарочно – ёмкости с такой жидкостью, какую ни одна нормальная крыса пить не станет. По внешнему виду почти невозможно отличить их друг от друга: везде что-то нарисовано, но попробуй просто так разберись – а что же в них такое? Так что вначале я стараюсь принюхиваться к тому, что к банкам прилипло, и только потом уже – оставив в покое подозрительные и непонятные – приступаю к главной процедуре.

Открыв же нужное количество – о чём хозяева тут же с благодарностью сообщают – я забираюсь в укромное место и устраиваю себе удобное лежбище. Не стану же я толкаться со всеми в одной куче: может, кому-то и приятно подобное, но только не мне. Отгрызёшь этак краешек и лежишь потом блаженствуешь: усы и морда пропитываются драгоценными ароматами, желудок заполняется, а в душе воцаряются довольство и покой. И никакая банда – Вожак вкупе с Рыжим и Огрызком – уже не страшна и не играет никакой роли: хоть всех их вместе сюда подавай!

Но в действительности я хорошо понимаю опасность такой эйфории: и не дай бог мне в подобном состоянии вступить в настоящую схватку. Из своего укрытия неоднократно я имел возможность наблюдать за хозяевами, устраивавшими – после солидных возлияний – выяснения отношений и даже ранговые поединки. Насосутся этак две крысы – находясь в разных углах лужи – до умопомрачения, а покрасневшими глазами уже друг на друга так и посверкивают, пока наконец одна из них – вспомнив о былых счётах и обидах – не хлестнёт хвостом по луже: облив и врага, и нечаянных свидетелей; свидетели – кто не хочет лезть – конечно в сторону, а две обалдевшие крысы прямо тут же – посреди пивной лужи – и начинают поединок.

Однако ничего интересного и увлекательного в смысле качества приёмов или тактических уловок, не говоря о скорости перемещения здесь не происходит. Уж как они стараются и изображают ярость и желание разделаться с врагом! однако на практике всё это реализуется в жалкие полусмешные выпады и столь же нелепые уходы, и больше всего – в неумелое пыхтение и топтание, так что встретившись в подобном состоянии с настоящим противником – не нагрузившимся драгоценной жидкостью – даже сильный взрослый самец не всегда одолеет неопытного юнца. Чем некоторые из юнцов – для поднятия авторитета и ранга – и пользуются: специально ждут они, пока подходящий противник нагрузится как следует, и только потом уже вылезают из какой-нибудь дыры и начинают хамить и приставать.

Так что во время подобных эксцессов лучше находиться на расстоянии: здесь и безопаснее, и обзор намного выгоднее, не говоря об угрозах со стороны естественных врагов: кошек или собак. Ведь когда крыса в полной готовности: уши торчком, глаза горят, а нос так и ходит из стороны в сторону, оценивая многообразные запахи – попробуй её поймай в тёмном подвале, заставленном ящиками и мешками: даже огромным взрослым котам далеко не всегда удаётся справиться и весьма часто они остаются ни с чем. Пьяная же крыса – лёгкая добыча даже для невыросшего котёнка или собаки, даром что для собак мы не являемся пищей и служим лишь забавой: для охотничьих игр.

Что же касается собак, то лишь на открытом пространстве у них появляются весомые шансы на успех: уж в беготне-то они сильны как никто, и тут спасение крысы – в её находчивости и проворстве. Ведь одной агрессивности может и не хватить – собаки такие встречаются, что даже взрослая полноценная крыса может целиком поместиться в её пасти – и когда в отчаянии она начинает бросаться, то ведь одним ударом лапы такой барбос может оглушить её, а потом уж добить, сдавив всего один раз мощными челюстями безвольное слабое тело.

Из чего в результате следует главная крысиная мораль: осторожность, осторожность и ещё раз осторожность! Наша жизнь – это жизнь в подполье, по углам и щелям, выход из которых допустим лишь в наиболее благоприятных условиях: ночью, когда дозорные не дремлют и тщательно стерегут общий покой – вот тогда-то мы и разгуливаемся, реализуя главную стратегическую цель и задачу, до воплощения которой всё же пока далеко: заполнить собой весь мир. Размышляя на досуге – что вызывает такое недовольство сородичей – я пришёл к неопровержимым выводам: ведь если наше преимущество в полной мере реализуется в узких ходах и коридорах, то для достижения цели весь мир обязан стать одним сплошным коридором, лазая по которому – по всем сторонам и направлениям – мы быстро наведём порядок, подчинив себе всех прочих – а также уничтожив тех, кто с нами не согласится.

Когда я проповедую подобные идеи – что случается не слишком часто – то многие задают вопрос: а как этого достичь? Готовых рецептов у меня, разумеется, нет, ну а кто на моём месте смог бы составить чёткий и понятный план действий? Я пока не встречал таких, но твёрдо можно утверждать одно: надо думать, думать и ещё раз думать. Может даже: отобрать на совете – созванном всеми стаями и кланами – специально тех, кто способен заботиться не только о низшем – как достать, например, кусок сыра из крысоловки; предоставив же в их распоряжение все возможности – опыт поколений и материальные ресурсы – вполне допустимо было бы рассчитывать на какие-то результаты. Главным же направлением должна стать борьба с самым сильным и опасным врагом: с человеком.

Ведь сколько существует легенд и сказаний, затрагивающих наши взаимоотношения – чаще окрашенные в трагические тона, и очень во многих из них можно найти указание на близкое наше родство. Подойди к любой самой задрипанной крысе и спроси её: кто есть крыса человеку? – и без запинки она ответит: младший брат. А ещё спроси: почему же они так плохо к нам относятся? и получишь ответ: а потому что они нас предали. Азбучные истины, не требующие доказательства и проверки, и вынуждающие нас – с прискорбием – считать человека главным врагом и противником.

Потому что в действительности – признав нас союзниками и младшими родичами – люди ведь могли бы получить очевидную выгоду. Оказав нам поддержку – всего лишь на начальном этапе – они помогли бы нам уничтожить мышей, кротов и прочих вредителей. В свою очередь им пришлось бы покончить с кошками и собаками: нашими естественными врагами. В этом плане я даже не претендую на нашу гегемонию: мы честно разделили бы сферы влияния, после чего наступило бы общее благоденствие, ненарушаемое войнами и конфликтами: то, что на поверхности – собственность людей, находящееся же внутри укрытий – уже в нашей компетенции.

Однако необходимо признать, что подобный план вряд ли имеет даже малейшие шансы на успех: не согласятся люди на избавление от верных друзей и помощников – кошек и собак – и потому мы должны сами позаботиться о своём процветании. А то, что будущее за нами: кто может в этом сомневаться? Ведь даже только родившиеся крысята, едва оторвавшись от материнских сосков – даже они сразу узнают и понимают: мы – будущие властелины мира! Да и как может быть иначе: кто лучше нас приспособлен к самым невыносимым условиям – жаре, холоду, отсутствию пищи и всему остальному, что способствует противоестественной убыли? И мы бы ещё посмотрели: а что сталось бы с теми же кошками или собаками, окажись они в наших условиях и попав под столь же жёсткий прессинг со стороны самой грозной и опасной силы: человека.

Они ведь предатели: предатели давние и злобные, предатели подлые и нераскаявшиеся, и только постоянно усиливающие на нас давление. А как поступают с предателями? Их уничтожают: жестоко и беспощадно. Я могу представить себе это зрелище: когда они ослабнут – что по всем законам неминуемо и рано или поздно произойдёт – вот тогда мы и вылезем из всех подвалов, нор и щелей – вот это будет зрелище! – когда лавина боевых крыс, всё сметая и уничтожая по дороге будет истреблять их всех – одного за другим – как они истребляют нас, не считаясь ни с какими нормами и приличиями. Когда же всё закончится и последний человек станет прахом, а все их творения – включая живых тварей, находящихся под их контролем и покровительством – найдут достойное применение либо будут также уничтожены – вот тогда и наступит наше время: золотое время уже вечного крысиного царства!

Если же говорить серьёзно, то нужно уже сейчас думать о его приближении. Чему и посвящены мои размышления на досуге: в первую очередь. Но именно подобное занятие вызывает негативную реакцию горячо любимых соплеменников: во главе с Вожаком и Красоткой. Для них есть только этот день, которым они и живут, совершенно не заботясь о будущем. Иначе как следует относиться ко всем их претензиям и придиркам: не помогает, мол, в повседневных делах и заботах и ведёт антиобщественный образ жизни? Не желают они понимать: с повседневными делами и Вожак справится, у меня же иная стезя: быть первооткрывателем. Разве я претендую на его главенство над всеми и отказываюсь помогать стае – когда действительно необходимо: отбиться от врагов или освоить новый ареал? Ничуть не бывало: на скольких крысиных шкурах остались следы моих зубов и скольких врагов я обратил в бегство: получив при этом сам немало ран и рубцов. Но разве их заботит подобное: им лишь бы покричать побольше – для поддержания авторитета и его возможного укрепления, независимо от заслуг и возможностей, по которым и должна строиться истинная иерархия в настоящей и полноценной крысиной стае.

Ведь когда Вожак говорит – «я первый» – то за этим скрывается его действительное превосходство в силе и массе, помноженное на его постоянную заботу обо всех и каждом. Уж как он умеет продемонстрировать своё лидерство и поставить на место возомнившего о себе слишком много наглеца и самозванца: он только рыкнёт разок и взглянет этак многозначительно, и где же тогда вся спесь и наглость? уже улетучилась, и снова в стае воцаряются мир и покой. А забота о приболевших и временно нуждающихся в помощи и поддержке? Всяческого уважения заслуживают его действия в столь сложных ситуациях, и далеко не каждый предводитель и вождь стаи станет отдавать самые ценные куски – колбасу и даже сыр – тем, кто ниже и слабее.

А как умеет он организовывать торжественные дни и события! Мы собираемся на дни рождения – свои или только родившихся крысят – и достаём всё самое лучшее из спрятанных запасов: сыр, колбасу, сало, и даже – если мне удаётся выклянчить и переправить на своём горбу – банку тёмного бархатного пива! Вот когда бывает радость и веселье, и мы славим виновников торжества, великого крысиного бога и ближайших к нему среди нас: Вожака и Красотку.

И только по одному направлению есть у меня к нему весьма серьёзные претензии. Уж очень нравится ему создавать себе любимчиков, не считаясь при этом с истинной иерархией. Я вполне мог бы понять, если бы предпочтение отдавалось в соответствии: что ещё больше цементировало бы стаю. Однако конкретные действия ведут на самом деле к прямо противоположному, не украшая в то же время самого предводителя: кто будет слушаться и соблюдать иерархию, если от подхода всего одной крысы – пусть даже главной и доминирующей – зависит твоё положение? Тут уж все будут стараться заслужить её максимальное расположение, и даже самый последний начнёт подлизываться в тайной надежде на повышение по рангу. И весьма немногие понимают опасность подобного положения, ведущего к постоянному разброду и неуверенности, когда ни одна самая уважаемая крыса не может поручиться за своё завтра и вынуждена находиться в постоянном страхе и напряжении.

И только я один стараюсь этому противостоять. Однако что могу я поделать с мерзавцами типа Огрызка или Рыжего, так и лезущих на рожон, не забывая при этом восхвалять могущественного предводителя, обеспечивающего им в свою очередь поддержку и защиту в сложных ситуациях? Им достаточно намекнуть: он покушался, мол, на твоё лидерство, и какова же реакция Вожака на подобную ложь и клевету? Уж тут – сознавая реальность угрозы – он ведёт себя по-иному: не как с прочими, не имеющими против него никаких шансов; сразу же он резко взбадривается и начинает мелко трясти хвостом, раздавая случайным соседям лёгкие тумаки и оплеухи, когда же его взгляд скрещивается с моим, то столько злобы и ненависти я вижу в нём, и с таким большим трудом удаётся мне сдержать себя и не ответить на ничем не спровоцированный выпад.

Так что меня чрезвычайно удивило приглашение Вожака на встречу. Однако я не выдал чувств и не спеша потрусил за Огрызком мимо баков к главному лазу. Глядя на переваливающуюся походку – из-за отсутствия нескольких пальцев – мне стало смешно и весело: и этакий-то обалдуй – даже не целая крыса, а только часть – смеет мне хамить и что-то приказывать? Тут же я стал прикидывать: какую ляжку лучше куснуть – правую или левую – для придания ускорения наглецу, однако он, видимо, что-то почувствовал и сам прибавил ходу.

Сразу после вступления в главный лаз мы повернули налево; направо же находился ход к норам, где – как я думал – должен был ждать Вожак. Налево – куда мы двинулись теперь – есть помещение для общих встреч: в большом подземном резервуаре мы собираемся все вместе, что чаще всего происходит в торжественных случаях. Однако ничего такого в ближайшие дни не ожидалось, и мне стало даже интересно: что же произошло такое, из-за чего Огрызка – этого жалкого инвалида – погнали аж в самый дальний конец нашей территории.

Когда мы вступили в помещение, то я приветственно помахал хвостом: все или почти все находились уже тут, здороваться же со всеми подряд мне не хотелось. Общая реакция меня удивила: сразу же все обернулись, и я заметил, как в нескольких местах начались таинственные перешёптывания, что совершенно мне не понравилось, потому что я понял: речь пойдёт обо мне.

А вожак уже забрался на возвышение в центре, и когда я подошёл ближе, то среди настороженного молчания наконец прорезался его голос. – «А вот и он пожаловал».

Тут же я посмотрел на его хвост: однако он не выдавал признаков сильного возбуждения, и я сразу несколько успокоился. – «Зачем вызывал?» – «Дело есть». – «Такое срочное, что понадобилось отвлекать меня от важной встречи?» – Он проигнорировал выпад, но его хвост мелко задрожал, и только спустя какое-то время он выдавил. – «Судить мы тебя будем!»

Я аж поперхнулся: настолько всё было неожиданно и неправдоподобно, вызывая самые худшие подозрения. Если кому-то что-то не нравится – даже Вожаку – то никогда я не был против честной драки: один на один. Суд же есть нечто спорное и неправильное, когда дело решается не остротой клыков или реакцией, а субъективным мнением пристрастного сборища крыс. Тем более что сегодня я находился в прекрасной форме, и даже Вожак казался не слишком опасным соперником.

Я тут же вызвал его на поединок: очень быстро я довёл себя до возбуждённого состояния, так что все рядом стоявшие отползли как можно дальше в стороны, освободив пространство для поединка. Я хлестнул хвостом по земле, вызывая Вожака: он уже загорелся, и весь в предвкушении я готовился к первому броску, но неожиданно между нами выполз посторонний, и по крупным клыкам я узнал Рыжего.

«Мы сюда зачем собрались: для драки? Нет: мы собрались, чтобы судить жалкого отщепенца, позорящего всю стаю в глазах честных порядочных крыс. Вы только посмотрите на него: сейчас утро, а он уже выспался, причём где выспался-то? Нет: не в родном гнезде рядом с Мамзелью, и даже не на территории поселения, где его острые клыки и резцы всегда могут пригодиться родной стае: для отражения неприятеля. А если он хочет драки, то получит её потом, когда мы вынесем ему приговор!»

В чём я могу позавидовать Рыжему – так это его умению красиво и ясно излагать идеи: ни одна крыса так не умеет, и он не напрасно имеет третий рейтинг в стае: после Вожака и меня. Почти сразу же ситуация изменилась: соплеменники снова стали сползаться вокруг, и я уже просто не мог вызвать кого-то на драку: тогда все ополчились бы на меня одного.

А Рыжий не утихал. – «Ведь чем должна порядочная крыса заниматься ночью? Искать пропитание и обеспечивать родную стаю всем, чем только можно: и едой, и напитками, и материалами для строительства гнезда. А чем же занимался он этой ночью, так же как и большинство ночей до того? Дрых в какой-то дыре, наплевав и на стаю, и на любимую подругу, работавшую в это время наравне со всеми: не покладая лап и хвоста!»

«Но это ещё не всё: ведь когда наконец он заявляется в стаю, то как он себя при этом ведёт-то? Нагло и чванливо, как будто здесь какие-то жалкие мыши! Ведь сколькие из вас, дорогие соплеменники, испытали на своей шкуре притеснения со стороны этого мерзавца, да и даже я сам неоднократно подвергался унижениям: да-да, сколько раз он использовал дарованные ему великим богом качества не на благо нам – а во вред, принося одни только беды и несчастья!»

Если предыдущее имело какой-то смысл, то последняя реплика являлась полной клеветой, и тут уж я не выдержал. – «Ах ты, крысиное отродье…» – Однако он прекрасно держал себя. – «Ага, вот видите, любезные сородичи: как он не любит критики в свой адрес! Но ведь это не вся правда, а только половина: когда же я выскажу всю, то сразу станет ясно, какой приговор совершенно неминуемо ждёт его сейчас!»

Я хотел броситься на негодяя, но сразу трое или четверо встали у меня на дороге: они оскалили пасти, и мне пришлось отступить. Тогда я поискал Мамзель: она скромно стояла в глубине, ни на что не реагируя и даже не замечая моего смятения и растерянности.

«Разбирая же его поведение дальше, мы с возмущением и негодованием должны заметить: какая нормальная порядочная крыса станет поддерживать отношения с нашими врагами и конкурентами? Совершенно верно: ни один из нас этого делать не станет; не потому, что не сможет завязать дружественных контактов – нет, ему просто противно будет иметь дело с теми, кто не даёт нам жить спокойно и занимает наш ареал. Ведь чем больше пищи, тем крупнее стая, и потворствующий нашим врагам есть наш враг!»

«А его выступления? Насосавшись разных напитков он возвращается в стаю: и разве он ползёт в родное гнездо, чтобы тихо и мирно пережить свой позор? – нет, дорогие сородичи, ничего подобного! Он шляется по поселению и смущает честных порядочных крыс – уставших за ночь – сомнительными непонятными разговорами, ведущимися без видимой цели и порядка! Или я ошибаюсь: и у них есть-таки цель, цель коварная и вероломная?»

Если бы не добровольные охранники, снова обнажившие плотные частоколы зубов, то я безусловно загрыз бы сейчас Рыжего: подобного скопления лжи и ненависти я никак не заслуживал и не мог заслужить, и наконец я понял: это был заговор, давно организованный и готовившийся в тайне от всех. Даже Мамзель – судя по всему – удалось провести этим мерзавцам и негодяям: а уж она-то какая любопытная и дотошная крыска!

«Но и это не всё ещё! А ведь от этого эгоиста страдает не только стая – нет! – страдают и самые близкие: ведь где настоящий отец семейства должен находиться днём? Правильно: в гнезде или рядом с ним, оберегая покой любимой подруги и потомства, а также во всём им помогая. Впрочем, что касается потомства: разве при таком образе жизни дождёшься от него настоящих полноценных наследников, будущую надежду и опору стаи?»

Это выглядело уже полным издевательством, причём не только надо мной: Мамзель просто обязана была возмутиться и хотя бы попробовать куснуть наглеца. Однако она молча проглотила всё и даже не поморщилась: мне уже совершенно не нравилось такое положение.

«Ты лжёшь, Рыжий!» – «Ага, вы видите, дорогие соплеменники: ему нечего возразить на все мои обвинения, но ведь – для убедительности – я могу представить и свидетеля!»

Мерзкое сборище заволновалось: они все заоглядывались, пытаясь понять – кто же свидетель? – и тут я похолодел, увидев, как на возвышение рядом с Рыжим забирается моя Мамзель.

Ведь разве я не любил её и не приносил самых вкусных и жирных кусков – которых не видел никто никогда в стае? И кто больше имел возможность пробовать пиво, втайне доставляемое мною из далёкого подвала, что я делал значительно чаще, чем докладывал о том любимым соплеменникам? И разве недостаточно ей было любви, которую я дарил ей два года, что мы жили вместе?

А Рыжий разливался уже дальше. – «Вы только спросите её: прав ли я, предъявляя многочисленные и весьма тяжкие обвинения? И тогда уж вы сами бесспорно вынесете приговор, который он давно заслуживает!»

Это было выше моих сил – стоять и наблюдать, как меня хладнокровно и последовательно продают со всеми потрохами: я бросился к ближайшему противнику и рванул его за плечо, и сразу после этого на меня кинулись четверо или пятеро. Я сцепился с одним – это был Огрызок – и покатился колесом, стараясь увернуться от быстрых укусов, однако слишком уж явным было преимущество: кто-то вгрызся мне в холку, и если бы я не отпустил вовсю визжавшего мерзавца – меня самого могли бы отправить к крысиным праотцам: потеряв кусок шкуры я сбросил-таки врага и расшвыривая всех кинулся по главному туннелю на свободу.

Бежал я достаточно резво, но никто, видимо, и не пытался догнать меня: в драке один на один я справился бы почти с каждым, убивать же меня они не собирались. Целью их заговора могло быть одно из двух: либо изгнание из стаи, либо моё перемещение на нижнюю ступень иерархии, с чем я никогда не согласился бы. Главное же заключалось в ином: Мамзель предала меня – подло и низко, как будто мы не прожили вместе так долго и не пережили столько горя и радости! Теперь я понимал Огрызка: этому-то мерзавцу и должна была достаться моя Мамзель, и потому-то он и выглядел так нагло и заносчиво, и очень жалко стало мне теперь, что я так и не осуществил тайную прежде мысль: перегрызть ему глотку.

Пережив первый шок я перешёл на мелкую рысцу: здесь требовалось уже следить за обстановкой, чтобы не налететь на кошку или собаку, занятую добыванием пищи. Моё тайное убежище находилось на границе участков, и пока я собирался отсидеться в своей норе: вряд ли кто полез бы ко мне выяснять отношения дальше, и кроме того: недалеко находились тайники с запасами еды и напитков.

Добравшись до места я тщательно проверил ситуацию вокруг: ничьих следов или запахов мне обнаружить не удалось, и тогда я принял некоторые меры безопасности: перетащив в нору банку пива и несколько кусков сыра я забил вход изнутри приготовленной заранее заслонкой, и только тогда уже успокоился и приготовился к погружению в тоску и апатию.

Я пил тёмное ароматное пиво, а потом грыз сырные обрезки, и снова пил, а потом погружался в странный тревожный сон: никто не приставал ко мне наяву, зато во сне я загрызал по очереди всех тех мерзавцев, кто так яростно боролся против меня, устроив подлое судилище: сначала я расправлялся с Огрызком – что было совсем несложно, затем наступала очередь Рыжего: тут следовала короткая стремительная схватка, в конце которой я перегрызал ему глотку, извергавшую столько лжи и ненависти, и потом приходил черёд Вожака; мы долго кружили, примериваясь и делая ложные выпады, а потом неожиданно сплетались в яростном порыве, и уже нельзя было разобрать – где чьи лапы, хвосты и зубы – но именно последнее и выручало меня: сдавив резцами глотку я душил его, не давая вырваться и напасть на меня: его судьба была предрешена, и когда он начинал биться в агонии, то я ещё сильнее стискивал челюсти, даря ему лёгкий и быстрый конец.

Я потерял связь с реальностью: догрызя остатки сыра я находился в непонятном полусонном состоянии, не решаясь что-либо сделать: потрясение всё ещё не прошло, и когда я услышал поскрёбывание и шорох, то не сразу понял, что кто-то пытается проникнуть ко мне. Очевидно, это не были враги: Вожак с бандой устроили бы либо шумную осаду, либо наоборот: постарались бы засыпать меня окончательно. Так что я постарался взбодриться и после некоторых усилий – обусловленных физической слабостью – отодвинул-таки заслонку в сторону: как я и думал, у порога стоял мой единственный друг и союзник: Бродяга.

После обмена приветствиями мы забрались обратно в гнездо: так было безопаснее и спокойнее. Бродяга был взволнован и сразу приступил к делу. – «Уходить тебе надо отсюда. И желательно быстрее». – «А в чём дело?» – «Облаву на тебя хотят сделать: ты ведь на нашей территории. И готовятся многие: не только Вожак с подручными». – Мы помолчали. – «А Мамзель?» – «Она с Огрызком: и Вожак пригрозил, чтобы никто к ней больше не лез: это он с Огрызком расплачивается». – Стало тошно, но я пересилил себя и постарался представить, что это мне уже безразлично. Хотя это было и не совсем так. – «А давно был заговор?» – «Да порядочно: когда ты устроил себе эту нору, вот тогда и началось. И Мамзель твоя всё знала с самого начала». – «Она тоже участвовала?!» – «Возможно. Но сейчас тебе надо уходить: у них серьёзные намерения. Хотя и не все на их стороне: но их больше». – Стало грустно, и я понял, что расставание с прежней жизнью неизбежно и будет только хорошо, если это случится быстро и резко.

«А инициатором заговора был, небось, Огрызок?» – «Точно: он всё подзуживал Вожака и старался натравить его. Пока их интересы не совпали. Так что теперь они празднуют победу, а всех несогласных шпыняют. И я решил немного побродить: пока всё не успокоится». – «Так пойдём вместе!» – «Не могу: ты теперь враг стаи, а за общение с врагами: сам понимаешь, что бывает. У них же теперь как? У них теперь единство и сплочение вокруг любимого вождя, данного небом и землёй. И все, кто так не считает: сразу становится отщепенцем и предателем. С соответствующими последствиями. Они на этом Старого поймали. И под меня хотели соответствующий базис подвести». – Мы ещё помолчали, и я понял, что настало время прощания: возможно, навсегда.

«Ты иди первым, бродяга: не люблю я долгих расставаний и кроме того: всё-таки я попробую замаскировать лаз. Только не протрепись никому: договорились?» – «Ну прощай». – Он взмахнул напоследок хвостом и растворился в длинном коридоре, ведущем наружу, а я взялся за весьма сложную и сомнительную задачу: забить вход в гнездо таким образом, чтобы ни одна – даже самая находчивая и умная крыса – не догадалась о наличии за переборкой уютного и вместительного помещения, с которым у меня оказалось связано так много приятных и трогательных воспоминаний.

Умяв землю и набросав мусора – хотя кого могла обмануть подобная декорация? – я наконец занялся вопросом: а куда же мне двигать дальше. Привлекательнее всего выглядели две стаи: хозяева пивного подвала и обитатели высотки, от визита к которым меня отвлёк Огрызок накануне судилища. Учитывая же личные отношения – что казалось гораздо важнее и основательнее – мне нужно было присоединиться ко вторым, к чьей стае принадлежали мои лучшие приятели: Длинный и Толстяк.

Возможно, они единственные – не считая Бродяги – кто мне сочувствует и понимает то, что я пытаюсь делать. Приятнее же всего обсуждать с ними вопросы, вызывавшие столько неудовольствия у Вожака и прочих: о наших перспективах на будущее. Ведь почему они старались уйти от столь важных тем, третируя и всячески понося меня? А потому что сами не способны, и кому же охота выявлять свою полную несостоятельность и почти что бездарность – несмотря на высочайший ранг и положение? Потому-то и зажимали они мне рот, а в конце устроили позорное судилище, блестяще срежиссированное и организованное: теперь я в этом не сомневаюсь.

Так что лучшего варианта мне было не найти. Однако перед столь важной встречей желательно было привести себя в порядок: откопав пару сухарей из тайника я сытно пообедал, после чего почистился и тщательно умылся в луже у входа в нору.

Добравшись – после нескольких марш-бросков, обусловленных возможной опасностью – до подножия высотки, я нырнул в знакомый уже лаз, где – как и следовало ожидать – почти сразу наткнулся на крысу, уже обнажившую плотный частокол зубов. Что-то я не помнил его, да и он, возможно, видел меня впервые: я дружественно шевельнул ушами, и – чтобы продемонстрировать мирность намерений – ещё и отступил на шаг назад и отвёл взгляд в сторону. – «Извини, друг, что напугал: я по делу к твоим соплеменникам. Длинный и Толстяк: знаешь таких?» – Он настороженно кивнул, но моё поведение подействовало благотворно, и он явно поверил, что я пришёл с миром.

«Они сейчас в гнёздах?» – «Должно быть. Дорогу ты знаешь?» – Я кивнул. – «А то могу проводить. Тебя как звать-то?» – «Зубастиком». – «Ах, ты тот самый?» – «Ага. Ну ладно: спасибо, я пошёл». – Мы разминулись в узкой горловине, и я двинулся в том направлении, где – как я помнил – находились гнёзда местных обитателей.

Довольно-таки долго пришлось мне рыскать по длинным коридорам и галереям, натыкаясь периодически на местных жителей: почти все к счастью были мне знакомы, единственного же не знавшего меня вполне убедил широкий оскал, после чего испуганный абориген растворился где-то в потёмках и больше не появлялся. Нужные же мне Толстяк и Длинный всё никак не попадались, пока я не догадался расспросить об их местонахождении очередного встречного; довольно подробно он объяснил мне маршрут к совсем рядом расположенному гнезду Длинного, после чего я достиг-таки первой цели: добравшись до гнезда я громко позвал его и сразу же наткнулся на удивлённую сонную физиономию.

«Привет». – «Здорово. Ты откуда взялся?» – «Да вот: выгнали». – «Откуда? Из стаи?!» – «Да: и теперь я свободен как ветер». – «А как же твоя…» – «Она больше не моя. И не стоит об этом». – Мы помолчали. – «Хочу вот к вам проситься: примете в стаю?» – «Это с Толстяком надо обговорить: у него выше ранг и авторитета больше. Пошли к нему». – Я посторонился, давая Длинному дорогу, и припустил вслед за ним, стараясь не упускать из виду юркое и проворное длинное тело.

Мы завалились в гнездо, когда его обитатель сладко дрых, что привело к не самым благоприятным последствиям и результатам: не разобравшись он сразу развопился, и только спустя время мне удалось ввести его в курс дела. «Так что теперь я свободен и хочу проситься к вам. Это возможно?» – «Вполне. За новичка кто-то должен поручиться – что он будет работать на стаю, и потом должна пройти специальная церемония: это в обязательном порядке. Но она не слишком сложная». – «И вы для меня сделаете это?» – Я испытующе посмотрел на Толстяка, но он уверенно выдержал взгляд, и только кивнул в ответ, коротко и внушительно.

«И что же для этого требуется?» – «Мы представим тебя стае. Потом же – когда соберутся все взрослые – тебе предстоит вместе со всеми повторить клятву верности. И тогда ты станешь полноправным членом». – «И всё?» – «И всё». – «Вы это сейчас для меня сделаете?» – «Невовремя ты конечно». – Толстяк зевнул, весь передёрнувшись. – «Но раз надо – будем делать. Ты здесь пока подожди: когда мы всё подготовим, то вернёмся. Благо что сейчас день, и большинство должно быть в норах. А пока располагайся». – Толстяк, а за ним и Длинный не спеша покинули весьма вместительное и с любовью отделанное обиталище, и в ожидании новостей я свернулся калачиком, решив подремать накануне неведомого испытания.

Однако долго мне поспать не удалось: сильный топот и возня мгновенно разбудили меня, и почти сразу в нору ввалилось несколько местных обитателей, заполнив всю её шумом и толкотнёй. – «Так ты и есть, значит, Зубастик?» – Передо мной оказался самый крупный и толстый из аборигенов: должно быть, местный вожак. – «Я самый. А тебя как звать?» – «Серым. Наслышан я о тебе: ты – можно сказать – одна из наших легенд. И мы рады принять тебя: а сейчас как раз оповещаем всех. После же церемонии тебе покажут пустующие норы: и тогда сможешь выбрать себе жилище. А сейчас пойдём». – Он развернулся и первым покинул уютное обиталище, за ним колонной вытянулись остальные попутчики, только посверкивавшие на меня глазами, и последним выскочил уже я, стараясь предугадать на ходу своё ближайшее будущее.

Но двигались мы достаточно быстро, постоянно сворачивая то вправо, то влево, так что ничего значительного и серьёзного я просто не успел осознать и придумать. Наконец длинный ход кончился: мы вползли в весьма объёмистое помещение, даже превосходившее место собраний у прежней стаи, и я ясно понял: именно сюда мы и направлялись.

«У нас для новичка на церемонии приёма всегда почётное место – на помосте. Это чтобы тебя все видели: и для запоминания, и чтобы проверить искренность намерений. Ты ведь очень хочешь к нам?» – Серый уставился на меня любопытствующим взглядом, и не оставалось ничего другого, как энергично кивнуть и залезть на площадку у одной из стен: именно это место, безусловно, он и имел в виду.

Ждать и в нетерпении посматривать на вожака – главного организатора – мне пришлось довольно-таки долго: не слишком хорошо, видимо, местные обитатели относились к порядку и позволяли себе некоторые вольности. Однако я не решился свернуться калачиком и задремать: прибывшие могли воспринять это за неуважение, что совершенно не соответствовало бы действительности и было мне также невыгодно. Новое положение в новой стае должно было устроить меня – хотя бы на первый взгляд, близость же к прежнему ареалу наравне с хорошим знанием местности давали мне заметные преимущества: и место в иерархии – где-нибудь после Серого – просто должно мне было быть обеспечено.

Ожидание кончилось, когда в зал завалилось сразу несколько местных обитателей – после чего Серый выбрался из общей кучи и приблизился ко мне. – «Мы начинаем». – Он взобрался на ступеньку – чуть ниже меня – и обернулся к сородичам, сразу потянувшимся в нашу сторону. – «Все вы знаете о причине сбора: приём нового члена – всегда радостное событие, ведь мы не берём к себе всех подряд, в данном же случае речь идёт о личности почти что легендарной – о нём почти все наслышаны – и даже рекомендации Толстяка и Длинного не способны добавить ничего нового к тому уважению, которое мы – уже заранее – испытываем к новому члену нашей стаи. А теперь приступим». – Серый обхватил своим хвостом мой хвост, и все остальные сделали то же: они распределились по двое или по трое, сцепившись и обернувшись в нашу сторону, и по сигналу вожака забубнили давно заученный текст, предоставляя мне возможность – после каждого отрывка – повторять его в полном одиночестве.

«Когда мы вместе – то мы сильны – коготь за коготь – зуб за зуб – сплетёмся же дружно хвостами – назло врагам – на радость Маме».

Лихо отбарабанив слова ритуала – что оказалось совсем несложно – я спустился к приятелям, уже поджидавшим меня в быстро пустеющем зале. Мы пропустили остававшихся – шумно галдящих и обсуждающих новости – и только потом не спеша потрусили обратно. – «В-общем неплохой у вас ритуал: весьма способствует укреплению порядка. А кто такая Мама?» – «Это же наша святая: прародительница, которая оттуда за всем следит и радуется нашим победам, огорчаясь в то же время неудачам. Это каждый обязан знать». – «Ага, это ваша религия… И вы серьёзно в неё верите?» – «Ну ещё бы!» – Толстяк быстро огляделся, и потом зашептал мне на ухо. – «Попробуй только не поверь: тебя в два счёта выпрут из стаи. Кстати: а не за подобное тебя выгнали твои бывшие?» – «Да нет: религия тут ни при чём. Захотелось им – вот и выперли: и без всякой религии. Там был явный заговор нескольких мерзавцев: просто их интересы совпали, и я оказался общим врагом». – «Понятно. Мы рады, что ты пришёл к нам: надеюсь, ты быстро освоишься. А сейчас подыщем тебе жилище: у нас есть заброшенные и пустующие. Но желательно успеть до темноты: когда пойдём добывать пищу, надо, чтобы ты был с нами. Так что советую поторопиться». – Толстяк прибавил ходу, и мы понеслись по длинной узкой галерее, в конце которой – я надеялся – меня ждёт новая нора и новая жизнь: как продолжение и отрицание старой жизни.

II

И как это интересно так происходит: стоит только сказать всем правду – и сразу они ополчаются и начинают клеветать и делать подкопы. Вот так же и вчера: не успел я заснуть в своей тёплой ухоженной берлоге, как заваливается Длинный и шёпотом так – чтобы никто не подслушал – излагает мнения, услышанные за последние сутки. Мнения, разумеется, относящиеся ко мне и весьма негативно настроенные. Началось же всё с разговора с Ушастым и стычки, последовавшей затем. А что он хотел ещё: надо же мне утверждаться и завоёвывать себе место, в наибольшей мере отражающее реальную ситуацию. И когда крыса, незаслуженно занимающая моё положение, оказывается на дороге, то моя святая обязанность – поставить её на место. В результате же поединка – по всем правилам проведённого – мой статус заметно возрос и укрепился, если же при этом противник оказался ощутимо потрёпанным и покусанным – то не моя в том вина, а исключительно его собственная: пожелай он сдаться раньше – разве стал бы я обдирать его до крови, так что впору менять ему прозвище – к примеру, на Одноухого. Разумеется, он не смирился с поражением: в тот же день – как выяснилось – он оповестил ближайших друзей и родичей, исказив в то же время смысл моих слов. В результате чего многие стали подозревать во мне предателя и лазутчика, втёршегося к ним в доверие: абсолютно ложное мнение, ни на чём не основанное!

Реальный же смысл моих слов заключался в ином: вместо того, чтобы одним стаям враждовать с другими – надо объединяться против всех остальных. Подобный подход способен дать намного больше всем нам. Различия же внутриклановые не должны становиться препятствием: они не так значительны, чтобы из-за них откладывать достижение великой цели: установление повсюду нашего полного господства. И типы вроде Ушастого своей примитивностью и недалёкостью только всячески мешают и путаются под ногами.

Причиной же стычки стала не только необходимость прояснения моего места в стае: дело ещё и в молодой самочке, живущей в норе неподалёку. Какая аппетитная крыска подрастает! Многие уже заметили данное обстоятельство, в связи же с семейным положением главными конкурентами являемся мы двое: я и Ушастый. Причём до недавнего времени ему отдавалось предпочтение: как аборигену, имеющему множество родичей и сторонников. Теперь же ситуация кардинально изменилась: после подобных поражений кто же станет чего-то требовать и домогаться, если – разумеется – он достаточно разумен. Однако в данном случае он пошёл по иному пути и занялся распространением слухов, всячески меня порочащих: что выдаёт в нём подлого труса и мерзавца.

Однако – по словам Длинного – не всё столь печально и трагично: Серый отнюдь не разделяет предубеждений и совершенно ничего не имеет против меня, доказывая тем самым свою силу и значительность. Ведь не каждый сумеет устоять, если ему станут втолковывать подобное, подкрепляя рассказ мнением других – достаточно уважаемых – крыс; смысл же подобного отношения опять-таки сводится к политике: у Ушастого и его братца Крикуна – третьего по рангу в стае – очень много сторонников, и любое действие против них безусловно на руку Серому. И что бы там все ни говорили: с мнением вожака нельзя не считаться.

Выслушав внимательно Длинного – нервно переступавшего и оглядывавшегося на вход в нору – я свернулся калачиком и задумался. Похоже, я накликал новую войну: вряд ли Ушастый должен был ограничиться одним только выливанием помоев, и стоило учесть опасность во всей её силе и предполагаемой мощи: уж слишком много стояло за ним родичей и сторонников.

Проснувшись к вечеру свежим и отдохнувшим, я первым делом наведался к Милочке – молоденькой крыске по соседству. Она как раз умывалась и прихорашивалась: мы с интересом потрепались на различные темы. По сравнению с Мамзелью она производит лучшее впечатление: совсем не стерва, и гораздо более подвижная и разумная. Мамзель ведь что больше интересовало? Мои репродуктивные качества и способность добывать много вкусной еды и напитков, благодаря чему она могла бы ощущать себя первой – не по рангу, а по реальному положению – самкой в стае. Здесь же есть и духовная близость, проявляющаяся в её интересе к моим рассуждениям. Она совершенно не имеет ничего против них и даже больше: вполне способна поддерживать разговор на близкую мне тему, вставляя свои вопросы и замечания во время встреч с Толстяком и Длинным. Кроме того она моложе и свежее: и вполне способна стать тем, что привяжет меня к стае и сделает окончательно своим.

Простившись же с Милочкой я отправился к Толстяку: обычно у его норы мы встречаемся перед очередной экспедицией. Здесь уже ждали: на этот раз мы шли вчетвером: я, Длинный, Толстяк и Хорёк. Не люблю я последнего: скользкий он какой-то и липкий, и при этом один из низших по рангу. Мне же как старшему было поручено командование: вполне оправданно, тем более что речь шла о визите в весьма далеко расположенное здание, полное запасами самой ценной и отборной пищи.

Ведь когда возникает нужда в расширении ареала, то лучшего кандидата для подобного вряд ли можно найти. Однажды я уже побывал там: и разведочная экспедиция в составе трёх крыс завершилась вполне успешно. Мы обследовали местность – оценив предполагаемые запасы – и одновременно познакомились с теми, кто уже был занят их добычей. Как оказалось – здание являлось спорной территорией – и сразу несколько стай пополняли там свои запасы, оказавшись не в состоянии поделить его окончательно. Безусловно, нам было на руку такое положение, и если в первый раз мы вернулись домой с многочисленными образцами, то теперь планировали доставить максимум того, что сможем донести.

Длинный возглавил колонну: как хорошему бегуну и разведчику ему вполне по силам было такое задание, мы же с Толстяком занялись обсуждением новой ситуации, в которой я оказался. «Ведь по всем законам, действующим и здесь, и везде – насколько мне известно – я ведь прав?» – «Конечно да. Но кроме законов есть и политика: куда же денешься от необходимости учитывать то, что думают другие. И Серому весьма непросто будет обеспечить тебе защиту. А то, что братец Ушастого Крикун вызовет тебя на драку – даже и не сомневайся: он их главная надежда. И тебе будет сложно: с его-то габаритами и силой». – «Я ещё и не таких побеждал: если же мне удастся вцепиться хорошенько – тогда у него нет шансов». – «Охотно верю! Но ты не забывай о тех, кто стоит за ним: они не всегда соблюдают правила. И способны на подлости: уж я-то их знаю как облупленных». – «И что ты посоветуешь?» – «Не вылезать особо: Ушастый своё получил, связываться же с остальными в данный момент невыгодно». – «А как же Милочка?» – «А ты серьёзно насчёт неё?» – «Разумеется! По-моему, я уже достаточно поработал на стаю, и кое-какие права уже заслужил: ранг же постоянно растёт, и не сегодня-завтра…» – «Я бы не стал». – «Почему?» – «Слишком много ты хочешь сразу… Но если она не против, то по-тихому можете встречаться. Пока». – «Наверно, так и будет». – «А по прежней-то скучаешь?» – «Да нет: сколько можно? Да и потом: новое всегда лучше старого!»

«Ты хорошо это заметил: но не все, боюсь, с тобой согласятся. Ведь тот же Ушастый: он ведь ощущал себя так уютно до твоего прихода в стаю, а теперь что?» – «Но это не всё, что я хочу. Ты ведь не знаешь моих планов на будущее: но чтобы на них рассчитывать, надо подняться как можно выше: и второй ранг – сразу после Серого – как нельзя лучше подошёл бы мне». – «Нет, ну ты даёшь: сейчас тебе о спасении думать надо, а не о каких-то планах! А что за планы-то, кстати?» – «Ты разговоры-то наши помнишь: о великой цели и миссии, способной всех объединить?» – «Конечно: красивые замки, о которых любая крыса помечтать способна». – «Так вот: это не просто мечты. И вы с Длинным, и – я надеюсь – с Серым – в этом мне поможете». – Толстяк неожиданно затих, он только сопел за спиной и равномерно двигал лапами, оглядываясь иногда по сторонам, так что мне пришлось обернуться и несколько замедлить движение. – «Чего молчишь-то?» – «Здесь неудобно как-то: давай бежать рядом». – Он пристроился справа и уже потом зашептал мне на ухо: горячо и взволнованно. – «Это как: для прикрытия?» – «Прикрытия чего?» – «Ну, как чего: сам всё ведь знаешь, и зачем при чужих говорить: у них тоже уши есть. И языки». – «Я тебя не понимаю». – «А ты хитрее, чем я думал. Только вот всё равно тебе не поверят: и чтобы десятки или сотни сородичей отказались от чего-то – пусть самого мизерного и ничтожного! – ради какого-то мифического вечного царства, в котором управлять станут не они, а кто-то посторонний – не смеши меня пожалуйста: такое невозможно. Если же они узнают реальную цель затеи, то тебе несдобровать». – «Я что-то не понимаю…» – «Каждому охота стать первым, но не у всех есть возможность. У тебя есть: но не сейчас, попозже». – «Так ты заподозрил, что я хочу это сделать для захвата власти?!» – «Ну не только». – Он подмигнул и масляно улыбнулся. – «Тогда, разумеется, все крыски – и не только одна, даже самая лучшая – будут в твоём распоряжении. Кто же о таком не мечтает?» – «А ты ведь мерзавец, Толстяк…» – «Я что-то не то сказал? Тогда извиняюсь». – Он отстал от меня и пристроился в кильватере, и сколько я ни оглядывался потом, он всё время отводил глаза в сторону, изображая активные поиски возможной угрозы и опасности.

Мы быстро приближались к цели, пожирая расстояние, и я не стал допекать Толстяка: не до того стало мне теперь, облечённому высокой властью и полномочиями. Теперь я возглавил колонну, и уже всё внимание требовалось сосредотачивать на окружающей местности, малознакомой и достаточно опасной: теперь мы двигались по открытому месту – самому сложному на всём маршруте. К счастью, было темно: мало кто смог бы увидеть наши чёрные силуэты, ещё ускорившиеся и летевшие как всадники смерти: да мы и были ими, потому что кто как не мы предвещаем её и несём её – часто в потенциале – в себе самих, чем безусловно и непременно гордимся! И только представители других стай – наши конкуренты – способны что-то нам противопоставить: однако именно здесь и находится то новое, воплощением чего я хотел бы заняться. Если представится возможность.

Мы были уже у здания: я прогнал посторонние мысли и максимально обострил слух: глупо было бы попасться у самой цели, когда удалось обойти столько возможных опасностей и угроз. Кто-то шуршал в далёкой темноте: мы явно были не одни, но из-за подобной ерунды я не собирался поворачивать обратно. В конце концов: здесь была свободная территория, и мы имели на неё такие же права, как и гнездящиеся рядом стаи: в доказательство чего мы могли бы представить вполне весомые аргументы.

Почти сразу же они как раз и понадобились: как только я оказался в подземной норе, ведущей вглубь здания, совсем рядом фыркнули, и прямо впереди обрисовался массивный тёмный силуэт. – «Вы куда, ребята?» – «Куда надо: не твоё это дело». – «А здесь уже занято: и лишние нам вовсе ни к чему». – «Кто тут лишний: мы ещё посмотрим». – «Так-так: хамим, значит?» – «Проваливай отсюда: или, может, тебе жить надоело?» – «А он ещё и дерзит…» – Незнакомец обращался куда-то вглубь: там явно находились сподвижники, и я использовал такую неосторожность: резким движением я рванул вперёд и вцепился ему в глотку, а Длинный, Толстяк и Хорёк уже пробивались дальше, расчищая дорогу к столь дорогим запасам самой вкусной и отборной пищи.

Как ни дёргался и ни рвался мой противник на свободу, но уйти от меня мало кому когда-либо удавалось живым и невредимым: он всё слабел и затихал, и когда появились напарники – с сообщением о позорном бегстве остальных врагов – он уже мало отличался от трупа. Я довершил начатое – для устрашения следовало оставить о себе весомую память – и мимо обмякшего тела мы с осторожностью стали спускаться дальше, не забывая заглядывать во все боковые щели и коридоры. Мы, видимо, нагнали страху на аборигенов: топот чужих лап звучал всё тише и пропадал в глубине здания: дорога, похоже, была свободна.

Однако нам пришлось ещё немало побегать в поисках входа на главный склад: в прошлый раз мы двигались по другому маршруту, более удобному и короткому, сейчас же несколько заплутали и чуть не сбились с пути, попав в помещение, где находились люди и кошка. К счастью, мы вовремя заметили угрозу и быстро сменили направление: даже кошка – не говоря о людях – не успела среагировать на наше появление; ей остался только наш запах, но никакая кошка не смогла бы проникнуть в те ходы и коридоры, по которым мы целеустремлённо и слаженно двигались к цели.

Ведь что может быть лучше боевой крысы, точнее отряда крыс, поставивших себе значимую цель, и понимающих, как этой цели добиться? Мы ведь явно умнее врагов – кошек и собак – но и с человеком тоже вполне способны вести успешные боевые действия. Единственная здесь слабость – наши многочисленные потери, успешно, однако, восполняемые нашими самками: в чём мы им неустанно способствуем.

Что же касается людей, то мы – именно мы! – являемся свидетелями всех их грехов и преступлений: и того, как они обращаются друг с другом, и их отношения к своим подопечным. Разве придёт крысе в голову идея – если, конечно, она нормальная психически здоровая крыса – привязать к хвосту другой крысе пучок бумаги и потом поджечь его, любуясь метаниями невинной жертвы? Или драки: вполне допустимой является ситуация, когда две крысы – один на один – честно выясняют между собою отношения, остальные же при этом становятся лишь зрителями, в лучшем случае подбадривая бойцов. Когда же обнаруживается явное превосходство одной стороны, то второй противник имеет право – признав своё поражение – уползти в нору, зализывая раны, не рискуя при этом пострадать ещё больше от явного победителя. И сколько раз – прячась в развалах мусора или под навесом – я видел нечто иное: как несколько человек не переставая молотили одного, уже упавшего и не могущего ничего противопоставить подобному варварству. Я не исключаю: что иногда такие стычки кончались и смертельным исходом, понимание чего – вместе со всем остальным – обязательно приводит к неутешительному выводу: человек – враг всего живого.

А их техника: все эти машины, механизмы и сооружения, только затрудняющие всем жизнь и явно направленные против остальных видов? Скольким из нас – даже из нас! – стоили жизни неосторожные прогулки на воле: под колёсами пьяного драндулета, летящего не разбирая дороги: ведь когда несчастная крыса видит стремительно несущиеся прямо на неё огни, то разве способна она за оставшиеся мгновения спрятаться в подходящее укрытие и избежать угрозы, пускай и не намеренной? А ловушки, подстерегающие нас в их сооружениях, одна из целей которых – безусловно борьба с нами и со всем живым: скольких разведчиков раздавило и перемололо в этих страшных жерновах, и сколькие из нас остались навсегда калеками, лишившись лап или хвостов, отрубленных или отрезанных внезапно заработавшей конструкцией? Прочие виды слишком слабы и глупы, чтобы понять и оценить это: и мы принимаем на себя эту миссию, согласующуюся и с нашей главной стратегической задачей: месть человечеству.

Ведь наша борьба идёт не переставая уже многие поколения, обросшие памятью о великих противостояниях, когда целые города и страны людей оказывались побеждёнными и заваленными горами тел – это ведь была наша работа! – и на некоторое время мы становились хозяевами, и только позже – с приходом новых людей – вынуждено отступали в привычные системы ходов и лабиринтов. Какое тогда происходило ликование и веселье, мы совершенно свободно и открыто занимали помещения, где раньше жили люди, и диктовали всему оставшемуся свои условия: там не оставалось больше ненавистных нам кошек и собак, птицы же становились нашим кормом, и великая мечта на короткое время воплощалась-таки в реальность: пусть только здесь и сейчас.

В последнее же время – следует признать – мы терпим больше и больше неудач: люди научились слишком хорошо защищать свои жизни и жилища от неблагоприятных обстоятельств, и совсем уж редко – во время их войн или нечастых катаклизмов – нам удаётся снова обрести прежнюю силу и смелость. В остальных же случаях нам остаётся обычная месть: даже не месть как таковая, а всего лишь воздаяние по заслугам, являющееся в то же время нашим главным делом: добывание пищи в закромах этого самого человечества.

Не все из нас в состоянии понять это: слишком многим – увы – дано разума достаточно лишь для того, чтобы правильно обойти ловушку и не попасться в красиво оформленную крысоловку, хотя – разумеется – для этого требуется также немало сообразительности. Но способность к абстрактному мышлению – нечто куда большее – и отсутствие навыков к нему приводит к печальным последствиям: мало кто из нас способен понять, что утаскивая кусок сыра из укромного подвала к себе в нору, мы не только добываем пищу в своём законном ареале, но и обкрадываем человечество.

Многие крысы возразят мне: а где же мы ещё можем добывать пищу? – и будут абсолютно правы: человечество само привело нас к подобным взаимоотношениям. Ведь согласно древним легендам и сказаниям давным-давно – на заре цивилизации – мы существовали совершенно независимо друг от друга: мы добывали себе пропитание там же, где и все – в лесах и полях, что было совсем даже и неплохо, пока не появились стойбища этих существ: они росли вширь и ввысь, а их обитатели захватывали уже наши ареалы, вынуждая нас изменять стратегию. Мы просто вынуждены были – чтобы не исчезнуть – селиться рядом и искать пропитание не только и столько в привычных местах – сколько в кладовых этого самого человечества, компенсируя свои потери.