Читать книгу Новая Родина. Жизнь стругокрасненских эстонцев-переселенцев в XIX–XX вв. - Алексей Иванович Фёдоров - Страница 3

В первой половине прошлого века среди национальных меньшинств, проживавших на территории современного Струго-Красненского района Псковской области, выделялись эстонцы. Массовая миграция эстонского населения вглубь России началась в середине XIX в. из Эстляндской и северной части Лифляндской губерний, которые в то время составляли территорию нынешней Эстонии. Значительная масса эстонских переселенцев осела на территории к востоку от Чудского и Псковского озёр – в Санкт-Петербургской и Псковской губерниях. Нехватка земли, а то и вовсе безземелье на родине заставило эстонских крестьян искать лучшую долю на чужбине. Они селились в малоосвоенных и лесистых местах, где была низкая цена аренды земли или её выкупа в частную собственность. Первоначально переселенцы были вынуждены ютиться в землянках или шалашах, терпеть нужду и голод. Они пилили лес, жгли подсеку и корчевали пни на месте будущей пашни, затем обрабатывали землю с помощью сохи и бороны-суковатки. Конечно же, не у всех получалось с первого раза осесть на месте, те, у кого земля давала плохой урожай, продавали свои участки земли другим переселенцам и селились на новом месте, либо шли служить на помещичьи мызы. Только спустя годы, благодаря трудолюбию и упорству эстонских поселенцев, появились хутора с добротными домами, хозяйственными постройками и яблоневыми садами.

Несколько очагов расселения эстонцев (их называли тогда эстами) сформировались на территории современного Струго-Красненского района Псковской области. Первые эстонские переселенцы, согласно последних обнаруженных данных, обосновались в 1863 г. в пустоши Домкино и в 1860 г. в пустоши Масникова Гора. Впоследствии эстонские хутора возникли в пустошах Задорье, Сёлкино, Корсаково, Зрекино, Березняк, Драничник, Тетёрка, Погорелка, Троерожник, Нишева, Щир-Горка, Холохино, Воробьёво, Головково, Дубницкая, Луг-Лог (Серётка), Пустопержа, Шталя, Маяково, Сверётово, Павлюковская Дача, Нестерицы и др. В то время эти земли относились к Полновской и Узьминской волостям Гдовского уезда, Яблонецкой и Соседненской волостям Лужского уезда Санкт-Петербургской губернии, а также к Горской волости Порховского уезда Псковской губернии. Подавляющее большинство эстонцев, селившихся в пределах современной территории Струго-Красненского района, были родом из Лифляндской губернии, в частности из Верроского, Юрьевского (Дерптского), Перновского и Феллинского уездов (ныне уезды Вырумаа, Тартумаа, Пярнумаа и Вильяндимаа Эстонии).

Находясь вдалеке от своей исторической родины, эстонцы сохраняли в России национальное самосознание, язык, религию, культуру и обычаи. Так как большая часть эстонских переселенцев были из юго-восточных районов современной Эстонии, то и говорили они, в основном, на выруском диалекте, который заметно отличается от литературного эстонского языка. Но среди поселенцев также были носители мульгиского, тартуского и северо-эстонского диалектов, поэтому в обиход эстонцев, говоривших на выруском диалекте, вошли слова из вышеназванных говоров. Особенности этнической культуры эстов, поселившихся на сопредельных территориях Санкт-Петербургской и Псковской губерний, их язык, религия, традиции, а также влияние на всё это иноязычной культуры способствовали тому, что здесь начала формироваться особая этническая группа. Некоторые исследователи-этнографы выделяют эстонцев, проживавших на обширной территории от восточного побережья Псковско-Чудского озера до бассейна реки Луги, в отдельную этнографическую группу и называют их лужскими эстонцами.

Уже в самом начале XX в. началось взаимодействие культуры лужских эстонцев и местной русской культуры, уже тогда совершались браки между эстонцами и русскими, об этом свидетельствуют метрические книги. Этнограф М. Л. Засецкая в своей статье указывала, что уже в начале прошлого века лужские эстонцы начали воспринимать многие элементы праздничной русской и православной культуры. Подобно русским крестьянам они на Пасху красили яйца, в Троицу приносили в дом берёзу, а на масляной неделе пекли блины. Уже тогда в быту эстонские поселенцы стали произносить свои имена на русский манер. Даже при составлении метрических книг пасторы частенько записывали их русскими именами. Например, Иоганн (Йохан), Ян и Юган становились Иванами, Йозеп (Йосеп) и Освальд – Осипами, Видрик, Фридрих (Фриц) и Эдуард – Фёдорами, Якоб и Яак – Яковами, Гендрик (Хиндрик) – Андреем или Григорием, Густав – Кузьмой, Вольдемар – Владимиром, Мадис – Матвеем, Мярди – Мартыном, Тынис – Денисом, Ганс – Антоном, Мидри – Дмитрием, Вальтер – Валентином, Рихард – Виктором, Михкель – Михаилом, Петер и Пеедо – Петрами, Юлиус и Юрий – Егорами, Рейн – Романом, Пауль – Павлом, Вильгельм – Василием или Филиппом и т. д. У женщин чаще всего встречались такие имена, как Альвина, Анна, Мария, Эмилия, Кадри, Минна, Линда, Эмма, Кристина, Ида, Альма, Эльза, Юганна, Лизетта, Розалия, Армильда, Леена, Анетта, Эрна, Каролина, Занна, Эльфрида, Сальма, Юлия, Миральда, Вильгельмина, Майя, Лотта, Лиза, Тиина, Амалия, Паулина, Эльфрида, Хендрика, Алида, Марта и др.

Эстонские поселенцы не забывали свою родину, держали связь с родственниками и даже ездили к ним в гости, об этом свидетельствуют и устные свидетельства, и почтовая переписка. Например, в семейном архиве жительницы посёлка Струги Красные Эльны Петровны Афанасьевой, урождённой Орро, сохранилась почтовая карточка, отправленная из города Юрьева Лифляндской губернии по адресу: Санкт-Петербургская губерния, станция Новоселье, Соседненская волость, Мясникова-Гора, господину А. Раудсеп. Послание в открытом письме гласит: «Дорогая двоюродная сестра! Открытку получил. Благодарю! На Яанов день приехать в Россию никак не получится. У нас здесь большой праздник, на котором я обязательно должен быть. Пусть лучше кто-то из вас приедет сюда. Сам я здоров и остальные в семье тоже. С приветом, Август. 29.05.1909 г.»

По оценке этнографа Августа Ниголя в 1918 г. эстонские общины в Домкино, Задорье, Стругах-Белой, Пустоперже, Горе, Симанском Логу и Серёдке (Луг-Лог) насчитывали 6500 эстов, кроме того, в Масниковой Горе, Маяково, Узьмино и Погорелке проживало ещё около 160 эстонских семей, т. е. общее количество эстов в этих населённых местах было не менее 7000 человек. По данным Всероссийской переписи 1920 г. в Струго-Красненской, Яблонецкой, Соседненской, Заклинской, Узьминской и Горской волостях эстов насчитывалось 7481 или 18,3% от общего числа жителей этих волостей. Самый большой процент числа эстов относительно общего населения – 35,2% – был в Узьминской волости Гдовского уезда. По данным переписи 1926 г. в укрупнённых Струго-Красненской, Узьминской, Соседненской и Горской волостях проживало 8685 эстов или 16,6% от общего числа жителей этих волостей. Больше всего эстов по-прежнему было в Узьминской волости – 3522 из 9757 жителей волости. Всего же на территории созданных в 1927 г. Струго-Красненского и Новосельского районов по переписи 1926 г. насчитывалось 9202 эста. На 1 января 1934 г. в Струго-Красненском районе (вкл. упразднённый тогда Новосельский район) проживало 7520 эстонцев. На тот момент эстонцев больше всего проживало в Домкинском (986 чел.), Подольском (590 чел.), Могутовском (467 чел.), Лейнерском (452 чел.), Озерёвском (436 чел.) и Дубницком (422 чел.) сельсоветах укрупнённого Струго-Красненского района. На территории Струго-Красненского поселкового Совета эстов насчитывалось 660 человек. Если сравнить данные за 1926 г. и за 1934 г., то видно, что за 7 лет общая убыль численности эстонцев составила около 1700 человек, в основном, из-за раскулачивания.

Благоприятным временем для эстонских поселенцев стали годы НЭПа, когда крестьяне смогли улучшить своё экономическое положение. Многие эстонские хозяйства имели наделы от 20 до 40 десятин земли, а некоторые и до 50 десятин. Как правило, такие хозяева держали по 2 лошади, по несколько голов коров, овец и свиней, имели каменные надворные постройки и сложные сельскохозяйственные машины, открывали мелкие промышленные заведения, нанимали батраков из числа эстонцев-бедняков. В 1920-е гг. в Струго-Красненском районе из 49 водяных мельниц эстонским поселенцам принадлежали 30, также они владели 4-мя ветряными мельницами (в пустошах Домкино, Петриха, Березняк и Дубницкая). В Новосельском районе в то время из 30 водяных мельниц эстонцы содержали 12 мельниц, а также одну ветряную мельницу в пустоши Аксово. На эстонской карте 1938 г., для составления которой были использованы данные конца 1920-х гг., значатся ещё несколько ветряных мельниц: в пустоши Кочебуж, в пустоши Овчино и по две в пустошах Сёлкино, Корсаково и Пустопержа, однако фамилий владельцев этих ветряных мельниц выяснить не удалось. На сегодняшний день на территории Струго-Красненского района выявлено и локализовано 29 каменных хозяйственных и промышленных зданий и 10 каменных погребов, построенных эстонцами. Практически все памятники материальной культуры эстонцев были уничтожены в годы Великой Отечественной войны: их жилые дома, надворные хозяйственные постройки, культовые сооружения, водяные и ветряные мельницы, орудия труда, домашняя утварь. За исключением здания Домкинской церкви, не сохранило время и постройки, возведённые эстонцами из булыжного камня и кирпича. Не осталось следа и от хлебородных нив, которые с таким трудом эстонские поселенцы отвоёвывали у леса и которые потом стали колхозными полями, ныне они снова или зарастают мелколесьем и кустарником или уже стали полноценными лесными угодьями.

С начала 1920-х гг. советские власти стали проводить политику коренизации. В рамках этой политической и культурной кампании создавались национальные административно-территориальные единицы, расширялась сеть национальных школ, для нацменов открывались культурные учреждения. В 1927 г. после образования Струго-Красненского района в члены райисполкома (РИКа) были включены и представители от эстонских поселенцев: Густав Наруск, крестьянин из пустоши Живоглуты и Ян Кару, крестьянин из пустоши Погорелка. К октябрю 1927 г. в Струго-Красненском районе работали 8 эстонских школ I-й ступени, Масниковская 6-летняя школа и 6 эстонских красных уголков. В феврале 1931 г. в Струго-Красненском районе были образованы Домкинский и Дубницкий национальные эстонские сельсоветы, в 1936 г. такой же статус получил Подольский сельсовет. В Новосельском районе по сведениям за октябрь 1927 г. работали 4 эстонских школы I-й ступени, 2 эстонских избы-читальни и 2 красных уголка. В 1928 г. были созданы два национальных эстонских сельсовета – Могутовский и Пустопержский (Лейнерский). В 1934 г. в укрупнённом Струго-Красненском районе имелось 17 эстонских школ, в т. ч. Домкинская и Маяковская неполные средние школы. С начала марта 1932 г. при районной газете «Колхозная стройка» начала выходить страничка на эстонском языке. В 1935/36 учебном году в Струго-Красненском районе работали 10 эстонских начальных школ, Струго-Красненская и Домкинская эстонские неполные средние школы, в Новосельском районе – 3 начальные школы, Луг-Логская и Маяковская неполные средние школы.

Коллективизация сельского хозяйства привела к коренному изменению уклада жизни эстонских крестьян. В первые годы колхозного строительства хуторяне могли вступать в колхозы, не переезжая с хуторов в деревни. К маю 1934 г. в укрупнённом Струго-Красненском районе функционировало 30 эстонских колхозов. Постепенно колхозный строй стал неотъемлемой частью жизни эстонских поселенцев, среди них было немало и таких колхозников, которые в 1930-е гг. показывали примеры стахановского труда. Например, Август Варуск из колхоза «Искра» Дубницкого сельсовета вспахивал ежедневно по 0,64 га вместо 0,5 га по норме, а Эрнест Мярда из колхоза «Уус-Эллу» того же сельсовета вспахивал каждый день по 0,6 га вместо 0,4 га по норме. Альвина Пярн из колхоза «Первомайский» на бороньбе при норме 2 га ежедневно обрабатывала по 3 га пашни. Альфред Уйбо из колхоза «3-й Интернационал» во время машинной жатвы каждый день сжинал по 3,5—4 га хлебов вместо 2,5 га по норме. Тракторист Новосельской МТС Рудольф Юпец на тракторе ХТЗ при норме на вспашке 2,9 га ежедневно выполнял по 4—4,5 га, а на сеялке – по 34 га в день. Но коллективизация изменила не только экономический уклад жизни эстонских поселенцев, она уничтожила целый социальный слой крестьян-единоличников с его культурой, нравственными устоями и ценностями.

В 1937—38 гг. в эстонских хозяйствах была репрессирована подавляющая часть взрослого мужского населения. По устным свидетельствам в декабре 1937 г. местные власти предложили почти ста главам эстонских, латышских и русских семейств из Лейнерского сельсовета явиться вместе с лошадьми на станцию Новоселье, обратно домой они уже не вернулись. В пустоши Домкино из 74 глав эстонских хозяйств, живших в начале коллективизации, к концу репрессий осталось только несколько человек. Репрессии унесли жизни и простых колхозников, и многих руководителей колхозов, бригадиров, передовиков сельского хозяйства, школьных учителей, работников потребительской кооперации. В конце 1930-х гг. политика коренизации была свёрнута. В 1939 г. Домкинский, Могутовский и Лейнерский национальные эстонские сельсоветы были ликвидированы полностью, а Дубницкий и Подольский преобразовали в обычные сельсоветы. В школах прекратилось обучение на эстонском языке. В декабре 1937 г. по решению заседания бюро Ленинградского обкома ВКП (б) перестали выходить газетные полосы на эстонском языке в районной газете «Колхозная стройка». В 1939 г. произошла массовая ликвидация хуторов, которая очень больно ударила по образу жизни эстонских поселенцев. Этнограф М. Л. Засецкая писала, что уничтожение хуторского типа хозяйства у лужских эстонцев привело к распаду традиционного крестьянского комплекса домашних ремёсел и выходу из употребления многих традиционных навыков и орудий труда. Также распались прочные и постоянные торгово-культурные связи между эстонскими поселенцами. Всё это самым отрицательным образом сказалось на уровне самосознания, привело к отмиранию многих обрядов, традиций и привычек.

В годы Великой Отечественной войны многие уроженцы Струго-Красненского района из числа эстонских поселенцев ушли на фронт или в партизаны. Были, конечно же, и такие, кто подался в услужение к немцам, одни принимали такое решение самостоятельно, другие под страхом расстрела семьи. На фронте за освобождение нашей Родины от немецко-фашистских захватчиков погибли: Эдуард Осипович Везо (1907—1941), Эльмар Кузьмич Люйс (1908—1942), Артур Оскарович Валк (1916—1943), Герман Эдуардович Лейф (1916—1942), Александр Робертович Рузу (1908—1942), Юлиус Данилович Тегов (1910—1944), Георгий Августович Тенно (1908—1944), Карл Крестьянович Эдас (1911—1944), Ян Генрихович Варуск (1910—1944), Арнольд Августович Каллас (1915—1944), Эрнест Янович Петмансон (1909—1944), Арнольд Эдуардович Лухт (1917—1944), Оскар Петрович Соррок (1907—1944), Карл Яковлевич Наруск (1913—1944), Леонард Михайлович Хансон (1911—1942), Рихард Михайлович Эдас (1922—1944), Альфред Августович Виск (1924—1944), Леонид Юлисович Пирак (1911—1944), Владимир Иванович Лаксберг (1920—1945), Юлиус Осипович Миллер (1906—1945), Виктор Антонович Рекк (1921—1945), Иван Карлович Топпер (1913—1943), Карл Иванович Сталмейстер (1912—1944), Павел Осипович Серг (1910—1945) и многие др. В годы войны погибли партизаны: Альфред Иванович Пикк (1922—1941), Фёдор Осипович Пяйд (1926—1944), Юган Петрович Нарусбек (1914—1944), Карл Янович Хютт (1921—1944), Фёдор Кузьмич Кург (1923—?), Эрнест Эдуардович Саар (1921—?) и др. Многих эстонцев фашисты в 1942—43 гг. угнали на работы в Германию или Эстонию, от их рук погибли мирные граждане: Рудольф Тоцман (? —1943), Август Зисс (1873—1943), Иван Кепс (? —1943), Розан Керман (1918—1943), Елена Зисс (1871—1943), Альвина Миккель (1872—1944), Елена Пиир (? —1944) и др.

После освобождения района жители эстонских селений включились в восстановление разрушенного войной хозяйства. Начиная с 1946 г. эстонским семьям было разрешено переселяться в Эстонскую ССР, часть эстонцев воспользовались этим, остальные остались жить на территории Струго-Красненского района. В дальнейшем число эстонцев на Стругокрасненской земле из-за обратного переселения в Эстонию, естественной ассимиляции и переселения молодёжи в города сократилось в разы. Так по переписи 1959 г. насчитывалось 639 эстонцев или 2,44% от общего числа жителей района, а по переписи 1989 г. это число уменьшилось до 0,92%, тогда в районе проживал 151 эстонец. В послевоенное время произошло сближение и частичное слияние оставшихся эстонцев с иноязычной средой, приобщение к образу жизни, обычаям и традициям окружающего русского населения. К 14 октября 2010 г. в Струго-Красненском районе оставалось 52 эстонца. На сегодняшний день можно говорить о том, что самобытная эстонская культура на Стругокрасненской земле угасает, её носителями остаются, в основном, люди старшего поколения. Однако нет сомнения, что выходцы из Эстонии за полтора прошедших столетия оставили глубокий след в истории нашего края и внесли весомый вклад в его культурную жизнь.