Читать книгу Ампутация души - Алексей Качалов - Страница 7

На центральной площади, по которой проходил Деснин, наблюдалось скопление народа. Посмотреть было на что. Посреди площади на веревке, привязанной к протянутой к небу руке чугунного Ленина, висел человек. На груди его навроде таблички поблескивал квадрат зеркала. Это был местный алкоголик неопределенного возраста и неопределенных занятий, известный в народе как Вася Быдлов. Вообще-то его фамилия была Бызлов, но в народе ее переосмыслили, и было за что. В предвыборную страду – пору для всякого ранга аферистов – Вася становился электоратом: вешал на шею табличку с надписью: «Поставлю подпись за любого. Паспорт при себе, цена – умеренная» и бродил так по особо оживленным улицам. Ну а в остальное время зарабатывал себе на водку тем, что ходил за бутылку на все митинги, стачки, пикеты и прочие проявления народного, а также псевдонародного возмущения подряд и без разбора; таскал плакаты, какие дадут, и орал то, что скажут: в общем, создавал кворум.

– Ишь, даже мертвый – и то митингует, – бросил кто-то из толпы, разглядывавшей покачивающийся на ветру труп.

– Да, допился мужик. Я его трезвым уж полгода не видела.

– Но хоть бы удавился поскромнее, а то что это – на глазах у всех. Артист, блин.

– А ведь не глупый мужик-то был. Едкий, правда.

– Вот сам себя и съел. А в зеркале, зеркале, вишь, мы стоим.

– Я ж говорю: митингует все. Типа: я – это вы.

– Да ладно. Хрен его знает, что ему спьяну в голову взбрело.

Тут кому-то показалось, будто покойник дернул ногой. «Живой!» – пронеслось по толпе, но никто не двинулся с места, продолжая глазеть на небывалое зрелище. Лишь Деснин рванулся вперед, растолкал зевак и вскочил на бордюр перед памятником. Дотянулся он лишь до колен, неловко ухватил висельника за ноги и попытался приподнять.

– Отставить! – послышался приказ.

Деснин обернулся. К памятнику подбегал ментовской капитан.

– Да он вроде жив! – не отпуская ног прокричал Деснин.

– Какой там жив, – возразил кто-то из очевидцев. – С самого постамента прыгнул. Тут всю шею вмиг сломаешь.

– Отпусти, – приказал капитан, – и отойди. Щас специалисты подъедут и разберутся. Ты сам-то вообще кто такой?

Вместо ответа Деснин спрыгнул с постамента и потянулся рукой в карман, где нащупал справку об освобождении. «А ведь заберут до выяснения, – неслись в голове мысли, – Кто его знает, что у ментов на уме. Такое дело замять не просто. Мне же предъявят, что я этого мужика додавил – и я крайний. К тому же на учет не встал, не отметился, а сутки уже прошли. Плакало мое УДО.» Но тут раздался вой сирен. Милиция, скорая и пожарные подъехали почти одновременно. Толпу попросили разойтись. Деснин также предпочел побыстрее ретироваться с площади.

– А ты постой, – окликнул его капитан.

Деснин притормозил было, но тут заметил, что к остановке через дорогу от площади подъезжает троллейбус. «Не хочу я больше в камеру, гражданин начальник», – буркнул он себе под нос, рванул через дорогу и заскочил в уже закрывавшуюся дверь. Подойдя к окну, Деснин наблюдал как капитан машет руками и матерится, безуспешно пытаясь перейти оживленную улицу.

Проехав пару остановок, Деснин на всякий случай пересел на троллейбус другого маршрута. Этот был забит под завязку, так что затеряться не представляло сложности. В центре задней площадки стояла большая дорожная сумка. Граждане спотыкались об нее и громко выражали свое неудовольствие. Заметив это, кондукторша бросила мимоходом: «Поставьте сумку к окну!» Хозяин, однако, не объявился, и сумка осталась на месте. Снова оказавшись на задней площадке, кондукторша повторила свое требование. И снова никакой реакции.

Тут кто-то, зевая, выдвинул глубокомысленное предположение: «Бомба, наверное». Близстоящие граждане начали с опаской поглядывать на подозрительную сумку. С трудом продравшись сквозь толпу на заднюю площадку, кондукторша потребовала у владельца сумки откликнуться. В ответ – молчание.

«Точно бомба!» – распространился слушок среди пассажиров. Как ни странно, никакой паники не наблюдалось и к выходу никто не стремился. Напротив, народ желал разглядеть «бомбу» поближе.

«Дайте и другим посмотреть…» – слышалось в толпе. «У меня за проезд уплочено. Если бомба, то кто возместит?» – волновалась какая-то бабка. «Что за безобразие? Каждый день бомбы. Я опаздываю!» – возмущался еще кто-то.

На ближайшей остановке входящих с каким-то странным восторгом предупреждали: «У нас тут бомба!» «В самом деле?» – удивлялись те, но заходили, ведь следующий троллейбус еще не известно когда подойдет.

Тем временем смельчаки легонько попиновали злополучную сумку, а кто-то наклонился и решил ее вскрыть. Хозяин этого не выдержал и наконец объявился. Им, вернее ей, оказалась девушка с лицом, в котором при желании можно было разглядеть черты «кавказской национальности». «Шахидка!» – понесся новый слух. Публика оживилась. Почти все горели желанием разглядеть «чеченскую террористку» в натуре. Девушке на чистом русском языке пришлось доказывать, что она вовсе не шахидка и никаких кавказцев у нее в роду никогда не было.

Тем временем с передней площадки продрался милиционер, оказавшийся в троллейбусе. «Что в сумке?» – сходу начал он допрос. «Вещи мои», – невозмутимо ответила девушка. «А почему стоит не на месте?» «Потому что тяжелая, да и выходить мне скоро», – просто объяснила хозяйка. Публика явно была разочарована подобной развязкой. Теракта не получилось.

Едва появился милиционер, Деснину стало не по себе. Он вышел на ближайшей остановке и, немного попетляв по улицам, забрел в центральный городской парк.

Раньше здесь стояли аккуратно подстриженные деревья и кусты, были разбиты многочисленные клумбы, установлены обихоженные лавочки. Теперь же царило запустение: деревья росли кое-как, цветники заполонила трава. Возле одной из уцелевших лавочек валялись пивные полторашки, окурки и даже использованные презервативы – чувствовалось, что молодежь после дискотеки оттянулась по полной программе. На другой лавочке храпел алкаш, а больше и присесть было негде. Посреди парка белел пустой постамент. Надпись: «В. И. Ленин» была замазана, а поверх намалевано красной краской: «Ушел в отпуск». Деснин брел по парку словно в дурном сне. Попрошайка, висельник и менты напрочь испортили все настроение. Так, в задумчивости, он перешел по мостику через небольшую грязную речушку, одолел пыльные переулки частного сектора и, наконец, вышел на одну из центральных улиц.

Юлькин павильон с крупной цветастой вывеской трудно было не заметить. Однако войти внутрь Деснину удалось не сразу. Открыв дверь, он напоролся на небольшую очередь. Собственно, большой она и не могла быть, так как в пространство между витринами втискивалось от силы человек семь. Очередь образовалась из-за заминки перед кассой, причиной которой являлся старичок, довольно помятый, но явно не бомж, а просто пенсионер, ветеран – на груди приколото несколько планок. Его внимание привлек очень аппетитного вида кусок вакуумно упакованной ветчины на витрине. На куске был ценник – шестьдесят семь рублей.

– Взвесьте мне, пожалуйста, ветчины грамм триста, – произнес пенсионер, прикинув в голове сумму, которую может себе позволить.

– Кусок продается целиком, – отрезала Юлька в забавном малиновом фартуке.

– Мне не надо весь, – не понял пенсионер, – мне грамм триста, чтобы рублей на двадцать вышло…

– Мужчина! – в голосе Юльки почувствовалось раздражение. – Во всем куске триста писят грамм, и стоит он шисят семь рублей!

В очереди начался возмущенный ропот: все торопятся, всем некогда.

– У меня праздник сегодня – пенсия, – робко, словно извиняясь произнес ветеран, обращаясь к присутствующим. – Мне целый килограмм не надо. Мне рублей на двадцать, только вкус вспомнить…

– Не буду я резать на двадцать рублей! Кусок в упаковке и продается целиком! – пыталась внушить Юлька. – А килограмм стоит сто восемьдесят.

Затем она добавила в сторону, явно на публику: «И чего вот с такими делать?»

Возмущение в очереди росло, пенсионер это чувствовал.

– Тогда… тогда, – робко сказал он, – дайте мне буханку хлеба и килограмм лапши…

И как-то сразу ропот в очереди стих. В наступившей тишине пенсионер взял свою лапшу с хлебом и стал протискиваться к выходу. Деснин вышел следом и наблюдал, как ветеран понуро побрел прочь со своей жалкой авоськой.

– Слышь, дед, – окликнул его Деснин. – Ты это, постой здесь. Вот те сигарета, покури пока. Не уходи, понял?

Он скрылся в павильоне, и спустя пару минут вручил старику заветную ветчину.

Когда народ в павильоне рассосался, Юлька поинтересовалась у Деснина куда тот подевал копченость.

– Всех не накормишь, – усмехнулась она, услышав ответ. – Я такое каждый день наблюдаю, но если каждому ветчину дарить, недолго и без работы остаться. Полстраны уже лет десять никакой ветчины не пробовали, и что?

– Ну вот, Юль, и ты тоже злая какая-то стала, – вяло пробурчал Деснин.

– А как же мне быть доброй, когда кругом все так дорого?

– Так и зачем же все это, – Деснин обвел взглядом прилавки. – Нехилый ассортимент.

– Хм, – усмехнулась Юлька. – Мнимое изобилие-то и недоступное. Как раньше брали только водку да хлеб, так и сейчас берут. А все остальное – так, в двух-трех экземплярах стоит на полке для приличия. Особенно колбасу никто не ест – отрава, а не колбаса, в рот не вломишь. Раньше всего пару сортов было, но оба качественные и недорогие. Сейчас их до черта, но один хуже другого. Хороших тех же пара осталась, но стоят втридорога. Да и цены все растут и растут – ценники вон через день переписываю. А по ящику орут: мы вам колбасу дали, жрите. Сами жрите. Вот яйца, крупы, макароны да песок с солью – весь товарооборот. А все остальное изобилие можно выкинуть. Все остальное не на что народу покупать, да и незачем. Как мать не скажет: «Родину на колбасу променяли. Да только колбаса фальшивая, имитация. И водка фальшивая. Да и свобода с этой демократией – тоже фальшивые. Даже президент с депутатами». Ой, чего говорить, – махнула Юлька рукой. – Ты вон в подсобку проходи. Мне тут экспедитор один бутылку презентовал за заказы. Щас раздавим.

За разговорами да за постоянными отлучками Юльки для обслуживания покупателей бутылку растянули надолго. На дворе смеркалось и в павильон зачастил другой контингент клиентов, которым нужна была лишь водка, пиво, да что-нибудь на закусь. Заходили и малолетки, требовали портвейна или хотя бы коктейль, но Юлька выпроводила их ни с чем. И весьма кстати, так как в павильон пожаловал ментовской капитан, тот самый, что накануне пытался задержать Деснина. Здоровенный бугай с простодушным от рождения лицом, но злой от работы ухмылкой.

– Бухаете? – сходу спросил мент Юльку.

– А ты почем знаешь?

– Работа такая. Ну чего, наливай, что ли.

Хряпнув грамм сто и слегка поморщившись, мент пригляделся к Деснину, который как на грех выходил в тот момент из подсобки покурить.

– Опа! На ловца и зверь бежит.

Деваться Деснину было некуда, и он приготовился к самому худшему.

– Ты чего натворил? – уставилась на него Юлька.

– Да ничего, – буркнул Деснин в ответ. – Мужика из петли вынуть хотел.

– Ага, а потом скрылся. Ты его знал? – тут же начал допрос капитан.

– Да откуда. Я неместный вообще.

– А я вот и вижу. Документы при себе есть какие?

Деснин молча протянул справку.

– У-у, сто пятая. Ясненько.

– Андреич! – выскочила из-за прилавка Юлька и ухватила мента за рукав. – Ты чего удумал? Он же ничего не сделал.

– Не сделал, так сделает, – одернул руку мент. – У меня на это нюх.

– Да завязал он. Это… это жених мой.

– Ха! – усмехнулся капитан. – По переписке что ли? Ну прям «Калина красная». Да только то кино, а я в кино не верю. Не боишься с уголовником-то? Он у тебя еще и хату с магазином выставит. К нам побежишь, да поздно будет. А с тобой, – обратился он к Деснину, – мы еще разберемся. Одно нарушение уже есть – не отметился.

– Да я как раз шел, – соврал Деснин.

– Вижу я, как шел. Еще одно нарушение, и как УДО получил, так и обломишься, знаем мы вас. Это, Юль, у меня там в машине еще трое пацанов. Дежурство долгое…

Юлька без лишних слов выставила водку на прилавок.

– Ну и на закусь чего-нибудь заверни, – потребовал мент и ушел не расплатившись.

– Это что, крыша? – спросил Деснин.

– Да так, – махнула рукой Юлька. – У хозяина еще на рынке точка – менты докопаться могут до всякой ерунды. В общем, дороже выйдет, так что в водке велено не отказывать. Но они не особо наглеют: только по выходным заходят.

– Понятно. Ментовской беспредел. Если этот урод на меня зуб имеет… Вот влип, а, – расстроился Деснин. – Только откинулся – опять нары светят. Они ж с этим мужиком на памятнике дело просто так не замнут, меня дернут еще. Не хочу я туда больше. Знаешь, Юль, лучше я отъеду ненадолго, от греха подальше. Да и надо мне…

– Куда?! В Москву? Опять к этим своим корешам, уркам недобитым?

– Да нет. Сказал же – завязал я. Значит: завязал. И смирился.

– Ага, – пробормотала Юлька под нос, – Ничего себе смирение – не успел на волю выйти – уже глаз подбитый, да вон от ментов бегаешь… А-а, – Юлька повысила тон, – ты к своему попу, да? Черт бы его побрал! Ты ж ведь из-за него сел, сам сел. И чего он тебе только наговорил? Чем мозги до такой степени запудрил?! Чем…

– Юля! – в глазах Деснина мелькнула злость.

– Чего: Юля, Юля. Я уж двадцать пять лет Юля! – Юлька демонстративно отвернулась.

– Юль, – Деснин положил руку на плечо подруги, – надо мне съездить. Понимаешь – надо. Полагается так. Благословение получить. На новую жизнь. Да еще договориться насчет венчания. По-божески теперь жить будем.

Но даже слово «венчание» не произвело впечатления.

– Не езди туда, Коля, не езди! – вцепилась Юлька в плечо Деснина.

– Да почему ж не ездить-то?

– Интуиция у меня. Не езди! А?

– Да какая, к черту интуиция? Чего там со мной случиться-то может?

– Случится… Не езди, Коль. Зачем тебе?

– Слушай, отстань со своей дурацкой интуицией, – раздраженно произнес Деснин, отрывая от себя Юлькины руки. – Сказал съезжу – значит съезжу. Хм! «Интуиция», тоже мне!.. Ну ладно, Юль, – смягчился он, – Ну не реви ты. Я туда и обратно, ладно?