Читать книгу Юля. Повесть - Алексей Казаков - Страница 2

ЮЛЯ

Оглавление

Короткая повесть

В убаюкивающий ровный перестук колёс далёкого поезда вклинился другой звук: кто-то негромко и неровно забарабанил в окно. Виктору поначалу сквозь сон почудилось, что на подоконник, на цинковое покрытие которого он днём насыпал хлебные крошки и семечки, сели птицы, стали клевать еду. Но ведь ночь, какие птицы?… Виктор поднялся с постели, накинул халат, подошёл к полутёмному ещё окну. Глянул на настенные хозяйские часы – полвторого.

За окном – Виктор поначалу усомнился, вглядывался – но, нет, всё верно, это она, Юля Зенина. Её лицо, подсвеченное яркой лампой под козырьком крыльца, казалось бледным. Девушка робко помахала рукой и глазами вопрошала: можно войти?

Виктор отворил дверь, сказал негромко:

– Здравствуй, Юля. Проходи.

– Здравствуйте, Виктор Николаевич.

Он легко приобнял её за плечи, помог снять брезентовый полупустой рюкзак.

– Извините, поздновато для гостей, – смущённо начала девушка.

– Нормально. Милости прошу.

Девушка нерешительно топталась в небольшой прихожей, не решаясь войти в комнату однокомнатного деревенского домишки, который учитель снимал у местных жителей. Это была переделанная под жильё бывшая хозяйственная пристройка с небольшой печкой.

– Проходи, Юля. Не ждал, но всё равно рад тебе.

На ней были два раза подвёрнутые снизу джинсы, свитер, пыльные грубые ботинки, какие выдают рабочим на заводах и стройках. Она повзрослела за прошедшие без малого полтора года, после той драматической встречи на опушке леса. И сейчас она не пошла домой, хотя покойная мать оставила ей вполне годный пятистенок, который пустовал… Но Виктор решил, что спрашивать пока ни о чем не будет.

– Садись, попьём чаю. Поедим давай. С дороги-то, – предложил Виктор.

Девушка кивнула, устало присела на край деревянного дивана, застеленного домотканым ковром, которым хозяева домишки снабдили сельского учителя.

Окно Виктор задёрнул плотными шторами. Вскоре на столе появились варёные яйца, хлеб, масло, помидоры. Водку Виктор решил не предлагать: как-никак бывшая ученица. Непедагогично, – подумал он и мысленно усмехнулся.

– Меню у меня холостяцкое, так что не взыщи. Ты ешь, Юля, – сдержанно улыбнулся Виктор, взглянув на девушку. Она смутилась, чуть нахмурилась, опасливо покосилась на окно – зашторено ли? Немного нервничала, видимо, не понимая, как себя вести, о чем говорить. Виктор решил подождать, когда она успокоится, поест, а потом, наверное, расскажет, каким ветром её сюда занесло, а скорее всего – вопреки каким ветрам она здесь.

Постепенно разговор завязался.

– Ты… вообще-то… домой? – спросил Виктор. – Финита ля комедия?.. Хотя, извини, какая уж тут комедия…

Девушки устало и скептически улыбнулась.

– Да уж… Виктор Николаевич, я вас прошу, умоляю – не… не говорите никому, что я здесь. Пожалуйста. Я… я освободилась по амнистии. Но… Это же деревня, так что для меня та история – ну это же позор… Понимаете?

– Понимаю. Да ты не волнуйся. Никому и ничего, ни слова. Обещаю.

– Спасибо. – Она перевела дух. Чувствовалось, что очень голодна, но сдерживала себя.

– Я выйду во двор, через вторую дверь, посмотрю, не проснулись ли хозяева. И собаку покормлю, стала рычать, учуяла, наверное, тебя… Ты ешь, Юля, не стесняйся.

Через полчаса они пили чай. Виктор слушал девушку внимательно и спокойно, не перебивая:

– Хочу, Виктор Николаевич, чтобы вы знали… Я больше здесь… не могу здесь жить… Здесь, в нашем селе. Да, я освободилась, отсидела, но… но не знаю, что делать дальше… Вот к вам… пожаловала… среди ночи. Неудобно, неловко. Но мне больше не к кому.

Виктор прикрыл на секунду глаза, поощрительно кивнул: мол, всё в порядке, правильно сделала.

– Да тебе бы поспать, – предложил Виктор, увидев, что у девушки слипаются глаза.

Юля нервно сглотнула.

– Я здесь… я немного посплю, потом ночью проведую могилку мамы. Осторожно пойду, чтобы не «засветиться»… Что дальше – не знаю. Подамся куда-нибудь. Работу найду. Я ведь, Виктор Николаевич, швея, научили, знаете ли, в колонии. Хорошие были наставники, век не забуду, – заговорила она жёстким тоном, но тут же осеклась. – Простите меня… Не пропаду. Денег на первое время хватит. Там ведь зарплату швеям платили, откладывала.

– А как ты добралась? Километров триста ведь от…

Он запнулся.

– …от твоего швейного цеха.

Девушка скептически оглядела свою одежду, ботинки.

– Вид у меня – хоть сейчас на подиум… Да уж. Ну что, сначала на попутках добиралась. Где-то, чтобы деньги сэкономить, ехала зайцем в поезде… в тамбуре, пряталась… Потом пешком через лес. Вот. Так вот прямиком к вам и притяпала, – улыбнулась. – Спасибо, что не прогнали… Ерунду я какую-то несу, Виктор Николаевич, извините.

Виктор вышел в прихожую, откуда вскоре начал доноситься шум электрического чайника. Вернулся с кипятком… но увидел, что девушка уснула, прислонившись спиной к стене. Волосы у неё были собраны в пучок и стянуты резинкой сзади, как тогда, в десятом классе… Виктор с огорчением увидел несколько седых волос среди тёмно-корчиневых. И это в двадцать лет… или сколько ей сейчас…

Он принёс подушку, накрыл Юлю пледом. Две кошки, чёрная и серо-белая, ревниво поглядывали с печки на нежданную гостью. Печка была холодной – шло лето, заканчивались каникулы, и скоро Виктору надо было продолжить преподавание в местной школе.

– Разбудите меня, пожалуйста, в три часа ночи, – сонным полушёпотом попросила девушка.

– Хорошо. Спи.


Всё началось два с лишним года назад. Скрипели и ныли деревянные колеса телеги, шевелились, покачивались на ходу две плетёные корзины, наполненные доверху тёмно-фиолетовым сливами.

Он сидел рядом с возницей, с лёгкой досадой рассматривал свои запылённые брюки и туфли и ощущал, что рубашка стала несвежей и мятой. Но все равно после четырёхчасовой тряски в автобусе он радовался и свежему воздуху, и тишине, а главное – предчувствию нового этапа своей жизни. Он хотел отдохнуть от города, от постоянных указаний отца и навязчивой заботы матери, расстроивших в конце-концов его свадьбу, поссоривших с невестой. Виктор устал от друзей и подружек, которые стали раздражать своей неизменностью, застылостью в своих повадках, шутках, мыслях… Телегу тряхнуло. «На этой карете прошлого далеко ты не уедешь, Витя!» – перефразировав известное выражение из пьесы Горького, выставил он мысленно вердикт своим перспективам, но не всерьёз, а веря в противоположное.

Возница понукал лошадей, хлестал обеих кнутом.

– Ты это… поешь слив-то, – хмуро позаботился о пассажире пропечённый солнцем дядька с проступающей седой щетиною; казалось, его щеки были присыпаны солью. – Ешь, ешь, для своих не жалко. Учителем, значит? Это ж как ты к нам попал-то? – без лишних церемоний поинтересовался возница.

– Как попал?.. Волею обстоятельств и в силу особенностей личного характера, – полушутливо ответил Виктор.

Возница замолчал, наверное, обиделся на столь мудрёную речь.

Виктор решил добавить:

– Места у вас красивые. Напросился.

– Теперь понятно, коль говоришь занятно, – дядька улыбнулся, соль на щеках вздыбилась волнами.

Телега шла в гору. Дорожные канавы были забиты серым запылённым тополиным пухом. Виктор жевал сливу, молчал. Вопросов больше не было, а самому возобновлять разговор с возницей ему было лень.

Лошади устало, медленно тянули свой постылый воз.

– Н-но, проснись, падаль! – решил подбодрить возница своих кляч и со смаком приложил кнутом по крупам.

– А чему учить-то будешь? – опять заговорил дядька.

– Русскому языку. Литературе.

Мужичок ещё раз стегнул лошадей и объявил, повернувшись к Виктору:

– Я тоже школу закончил. Вечернюю, – улыбнулся он жёлтыми зубами. – Помню эти… как оно… иксики всякие, угрики…

– Игреки, может быть? – переспросил Виктор

Мужичок посерьёзнел, посмотрел в глаза Виктору и потом провозгласил, насупившись:

– Игрики, мил человек, были, да кончились, и начались сурьёзности… – Дядька хохотнул. – Не обижайся, шучу я так… Ну всё, слезай, приехали. По тропинке пройдёшь до школы.

Виктор пожал его сухую ладонь. Он знал, что в таких случаях платить нельзя, можно обидеть человека. Ведь наверняка в школе кто-то из его семьи учится – дети, внуки, племянники.

«Надо бы запомнить – игрики закончились, начались сурьёзности», – отметил Виктор. С раздутым от поклажи саквояжем, где были и личные вещи, и учебники с методичками, Виктор пошёл в сторону дома, где ему отвели для жилья пристройку. А через несколько дней начинался учебный год. Нужно было всё обговорить с хозяевами арендованной для проживания пристройки, привести себя в порядок.


Это был десятый класс деревенской школы. Такие же дети, как и в городе, только простодушнее и одеты хуже. Меньше мобильников и планшетов на партах. Первого сентября Виктор решил начать с того, что предложил ребятам рассказать о своём летнем отдыхе. Не оригинально, но поспособствует установлению контакта с классом, – решил он.

За столом преподавателя сидела директор школы Антонина Петровна – невысокая, крепенькая, слегка полноватая, с красивым и ухоженным лицом блондинка лет сорока. Виктор вёл урок стоя. Его стул рядом с директрисой пустовал.

Долговязый, с мягкими усиками, юноша по имени Толик, слегка захлёбываясь от непонятного волнения, тараторил:

– Этим летом я по путёвке с родителями в Турции был. Отдыхали, значит. Море, эт-самое, было тёплое, эт-самое, солнце, фрукты, ягоды там, всё такое… купались много. Водителю автобуса надо было давать бакшиш.

В классе хихикнули. Не все, видимо, знали значение этого слова, в отличие от Толика, происходившего, как позже выяснилось, из семьи торговцев местного магазина.

Антонина Петровна недовольным тоном обратилась к хихикнувшему классу:

– Не вижу ничего смешного. Гордиться надо своим одноклассником. А не завидовать… Ну хорошо. Виктор Николаевич. – Директриса быстро взглянула на наручные часики, – ещё одного ученика успеем послушать.

Виктор остановился взглядом на одиноко сидевшей на задней парте девушке с причёской-«луковкой».

– Вот вы, пожалуйста.

Виктор, ещё недавно прибывший сюда на древней телеге в состоянии неясной эйфории, внезапно почувствовал приступ тоски от того, что ему, кажется, предписано застрять здесь, в этой глуши, надолго. Он выглянул в окно, словно ожидая облегчения: был виден лес, возносящийся по склону холма. В открытое окно доносился тревожный перестук колёс невидимого поезда, – лес своим телом проводил издалека далёкие, казавшиеся таинственными и почти потусторонними, звуки.

Вышедшая к доске девушка представилась Юлей, она нервно скручивала в трубочку тетрадку.

Дальнейшее мигом разогнало тоску Виктора.

– Этим летом я прямо в своём дворе нашла дерево, которое пело, – вдруг сказала девушка.

Класс молчал.

Виктор в повисшей тишине спросил девочку:

– Как так… пело?

– Это молодой дубок, – с нежностью в голосе сказала Юля. – Если приложить ухо к его стволу, можно услышать, как играют скрипка, аккордеон и труба.

Антонина Петровна сделала лёгкую гримаску и сокрушённо покачала головой, показывая недовольство тем, что происходит у классной доски.

Школьный звонок неуместно и грубо оборвал урок, но при этом разрядил странную, неловкую ситуацию, в которую попал Виктор на первом в своей жизни занятии в сельской школе.


Вскоре Виктор уже перезнакомился со своими коллегами. Их было всего пятеро: полный, тяжело дышавший и потевший в чёрном костюме Павел Иванович с измождённым лицом – преподаватель одновременно биологии, физкультуры и черчения (не иначе обладал энциклопедическими познаниями и разносторонними навыками); безвкусно одетая и обутая в резиновые боты Валерия Порфирьевна, лет 60 – физика и математика; курносая и не признающая косметики Ольга Юрьевна, лет 40—45 – история и обществоведение. Сорокалетний завуч Иван Матвеевич с лицом вечно насупленного крестьянина – немецкий язык. Ближе познакомился и с директором школы Антониной Петровной.

Юля. Повесть

Подняться наверх