Читать книгу Зуб дракона - Алексей Клёнов - Страница 8

Расстались мы с Игорьком если не врагами, то далеко не в самых теплых чувствах. Паскудно у меня было на душе, ох как паскудно. Почти десять лет не виделся с лучшим другом, а встретились – и вел себя, как последний идиот. Ну, на хрена, спрашивается, надо было ему исповедоваться? Нужна ему моя откровенность, как русалке калоши. Прекрасно можно было обойтись и без этого.

А он тоже хорош. Не разобравшись, взял и приклеил мне волчий ярлык. Тоже мне, друг называется. И что совсем уж хреново, в чем-то я почувствовал его правоту. Есть в его словах рациональное зерно. Вот что тебя, Безуглов, задело, потому ты и разозлился на него. Ведь ты в своей уверенности был до сих пор непоколебим и, исповедуя тезис «Вор должен сидеть в тюрьме» эволюционировал ее и довел до логического завершения «… а убийца и насильник должен умереть». И ведь до сих пор ты ни на секунду не сомневался в своей правоте. А Игорек за один вечер пробил брешь в твоей обороне, и это тебя бесит, Безуглов. Да, да, бесит. Признайся в этом хотя бы себе.

Так, или примерно так, я рассуждал, машинально покручивая баранку своей «девятки», и на повороте с Менделеева на Цветочную не заметил знак и зарулил под него. Чертыхнувшись, я моментально осмотрелся и заметил поодаль молоденького сержанта-гаишника, уже поднесшего свисток ко рту. Услышав его трель, сродни зубной боли, я досадливо поморщился и тут впервые использовал свое положение в корыстных целях. Когда сержант подошел к машине и козырнул, я протянул ему служебное удостоверение и с озабоченным видом пробурчал:

– Извини, сержант. Срочное дело…

Этот молодой романтик с почтительным видом откозырял, пожирая меня глазами с откровенной завистью, и удалился. Еще бы! Кто он, и кто я? Бледный сержантик, обреченный мерзнуть на дорогах и отрываться за это на водителях, и целый опер убойного отдела. А у меня на душе стало еще паскуднее. Вот так, старлей, все и начинается. Сначала ты манкируешь законными требованиями из идейных, так сказать, соображений, затем – чтобы замазать свои мелкие грешки, а потом ради корысти.

До управления я добрался в скверном расположении духа и самыми мрачными мыслями в своей ментовской башке. Едва мои часы показали девять ноль, ноль, я сразу же пошел на доклад к начальнику управления, полковнику Доронину. Доложиться, по идее, я должен был еще вчера, но встреча с Игорем спутала все карты, и я, таким образом, если еще не совершил должностного преступления, то, во всяком случае, дисциплинарный проступок уже допустил.

Коротко стукнув в дверь кабинета и услышав глуховатое «Входите», я шагнул через порог и с дембельской развязностью поинтересовался:

– Разрешите, товарищ полковник?

Доронин, кругленький и пухлощекий, лет пятидесяти с небольшим, с очень живыми глазками, обрамляющими сверкающую лысину венчиками седых волос, сидел за столом с таким видом, словно и вовсе не уходил отсюда с вечера. В своем мешковато сидящем кителе он так естественно вписывался в казенную обстановку кабинета, что меня временами так и подмывало заглянуть ему на спину: не написан ли там мелом инвентарный номер? Впрочем, в управлении кадров, выдавая мне направление, о нем отзывались как об одном из лучших в прошлом оперов в городе. Мне с трудом представляется, как этот уже немолодой и лысоватый коротышка идет на задержание вооруженного громилы, но ведь не всегда же он был таким? Время никого из нас не красит, а в послужном списке полковника Доронина, как мне сообщали все в том же управлении, более четырехсот раскрытых уголовных дел и две медали «За отвагу», а это что-нибудь да значит.

Доронин вскинул на меня маленькие глазки из-под кустистых бровей и, пошевелив седыми усами, кивнул:

– Входи, Безуглов, входи. Присаживайся.

Я пересек ярко-красный ковер, занимающий почти весь кабинет, и сел за Т-образный стол, правым боком к полковнику. Опережая мой доклад, Доронин спросил:

– Как, Безуглов, на новом месте?! Притираешься?

Неопределенно пожав плечами, не понимая, к чему такой подход издалека, я ответил вопросом на вопрос:

– К чему притираться? Вы же меня еще ни на одно дело не ставили.

Доронин едва заметно усмехнулся.

– Оскорбился? Не терпится за серьезное дело взяться? Сам должен понимать, человек ты у нас новый, на что способен, не знаем.

В его словах мне почудился какой-то скрытый намек. Но, может, это только показалось? Кто может знать о моей репутации, известной, прямо или догадками, многим на прежнем месте? В личном деле это не указывается. Теперь усмехнулся я.

– И поэтому вы послали меня этого дурачка отслеживать?

Доронин нахмурился при моих словах и сухо заметил:

– Этим тоже надо заниматься… Кстати, как у тебя с ним?

Придавая голосу уставную деловитость, я ответил:

– Нормально. Вчера, в восемнадцать ноль-ноль я задержал его в гастрономе номер двадцать три. Он действительно психически болен, я проверил. Справка из клиники есть. Я туда позвонил, мне подтвердили.

– На чьем он участке?

– У Зиганшина, из сто двенадцатого.

– Говорил с Зиганшиным?

– Так точно. Распорядился, чтобы поставил на контроль. Но он с этой семьей и без того близко знаком. Этот Танаев имеет судимость, по сто семнадцатой. Правда, его мать уверяет, что он невиновен и осудили его неправильно. Но ведь так все матери говорят… К тому же сожитель его матери горький пьяница. Так что семейка та еще.

Доронин легонько прихлопнул ладонями по столу.

– Хорошо, с этим ясно. Пусть теперь этим дурачком участковый занимается. А для тебя у меня посерьезнее дело есть, чтобы ты себя обделенным не чувствовал.

Порывшись в столе, он бросил мне пачку фотографий и продолжил:

– Присмотрись к этому типу. Бугаев Анатолий Маркович, пятьдесят пятого года. Три судимости за вооруженные грабежи. Полгода назад бежал с этапа, при побеге убил часового. Сейчас, по нашим данным, занимается наркотиками. Хладнокровен, хитер, крайне опасен. Силен, как бык, и оружие пускает в ход не задумываясь. Месяц назад при попытке задержать его погиб наш сотрудник…

Перехватив мой взгляд на фотографию в траурной рамке стоящую на столе, Доронин кивнул:

– Да, да. Саша Решетов, на место которого тебя прислали. Саша за ним почти месяц наблюдал, отслеживал связи, контакты, масштабы трафика. Кое-кого нам удалось взять, но самого главного мы так и не узнали. По нашим данным, на сегодняшний день через Бугаева идет большая часть наркоты в город. После неудачной попытки взять Бугаева он лег на дно. И только вчера наши ребята выяснили, где его новое лежбище находится. Обитает он сейчас…

Полковник притянул к себе лист бумаги и, надев очки, прочитал:

– У Сафаровой Натальи, на Озерной шесть, квартира двадцать восемь. Муж Сафаровой, Ашот Сафаров, осужден год назад. Сидел полгода вместе с Бугаевым в зоне, на строгом режиме. Пойдешь с лейтенантом Дроновым и сержантом Козловым брать Бугаева. Ребята они горячие, но неопытные. Ну, а тебе не впервой, тебе, как говорится, и карты в руки. Словом ты за старшего, по окончании жду твоего доклада об успешном задержании…

На Озерную мы добрались только в полдень, потеряв много времени на изучение Бугаевского и Сафаровского дел. Поставив мою «девятку» за углом, по одному, чтобы не привлекать внимания, прошли в средний подъезд серой пятиэтажки и поднялись на второй этаж. Дронов с Козловым стали по бокам от двери с номером «28», я поднял руку к звонку.

Прежде чем я позвонил, открылась соседняя дверь, и из нее на площадку выскользнула старушка с сумкой в руках. Увидев нас, она испуганно ойкнула и заскочила обратно в квартиру. Не позволяя ей захлопнуть дверь, я протиснулся следом и, приложив палец к губам, попросил:

– Тихо, бабуля, не пугайся. Я из милиции. Вот мое удостоверение.

Недоверчиво посмотрев на меня, она взяла корочки, посмотрела и вздохнула с явным облегчением.

– Уф, напугали вы меня. А я-то уж подумала, грешным делом, что Наташку, сучку этакую, грабить пришли.

Уловив неприятно резанувшее слух «сучку этакую», я подумал, что Наташа Сафарова тоже та еще штучка, под стать своему знакомцу. Посмотрев на бабку, обиженно поджавшую губенки (наверное, из-за того, что мы оказались не грабителями), я поинтересовался:

– А что, бабка, есть что грабить?

Старуху как прорвало. Она застрекотала скороговоркой:

– И-их, милый! Вся квартира ворованным забита. Мужик-то ейный, Наташкин, грузин ли, азербайджан ли, нахапал добра, да посадили его. А добро-то на нее, на Наташку записано. Вот она теперь и трясется. Хахаля себе завела. Не знай для охраны, не знай для тела.

При этих словах старушка скабрезно хихикнула. Я тоже улыбнулся, чтобы расположить ее к себе.

– Вот что, бабуля. Нам твоя помощь надобна. Ты позвони-ка ей в дверь, да попроси открыть. Соображаешь?

Бабка сметливо закивала седой головенкой.

– Ага, ага… Соображаю… За хахалем пришли?

Подивившись ее понятливости, я недовольно хмыкнул.

– Ты, бабка, много будешь знать, скоро…

Посмотрев на ее седую голову, я понял нелепость своих слов и снова хмыкнул, на этот раз от смущения.

– Так ты, значит, скажи ей, а как открывать станет – ныряй в свою квартиру. Поняла ли, старая?

– Поняла, поняла, милок. Чай тоже не без понятия…

На бабкин звонок за дверью зашлепали босые ноги, и сонный голос недовольно пробурчал:

– Чего надо?

Бабка так натурально плаксиво запричитала, что я подивился ее артистичности.

– Наташенька, красавица ты наша, зоренька ясная. Дедке моему худо, позвонить надо срочно. Пусти, Христа ради, «скорую» вызвать. У нас телефон снова сломался…

Сафарова пробурчала через дверь:

– Надоели вы мне, пни замшелые. Вам уж помирать пора, а все «скорую»… С улицы не могла позвонить?

Однако замки загремели, бабка, успев хитро подмигнуть мне, заскочила в свою квартиру и захлопнула дверь.

У меня в голове мелькнуло «Ведь стоит сейчас, старая бестия, у двери и прислушивается, в струнку вытянувшись…» Однако думать было некогда. Пора было действовать.

Едва только между дверью и косяком появилась небольшая щель, я, плечом вперед, ворвался в прихожую, оттолкнув в сторону хозяйку квартиры. Следом за мной проскользнули Козлов с Дроновым. Козлов захлопнул ногой дверь и сгреб в охапку осевшую от толчка на пол женщину, зажав ей рот ладонью. Мы с Дроновым бросились вглубь квартиры, в любую секунду готовые открыть огонь.

Стрелять было не в кого, так же как некого было и задерживать. Кроме Сафаровой в квартире никого не было. В зале я опустился в кресло, обтянутое флоком, сунул в наплечную кобуру ПМ и крикнул Козлову:

– Андрей, веди хозяйку сюда!

Козлов втолкнул Сафарову в комнату, подпер спиной дверной косяк и мрачно пробурчал, заматывая левую руку носовым платком:

– Кусается, стерва…

Развалившись в кресле, я с прищуром посмотрел на хозяйку, пышнотелую тридцатилетнюю особу с красивым нагловатым лицом.

– Очень хорошо… Мы ей сопротивление сотрудникам милиции припаяем.

Зябко кутаясь в яркий халат, Сафарова злобно выкрикнула:

– А мне почем знать, кто вы такие?! Врываетесь в мою квартиру, как грабители, без ордера, не предупредив…

Я кивнул Козлову.

– Андрей, предъяви ордер на обыск.

Сафарова отмахнулась.

– Да пошли вы в ж… со своим ордером.

Она пересекла комнату, присела на диван, взяла с туалетного столика пачку «МОRЕ» и закурила, безучастно глядя в окно. Хлопнув по подлокотникам кресла руками, я сказал, не скрывая насмешки в голосе:

– Приятно вести разговор на доверии. Тогда уж заодно скажите, Сафарова, где Бугаев?

Не поворачивая в мою сторону головы, женщина нелюбезно отрезала:

– Не знаю я никакого Бугаева.

Я снова посмотрел на Козлова.

– Отлично. Андрей, давай-ка ордер на арест и фотографии, освежим гражданке память.

Просмотрев ордер, Сафарова небрежно бросила его на столик и взяла в руки фотографии. Бегло глянув на них, она бросила их поверх ордера и сказала, пожав плечами:

– Это не Бугаев. Это Гоша Бабакин.

Поднявшись с кресла, я подошел к ней и сел на подлокотник дивана.

– А кто тебе сказал, что это Бабакин?

Сафарова снова пожала плечами, словно поражаясь моей непонятливости.

– Он же и сказал. Я и паспорт видела.

Молчавший до сих пор Дронов хохотнул:

– Ха! Да я тебе паспортов с десяток нарисую, и все разные.

Сафарова огрызнулась, повернув к нему голову:

– А я тебе не райотдел, чтобы паспорта проверять.

Я примирительно положил ей руку на плечо.

– Ну ладно, ладно, Сафарова. Бабакин так Бабакин, нехай с ним. Так где он, этот нарушитель паспортного режима?

Она брезгливо дернула плечом, сбрасывая мою руку.

– Руки не распускай, начальник… В отъезде он.

Усмехнувшись, я снял руку с ее плеча и спросил:

– Куда уехал, когда вернется?

Сафарова хрипло рассмеялась.

– Ты что, начальник, больной? Так он мне и станет докладывать.

Теряя терпение, я нахмурился, и жестко выдал этой стерве:

– Вот что, Наташа, ты обороты-то сбавь, а не то осерчаю. У тебя живет опасный преступник, и если ты утверждаешь, что не знала этого, то я тебе официально об этом сообщаю. А посему мы у тебя сейчас устроим шмон, на законных, как ты убедилась, основаниях. И то, что мы найдем, а мы обязательно что-нибудь найдем, быстро тебе язык развяжет, если не захочешь с ним в подельники идти. Так что ты особо не умничай.

Повернувшись к ребятам, я коротко бросил:

– Найдите понятых и начинайте.

И снова Сафаровой:

– Давай говори, хватит из себя девственницу строить. А чтобы тебе легче на душе стало, дополнительно сообщаю, что Бугаев Анатолий Маркович, пятьдесят пятого года рождения, он же Гоша Бабакин, уже полгода находится в розыске. На нем висит убитый при побеге часовой, незаконная торговля наркотиками, и от его же руки месяц назад погиб наш сотрудник. Добавляет тебе жизненного оптимизма? А теперь давай, делай плаксивое лицо, размазывай сопли и кричи, что ты ничего этого не знала. Просто приютила давнего знакомого своего муженька, мелкого барыгу, а вообще почти честного предпринимателя, как и твой благоверный, который нынче тайгу окучивает за свою кристальную «честность» и безмерную любовь к законодательству.

Выговаривая ей все это в лицо, я подумал, что недооценил ее, баба она сильная. Не было ни истерик, ни жалоб, ни угроз накатать телегу прокурору за оказание давления. Ответила она мне спокойно и сухо:

– Поселился он у меня чуть меньше месяца назад. Он действительно представился знакомым Ашота, передал письмо от него. Живет тихо, скромно. В постель ко мне не лезет, не пьет, деньгами помогает. Чем он занимается – не мое дело. Позавчера собрался и уехал. Куда, не говорил, но пообещал, что будет дня через два, три. Я случайно видела билет на самолет. Рейс тридцать шесть восемьдесят один. Это в Баку. У мужа в Баку родня, мы часто летали этим рейсом, потому я и запомнила. Ну и все, больше я ничего не знаю.

Помолчав, она сдавленным голосом спросила:

– Что мне за него будет?

Я пожал плечами.

– От тебя будет зависеть, Наташа. Будешь нам помогать – тебе зачтется. Противиться станешь – пришьем соучастие.

В зал вошел Козлов, подбрасывая на руке пакет с белым порошком. В другой руке у него болтался небольшой плотно набитый холщовый мешочек. Андрей бросил и то и другое на стол со словами:

– Килограмма два. Зуб даю, – «герыч». К бабке ходить не надо. В мешке соломка. Там еще Володька «кейс» нашел с долларами, и еще вот это…

Он вынул из кармана и положил рядом с наркотиками потертый «ТТ». Я прихватил пистолет платком, вынул обойму и передернул затвор. На колени мне упал тускло блеснувший латунью патрон. В обойме было еще четыре. Вбив обойму в рукоять и поставив пистолет на предохранитель, я положил его на стол и поднял глаза на Сафарову.

– Ну, вот и повод, Наташа. При твоем-то любопытстве можно было это и раньше обнаружить. Ведь видела же, признайся.

Похоже, я недооценил ее дважды. Сидевшая до сих пор с непроницаемым лицом, она вдруг скривилась и зарыдала, закрывшись руками. Козлов поспешно вышел и через полминуты вернулся со стаканом воды в руках. Взяв у него стакан, я подал его Сафаровой, бросив Козлову через плечо:

– Позвони в управление, скажи, что организуем засаду. Бугаев позавчера уехал, предположительно в Баку. Будет, вероятно, сегодня вечером или завтра в течение дня. Передай, что на квартире нашли примерно два килограмма героина. Ну, и так далее.

Заметив вошедшего в комнату Дронова с обрезом карабина в руках, я добавил:

– И еще обрез кавалерийского карабина калибра семь шестьдесят два. Скажи, что помощи не требуется, справимся своими силами…

Последующие часы прошли в томительном и изнуряющем в своем однообразии ожидании. Сафарова безучастно смотрела на экран телевизора, время от времени занимаясь своими домашними делами и не обращая на нас никакого внимания, словно нас здесь и не было. Ближе к ночи, перекусив принесенными Козловым из ближайшей забегаловки бутербродами, я распределил время ночного дежурства, выбрав себе самое трудное, с трех до семи утра, и отправился в соседнюю комнату вздремнуть. Привалившись на узкую, но очень удобную кушетку, я ослабил брючной ремень, скинул ботинки и с наслаждением вытянулся уставшим телом. На другой кушетке устроился Дронов.

Сон не шел. В голове у меня проносились обрывки мыслей, какие-то ускользающие видения. Несколько раз я начинал мысленный спор с Игорьком, и всякий раз спор оборачивался в мою пользу. Все же удобно спорить с кем-то, отвечая за обоих и приводя нужные самому себе аргументы. Наконец, поймав себя на субъективности, я решил прекратить. И все же мелькнула напоследок мысль «Ах, Игорек, Игорек… Тебе хорошо рассуждать о гуманности. Ведь это же не твою жену изнасиловали, а потом задушили ее же лифчиком…». Кажется, с этой мыслью я и провалился в душный сон.

Сны мои состояли из сплошных фантасмагорий. Бегал по магазину с пистолетом в руках Вовка-дурачок, почему-то с голой женской грудью. Вокруг него скакала орущая и хохочущая толпа каких-то оборванцев в самых немыслимых лохмотьях. Перекрывая всеобщий гвалт, дребезжал старческий голос «Наташенька, зоренька, дедка мой помирает, ломка у него. Дай героинчику, я знаю, у тебя есть…» Потом все исчезло, и я увидел голую, с выкошенной травой поляну, заваленную окровавленными трупами. В центре ее стоял Игорь, почему-то в форме офицера СС с закатанными рукавами и с пулеметом в руках. Он жутко скалил зубы и кричал мне «Я обманул тебя, Валька! Обманул!!! Я и сам люблю убивать! Я и тебя тоже убью…». Я стоял перед ним на коленях, абсолютно голый, а над нами, подобно Карлсону, кружился в воздухе полковник Доронин и кричал в помятый жестяной рупор «Вы оба не правы! Оба».

Очнулся я от прикосновения. Надо мной, согнувшись, стоял Козлов и потряхивал меня за плечо.

– Товарищ старший лейтенант, время…

Я резко поднялся, затянул ремень и надел ботинки.

– Как, Андрей, все нормально?

– Так точно, нормально.

Поднимаясь с кушетки, я похлопал его по плечу.

– Ну, ложись, сержант, отдыхай…

Умывшись в кухне холодной водой из-под крана, и выпив крепкого остывшего чая, я закурил и сел к столу, в угол, подальше от окна.

За последующие два часа я обкурился до одури. Сидеть в засаде мне было не впервой, в этом Доронин был прав. Еще когда я учился в училище, мне приходилось участвовать в трех десятках задержаний. Но привыкнуть к томительному ожиданию я так и не смог за эти годы. Все напряжение, которое скапливалось за долгие часы ожидания, в какой-то момент ударяет в голову, как хорошая доза алкоголя, и тогда мир перестает казаться реальным, приобретая оттенок фантастичности. Впрочем, в нужный момент это ощущение проходит, это я тоже знаю по опыту. И тогда голова становится кристально чистой, а движения четкими и безошибочными. И все же ждать да догонять, – хуже некуда. Подумав об этом, я усмехнулся. По сути, вся моя работа именно в этом и заключается: ждать и догонять, догонять и ждать…

В семь часов я разбудил Дронова и занял его место, наказав разбудить меня в девять часов.

Поднялся я совершенно разбитым, чувствуя нездоровую дрожь во всем теле, и потому на предложение Сафаровой выпить чего-нибудь, с удовольствием согласился, наплевав на неподкупную чекистскую репутацию. Две рюмки холодной водки и горячий шницель несколько вернули меня к жизни. Во всяком случае, настолько, что я стал способен внятно говорить и действовать. В девять тридцать я набрал номер Доронина. Доклад мой был краток и не изобиловал эмоциями.

– Товарищ полковник, Безуглов докладывает. Ночь прошла без происшествий, Бугаев не появился. Ждем.

Доронин, явно недовольный, пробурчал:

– То, что Бугаев не появился, уже само собой по себе ЧП. А может он совсем не появится, а, Безуглов?

Покосившись на Сафарову, я подумал, что она все же, пожалуй, обманула меня вчера. Жить рядом с такой аппетитной дамочкой да быть монахом? И потому Доронину я ответил довольно твердо:

– Появится, товарищ полковник, уверен. Никуда он не денется.

– Ну, хорошо, коли ты уверен. А уверен в том, что помощь вам не потребуется?

– Так точно, не потребуется. Оружие мы у него изъяли…

Доронин перебил меня, пресекая мой оптимизм на корню:

– Ну, ты не очень-то обольщайся, Безуглов. То, что вы у него раритетные «ТТ» с обрезом изъяли, еще не значит, что у него больше ничего нет. Не забывай, что пистолет Решетова так и не был найден. Учти, старлей, Бугаев нам нужен. Очень нужен. Через него уйма наркотиков в город идет, а вот откуда, через кого, как – этого мы не знаем. А должны. Положение с наркоманией в городе угрожающее. Ты знаешь, сколько совершается преступлений в состоянии наркотического опьянения? Не забываешь сводки для разнообразия почитывать?

Поморщившись, я ответил:

– Так точно, почитываю, товарищ полковник.

Про себя я подумал «И что за манера у этих начальников читать нотации? Как чуть выше майора, – так сразу же тяга к лекторскому искусству появляется…». Доронин между тем невозмутимо продолжил, не догадываясь о моем недовольстве:

– Тогда сам должен понимать… Ну ладно, ждите этого субчика. Если что – немедленно звони мне. Понял?

Облегченно вздохнув от того, что лекция не имела продолжения, я ответил:

– Понял. Буду докладывать.

Время опять потянулось медленно, как патока. Ко всему еще Сафарова стала действовать мне на нервы. Она бесцельно слонялась по квартире, всем своим видом давая понять, что наше присутствие осточертело ей до крайней степени. Наконец, проведя предварительную подготовку, она пошла в открытое наступление. Сев в кресло напротив меня, она бессовестно оголила белую ляжку из-под полы халата, забросив ногу на ногу, и в упор уставилась на меня выпуклыми глазищами.

– Послушай, начальник, я знакома с законами гостеприимства, но ваше пребывание здесь затягивается, и я…

Я, и без того взвинченный бесплодным ожиданием, ответил ей тоном, далеким от любезного:

– Ты меня глазенками-то своими не гипнотизируй, не надо. Я тебе не Бугаев. И к тебе пришел не глазки строить. А чтобы жить спокойно, надо было замуж за работягу выходить, а не за жулика.

Эту стерву, похоже, трудно было чем-то смутить. Встряхнув облаком черных волос, она возмутилась с видом оскорбленного достоинства:

– Черт побери! Это мое дело, за кого замуж выходить! Дайте мне хотя бы в магазин выйти, у меня продукты кончаются.

Спустив немного пар, я успокоился и ответил ей почти беззлобно:

– В магазин наш человек сходит. Приготовь список продуктов и…

Прерывая меня, мягко промурлыкал телефон. Покосившись на него, я спросил:

– Кто тебе может звонить?

Сафарова презрительно дернула плечом.

– Почем я знаю?!

Я прикрикнул:

– Перестань дурить, Наташа! Возьми трубку. И если это Бугаев – не умничай. Ясно?

Осторожно, словно стеклянную, подняв трубку, Сафарова пару секунд выждала и хрипло выдавила:

– Да.

Откашлявшись, она спросила увереннее, чистым и звучным голосом:

– Алло. Я слушаю, кто это?

Я подался вперед, пытаясь услышать голос звонившего, но кроме невнятного бормотания ничего не смог разобрать. Мысленно я свирепо выругал себя за халатность: ведь надо же было поставить «двойника»!

Сафарова между тем обворожительно улыбнулась и почти пропела в трубку:

– Го-о-ша! Здравствуй. Ты откуда звонишь? … Хорошо… хорошо, сделаю. Когда ждать?.. Пока, до встречи…

Положив трубку, она хмуро посмотрела на меня.

– С железнодорожного вокзала звонит. Будет через полчаса.

Мое мрачное состояние мгновенно улетучилось. Я был готов расцеловать эту ухоженную стерву.

– Молодец, Наташа! Тебе это зачтется.

Оборачиваясь, я приказал ребятам:

– Проверить оружие. Козлов, в подъезд на третий этаж, отрежешь его. Дронов, останешься со мной…

Минут через двадцать стоявшая у окна Сафарова негромко сказала:

– К подъезду такси подъехало. Это он.

Вдоль стены я прошел к окну и взял Наташу за локоть.

– Иди. Откроешь дверь и сразу уходи. Скажи, на кухне обед пригорает.

Звонок прозвенел настойчиво, по-хозяйски. Сафарова прошла к двери, кутаясь в халат, язычок замка клацнул, и я услышал мужской голос:

– Золотце мое, я приехал… Соскучилась?

Послышался звук поцелуя и приглушенный смех Сафаровой.

– Пусти медведь, задушишь.

В голове у меня мелькнуло: «Ну, Ашот, за семь лет рога у тебя густые вырастут…»

Сафарова в прихожей воскликнула:

– Ой, у меня же обед пригорает! Ты проходи, Гоша.

Я слышал, как она пробежала на кухню и открыла, как было условлено, воду. Порядок. Дронов, затаив дыхание, стоял напротив меня, с другой стороны двери, подняв вверх руку с пистолетом и напружинившись. Я подмигнул ему ободряюще, качнул головой в сторону прихожей и кивнул. Поняв мою поддержку, он благодарно улыбнулся. Пока все шло отлично. Бугаев в квартире, Козлов ждет его за дверью и не позволит уйти, в случае чего. Еще несколько секунд, и мы его скрутим.

Я лихорадочно отсчитывал секунды для тех нескольких шагов, что должен был сделать Бугаев, чтобы войти из прихожей в зал, и вдруг… Вот так всегда, неожиданно появляется это вдруг, как в детективных романах. Вместо того, чтобы сделать эти несколько шагов, отделяющие его от свободы действий до щелчка «браслетов», Бугаев спросил:

– Наташа, золотце, у тебя кто-то был? Пахнет чужими сигаретами.

Я мысленно выругался, проклиная его собачий нюх. Ушами, кожей, всем своим существом я почувствовал в его голосе звериную настороженность. Пока я лихорадочно соображал в те короткие мгновения, что мне были отпущены, как поступить, Дронов выкинул фортель, которого я меньше всего ожидал. Он выскочил на середину дверного проема, выбросил вперед руку с «Макаровым» и звонко выкрикнул:

– Ни с места, Бугаев!!!

В ответ мгновенно грохнул выстрел, неестественно громкий и оглушающий в замкнутом пространстве узкой прихожей. Выронив пистолет, Дронов схватился руками за живот и упал на пол.

Все происходило слишком быстро, чтобы я успевал анализировать ситуацию и фиксировать увиденное. Следующее, что я помню: я в прихожей с поднятым пистолетом для стрельбы и широченная спина Бугаева, бегущего в кухню. Я уже было нажал на курок, но Бугаев прыгнул в сторону и исчез из вида. Опустив пистолет, я ринулся следом за ним.

В следующую секунду Бугаев снова показался в дверном проеме, прикрываясь Сафаровой. Схватив за волосы, он выставил ее перед собой, и, злобно прохрипев «Сучка ментовская», с силой толкнул ее на меня. В узости коридорчика нам было не разминуться. Сафарова упала на меня, я машинально обнял ее, и оба мы грохнулись на пол. Бугаев извиняться на доставленное неудобство не стал, и времени не терял.

Краем глаза я видел, как он схватил один из кухонных табуретов, высадил им стекло и исчез в оконном проеме.

Столкнув с себя Сафарову, я вскочил на ноги, крикнул ей «Вызови „скорую“!» и рванулся к окну. Заслонив рукой с пистолетом лицо, я прыгнул в окно, больно распоров себе щеку зазубренным обломком стекла, и полетел со второго этажа на газон, вслед за Бугаевым.

Прежде чем я грохнулся на землю, я успел заметить все еще стоявшее возле подъезда такси с работающим мотором. Под открытой крышкой багажника согнувшись стоял водитель, перебирая инструменты. Оттолкнув его в сторону, Бугаев схватился за ручку двери и рванул ее на себя. Из подъезда выскочил Козлов. Бугаев выстрелил. Уже почти приземлившись, я заметил, как Козлов отскочил в сторону, в падении дважды выстрелив в сторону машины.

Как вылетело стекло в машине, я уже не видел. Услышал только треск и плашмя рухнул на газон. Когда я вскочил, машина уже удалялась к углу дома, завывая двигателем и хлопая незакрытой крышкой багажника.

Козлов, слава Богу, живой, подскочил ко мне.

– Жив, старлей?!

От возбуждения он криво улыбался, и все время сплевывал в сторону. Не обращая внимания на его фамильярность, я отер рукавом кровь с порезанной щеки и прохрипел.

– Жив.

– А Володька?

– Ранен Володька, Сафарова «скорую» вызовет.

Козлов свирепо выругался:

– Ну, ублюдок! Я его достану… Старлей, у тебя вся щека разворочена, давай хоть платком перетянем.

Прихрамывая от боли в подвернутой ноге, я побежал к машине, крикнув ему на ходу:

– К ядреней матери щеку, некогда! Давай в машину, никуда он, гаденыш, не уйдет.

Заскочив за угол, мы бросились к моей машине. Такси уже находилось в конце улицы. Еще несколько секунд – и скроется за угловым домом, выскочив на оживленную улицу.

Покрышки моей «девятки» жалобно взвизгнули от резкого разгона. Вот когда я от души порадовался резвости своей машины! Видел бы меня сейчас Игорек, не стал бы шутить о тяге к вещизму.

До угла мы долетели в считанные секунды. Выворачивая руль направо, я лихорадочно шарил глазами по потоку машин, ползущих непрерывной лентой по дороге. Козлов закричал, указывая мне рукой с пистолетом вперед:

– Вот она! За «КамАЗом» – рефрижератором.

Вцепившись в баранку и не отрывая взгляда от канареечной «Волги», я просипел:

– Вижу, Андрей. Держись крепче. И прилепи мигалку на крышу.

Козлов выбросил маячок на крышу и включил сирену.

В оживленном потоке я вел машину, как в хорошем слаломе. Не снимая ноги с акселератора я швырял машину из стороны в сторону, подрезая каждого второго, то и дело рискуя устроить хорошую свалку на дороге. Вслед мне неслись все мыслимые и немыслимые проклятия, прорывающиеся сквозь завывания сирены. На светофоре впереди зеленый свет сменился желтым. Вполголоса выругавшись, я шел по левой полосе, не снижая скорости и отчаянно сигналя. К счастью, мигалка и непрерывный сигнал моей машины привлекли внимание, люди шарахнулись с проезжей части обратно на тротуар, и я умудрился никого не сбить. На следующем перекрестке желтая «Волга» вильнула в сторону. Заложив крутой вираж, и едва не опрокинувшись, я упрямо двигался за ней, стараясь сократить расстояние.

Козлов прокричал мне на ухо:

– Через два квартала вокзал. Если он там выскочит – труба дело! Слишком много народу, а он стрелять не побоится.

Я молча кивнул, думая о том же.

Случилось именно то, чего мы так боялись. Бросив машину на автостоянке, Бугаев ринулся через площадь, размахивая пистолетом и расталкивая в стороны людей. Я приткнул свою «девятку» рядом с «Волгой», мы с Козловым выскочили и бросились за ним. Люди испуганно шарахались от нас, глядя на мою зверски оскаленную и окровавленную рожу.

От угла здания вокзала, наперерез Бугаеву, бросился патрульный из ППС, на ходу вынимая пистолет из кобуры. Встав у Бугаева на пути, он поднял руку с пистолетом, выкрикнул: «Ни с места!», – и тут же опрокинулся на асфальт, получив пулю в плечо.

Бегущий на полкорпуса позади меня Козлов хрипло выругался.

Перескочив через лежащего ничком патрульного, Бугаев добежал до угла с указателем «ВЫХОД НА ПУТИ», и пропал из вида. Я прибавил скорость, выскочил за угол и тут же бросился на заплеванный асфальт, увидев Бугаева с поднятым для стрельбы пистолетом. Пуля выбила кирпичную крошку и срикошетила вверх, тоскливо взвыв на излете. Бугаев бросился вдоль путей в сторону закопченных пакгаузов. Я вскочил на ноги и тут же грохнулся обратно сбитый вылетевшим на меня из-за угла Козловым. Несколько секунд побарахтавшись, мы вскочили на ноги и продолжили эту сумасшедшую гонку.

Бугаев был уже метрах в ста от нас. Не снижая скорости, он бежал по шпалам, нелепо подпрыгивая при каждом шаге, и стремительно удалялся. Упав на одно колено, я вскинул пистолет, и тут же опустил его, потеряв Бугаева из вида. Резко свернув влево, он скрылся за углом пакгауза. Добежав до угла, я крикнул Козлову «Давай в обход!» и побежал дальше, чтобы обогнуть пакгауз с другой стороны.

Пробираясь вдоль стены и держа руку с пистолетом наготове, я лихорадочно шарил глазами по сторонам, чтобы первым заметить Бугаева и не получить от него пулю в лоб.

И все же он засек меня раньше. То ли шустрее меня оказался, то ли чувство безысходности обострило в нем слух и зрение, но выстрелил он первым. Пробираясь в узком проходе между стеной пакгауза и штабелем бревен, наваленных грудой почти впритык, я заметил коротко мелькнувшую тень в конце прохода и, прежде чем я вскинул пистолет, услышал грохот выстрела и почувствовал как мне опалило волосы. Пуля, нежно чмокнув, впилась в толстый комель бревна. Обдирая локти, я грохнулся на землю и, не целясь, выстрелил. Ответного выстрела не было. Не рискуя подняться, я пополз, извиваясь всем телом, как уж в траве. Так быстро я, наверное, еще никогда не ползал, даже в армии. Мысль, что эта пуля могла поцеловать не бревно, а меня в лоб, прибавляла мне скорости. К тому же там оставался один Козлов, а Бугаев, похоже, не из тех, кто легко признает свой проигрыш.

До конца импровизированного тоннеля я дополз за считанные секунды. И тут же услышал крик Козлова.

– Ни с места, Бугаев! Буду стрелять!

Вслед за криком прогремели три выстрела подряд. Вскочив на ноги, я побежал вдоль стены.

За углом, на пропитанной креозотом земле, лежал Козлов, негромко постанывая и зажимая руками простреленную ногу. Заметив меня, он махнул рукой в направлении путей.

– Туда, старлей! Я его ранил в руку. Давай за ним, я сам как-нибудь…

Бросив ему свой брючный ремень, я крикнул «Перетяни ногу!» и бросился за Бугаевым. От дикой ярости во мне все кипело. Только сегодня, у меня на глазах, этот ублюдок подстрелил троих. Продираясь сквозь завалы старых шпал и кучи угля, я бормотал вполголоса «Ну ладно, сука, ладно… Подожди немного».