Читать книгу Меняю совесть на шоколадку - Алексей Клёнов - Страница 2

Ах, как некстати эти трое чертей ко мне ввалились! Я бельишко в тазу замочил, супчику сварил со свежей зайчатиной, а тут нате вам – принимай гостей нежданных. Хотя таких и гостями то назвать язык не повернется. Ворвались в домишко, едва я только успел по глупости своей открыть засов. И тут же покатился по полу от немилосердного удара по фейсу, под матюки и скотский гогот. И вот теперь сижу я в уголке своего, можно сказать, дома, связанный по рукам и ногам, с подбитым глазом, злостью немереной в душе и полным ералашем в башке. Хотя нет, в голове малость утряслось. Теперь и рассмотрел своих визитеров получше, и кое-какую начальную информацию получил. А они сидят, сволочи, в жарко натопленном доме, разомлевшие после февральской метели, и ждут мой супчик из зайчатины. Спеленали меня, черти, качественно. Хотя чего им меня троим да при оружии опасаться? Каждый из них порознь из меня фарш сделает не особо и вспотевши, а уж как все трое, так и в муку перемелют. Что я, Тайсон или какой-нибудь другой Шварценеггер? Клоуны, еще бы кляп в рот засунули. Тут кричи, не кричи – а до ближайшего человека верст двадцать. В такую непогодь и охотников то в лесу не сыщешь, хотя браконьерят сельские мужички, грешным делом…

Особенно злобно на меня рыжий верзила посматривает. А что плохого я ему сделал? Напротив, это он мне в глаз засветил. Рожа у него совершенно зверская, и без справки видно каким ремеслом на жизнь себе зарабатывает. А вот умишком он, кажется, скудноват. Да и зачем оно ему при такой то комплекции? Погоняло у него, насколько я расслышал, для такой внешности ну просто издевательское. Фунтик. Хотя может он и добрейшей души человек, просто у него имидж такой. Но все равно обидно. За мультяшного поросенка. Вот уж кто ни в чем не провинился.

Второй из троицы внешностью не обделен. Как, скажи, их господь параллельно с этим Фунтиком лепил, да дозировку перепутал. Красавчик. Ну, просто денди. Бабы по нему, поди, сохнут как пшеничка в неурожайный год. Высокий, подтянутый, ни грамма лишнего жирка. Волосы черные, с отливом. Правда, имечко у него посконное – Сеня. А может и кличка, леший их разберет. Так он для меня Сеней и останется. Может статься, что и навсегда. М-да… Но самый опасный вон тот, лет сорока и с солидной залысиной. Череп у него угловатый, усы, с сединой уже, щеточкой. Но самое главное – взгляд. А взгляд у него волчий. Уж в этом я разбираться научился, в том числе и на собственной шкуре. Такие как Сеня бывает и отметелят, но как-то, между прочим, без особого рвения, словно руки замарать боятся. Амбалы вроде Фунтика могут отмудохать так, что месяц будешь синяки примочками сводить и кровью, прошу пардона, писать. А вот такие не шибко и злобные и красноречивые, если уж решат, что ты для них хоть малейшую опасность представляешь, режут насмерть, холодно и без злобы. Вроде как не хватающие с неба звезд, но твердые профессионалы свою работу делают. Без энтузиазма и полета фантазии, но весьма качественно.

А Фунтик, подлец, между тем прекратил тяжелую работу мысли (почти явственно скрип шариков слышался) и хрипло спросил:

– Вольф, а может замочить его сразу? Мороки то сколько.

Первым делом я восхитился своей наблюдательностью. Ух ты! Как я верно то угадал типаж. Кличку усатому дали – точнее некуда. А полторы секунды спустя до меня дошел и смысл сказанного. Признаюсь, совсем нехорошо мне стало. С натурой этого волка я, видимо, не ошибся. И если он сейчас подойдет ко мне и хладнокровно перережет глотку душа моя, витая над моим же телом, не слишком удивится. Грустно, граждане. И это вместо «здрасьте» и «спасибо»?..

Вольф между тем посмотрел на меня задумчиво, без всякой неприязни решая мою судьбу. Как говорится, ничего личного. Ну, и за то вам, барин, премного обязан. Если и пришьют, то полюбовно. Может, даже в снежок закопают.

Однако видно не пришло мое время, поживу еще. Лениво оттолкнув от себя пустую тарелку, Вольф обидел Фунтика отказом:

– Не спеши. Сколько нам тут еще сидеть неизвестно. Обслугой ты будешь заниматься? Посуду вон помыть надо, не люблю беспорядка. Пожрать, опять же, сготовить. Да и жратвы у него как видно не склады, а вот зайчатинка на столе свежая. Сдается мне, что живет он в этой дыре по большей части натуральным хозяйством. Ты нам дичь будешь поставлять, или его в лес погонишь?

Ну, спасибо, благодетель ты мой. Если б мог – расцеловал бы во все щеки! Видать и впрямь еще поживу. А Фунтика даже жалко стало, столько на его роже разочарования написано. Он, может, и смолчал бы на такой облом, видать Вольф у них в большом авторитете. Но тут Сеня, по недомыслию, масла в огонь подлил:

– Слышь, Фунтик, ты при нем в вертухаях ходить будешь. Он в лес, и ты в лес. Он в сортир, и ты…

А может статься, что и не по недомыслию. Как-то уж очень ощутима между ними неприязнь, в чем я в дальнейшем имел возможность убедиться. Ах, как Фунтик сорвался! Как он на Сеню зыркнул и как на него орать стал. Прелесть. У меня даже мыслишка одна в голове мелькнула, дай Бог не последняя. Но додумать я ее в тот момент не успел. Вольф на обоих прикрикнул, и отчитал как сопливых:

– Заткнитесь, оба. Мне ваш бедлам сегодня в зубах уже навяз. Говорливые стали. Я из-за вас, бакланов, едва не спалился. Я дело поставил, все просчитал. Вам, чмырям, только и нужно было мешки взять. Взять, мать вашу! А не из мертвых рук выдернуть. Кто двоих жмуриков нарисовал? Кто всю ментовскую на уши поставил? Из-за кого мы здесь будем торчать невесть сколько? Еще кто голос повысит рожу раскрою, так и знайте.

Подействовало, заткнулись оба. Видать и впрямь Вольф в серьезном авторитете. Сеня только малость смущенно зыркнул и примирительно пробубнил:

– Да ладно, шеф. Подумаешь – два жмура? Мы-то целы, и свое взяли. Одного не пойму: на хрена ты нас в эту дыру завел?

Вольф сонно зевнул и пояснил как недоумку:

– А потому, что кто-то из троих должен башкой соображать. А не как ты – задницей. Менты сейчас по трассе и железке рыщут. Во всех деревеньках участковые на нас сориентированы. Я уж про райцентры и областной центр не говорю, там у них «Перехват» на «Перехвате». У ментов мышление прямолинейное. Они по прямой нас ищут, а мы уходим зигзагами. Кому в голову придет нас искать в этой дыре? Даже если вертолеты поднимут в такую пургу, что сомнительно, ни хрена летуны дальше лопастей не увидят. И следов наших давно уже нет. Так что пусть ищут, хоть с собаками. И вообще, мыслители фуевы. Давайте спать. Устал я нынче…

В общем то, что это за гости такие пожаловали, я с ходу просек, немало таких повидал за последние двенадцать лет. Они, конечно, существенно изменились за последние годы. Не ходят больше в малиновых пиджаках, распальцовкой не так откровенно балуются. Наиболее удачливые давно уже в серьезном бизнесе, а кого Господь фартом обделил – на погосте. Но суть их от этого не переменилась. Собственно, со знакомства с такими вот братками и начались мои многолетние скитания по подвалам, чердакам, свалкам и прочим ну очень «уютным» и приспособленным для жизни местам. Потому что я – бомж. Не по призванию, по обстоятельствам. А ведь был и я когда-то симпатичным человеком и гражданином. Сначала СССР, потом – России. Правда, российским гражданином я был весьма ограниченное время, два годика с небольшим, потому особо во вкус войти не успел. В современной России я все больше обретаюсь бомжем беспаспортным. Потому что осенью девяносто третьего, в самый, так сказать, разгул демократии, люберецкая братва сделала мне предложение, которое и надо было бы принять, да мне тогда, идиоту, соображалки не хватило. Воспитание было идейное, замешенное на суррогате морального облика строителя коммунизма. А предложили, в общем, то по-божески: в обмен на мою квартиру приличную комнатуху в коммуналке. Правда, на окраине. Я еще подумал, что на работу будет далеко добираться. Вот уж точно – болван! Очень скоро я остался и без работы и без квартиры. А какая хорошая была квартирка! И ведь досталась то на халяву, под занавес советской власти, как молодому специалисту. Сейчас квадратный метр в том районе стоит столько, сколько при советской власти трехкомнатный кооператив. Братки демократичные перспективу распознали конкретно. В результате я оказался на свалке избитым до полусмерти, без гроша в кармане и документов. Когда же пришел в себя и пошел жаловаться в милицию, менты на меня как на редкостного шизоида посмотрели. Стоит худющий бомжара без имени, и требует вернуть якобы отобранную у него, якобы не хорошими редисками якобы принадлежащую ему однокомнатную квартиру, практически в центре первопрестольной. А квартирка то уже продана, и документики нотариусом заверены. Честь по чети, с моей подписью…

Я в тот момент не помнил, что не то чтобы что-то подписывал, но что вообще читать, и писать умею. Это уже спустя полгода, когда меня такие же бедолаги малость отходили, я стал припоминать и имя свое, и что был я дипломированным специалистом и приличным интеллигентом. Правда, был я к тому времени далеко за пределами столицы, и вернуться туда в прежнем качестве у меня не было никакой возможности. Да и куда? Дом наш к тому времени расселили полностью. Другие жильцы оказались благоразумнее и покладистее меня, и согласились, что особняк девятнадцатого века больше подходит под офис очередному демократу. Ну, и разъехались кто куда. Пример со мной оказался впечатляющим. Зато попутешествовал я в последние годы от души. Практически всю матушку-Расею обошел-объездил. Правда, не в качестве беспечного туриста и с весьма ограниченным комфортом. Географию центральной части изучал на своих двоих. За Уральским хребтом был вплоть до Хабаровска. И везде видел одно и то же – зуботычины от ментов, и пинки от братков. Но если менты на люлях катали от скуки или для удовольствия, то братва народ практичный. И попрошайничал для них, и цветной лом тискал, где придется, и наводчиком на вокзалах работал. Словом, грешков на мне изрядно накопилось. А чуть что не так – в грызло. Было время, даже удавиться хотел. Ей Богу. А потом подумал – хрен вам на все рыло, чтоб не качались. Всем на зло выживу…

Освободиться от нежной бандитской опеки мне удалось только четыре года назад. И осел я к тому времени на Урале. Здесь не так холодно, как в Сибири, и достаточно далеко от малой, так сказать, родины, чтобы тянуло туда. Устроился я до гениальности просто. Стал выбирать удаленные от города сады, где половина участков уже брошена, а вторая половина находится в означенной перспективе. По той причине, что подавляющее большинство владельцев – старики. Кто умер, кто уже не в силах обрабатывать свои некогда престижные шесть соток. А за удаленностью и отсутствием перспектив развития участки эти не нужны даже наследникам. И только наиболее стойкие продолжают с мая по октябрь холить, и лелеять свои драгоценные сотки. Как моя хозяйка, Анна Михайловна. Первую зиму я у нее поселился нелегально. Но не наглел, в доме порядок поддерживал, и соседние домишки на предмет изъятия алюминия не посещал. Залетным доходягам вроде меня отлуп давал, якобы в качестве сторожа кооператива. Да и бывали они здесь редко, не зря я самые удаленные места выбирал. А по весне скромно ушел, предварительно написав хозяевам записку. Так, мол, и так, не серчайте, люди добрые. Я не злодей, бездомным стал поневоле, а вообще человек интеллигентный, и даже по-своему порядочный. Если позволите и следующую зиму поживу, порядок в микрорайоне, как говорится, гарантирую. И ведь надо же, Анна Михайловна, добрая душа, уезжая осенью, записочку оставила с разрешением пожить, если без хулиганства, и просьбой по весне землицу перекопать, коли не в тягость. Да с нашим удовольствием! И землицу перекопал, и домик от разорения спас, и яблоньки от нашествия зайцев уберег. Анне Михайловне урожай в сохранности, мне – пропитание. Косые они же глупые в силки буром прут, лишь бы яблоневой корой полакомиться.

Так вот и живу уже пятый сезон, в тепле и сытости. Буржуйка есть, лес рядом, и зайцев в нем немеряно. Раз в месяц выбираюсь в город. Человеком я стал неприхотливым, восемь километров до трассы – не крюк. А там на перекладных. Запасаюсь тем, чего в лесу нет. В основном сахаром, чаем и хлебом на сухарики. Ну, раз в три месяца поллитровку беру, поностальгировать о былой жизни. Больше себе не позволяю. Иначе – дно. Много я бомжей повидал за эти годы, и практически все не поднимутся уже никогда. В основном – из-за водки. А точнее ее суррогата, потому что пьют, что не попадя. А я все еще надеюсь…

Словом, живу натуральным хозяйством. Чтоб окончательно не одичать, завел себе приемничек на батарейках. Так что в курсе, что в родной стране и за ее пределами происходит. И если бы не эти трое, жил бы я так еще очень долго. Хотя нет, сам себя пытаюсь обмануть. Именно оттого, что здесь, в глуши, живется мне относительно спокойно, еще сильнее чувствую свою неустроенность и неполноценность. Там, в цивилизации, когда меня пинали все кому не лень, где только о жратве и ночлеге и мысли то были, о будущем задумываться некогда было. А вот здесь стал заглядывать в перспективу. И как-то муторно мне стало на душе оттого, что я там увидел. А появление этих явных бандюков так отчетливо, так ярко, так, я бы сказал, осязаемо напомнило мне о том, что был и я когда-то человеком. И есть у меня то, что очень глубоко, но непременно обитает в душе у каждого бомжа. Чувство собственного достоинства, и желание хоть когда нибудь, но все же вернуться к нормальной жизни…

Первую свою ночь в качестве пленника я провел относительно комфортно. Спал, правда, на полу и связанным, но спасибо хоть на улицу не выставили. То есть спал я как раз таки очень мало, часа полтора всего. Все остальное время усиленно размышлял. Из отрывочных разговоров этой троицы картина складывалась для меня не веселая. Ключевыми словами в их разговорах были «инкассаторы», «броневик», «Гоша открыл». Большим умищем обладать не надо, чтобы стройную картинку сложить. Тем более что часов за шесть до появления гостей по местному радио прошло сообщение о нападении на инкассаторскую машину. Подробностей, правда, не сообщали, но теперь то я их знаю. Два жмурика – это два инкассатора. Один из которых – Гоша – по всей видимости, был сообщником. Иначе хрен бы эти вскрыли бронированную машину. Да и вообще бы ноги не унесли. Ведь ежу понятно, что каждая машина постоянно находится на связи, и вскрыть ее средь бела дня без специальной техники и запаса времени нет никакой возможности. Но если внутри свой человек, тогда да, тогда шансы есть. И, судя по объемной спортивной сумке, которая была в руках Фунтика, когда он вошел, налетчики свое получили. Сколько в ней я, понятное дело, не знаю, но думаю, что из-за хорошего куша рискнули двух человек убить. И если я сам себе не сумею помочь – я буду третьим. Ни к чему им свидетель, который может их опознать.

От недосыпа проснулся я позже всех, и пробуждение было не слишком приятным. Получив ощутимый пинок в зад, я открыл глаза, увидел прямо перед собой огромные ботинки Фунтика, и сердечко мое враз наполнилось тоской зеленой. Ах, как хорошо было бы, если бы все это было только дурным сном… Но увы, и ах. Верзила Фунтик стоял передо мной, Сеня громыхал посудой в крохотной кухоньке Анны Михайловны, а главный злодей Вольф сидел на старом сундуке возле стола и гипнотизировал меня немигающим взглядом. Похоже, свою манеру обращения со мной они решили раз и навсегда, и причем давно. Обращаться со мной, как и со всеми остальными. То есть – по-скотски. Я свою линию поведения продумал еще ночью. Лучезарно улыбнувшись мрачной роже Вольфа, беззаботно и вежливо попривествовал:

– Доброе утро! Как спалось на новом месте?

Вольф, слегка наклонив на бок плешивую башку, посмотрел на меня внимательнее, и буквально через пять секунд размышлений разгадал мой нехитрый трюк:

– Вот что, обсосок. Ты со мной в эти игры не играй. Не примеряй на себя роль беззаботного и хлебосольного хозяина. Поставим все на свои места. Мы у тебя перекантуемся дней несколько и твое дело – быстро и качественно исполнять все, что будет велено. Не вздумай со мной крутить. Не вздумай пытаться бежать. И не надо меня раздражать. От того, насколько хорошо ты это усвоишь, будет зависеть, как дальше жить будешь. А теперь отвечай быстро и коротко: ты кто?

Фунтик меня опередил с ответом. Дав мне еще одного пинка, с нескрываемым презрением прокомментировал и мой вид, и интерьер хибары:

– Вольф, да ты что? Не видишь кто это? По роже видно – чмо, лох копеечный. Ну, какой нормальный мужик в саду станет жить без света и воды?

– Фунтик…

– Понял, молчу.

– Повторяю вопрос: ты кто?

Хороший вопрос. Я бы и сам хотел знать кто я. А-а-а, была, не была.

– Мужики, да не мент я и не стукач. Ну, с бабой развелись, хату ей с детьми оставил. Сам, как водится, малость водочки с горя попил. А когда из штопора вышел, уже и работу потерял и все сбережения. Ну, вот пришлось в сад перебраться, временно. Да я перекручусь. По весне вернусь в город, устроюсь на работу. Возьму кредит, квартиру куплю, и все, что полагается. Я ж специалист не последний. Механиком работал на машзаводе.

А вот вам, проверяйте! Я и в самом деле после института четыре года на оборонке инженером отпахал. Руки то помнят, помнят родимые.

Вольфа моя вдохновенная исповедь нисколько не тронула. Коротко махнув рукой, чтобы я заткнулся, он подытожил:

– Ладно, хорош. Мне твоя биография без надобности. Но учти, если с тобой будут хоть какие то проблемы – найдем, и порежем. Теперь по делу. Что у тебя со жратвой?

– Ну, в погребе три заячьих тушки, сухарей мешок, сахар, чай…

– Что-то я у тебя оружия не видел.

– Так я на зайцев силки ставлю.

– Ладно. Теперь нас четверо, позаботься, чтобы зайцев было больше. Силки проверять будешь с Фунтиком или Сеней. А теперь займись жратвой, а то Сеня уже всю посуду вылизал.

– Слушаюсь, Вольф… Простите, как Вас по имени?

Чуть подавшись вперед, Вольф поманил меня пальцем. Я, как был, со связанными руками и на коленях, подполз. А этот козел схватил меня за нос мертвой хваткой, и прошипел в лицо:

– Вольф меня зовут, понял? Как папашу Жириновского. Слыхал про Владимира Вольфовича?

Я торопливо покивал головой.

– Ну, и пш-шел отсюда, огрызок… Фунтик!.. Фунтик, ё..! Приглядывай за ним. Глаза мне его не нравятся. Не люблю, когда человек хочет казаться глупее, чем он есть. За этим всегда какая-то подляна кроется.

Сволочь, такую «сливу» поставил! Нос сразу распух, полиловел, и ныл аж до вечера, мешая сосредоточиться. А имени моего даже и не спросил. Так меня и погоняли своим «Слышь, ты…»

И началась моя жизнь в услужении. Я и за повара и за посудомойку, и за горничную, и за поставщика двора его барского величия. И пока я хозяйственными делами занимался, внимательно ко всем троим приглядывался, и пытался скорректировать свои планы.

Конечно, заманчиво было бы улучить момент и дать деру. Лыжи стоят в сенях, выйти туда якобы по надобности труда не составит. Пока спохватятся я уже с километр отмахаю. Вряд ли они нагонят меня по такому снегу. И не пристрелят в этакой снежной буче. Правда, избушку милейшей Анны Михайловны со зла наверняка пожгут, но тут уж ничего не поделаешь. Мне моя жизнь бродяги бездомного все же как-то и где-то ближе, пусть даже для окружающих она никакой ценности не представляет. И все бы оно так, если бы не одно «но». Огромное, мордатое, рыжее «но». Фунтик, подлец, в точности исполнял распоряжение Вольфа, и следовал за мной неотступно. Так что план внезапного побега отпадал. А жаль… Убраться бы сейчас отсюда подальше, и гори оно все…

Ладно, мечтать не вредно. А исходить надо из реалий. Так что следовать придется первоначальному плану.

Как я уже сказал, с первого же вечера мне показалось, что Сеня с Фунтиком друг друга, мягко говоря, недолюбливают. В течение дня я за ними внимательно наблюдал и пришел к выводу, что мне это очень даже на руку. Какое то напряжение между ними чувствовалось постоянно. Потихоньку я стал понимать, чем это вызвано. Отношением к ним Вольфа. К Фунтику Вольф относился малость небрежно, но как к своему, проверенному. А вот красавчика Сеню не особо шпиговал, но и держал на расстоянии. По всей видимости – не слишком ему доверял. А объяснение этому довольно простое. При дневном свете мне удалось рассмотреть на пальцах Вольфа наколотые перстни, явно зоновские. Что именно они означают мне не ведомо, но что-то авторитетное. И рыжий верзила Фунтик – тоже «синий». А вот Сеня – из чистеньких. Все в его поведении говорит, что зоны он не нюхал, просто шакал по жизни. Такой вот расклад. А в поведении Вольфа, если внимательно присмотреться, угадывалась некая странность. Найдя под единственной кроватью подшивку старых журналов, он ДЕЛАЛ вид, что читает. В действительности чутко ко всему прислушивался, и настороженно присматривал за нами. То есть – за всеми троими. Согласитесь, странно, что он следил и за своими опричниками. Ну, за мной понятно, на простофилю Фунтика не слишком полагался. Но за своими то зачем?

Вторая странность. Когда разбитной Сеня обнаружил спрятанный мной от посторонних глаз приемник, и врубил музыку, Вольф малость погрустнел. То есть помрачнел, велел Сене приглушить звук, а когда тот начал крутить настройку и случайно попал на волну местного радио, злобно велел убрать «эту трепотню». И третья странность, пожалуй, самая занимательная. В кухне, в посудном шкафчике, лежали три севшие батарейки от приемника. Когда я заменил батарейки в последний раз, эти просто позабыл выбросить. Закрутился. Так вот, когда я полез за тарелками, обнаружил, что батареек нет. Пропали, загадочным образом. Интересно, кому понадобились севшие батарейки? Что не мне, это точно. Более того, через час примерно вдруг заглох и приемник. Просто сдох, и все. Основательно встряхнув его, Сеня проверил батарейки, и с разочарованием заметил, что они не тянут, и что такому лоху как я следовало бы пистон вставить за невнимательность. Скучно без музыки. Я в этот момент мельком глянул на Вольфа, и заметил, что с того напряжение как будто малость спало. И еще я заметил, что в комплекте из трех батареек одна «не родная». Обычно я покупал «ТDК», а в последний раз их не было в киоске, и я взял «Panasonic». Найти исчезнувшую батарейку для меня большого труда не составило. Когда я мыл полы, затоптанные этими чертями, под кроватью у стены обнаружилась и пропавшая батарейка. Вольф даже не удосужился спрятать ее подальше. А то, что батарейку заменил именно Вольф, я не сомневался. Вот только когда и как он это сделал? Видимо в тот момент, когда я в сопровождении Сени выходил до ветру. А Фунтик мог и внимания не обратить на отключение приемника. Интересно, чего так хотел НЕ УСЛЫШАТЬ Вольф из новостей? Или чтобы его опричники не услышали?..

Короче, сплошная череда загадок. Но мне это сейчас только на руку. И то, что на вторую ночь меня определили на ночлег в погреб – тоже. Для виду я, конечно, похныкал, жалуясь на холод и неудобство, но Фунтик рыкнул на меня, и я благоразумно замолчал. Понятно, что всю ночь спать из-за меня вполглаза, пусть даже и связанного, никому из троих не хотелось. Ладно, хоть позволили ватник взять с шапкой и баллон с водой. Ну а большего мне от них и не надо, и такому обороту я был только рад. В погребе есть запас свечей, коробок спичек я с кухни стянул, и инструмент кое какой в погребе тоже имеется. И не только инструмент…

Спать мне, понятное дело, не пришлось. Не до сна в моем-то положении. Всю ночь я усердно работал. Едва дождавшись, когда Сеня с Фунтиком задвинули на люк погреба тяжеленный сундук Анны Михайловны, я взялся за дело. Свечу зажигать не стал покуда, чтобы не заметили через щели в полу. В погребе я и на ощупь хорошо ориентируюсь, каждый его сантиметр изучил. Поэтому стальную решетку, прикрывающую вытяжку, нащупал безошибочно. Вытащить ее – плевое дело. Труба вытяжки, длинной метра три, на мое счастье не была цельной, и состояла из трех кусков примерно одной длины. Так что расковырять, и выдернуть куски большого труда мне не составило. Хуже было колупать землю, чтобы расширить лаз. Земля хоть и не промерзла на такой глубине, но все равно не пух. Тем более что работать пришлось садовым совком, предназначенным для возделывания цветочной клумбы. Лопаты и грабли у Анны Михайловны, понятное дело, имеются, но хранятся в сараюшке. Перетащить их в погреб открыто возможности у меня не было никакой. И самое паршивое – холод. Землю из лаза я еще мог затоптать на полу, чтобы в глаза не бросалась, а вот одежду почистить уже не получится. И если я завтра вылезу из погреба весь грязный, как бес из преисподней, даже дебиловатый Фунтик сообразит, чем я всю ночь занимался. Так что копать пришлось в одних трусах, содрогаясь всем телом и лязгая зубами от холода. Ладно, хоть работа согревала, иначе дал бы я дуба уже в первую ночь в погребе.

Но как бы там ни было, половину лаза за ночь я все же преодолел. Решетку приладил на место, землю рассыпал по полу, и равномерно и тщательно затоптал ногами. Для этого пришлось зажечь свечу, но ночь была глубокая, постояльцы мои нежданные зверски храпели, и вряд ли заметили свет в погребе. Потом я тщательно помыл руки и лицо, закутался в ватник и до пробуждения «гостей» просидел на корточках в полусне. С отвычки было не сладко. Давненько мне не приходилось в таких условиях ночь коротать. Комфорт развращает. Ну да ладно, есть ради чего терпеть…

А гости мои дорогие что-то заспались в это утро. Судя по серенькому свету, пробившемуся сквозь щели в полу, часам уже к десяти подвалило, а они все дрыхли. Не выдержав, я поднялся по ступенькам лестницы, и стал молотить в крышку люка:

– Мужики, а мужики. Выпустите меня! Ей-богу дуба даю. Эй, там, на палубе!

Первым, конечно же, проснулся Вольф. Я услышал, как он растолкал храпевшего на полу Фунтика, потом загромыхали тяжелые ботинки верзилы, сундук со скрежетом поехал в сторону и люк распахнулся. Трясясь от холода, я выбрался наружу, и первым делом кинулся к печке. Эти черти беспечные даже дров ночью не подкинули, и в доме было не намного теплее, чем в погребе.

Наспех забив нутро «буржуйки» дровами, я прижался к её нагревающемуся боку всем телом, и аж застонал от блаженства. Господи, какое счастье! И на хрена вы свалились на мою голову? Спал бы сейчас себе сладким сном в кровати, не зная проблем…

Раскатал губу, однако. Вольф, зараза, даже отогреться толком не дал, тут же отправил завтрак сгоношить. А, подкрепившись, распорядился:

– Ты давай-ка, брателла, на вылазку. Проверь там свои петли, жрать уже нечего.

Что верно, то верно. Пожрать они горазды. Особенно Фунтик. Тот в один присест ползайца «уговаривает». Да и Вольф с Сеней без особого энтузиазма супчик употребляют. Мне только косточки обглоданные достаются, да миска с супом. Не аккуратненько. Один бы я еще недели полторы на запасах прожил.

Однако на распоряжение Вольфа я посмел возразить, и обоснованно:

– Вольф, сейчас бесполезно идти. Метет же. Зайцы на лежку залегли. Сомневаюсь, что в петлях кто-то есть. Выждем малость, авось к обеду поутихнет, тогда и пойду проверять. Ну, ей-богу, какой толк в холостую шастать по метели?

При этом я выразительно покосился на Фунтика, призывая его в союзники. В конце концов, ему велено меня сопровождать, и вряд ли такая прогулка ему по душе. Не знаю, заметил ли он мой немой призыв, но тоже воспротивился:

– В натуре, Вольф. Ну, че зад морозить попусту? Подождем до обеда?

Странно, но Вольф согласился. Подойдя к окну, он с минуту смотрел на бесновавшуюся пургу, которая и в самом деле стала ослабевать, видно истощившись за три дня, и вполне мирно разрешил:

– Ладно. Отбой покуда. Но в обед все равно пойдете, жрать чего-то надо.

Вот и славненько Я хоть посплю по-человечески часа три. Наспех перекусив остатками от завтрака, я завалился на полушубок в углу, где предыдущую ночь провел Фунтик, и прикрыл глаза. Уже через пять минут усталость взяла свое, и я стал медленно погружаться в объятия Морфея. И тут меня как током ударило, и сон моментально улетучился. Сквозь убаюкивающий гул в ушах я услышал голос Сени:

– Ну что, Фунтик, скинемся?

Приоткрыв глаза ровно настолько, чтобы видеть и в то же время не привлекать к себе внимания, я увидел Сеню сидящего на сундуке. В руках он покручивал колоду карт. И не просто покручивал, а выделывал с ней такое, что я допрежь только в кино и видел. Карты порхали в его руках, извивались змейкой, рассыпались веером и, словно сами по себе, как живые, выползали из колоды. А в глазах Сени горел такой похотливый огонек, что и без комментариев было видно – страстишка у него не шуточная. И видать игрок он не из последних, если этакое с колодой вытворяет. Я бы с таким за игру не сел, ни под каким видом. Ежу понятно, что фарт будет на его стороне. А Фунтик, балда, немедленно согласился. Хотя, может и не такой уж балда. Едва ли не знает Сениных возможностей. Потому что сев напротив, на венский стул, который под его тушей жалобно скрипнул, однозначно предупредил:

– Ладно, по сотке баксов. Но смотри, фраер, будешь мухлевать – в репу засвечу, так и знай. Известны мне твои фокусы.

Сеня аж подскочил на сундуке с видом оскорбленного достоинства:

– Да ты что, в натуре?! А что же по сотке?.. – и вкрадчиво, змей подколодный, предложил, – А по штуке слабо?

С минуту Фунтик мучительно размышлял, разрываясь между жадностью, и возможностью халявного навара. Искушение оказалось сильнее.

– А давай. Но смотри у меня…

– Понял, понял. Чуть что, – сразу в репу.

И тут Вольф, до сих пор не встревавший, подал голос с кровати, оторвавшись от очередного номера журнала:

– Если будете базланить, я вам обоим чавки начищу.

На том и порешили. Вольф продолжил читать, интеллигент хренов, Сеня с Фунтиком принялись азартно резаться в «очко», а я, позабыв про сон, исподтишка за ними наблюдал. И кроме Сениной виртуозности владения колодой, заметил за ним еще одну пикантную особенность. Время от времени он, войдя в азарт, и потому бессознательно, опускал руку вниз, и… Как бы это сказать поприличнее… Почесывал свое мужское достоинство. Может, болезнь у него дурная, или просто привычка такая нехорошая, леший его знает. Но мне это на руку. Ах, как славно то все складывается. Как все чудненько. И колода у них стандартная. Карты «атласные», какой там ГОСТ и артикул не знаю, да мне и без надобности. Главное, что у Анны Михайловны точно такая же колода лежит в сундуке, на самом дне. Видать, коротала здесь вечера с соседями за партией в подкидного дурака. Теперь дело остается за малым. И если все удастся…

С этой счастливой мыслью я и задремал. И, видит Бог, никогда еще я не спал так сладко и с такой надеждой в сердце.

Проснулся я от увесистого пинка в бок. Фунтик возвышался надо мной всей своей тушей, и, судя по его мрачной больше обычного физиономии, настроение у него было мерзейшее. Как и ожидалось, фарт был не на его стороне. Видно не мало он «косарей» просадил красавчику Сене. Тот, напротив, блаженно ухмылялся, с прищуром глядя на несчастного Фунтика. Похоже, свою долю он увеличил солидно.

Бесцеремонно схватив за воротник, Фунтик легко вздернул меня, поставил на ноги, и пробурчал:

– Пошли, лошара. Метель стихла, жратву надо искать.

Наспех глотнув остывшего чая, я попросил сидевшего на сундуке Сеню:

– Мне в сундук надо.

Тот неприязненно вызверился:

– Чего тебе там надо?

– Струны.

– Какие, на хрен, струны? Ты чего гонишь, балалаечник?

Я терпеливо пояснил, моля Бога, чтобы он не сунулся в сундук сам:

– Гитарные. Я из них петли делаю. Иногда, бывает, косые петли рвут и с собой утаскивают. Возьму на замену штуки три.

– Дай ему, – отозвался с кровати Вольф.

Сеня неохотно встал и направился в кухню. Слышно было, как он загремел кружкой в ведре с водой. А я, с замирающим сердцем, стянул с сундука домотканый коврик, откинул крышку, и нырнул в темное нутро сундука.

Струны я нащупал сразу, они всегда лежат сверху. А вот колода карт завалена всяким барахлом, и вытащить ее на ощупь оказалось непросто. Но это еще не все. Для моего плана необходимо было в полутьме сундука отобрать из колоды нужные карты. Причем так, чтобы никто этого не заметил. И вот тут я завис. Пальцы у меня не такие ловкие, как у Сени, и на ощупь взять четыре туза и три дамы мне удалось не сразу. Фунтик даже рявкнул на меня от двери:

– Ну, скоро ты, баран?!

– Сейчас, сейчас. Зацепилась, зараза! Ага, есть.

Уф-ф-ф… Удалось. Кажется, еще шестерка пик попалась. Захлопнув крышку, я постелил на место коврик, и аккуратно вложил под него разложенные веером карты. Вот теперь можно и прогуляться.

В сенях я попытался взять лыжи, но Фунтик ткнул меня в спину, и пролаял:

– Пошел! Вперед!

– Да ведь намело то как!

– Ничего, так пройдешь. Случай чего мне за тобой гоняться неохота. И вообще, от меня больше чем на пять шагов не отходить. Бегать я за тобой не стану, пуля догонит. Просек?

Ну, без лыж, так без лыж. А ведь была хоть крохотная, но надежда, что удастся улизнуть от этого увальня. Замотал бы его на участках, оторвался, а там ищи меня. В общем – облом…

Как я и предполагал, зайцев попалось всего ничего. Из двенадцати петель только три были с добычей, да и то в одну попался какой то заморыш, совсем еще молоденький. А потоптались мы с Фунтиком изрядно, почти по самое янь в снегу. Рыжий от такой прогулки и вовсе озверел, и все чаще на меня поглядывал с откровенным вожделением. Если бы не приказ Вольфа не трогать меня, то, пожалуй, и грохнул бы со зла. На пике злобы он не выдержал, и наорал:

– Ты че, козел, специально меня таскаешь?! Я тебе, чмо, экскурсант что ли? Где вся живность, мать твою!!!

Вполне натурально изобразив испуг, я попытался оправдаться:

– Да ты что, Фунтик? Они что, по моему приказу, что ли в петли лезут? Я ж говорил – метет.

– Ну, давай быстрее, падла. Сколько тут еще зад морозить?

Помявшись, предвидя бурю, я несмело пробубнил:

– Так ведь грохнуть их надо. Не живьем же тащить.

– Ну, так грохни!

– Не могу. Я всегда лыжей по башке бил. А голыми руками как же?

– А-а-а, мать твою, сопля!

Рыжий, со всего маха, врезал верещавшему в петле косому в бок огромным ботинком. Бедный зайчишка шваркнулся башкой о ствол яблони, и затих. Из ноздрей засочилась ярко-алая кровь на сахарный по своей белизне снежок. Несколько секунд я оцепенело смотрел на мертвого косого, чувствуя, как ледяные мурашки страха струятся между лопаток. Аж в затылке от ужаса похолодело. Я не слюнтяй и не святой, и самому уже сотни раз приходилось добивать зайца в петле. Но такого отвращения, такой тоски еще ни разу не испытывал. Придет время, этот громила и меня вот так же…

Немалого труда мне стоило справиться с собой, и заговорить с бандюком, как ни в чем не бывало. Словно бы продолжая разговор, я заметил:

– А жалко мне тебя, Фунтик.

Тот от неожиданности аж замер на месте. Ну, ни фуя себе! Это чмо ходячее его еще жалеть смеет? Да в пятачину за такое, в пятачину! Однако дожидаться реализации таких планов я не стал, и миролюбиво пояснил:

– Вот ты хороший мужик (мать вашу, что я такое несу?!). Нет, правда, правда. Я же вижу, кто есть ху.

– Ты, сука рваная, со мной не выражайся.

– Да это по-английски. Я к тому, что ты в вашей компании самый деловой, а Вольф Сеню больше ценит. Заметил я, что на тебя он покрикивает, а с Сеней не так. С Сеней он вежливо.

Фунтик только презрительно скривился:

– Глохни, баклан. Он Сеню на расстоянии держит, потому так.

– А что так?

– Мы с Вольфом, чтоб ты знал, восьмерик на зоне вместе оттянули. Он там за меня стойку держал, потому как в авторитете. Он мне, можно сказать, как пахан. А Сеня залетный, из фраеров. Да ни в жизнь Вольф меня на Сеню не сменит. И вообще, заткнись. Не зря Вольф предупреждал: не такой ты лох, каким видишься.

– Да я чего, я молчу…

Ошибся Фунтик. Лох я и есть. Это как же я так просчитался то, а? Ах, как скверно то, граждане… Ну ладно, заедем с другого бока:

– А все же в карты тебя Сеня надул!

Вот это реакция! Затормозил Фунтик так, что снег пробуровил своими пес знает какого размера ботинками. Рванув меня за плечо, мало не оторвав рукав ватника, прорычал:

– Ты за базар отвечаешь?

Я даже не рад стал, что сказал это. Этак он не то что ватник, но и меня порвет. Однако отступать было некуда. Истово перекрестившись, я запальчиво сбогохульничал, прости меня Господи:

– Гадом буду. Вы пока играли, я наблюдал. Ты заметил, у него привычка есть, как бы между прочим, себе в паху почесывать?

– Ну? У него это по жизни. – Как же, по жизни. Пару раз я видел, как он из-под коврика, что на сундуке, карту вытягивает. На сколько он тебя сегодня обул? И, наверное, не в перв…

– Убью-ю-ю гниду!!! Двадцать пять штук срубил!

Да куда же он, тупица сорвался то? Только этого мне не хватало!

– Фунтик! Эй, Фунтик!

Тот затормозил на бегу, резко обернулся и выматерился:

– Ну, люли надо?

– Да ты подожди горячку пороть. Ну что ты ему сейчас скажешь? Он пошлет тебя, и будет прав, все по понятиям. Если хочешь предъяву сделать, надо за руку поймать. Как менты говорят – с поличным. Он тебе наверняка отыграться предложит. А ты согласись. Только смотри, чтобы он на сундук сел.

Фунтик с минуту постоял, размышляя, чем было, потом, признав мою правоту, пообещал:

– Я эту суку порву, ежели так. Но ты смотри… Ежели косяк запорол – освежую вместо зайца…

Однако Сеня идиотом был не полным, и отыграться Фунтику предлагать не спешил. Уж тот и так вертелся, и этак, и рожи выразительные корчил – ноль реакции. Тогда рыжий пошел ва-банк и предложил откровенно:

– Ну, че, Сеня, может, еще скинемся?

Сеня посмотрел на Фунтика с явным интересом. Видать, не часто верзила рисковал отыграться, а тут нате вам – сам предлагает.

– Реванш хочешь взять?

– Не, мне деньги.

– Да без разницы. В секу, по штуке?

– Давай.

И пристроился мускулистым задом, балда, прямехонько на сундук! Я чуть не взвыл с досады, и нарочно погромче загремел посудой, и натужно закашлялся. Услышав мой кашель, Фунтик запоздало сообразил свою оплошность, и поднялся:

– Погодь, я на стул сяду. Там привычнее.

Сеня только плечами пожал. Дескать, мне до фонаря, с какой стороны ты мне просадишь.

И началась потеха. Сеня играл виртуозно, с улыбочкой и шуточками. Фунтик пыхтел, потел, и досадливо крякал, глядя как его «кровные» уходят на сторону. Однако же выдержки ему хватило не схватить Сеню за глотку сразу, и просадил он за полчаса аж пятнадцать тысяч долларов. Счет записывали, Сеня плотоядно поглядывал на сумку, прикидывая, на сколько увеличилась его доля.

Наконец Фунтик не выдержал. Швырнув карты Сене в физиономию, он навис над ним своей массивной тушей и прорычал:

– Гонишь, брателла. Откуда у тебя король треф? А в прошлом коне туз пик как у тебя оказался? Я сам сдавал, видел, как он под низом остался.

И, видимо решив, что прелюдия закончена, засветил Сене между глаз. И понеслась! Дрались люто, с опрокидыванием немногочисленной мебели и боем посуды. А когда Фунтик рванул с сундука коврик, и на пол посыпались подложенные мною карты, он и вовсе озверел. Подмяв под себя Сеню, он принялся месить его с откровенным вожделением, видно отыгрываясь и за прошлые проигрыши. В раж вошел настолько, что Сеня, парень тоже не слабый, никак не мог отбиться. Мысленно я даже покаялся перед ним. И только вмешательство Вольфа предотвратило смертоубийство, поскольку Фунтик уже и за «тетешник» схватился. А жаль, одним было бы меньше…

Пару минут спустя Фунтик, получив для успокоения от Вольфа по чавке, сидел в дальнем углу, тяжело дыша. И налитыми кровью глазами глядел на неудавшегося шулера. Видно размышлял, не добавить ли еще? Сеня утирал кровь с соплями, и пытался оправдаться перед Вольфом:

– Шеф, в натуре не порол я косяков! Гадом буду, не знаю, откуда стиры взялись. Век воли не…

– Ты волей не божись, – резко перебил Вольф. – Ты еще зоны не топтал.

Сеня заткнулся, затравленно посматривая на обоих подельников. Видно, этим аргументом рот ему затыкали не впервые. Вдруг его взгляд сфокусировался на мне, и я почувствовал, что и мой черед пришел.

– Ты-и-и… Сучий потрох, это же ты подсунул!

Господи, только бы не убил сразу! Вытащив меня из кухни за волосы, Сеня принялся меня метелить с не меньшим энтузиазмом, чем Фунтик его за пять минут до этого. Сжавшись в комочек на полу, я, как мог, уворачивался от пинков, моля Бога, чтобы Вольф остановил разошедшегося Сеню. Вот ведь зараза, на бандитскую помощь уповаю! А тот не спешил, равнодушно поглядывая, как красавчик мудохает меня по самое не балуй. Я уже, было, с белым светом попрощался, когда Вольф, наконец, негромко приказал:

– Оставь его.

Пинать меня Сеня перестал, но, тяжело дыша от возбуждения, все же пытался доказать свою невиновность:

– Вольф, да он это, больше некому. Ты на рожу его посмотри, он же хитрожопый, как сто китайцев.

И снова, гад, саданул меня каблуком под ребро:

– Говори, сука, твоя работа? Ты подкинул? Ну!

Забившись в угол, подальше от его ботинок, я вполне натурально прохныкал:

– Да ты что, Сеня? Какие карты? У меня что, казино здесь? С кем мне здесь играть то?

– Да, гад…

Вольфу, наконец, надоела эта бодяга, и он резко приказал:

– Ша. До утра теперь будете разбираться. Бабки Фунтику верни.

– Вольф…

– Ша, я сказал!

Видно было что ни он, ни Фунтик Сене не поверили, и попытку перевести стрелки на меня всерьез не восприняли. И главное, – я живой остался. А может они его ночью прирежут? Как там у них на зоне принято? Вот хорошо бы…

Вторая ночь в погребе была еще хуже первой. Получив от Сени пару откровенно сладострастных пинков и оказавшись в темноте, я сжался под лестницей в комок, и задумался над своей горькой судьбиной. А дело ведь табак, граждане. Это если меня каждый день этак будут катать, то долго я не протяну, и ни стрелять, ни резать меня уже не придется. Избитое тело ныло, саднили ободранные подошвами Сениных ботинок руки, а мне еще предстояло изрядно поработать. Причем, сегодня надо было закончить с подкопом полностью. И хорошо бы убраться отсюда подальше еще до рассвета. А там пусть ищут…

И все же я не успел. И остались каких то паршивых сантиметров двадцать пять, но руки занемели от ледяной земли, и сил не осталось совершенно. Так и встретил я рассвет совершенно обессиленный и невыспавшийся. А может и к лучшему, что не ушел? Замерз бы, на фиг, в таком состоянии в чистом поле. Воленс-ноленс, а придется дожидаться следующей ночи.

Но дожидаться следующей ночи не пришлось. Развязка наступила гораздо быстрее, чем я ожидал. Поначалу я подумал, что совсем моя планида пропащая, но позже понял – есть Бог на свете…

Выспаться после погреба мне, понятное дело, никто не дал. Решили, что и так перетопчусь. Едва я только отогрелся у буржуйки, Вольф погнал меня за водой, поскольку во фляге осталось на донышке. Причем послал, паразит, на этот раз с Сеней. И это совсем скверно. Может, он ему и поручил от меня избавиться? Правда, как-то странно при этом с Фунтиком переглянулись, чего не заметить не мог и сам Сеня. Вероятно, это меня и спасло.

Тащиться пришлось на родник, поскольку все колонки позамерзали, и Сеня всю дорогу понукал меня и подгонял едва ли не пинками. Как будто я виноват, что родник находится за территорией. А я тащил покачивающуюся на санках молочную флягу, и с замиранием сердца каждую секунду ждал выстрела в спину. И понимал, что бессилен что-либо изменить. Если Вольф уже распорядился о моей ликвидации, то Сеня, да еще после вчерашнего, грохнет меня без рассуждений. Но тот только матерился, да покрикивал, хотя от домика отмахали уже порядочно. Однако по моим расчетам не сегодня-завтра этой троице предстояло покинуть мою избушку, в моих услугах они больше не нуждались. Может быть вода это последнее, что им от меня нужно, и пуля ждет меня по возвращении? Ну, тогда хрен вам на все рыло, не стану я безропотно дожидаться смерти. Хватит с меня, натерпелся…

Остановившись, я вытер со лба испарину, и достаточно миролюбиво сказал:

– Сеня, ты меня извини за вчерашнее, но я, правда, не виноват. Честное слово, не знаю, откуда те карты взялись. Правда, есть у меня кое какие соображения…

Ну, давай же, тугодум, шевели извилинами. Мать вашу, до чего же они все тупые! Даже Вольф, хоть и прожженный. Сеня с полминуты молча меня разглядывал, с определенным интересом. Видимо, у него тоже были кое-какие соображения, и на мое счастье наши соображения в данный момент совпадали. Тот, наконец, разродился:

– Ну?

Памятуя вчерашнюю реакцию Фунтика, я начал осторожно, чтобы не навязывать так откровенно:

– Знаешь, не вяжется что-то с этими картами. Я не подкладывал, клянусь. Откуда они у меня? Фунтик тоже этого не делал, ведь в первый раз он тебе всерьез двадцать пять просадил, он мне сам сказал…

– Сам сказал?

Оп-паньки! Кажется, я слегка переборщил. Ну, с чего бы это Фунтик мне, чмошнику, стал жаловаться? Надо быть поосторожнее, Сеня не так глуп, как рыжий…

– Ну не то чтобы сказал, просто вчера матерился всю дорогу, пока за зайцами ходили, вот я и услышал. Короче, не я, не он и уж конечно не ты.

– Ты что же, дятел, на Вольфа катишь?

– Ну, ты посуди сам. Допустим, я подложил. Тогда с какого перепуга Фунтик тебе предложил еще скинуться? По моей просьбе? Он ЗНАЛ, что карты будут лежать под ковриком. И знал, что сможет тебя в шулерстве обвинить. Вопрос: от кого знал? Почему Вольф велел вернуть бабки, и слушать тебя не стал? И потом. Вот что я нашел под кроватью Вольфа.

Порывшись в кармане, я выудил на свет божий рабочую батарейку, и протянул Сене. Тот повертел ее в руках, и недоумевающе уставился на меня:

– И что это значит?

– Это значит, что это рабочая батарейка от приемника. А в приемник КТО-ТО поставил севшую. У меня лежит старый комплект на посудной полке. Забыл выбросить.

И я пошел ва-банк, отступать мне теперь некуда.

– Сеня, я знаю кто вы такие. За несколько часов до вашего появления об ограблении передавала местная радиостанция. Тогда еще без деталей. Интересно, о чем говорят сегодня? Может быть, Вольф не хочет, чтобы ты чего-то знал, о чем известно ему? И Фунтику. Согласись, чужой ты для них. Я понятно, я лишний свидетель…

Договаривать я не стал, пусть понимает, как хочет. У него, судя по выражению физиономии, мыслительный процесс и без того полным ходом идет. Наконец Сеня разродился и миролюбиво (слишком миролюбиво!) поинтересовался:

– А ты чего ради так стараешься? Жить хочешь? Только не говори, что мне желаешь помочь.

– Не буду. Жить хочу. И еще это… ну… Может, бабок мне маленько отстегнешь, а? Я ведь вроде как на твоей стороне.

– Ладно, посмотрим. Пока дыши ровно.

Больше он ни о чем не спрашивал, и вообще молчал до самого дома. А когда вошли, и я сгрузил флягу, подозвал меня, и кивнул на открытый люк погреба:

– Давай туда. Давай, давай.

Возражать было бессмысленно, и я покорно спустился по лестнице вниз. Фунтику было по фигу, где я буду сидеть. И только Вольф удивленно спросил Сеню:

– Чего ты его туда? Жрать сам будешь готовить?

Захлопывая крышку, Сеня спокойно ответил:

– Разговор есть.

И ох как мне его тон не понравился. Похоже, наступают последние минуты нашего приятного соседства. Проще говоря, пора делать ноги. Прислушиваясь к разговору наверху, я с утроенной энергией принялся лихорадочно расширять последние сантиметры лаза наружу. Ну, и еще кое-какие приготовления заканчивать…

А наверху, между тем, происходило что-то странное. Некоторое время стояла мертвецкая тишина, потом вдруг заиграла музыка. Судя по всему, Сеня поставил в приемник батарейку. И только после этого я услышал голос Вольфа:

– Ну, и хрен ли ты хочешь этим сказать?

– Я хочу сказать (это Сеня) что батарейку надо было подальше забросить. Музыка, говоришь, громкая? А может, новостей боишься? Ты ведь меня на дело втемную взял. Чего я еще не знаю, о чем могли в новостях сообщить?

Кровать скрипнула, видно Вольф сел, потом раздались звуки нескольких шагов и какие то странные тычки. Я мог поклясться, что сейчас Вольф стоит перед Сеней и долбит его пальцем по лбу, вбивая каждое слово в тупую башку:

– Ту куда клонишь, муфлон? Ты что о себе возомнил? Ты мне предъяву делаешь? Да я, таких как ты на зоне…

Ну, и так далее, и все из той же оперы. Слышимость в лазе была никудышная, но слух у меня резко обострился, вместе с желанием жить, и я почти отчетливо слышал каждое слово. При этом не прекращая лихорадочно выковыривать мерзлую землю, которую выбрасывал прямо на пол. Теперь уже все равно, заметят или нет.

Наконец совок лязгнул по внешней решетке вытяжки, я облегчено вздохнул, и выбил решетку наружу. Теперь дело осталось за малым, снять с себя ватник, и капкан насторожить. Хороший капкан, волчий, с приваренным к нему стальным тросиком длиной метра в два. В прошлом году в лесу обнаружил, едва не угодив в него по неосторожности. Я эти «челюсти» с месяц назад почистил, и смазал, как чувствовал, что пригодится…

А наверху между тем обстановка накалилась. Хорошо слышно было, как Вольф уже не говорил, рычал, и, кажется, чистил Сене чавку за борзость. Правда, недолго. Видно Сеня решил, что и вчера ему хватило, и принял контрмеры. Причем, самые радикальные. Что-то щелкнуло (будь я проклят, если не затвор «ТТ»! ) и бешено заорал Фунтик во всю глотку:

– Ты что, гнида?! А ну брось! Брось ствол!!!

Бах, бах, бах… Три выстрела подряд, с равными интервалами, и я не я, если сейчас в комнате нет двух трупов. И хорошо бы мне не стать третьим.

Однако я ошибся. То ли я Сеню переоценил, то ли у него другие планы были, но после пальбы послышался голос Фунтика:

– Ты что наделал, фраер? Ты хоть понял, кого завалил? Да тебя теперь вся братва…

– Заткнись. Ствол положи на стол. Живее!

Голос у Сени был решительный, и возразить Фунтик не посмел. Потом какое-то время было тихо, и снова послышался голос Сени:

– Лезь в погреб, вытащи этого лоха. Пора с ним разобраться.

– Да? Я в погреб, а ты мне пулю в спину?

– Я могу и в лоб закатить. Хочешь?

– Нет.

– Тогда лезь.

Ай-яй-яй-яй-яй… Вот и пришел мой последний и решительный. Пока наверху двигали сундук, и открывали люк, я ящеркой проскользнул в лаз, и выбрался наружу. Однако бежать было бессмысленно. Выскочит Сеня и снимет меня, как куропатку. Да и рыжего надо обездвижить.

Я насторожил капкан, и положил его примерно в метре от выхода наружу. После него положил свой скомканный ватник, вытянув рукав на улицу, протянул тросик от капкана наружу, и намертво примотал его к торчащему из фундамента куску арматуры. Через лаз было слышно, как Фунтик скатился вниз по лестнице, натурально меня не обнаружил, и проревел как медведь:

– Сбежал, сука!

Ага, как же. Сбежишь от вас. Подпустив в голос неподдельной дрожи, я простонал в лаз:

– Фунтик, миленький, вытащи. Застрял я.

И для убедительности подергал ватник за рукав, имитируя движение. Подействовало. Слышно было, как сопя и матерясь, рыжий полез в узкий лаз, приняв торчащий ватник за мою задницу, и попытался ухватить меня за «ноги», не переставая при этом свирепо материться. Ну, и, натурально, капкан захлопнулся, Фунтик заорал еще громче от нестерпимой боли, и задергался, стараясь выбраться обратно в погреб. А вот хрен тебе! Стальной тросик, многожильный, диаметром миллиметров в пять, способен только тягач порвать, если дернет от души. Рыжий силен, конечно, но не настолько. И наружу он вылезть не сумеет, слишком узок лаз для него. И уж что самое смешное, разжать капкан ему не удастся при всем старании. Там такой хитрый фиксатор есть, из косой шестеренки и скользящего штока на пружинке, что без специального ключа не откроешь. Не знаю, какой умелец такое чудо сварганил, но я б ему сразу диплом механика выдал. Лично я, со всем своим образованием и опытом, полдня пытался ключ изготовить. Но Фунтику я этот ключ, понятное дело, не дам. А без него, да еще в темноте и тесноте, нечего и думать разжать створки.

А рыжий уже орал аж на весь садовый массив:

– Сеня!.. Сеня, вытащи меня. Я в капкане. Этот гад капкан поставил! Помоги.

Слышно было, как Сеня спустился в погреб. Некоторое время молчал, видимо любуясь картинкой. Потом подытожил:

– Ну, вот и все, Фунтик. На этом наша дружба кончилась. Сейчас я догоню, и грохну этого лоха, заберу бабки и уйду.

– Гад! Ну, гад! Я же тебя найду. Я тебя найду, и порежу на ленточки. И за себя, и за Вольфа. Я тебя…

Что он там орал еще, я уже не слушал. Потому что это был мой шанс. Наверное, единственный и последний. Если опередить Сеню и первым вбежать в дом, да закрыть его в погребе…

Это я уже на ходу додумывал, опрометью бежав вокруг дома. В сенях я на пару секунд затормозил, зацепившись взглядом за лыжи, стоящие у стены. Мелькнула мыслишка, что рисковать, пожалуй, не стоит. Не лучше ли схватить лыжи и дать деру?.. Нет, днем Сеня меня все равно нагонит на расстояние выстрела, и пристрелит…

Зря я задержался на эти две секунды. Именно они меня едва и не погубили. Шагнув к двери в дом, я потянул ее на себя, и с замиранием сердца услышал скрип ступенек. Не стал Сеня долго наслаждаться своим триумфом, мне наука. Теперь закрыть его в погребе не реально, а если учесть что у него на руках три ствола… В общем, кирдык. Сердце у меня в пятки скатилось. Господи, ну неужели все напрасно? Неужели зря рисковал, пытаясь их перессорить? Неужели попусту загнал Фунтика в западню? Какой теперь все это имеет смысл?

А в доме подло скрипели половицы, предвещая беду, и звук шагов приближался к двери все ближе и ближе…

Когда Сеня вышел в сени (ох, и каламбуры из меня посыпались от страха!) я преспокойно стоял возле старенькой тумбочки, на которой так и остался таз с недостиранным бельем, и помешивал щепочкой в банке смесь. Красавчик, заметив меня в полутьме сеней, аж отпрянул от неожиданности. Ну да, он же полагал, что я сейчас улепетываю без задних ног, оставляя следы на снегу, и придется меня догонять. А тут такой подарок!

Хмыкнув, Сеня вполне мирно спросил:

– А ты чего же не сдернул?

Пожав плечами, я ответил, как можно наивнее:

– А зачем? Ведь наша взяла? Мы же компаньоны, верно? И потом, ты же мне бабок обещал. Мне много-то не надо, по бедности. Подкинешь с десяток косарей, и достаточно.

– Ага…

На лбу у Сени так и читалось «Баран ты, мужик. Кто ж тебе теперь платить станет?» Ну, и ладно, баран так баран. Лишь бы в живых остаться.

Сеня между тем щелкнул предохранителем, и спрятал «тетешник» под ремень. Потом вынул из заднего кармана джинсов выкидушку, видимо решив, что пуля для меня будет слишком роскошным вариантом. И уже не таясь, щелкнул лезвием, и поинтересовался:

– Тебя, лох копеечный, сразу кончить, или помучить?

Я пожал плечами:

– Да без разницы.

– Что, в самом деле, все равно?

– Ага. Держи.

– Чего держать?

– А вот это!

И я с размаху выплеснул ему в рожу содержимое банки. Коктейль в ней не хитрый, но действенный. Состав простой: немного воды, «Белизна» и стиральный порошок. Воды я добавил из жалости. Если повезет – то не ослепнет, концентрация не смертельная. Но на пару минут ориентацию в пространстве потеряет точно.

Так оно и случилось. Охнув, Сеня схватился одной рукой за глаза, замычал от дикой боли и начал наотмашь рубить ножом воздух. Пару раз едва не задел, паразит. Потом я шандарахнул его по руке ребром лыжи, нож полетел в угол, за ним следом последовал и пистолет, который я исхитрился выдернуть из-под ремня. Для надежности я врезал Сене лыжей по башке, но толи лоб у него толоконный, толи в от болевого шока, но он не вырубился. Скверно. Пришлось добавить еще раз, и в полубессознательном состоянии тащить его за шиворот. А до чего тяжел, зараза! Чтобы он хоть как-то мне помог, пришлось обнадежить:

– Не дергайся, к воде приведу, глаза промоешь. Не дергайся, сказал! Ведь ослепнешь, болван!

Подействовало. Сопротивляться он перестал, и почти покорно потащился за мной. Прямо к погребу, люк которого был по-прежнему открыт, и откуда доносился рев Фунтика, обещающего лютую смерть и мне, и Сене. Церемониться я особо не стал, и просто спустил Сеню вниз по лестнице. При этом отчетливо хрустнула пара старых ступеней, которые я уже недели две как хотел обновить, и даже доски для этой цели приготовил. Вспомнив про доски, я вернулся в сени, прихватил пару штук покрепче и с десяток гвоздей двухсоток. Закатил тяжеленный сундук на люк, оставив края свободными, и намертво приколотил крышку досками. Ну вот, теперь при всем желании изнутри открыть не удастся. Тем более что ступеньки сломаны. Разве что подпрыгивать, и башкой биться. И только после этого крикнул Сене:

– Там в углу баллон с водой. Промой глаза. Слышь, нет?

Сеня промычал что-то невнятное, и блаженно заохал. Видно, нашел воду. Ну, и ладно, значит зрячим останется, одним грехом на мне меньше. А теперь пора и о себе подумать.

О том, чтобы остаться здесь, не могло быть и речи. Куда идти я пока представления не имел, но это решится в свое время. Главное, что я теперь при деньгах. А как же? Зря я, что ли, трое суток под смертью ходил, и столько мучений от этих вахлаков перенес? Спортивная сумка с деньгами теперь мой законный трофей. Оно, конечно, не хорошо красть, но ведь не я же первый это сделал. Вернуть деньги? Кому? Государству? Банку? Или откуда они там? Нет уж. В свое время государство не сумело меня защитить от таких вот бандюков, когда они меня вышвырнули из законной квартиры, и ни в одном банке мне не дали ссуды как безработному, хотя и паспорт у меня тогда еще был. Это уже позже мой последний и единственный документ братки отобрали для своих целей, и остался я бомжем безымянным. Так что деньги теперь принадлежат мне. Ну, еще семьям погибших инкассаторов, включая неведомого мне Гошу. Хоть, наверное, и сволочь он преизрядная, если на сговор с Вольфом пошел, но ведь семья-то его в этом не виновата. Найти их семьи вполне реально, по газетным публикациям (ведь будут же об ограблении писать) и через справочное бюро. Ну, и, разумеется, кое-что и добрейшей Анне Михайловне перепадет, в качестве моей благодарности, и компенсации за нанесенный ущерб. Представляю, какой ее сюрприз ждет по весне… Хотя нет, до весны, пожалуй, ждать не стоит. Адресок ее я знаю, обнаружил как-то письмецо, адресованное ей родственниками, видно забыла увезти домой.

Устроив ревизию сумки, я насчитал почти триста тысяч долларов и около пятнадцати миллионов рублей. Странно, сумма не ахти, какая значимая, неужели же Вольф, опытный бродяга, пошел на убийство ради таких смешных, по нынешним временам, денег? Хотя, он, пожалуй, убийство и не планировал, а произошло все по дурной инициативе Фунтика и Сени. Зря он, что ли, так зол на них?

Только я подумал про Вольфа, как тот неожиданно для меня застонал, и прошептал едва слышно:

– Помоги…

Матерь божья, да ведь он жив! Это с тремя то дырками? Одна пуля из Сениного «ТТ» попала чуть выше сердца, вторая зацепила шею. Третья разорвала рукав и задела мякоть руки. Рана в шею не смертельная, но кровищи на пол набежало изрядно. Взяв из предосторожности пистолет Фунтика, который Сеня так и оставил на столе, я обшарил Вольфа. При нем пистолета не было. Обнаружился он под подушкой. Видно, в последний момент Вольф хотел выдернуть ствол, да не успел, так и рухнул возле кровати. Сложив в несколько раз полотенце, я зажал рану на груди Вольфа, и прижал полотенце его рукой.

– Держи. Держи и не отпускай, а то кровью истечешь. Шею я сейчас забинтую.

Бинт у меня на всякий случай имелся, как раз хватило, чтобы приостановить кровь. Порванный пулей шнурок на шее Вольфа, с каким-то то ли мешочком, то ли ладанкой, я отбросил в сторону. Вольф при этом протяжно простонал, и потянулся за мешочком рукой. Однако сил не хватило, и он рухнул обратно на пол. Подложив ему под голову его же куртку, я взял мешочек в руки. Мешочек как мешочек, синий, замшевый. Внутри что-то похрустывает. Раскрыв его, я высыпал содержимое на ладонь, и едва не лишился речи. На моей грязной, мозолистой ладони заиграла бликами россыпь бриллиантов, часть из которых посыпалась на пол. Вот ни себе фига! Так вот оно что на кону! Я насчитал тридцать штук, каждый не меньше двадцати каратов. Вот из-за чего сыр-бор! Не зря их Вольф у себя на шее прятал. А простаки Фунтик с Сеней полагали, что взяли только деньги. Уж не знаю, как Вольфу удалось камушки скрыть, но факт, как говорится, на лицо. Ах, Вольф, Вольф, старый бродяга. А как же «понятия», как же воровской «закон»? Даже я знаю что за «крысятничество» бывает. Да теперь, при всем твоем авторитете, параша тебе родной станет…

А Вольф, надо отдать ему должное, сделал верный ход. Глядя на меня с бессильной злобой, он все же предложил:

– Слышь, как там тебя… Ладно, твоя взяла. Если бы не этот сучонок Сеня… Хочешь долю? Двадцать процентов?

Я покачал головой. Вольф упорствовал:

– Тридцать?.. Пятьдесят?! Да ты прикинь, сколько это нулей. В баксах! Ты же таких денег даже во сне не видел никогда! Ну, послушай, послушай… Вот здесь, возьми. В кармане.

– Что там?

– Да возьми, не бойся. Мобильник.

Пошарив в кармане, не опуская из предосторожности пистолет, я действительно вытащил мобильник. Надо же, и аккумулятор все еще заряжен. Вольф, облизав пересохшие губы, попросил:

– Позвони… Номер скажу. Приедет мой человек, и все устроит. В шампанском до конца жизни купаться будешь.

Ах, вот оно что. Его человек знает, куда приехать. Значит, не случайно все? Не дуриком они на мою избушку наскочили. А я то подумал, что это фортуна ко мне очередной раз задом повернулась. А задом у фортуны, – лицо старого зека Вольфа…

Не спрашивая, а, почти утверждая, я поинтересовался:

– Вольф, ты ведь сюда не случайно пришел?

– Не случайно.

– И про меня знал?

– Про тебя не знал, знал про сады. Подельник мой сюда частенько на охоту приезжает. Мы и договорились, что я здесь дня три отсижусь. Брюлики его. Из его фирмы. Их отправили в банк на хранение, застраховав на большую сумму. Так что он получает и камушки, и сумасшедшую страховку. Я в доле. А Гоша, инкассатор, мой человек. Смерти его я не хотел, это Сеня палить начал. Так что…

– Ладно… Скажи, а батарейку ты зачем убрал? Ведь не стали бы в новостях про бриллианты говорить. Никогда бы менты такой информацией с журналистами не поделились. Выходит, зря ты это затеял, и на этом же спалился.

– Да не поэтому. Просто я действительно громкой музыки не люблю, а Сеня постоянно гоняет всякую хрень. Ну, я и подменил одну батарейку, чтоб на нервы не капал.

Вот тебе бабушка и хренов день… У меня едва челюсть не отвисла. Это значит, я на пустом месте предположение сделал, и угодил в самую точку? Бывают же чудеса. Видно и впрямь кончилась черная полоса в моей жизни, если такая везуха пошла. А Вольф, со скрытой надеждой посмотрев на меня, переспросил:

– Так ты позвонишь?

А как же? Обязательно! Только не твоему корешу-фирмачу. Ну, зачем мне лишние проблемы, если все так удачно складывается? Набрав «ноль два», я отчетливо, без всяких помех, услышал в трубке:

– Дежурный по ГУВД майор Архипов. Слушаю вас.

– Слушай майор, слушай.

Вольф, услышав «майор», аж дернулся, и попытался подняться. Плевать, в таком состоянии он даже говорит с трудом, не то чтобы меня остановить.

– Майор, вы еще ищете тех, кто инкассаторов грабанул?

– Ищем. Кто говорит?

– Ну, тогда присылай своих в коллективный сад «Журавушка», это по Челябинской трассе, от кафе «Ирендык», восемнадцать километров на северо-восток…

– Я знаю, где это.

– Еще лучше. Пятнадцатый участок, шестая линия. В доме трое. У одного огнестрел в грудь, шею и плечо, двое томятся в погребе, один в капкане. А там холодно. По себе знаю, уж поверь мне. Так что поторопись, и «скорую» не забудь.

Я хотел было отключиться, но услышал вопрос майора:

– А кто говорит?

Кто говорит? А хрен его знает, кто говорит? Хотел бы я и сам знать, кто я. Но то, что с сегодняшнего дня я больше не бомж – это точно. Чуть подумав, я скромно ответил:

– Гражданин России говорит. Будь, майор. Желаю стать генералом.

Вольф, все это время смотревший на меня звериным взглядом, почти спокойно, без особой даже и агрессии, прохрипел:

– Ты теперь покойник. Ты понимаешь это? Тебя везде найдут. Нельзя взять такие бабки и спокойно уйти. Если выживу, я тебя лично на ленточки порежу. Ведь найти тебя будет несложно. Про семью ты сам сказал, установить адрес по документам на участок будет очень даже просто. Так что…

– Так что зря ты стараешься, поберег бы силы, – перебил я. – А то до «скорой» не дотянешь. Согласись, лучше в тюремной больничке живым, чем здесь лежать трупом. А искать меня… Ну, ищи. Только ведь я тебя обманул, уж не обессудь. Нет у меня семьи. И дома нет. Я бомж. Без имени, без даты рождения и группы крови. Из-за таких вот как ты бандюков всего лишился в одночасье. Квартиры, работы, жизни. Так что бабки твои – это компенсация за двенадцать лет скитаний. И адрес мой не дом и не улица. Ищи, Вольф, ищи…

Пятнадцать минут спустя я вышел из дома, встал на лыжи и отправился… куда? Я и сам не знаю. Россия большая, авось и я найду себе в ней место. Вслед мне неслись угрозы Вольфа, из погреба меня проклинали все слышавшие Сеня с Фунтиком. А мне плевать. Все это теперь позади. А впереди – целая жизнь. Вот только тяжелая сумка все время сползает с плеча, натирая ободранные ботинками Сени плечи и бок. Но зато замшевый мешочек на шее приятно щекочет, и греет кожу. Вот оно, мое будущее. Не хочу загадывать, но очень надеюсь, что к прежней жизни я не вернусь.

А имени своего я вам так и не скажу. Мало ли что? Так оно спокойнее будет…