Оглавление
Алексей Колобродов. Об Солженицына. Заметки о стране и литературе
От автора
Мушкетеры-шестидесятники, король Хрущев и кардинал Суслов[1]
Астафьев и Окуджава: драматургия сближений[2]
Шолохов и дилетанты[3]
Александр Солженицын: архаист и новатор, демиург и персонаж[4]
Оперативник военной темы[5]
Одна жизнь Филиппа Денисовича[6]
Военный Высоцкий: государство и Валгалла[7]
Анна Ахматова. Сериал сероглазого королевства[8]
От Аллы – к Иштар Борисовне (история пугачевского фарта)[9]
«Довлатов»: между цензурой и колбасой[10]
Высоцкий: версия дожития[11]
Дар бесценный уцененный[12]
Лимонов в постели с гвоздями[13]
Александр Галич: эмиграция в народ[14]
Невозможность китайского Солженицына[15]
Эмиграция неуловимых[16]
Борьба со Сталиным как индустрия производства сталинистов[17]
Светлана Алексиевич: от ВЧК до ЛГБТ[18]
Неформат Поклонской[19]
Легко ли баттл молодым?[20]
«Летние» заметки[21]
Случай Юрия Быкова: уйти нельзя остаться[22]
Тусовка у совка[23]
Пелевин: нельзя за флажки[24]
Пионер Фенимор[25]
Отрывок из книги
Книжка историко-литературных очерков, эссе и заметок получилась невеликой по объему. Однако среди ее героев – Михаил Шолохов и Владимир Набоков, Анна Ахматова и Эдуард Лимонов, Александр Галич и Кирилл Серебренников, Светлана Алексиевич и Виктор Пелевин, Булат Окуджава и Юрий Быков и еще с десяток живых и мертвых классиков. Равно как политиков, шоуменов и служивых людей, в образе которых литературный контекст преломляется вдруг весьма назойливо, а подчас и карикатурно. Никита Хрущев, Наталья Поклонская, Алла Пугачева, легендарный генерал советской спецслужбы Филипп Бобков…
Есть несколько интегральных фигур – Дмитрий Быков, например, чья обширная просветительская деятельность на ниве отечественной словесности так или иначе провоцирует полемику и заставляет вспомнить афоризм Федора Михайловича о широте нашего человека. Еще Владимир Высоцкий, во многом придумавший поздний СССР, а следовательно, в ключевых чертах – страну, в которой мы и сегодня живем. Подобно тому, как Александр Пушкин сотворил матрицу русской жизни, а Владимир Маяковский – революционную реальность. Высоцкий – своеобразный чемпион русской поэзии по «Раю»: это одно из наиболее часто употребляемых у него слов и понятий. Александр Солженицын, другая принципиальная фигура сборника, снабдил русскую жизнь особым интерьерным Адом и вообще серьезно осложнил ее карму, так что был соблазн отменить подобный темный ход на каком-то символическом уровне, назвав книжку «Китайский Солженицын». Выражение восходит к Сергею Аверинцеву, который, было дело, восклицал так: «Я не способен вообразить, скажем, китайского Солженицына, который с такой же силой и с такой же открытостью, как его русский собрат, выступил бы перед всем миром в качестве вдохновенного обвинителя, называющего в своей судебной речи все преступления своего глубоко любимого Отечества!»
.....
Подобное восприятие советского шестидесятничества, разумеется, неточно исторически, социологически смехотворно, да и аромат эпохи передается весьма специфический. Здесь, однако, тот веселый случай, когда «как захочешь – так и было», да и вообще поэтическая тусовка состоялась как способ производства смыслов – такое случалось и раньше, но не настолько вирусно и навязчиво.
Компания просуществовала в подобном качестве, кстати, не слишком долго, а в легенду ушла потому, что была построена по мушкетерскому принципу – не случайно в России, в отличие от остального, преимущественно католического мира, «Три мушкетера» Александра Дюма-отца гораздо популярнее его «Графа Монте-Кристо». Схема работала эффективно: с Евгением Евтушенко – Д`Артаньяном, Атосом – Аксеновым, Портосом – Робертом Рождественским…
.....
