Читать книгу Диалоги со смертью - Алексей Комов - Страница 8
Глава 8
Тяжело себя найти в прошлом, тем более, когда тебя уже там нет!
ОглавлениеСмерть – это единственно возможный способ познания жизни.
Гилберт Честертон
Ау, душа, ты где???
Но нет ответа…Тихо все вокруг. Вот шум уличный есть, чьи-то разговоры – слышны. А вот душа – никаких звуков не издает. Своего присутствия никак не обозначает.
Хоть пиши объявления и развешивай на столбах:
«Потерялась душа. Вроде не такая уж и плохая. Возрастом – чуть больше четырех десятков лет. Особые приметы – всякие шрамы, есть еще не зарубцевавшиеся… Приучена к дому…» – или нет – «к телу…Нашедшего прошу вернуть за вознаграждение» … Далее телефон…
Интересно, а если, действительно повесить, откликнется кто-нибудь?
Хотя, надо себе признаться: я просто был в растерянности после разговора в церкви. Сказано все правильно, и легче стало как-то. С другой стороны, что конкретно делать? Знания приходят с опытом. Но вот опыта не то, что умирать, а конкретно ждать минуты собственной смерти мне как-то не приходилось.
Совсем недавно, что-то похожее было у моего друга. После долгого молчания (лет пять не меньше) он вдруг позвонил ни свет ни заря. Я даже сразу его не узнал – голос был слабым и хриплым, как будто он сразу прибавил несколько десятков лет.
Мы с ним не ругались и не подводили друг друга. Вдруг просто как-то неожиданно общение сошло на ноль. Такое бывает. Особенно, когда человек вдруг переходит на новый уровень в своем самосознании. С ним, наверное, произошло что-то похожее прошло. В карьере у него случился резкий скачек наверх, в газетах вышло несколько интервью. Даже на деловом канале – выступил как эксперт. Тогда он занимался всякими мобильными технологиями…
Только тогда вместо бодрого тона преуспевающего менеджера я услышал в трубке голос придавленного годами и неудачами старика… Даже было порадовался, что не стер из адресной книги его страничку и мне не пришлось переспрашивать, кто это говорит – на экране телефона высветилось имя…
Оказалось, что не так давно он перенес тяжелый инфаркт. Выжить то – выжил. Но получил кучу осложнений. Правда, после лечения в хорошей больнице было улучшение, но вот днями опять стало хуже…
Доктора сказали, что ему снова надо ложиться в стационар. Но, как это сейчас стало принято, ничего скрывать от него не стали и честно пообещали жизни не более двух – трех месяцев. Я, конечно, стал его успокаивать, говорить, что он достаточно молод, что все врачи, вне зависимости от квалификации – козлы, и веры им не много, они лучше разбираются в своих таблетках и ампулах, чем в человеке… В общем, говорил все, что обычно может сказать здоровый человек, своему больному собеседнику.
Но он меня, казалось, и не слушал. Он рассказывал о своих ощущениях и, действительно, как старик жаловался на болячки.
Еще жаловался на работодателя (владельцем новой фирмы, где мой приятель директорствовал, был лощенный иностранец), который только узнав о сложной ситуации своего нанятого руководителя, сразу же уволил его, даже не удостоив беседы. Просто уведомил через своих шестерок.
И много еще на что жаловался.
Говорили мы с ним минут сорок. Только в конце мой друг сказал, что звонит он с тем, чтобы, если (причем «если» прозвучало, как «когда») с ним произойдет непоправимое, я помог его жене разобрать архив, и посмотреть, что еще можно использовать. Дело в том, что когда-то в 90-е мы с ним много проектов нагенерили…
Договорились, что я приеду к нему в больницу и мы все обсудим…
На следующее утро он умер. Его жена, а точнее вдова, так меня и не позвала разбирать бумаги, очевидно, посчитав, что все это лишние хлопоты. А я и не настаивал… Понятно, что позвонил он мне тогда совершенно не из-за проектов. Ему, как вдруг выяснилось, в последние часы существования на Земле, и поговорить было не с кем. Вот обо мне и вспомнил.
Но в том случае все было понятно. Само состояние человека подсказывало, что счет земного времени у него закончился. А представим, что я сейчас позвоню кому-нибудь из приятелей и скажу, что завтра могу помереть. Почему? Ко мне смерть заходила, и мы с ней договорились еще на денек.
Боюсь, что утешать меня если буду, то из-за страшного повреждения психики.
Вот даже священнику не решился сказать… Буду честен перед собой: постеснялся. Побоялся, что и он примет меня за человека тяжело неадекватного!
Стесняюсь собственной смерти. Да, безнадёга…
Но правильно в народе говорят: когда дела совсем швах, надо идти к маме…
– Аллё… Привет, ма…
– …Да не забываю, не забываю тебя…
– … А самой позвонить?
– …Ладно, не ворчи… Вот, чтобы ты не ругалась на меня – я сейчас загляну к тебе!
– …Что значит не надо. А кто сейчас говорил, что забывают её???
– …Зачем готовить? Меня кормить не надо…
– …Ма, не надо супчика и котлет. Я утром их не ем. Чай есть?
– …Ну, вот и завари чай, а я печеньица куплю…
– …Хорошо, хорошо, печенье тоже твоё… Только когда будешь заваривать чай, бросай не две чаинки, а хотя бы четыре, ты же знаешь, что я люблю крепкий чай, а не эту обычную твою едва желтенькую…
– …Все, все… Договорились, минут через сорок и не раньше!!!! А потом спрашиваешь, в кого я такой зануда уродился…
У нас с мамой принято иронично общаться друг с другом. Может, потому что с детства как-то не приучен ко всяким сю-сю и тю-тю. Но отношения от этого хуже не становятся. Наоборот.
Итак, у меня, пока она будет что-то готовить – без этого никак, есть минут сорок. Десять – на дорогу. Она совсем недалеко от меня живет, а на маршрутке – так совсем рукой подать.
Тут я понимаю, куда я хочу в оставшиеся полчаса пойти.
Я хочу пойти в детство… А детство сегодня начнется со школы.
Чтоб не терять времени даром, поднимаю руку, и тут же меня подхватила машина. Понятно дело, не такси. На такси в середине нулевых годов такие расценки, что каждый его клиент может почувствовать себя олигархом на время в пути и, особенно, в момент расчета. По мне, проще было бы нанять вертолет за эти деньги, если бы над Москвой разрешали полеты.