Читать книгу Катрина: Число начала - Алексей Кондратенко - Страница 6

Мне было сложно переступить порог этой квартиры и страшно покидать ее пределы.

После работы мы с Тимом отправились в квартиру Марины. Там остались все мои вещи. По пути заехали в пиццерию, перекусили. На улице вновь начался дождь, лишь усилившийся с того времени, как мы решили переждать, когда он закончится.

Опель Тима остановился возле высокого здания, стоящего углом на перекрестке на одной из центральных улиц. К горлу подступил комок. Возвращаться сюда всегда было так привычно. Но только не сегодня. Я оглядел дом через зеленоватое окно машины. Вчера мне казалось, что я никогда не вернусь в квартиру на пятом этаже, что вдоль по лестничному коридору направо. И вот уже сегодня возвращаюсь за своими вещами, хотя думал, что без Марины мне больше ничего не нужно. Даже жизнь.

А теперь мне нужна моя одежда, еда, крыша над головой, пусть любая, но мне это нужно. Существование каким-то образом продолжается. Я не могу просто заставить себя не дышать, как это сделал Вольский. Выходит, мне нужна жизнь. Без Марины. Значит – да. Но какое оно, будущее без любимого человека?

Мы поднялись на стареньком скрипучем лифте внутри решетчатой шахты на темный пятый этаж. Единственный источник света, узенькое отжелтевшее окошко в конце коридора, отблесками отражалось в крашенных зеленоватых стенах между дверей. Тим и я прошли мимо трех дверей и остановились возле квартиры 67. Я запустил руку в холодный карман мокрой куртки, достал ключи и понял, что это ключи от моей квартиры. Сунул их обратно, достал ключи из другого кармана. Они, зацепившись за шов куртки, выпали и со звоном упали возле мокрого следа рядом с дверью. Я поднял ключи, подставил ногу и сравнил размер своего ботинка со следом возле двери. На глаз размер одинаковый, но след сплошной, как от туфлей, а я в ботинках.

– Тим, – я указал на пол.

– Хочешь сказать, что это не твой?

Я кивнул и толкнул входную дверь, и она поддалась. Медленно и без скрипа дверь отворилась полностью, открыв вид на светлый широкий коридор с бежевыми стенами и лаковым паркетом, на котором поблескивали те же мокрые следы, уходящие и в кухню, и в зал, и в остальные комнаты.

Я сделал жест рукой, чтобы Тим проверил кухню, а сам направился в зал. У стены стоял сложенный черный зонт. Я шагнул в комнату и увидел стоящего возле стола высокого плотноватого мужчину в темном деловом костюме. Он листал большой фотоальбом в промозглом дневном свете. Заметив краем глаза движение, он повернул голову ко мне.

– Здравствуйте, Марк, – сказал крестный Марины и закрыл альбом.

Мне было известно, что он очень любил свою крестницу. Видел его вчера на похоронах. Тогда мы не обменялись ни словом. Нам не о чем разговаривать. Разве что разрывать и без того болящую рану в душе. Поэтому и сейчас мы оба остались молчать.

В комнату вошел Тим. Он вопросительно посмотрел на меня, а затем указал глазами в сторону крестного Марины.

– Тим, это Сергей Геннадиевич Варфоломеев, – представил я, – Сергей Геннадиевич, это мой друг и коллега Тимофей Короленко.

Они пожали друг другу руки. Сергей Геннадиевич – с деловой исполнительностью, а Тим – с осторожной вежливостью.

– Очень приятно, – бесцветно сказал Сергей Геннадиевич. – Тимофей, можно я поговорю с Марком наедине? Не против? Это займет всего пару минут.

Тим увидел по выражению лица, что я не возражаю.

– Подожду в кухне, – сказал он и вышел.

Сергей Геннадиевич вернулся к столу. Видимо думал с чего начать. Его взгляд остановился на телефоне с автоответчиком. Потом он посмотрел на меня.

– Как у вас дела, Марк?

Я сел в кресло рядом с входом, облокотившись локтями на колени, и протерев лицо ладонями.

– А что?

– Я беспокоюсь за вас.

– Спасибо, не нужно.

– В самом деле? – медленно проговорил Сергей Геннадиевич. Он смотрел в одну точку все более застывающим взглядом. Потом неожиданно сказал: – Если у вас все нормально, Марк, – и нажал на кнопку автоответчика, – то, что это?

Раздался фон телефонной линии, зазвучал мужской голос:

– Здравствуйте, меня зовут Петр Игоревич Ленский, капитан уголовного розыска. Мы никак не можем застать вас, ни дома, ни на работе, гражданин Меерсон, а нам бы очень хотелось побеседовать с вами о Павле Вольском. Позвоните, пожалуйста, когда прослушаете это сообщение.

Он назвал номер, и сообщение закончилось.

Теперь Сергей Геннадиевич смотрел на меня, словно упрекая или ожидая моих оправданий. Как бывает у начальника, подозревающего своего подчиненного в финансовых махинациях, из-за которых его фирма терпит колоссальные убытки. Такая сценка ему, наверняка, знакома, у него есть собственная компания по поставке запчастей.

– Сергей Геннадиевич, – начал я, – как это относится к вам?

– Как же, Марк? Капитан уголовного розыска не может найти вас. Я посчитал, что нужно сказать вам об этом.

– Спасибо, но это ведь не ваш автоответчик.

Он понял суть моего недовольства и многозначительно добавил:

– Да, конечно. Но и не ваш.

– К чему вы ведете?

– Эта квартира оформлена на отца Марины. Мы собираемся ее продавать.

И хотя я не намеревался здесь жить, я привык к этому месту как к своему дому. Слова крестного Марины прозвучали резко. Дальнейших разъяснений не требовалось.

– Вы хотите, чтобы я убрался отсюда поскорее, – озвучил оставшееся недосказанным я.

– Вы правильно меня поняли, – его глаза вдруг стали непреклонны.

– Так за этим я и приехал. Точнее, за своими вещами. Но не нужно лезть в мою жизнь. Раз мы друг друга поняли, думаю, разговор закончен.

Сергей Геннадиевич коротко кивнул.

– Уверен, у вас еще много дел, – я встал с кресла, – Тем более вам, должно быть, сложно здесь находиться, ведь это квартира вашей любимой покойной крестницы.

Он спрятал за улыбкой свою злость, но самообладания не потерял. Утрата Марины нисколько не объединяла, а лишь увеличила пропасть между нами.

– Вы правы, мне уже пора.

Он невозмутимо вышел из комнаты, взял зонт и покинул эту квартиру, не попрощавшись.

Тим выглянул из кухни и вопросительно посмотрел на меня. Я закрывал дверь за Сергеем Геннадиевичем.

– Я почти все слышал, – сказал он. – Похоже, этот мужик тебя не очень жалует.

– Это взаимно. Ладно, давай соберем мои вещи да поедем отсюда.

Моих вещей здесь было много. На чердаке над мариныной квартирой я нашел несколько картонных коробок, пригодных чтобы вместить одежду и другие вещи. Сорвал со стены фотографии, сделанные мной в том далеком прошлом, где счастье весило больше чем просто слово. Целую вечность назад.

Фото, которые украшало лицо Марины, я складывал в отдельную папку. Выбирал из общей массы ее фотографии и чувствовал, как к горлу с ломотой подступают слезы, от этого я работал быстрее, чтобы перестать видеть ее лицо на фотографиях. Поспешно затолкав их в папку и закрыв, я швырнул ее на стену, и папка упала на стол.

Во мне разгорелась нестерпимая злость к самому себе. Я возненавидел себя из-за того, что не могу вынести потери, и буду ненавидеть, если вынесу. Выходит, я больше не могу видеть лица Марины? Оно мне невыносимо? Вот во что превращается любовь после утраты?

Я с силой ударил ботинком по столу и услышал звон бьющегося стекла внутри. Твою мать! Из щелок под дверцами стола полились струйки растворов для проявки.

С лестницы заскочил настороженный Тим. Он беглым взглядом окинул все помещение, при этом задержав его на открытой двери на крышу, где бушевала стихия, и остановил взгляд на мне.

– Что, Тим? – устало спросил я.

– Что здесь грохочет?

– Полоумный фотограф-психопат.

– Зачем?

– Потому, что он полоумный, Тим.

– Все так плохо?

– Всё в порядке. Вот, возьми, – я протянул коробку с фото. – Я сейчас спущусь.

Он кивнул, взял коробку и вышел на лестницу.

Некоторое время я стоял и ничего не делал. В душе кипел гнев. Потом я направился к выходу на крышу. По мере моего приближения к открытой двери, разноголосый шум капель, ударяющихся об антенны, металлический карниз и залитую смолой крышу, усиливался, становясь громче и разборчивее. В лицо врезался сырой холодный воздух. Я накинул капюшон куртки и шагнул под дождь. Крупные капли тяжело забили в одежду.

Отсюда открывался чудесный вид на город. Где-то в сизой завесе уходящего дня уже горели огни, хотя темнота еще не торопилась наступать. Здесь сильный ветер срывал мой гнев. Я подошел ближе к краю крыши, вглядываясь в мокрую улицу внизу. Смотрел на город и не узнавал его. Вид, который я снимал много раз в прошлом, сейчас стал пустым и незнакомым. Дождь крал с этих улиц десятки лет, делая дома старыми, унылыми и обветшалыми. Темные подтеки сползали с фасадов к тротуарам, покрывая Калининград мрачной вуалью. Передо мной простерся новый темный мир, о котором я что-то плел Тиму вчера в баре. Мир без моей Марины.

В последний раз я бросил взгляд вниз. Выхватывая фарами блестящий штрих утихающего дождя, по улице ехала серая иномарка, напомнившая мне о BMW возле дома Вольского. Машина припарковалась на противоположной стороне улицы, а я вернулся в чердак и спустился вниз.

Тим разбирал компьютер, когда я зашел в спальню.

– Сейчас дождь вроде немного поубавился, может, отвезешь компьютер и несколько коробок ко мне в квартиру? Оставь прямо в коридоре и возвращайся, а я здесь к тому времени соберу остальные вещи.

– Да, это можно, – Тим выпрямился с системным блоком в руках и направился к выходу. – Так и сделаем.

Погрузив коробки в Опель и отдав свои ключи Тиму, я вернулся в квартиру Марины.

Теперь, когда здесь не звучало голосов, комнаты сделались пусты как никогда.

Окинул взглядом спальню, зная, что в скором времени больше не увижу эту комнату. В шкафу лежала моя спортивная сумка, я побросал в нее футболки, джинсы и еще несколько мелочей. Остановился. С болью и тоской взглянул на сарафаны и топы Марины. Снимал с вешалок свои вещи и складывал в коробки, приготовленные для одежды. Поставил спортивную сумку на пол рядом с входной дверью.

Голова снова начинала гудеть. Нашарив в ящике в ванной анальгетик, я выпил пару таблеток с водой из крана. После дневной порции аспирина должно помочь. Из зеркала на меня посмотрел похудевший небритый человек с кругами под уставшими глазами, чьи мысли были где-то не здесь. Где-то далеко, они с тоской склонились над каменным надгробьем. Взгляд человека в отражении был взглядом, видевшим больше, чем полагается за 28 лет. Я бы отшатнулся, увидев его, если бы не узнал в нем себя. Вчера в баре, среди других людей мое отражение не казалось настолько потрепанным.

Раздался звонок в дверь.

Тим только минут десять как уехал и не мог вернуться так скоро. Может быть, Сергей Геннадьевич что-то забыл.

Я подошел к двери и глянул в глазок. Лестничный коридор теперь освещала зажегшаяся с наступлением темноты люминесцентная лампа. Перед дверью стояли двое мужчин примерно одного роста, один из них похудее и в кожаном пиджаке, а другой в чем-то сером. Они позвонили еще раз. Я начал открывать дверь. Тот, что был в кожаном пиджаке, заглянул в щель.

– Марк Меерсон? – спросил он.

– Я могу вам чем-то помочь? – отозвался я.

– Хорошо, что мы застали вас дома, – вежливо улыбнулся тот. – Я оставлял вам сообщение на автоответчике. Я капитан Ленский, уголовный розыск. Это мой коллега, – он указал на своего безмолвного спутника, разглядывавшего двери соседних квартир, – капитан Стромнилов. Мы можем поговорить внутри?

Я кивнул со смутным чувством недоверия и отступил в сторону, открывая дверь шире. Оба зашли осматриваясь. От Стромнилова пахнуло густым сигаретным дымом. Он оказался крупнее, чем выглядел в глазке. Ленский, успел заметить мою сумку возле входной двери. Потолкавшись в коридоре, они прошли в зал. Закрыв входную дверь, я проследовал за капитанами.

Стромнилов разглядывал книги, стоящие на полках за стеклянными дверцами мебельной стенки, окинул взглядом комнату, прошел к окну и выглянул, протиснувшись для этого сбоку стола, на котором лежал фотоальбом, оставленный Сергеем Геннадьевичем. Ленский не так интересовался окружающей обстановкой, он тут же повернулся ко мне.

– Вы уезжаете куда-то? – спросил он, изобразив перед этим минуту раздумий, хотя было ясно, что этот вопрос назрел у него в голове еще, когда он увидел сумку с вещами в прихожей.

– Надеюсь, я не под подозрением? – поинтересовался я, усаживаясь в кресло и жестом приглашая сесть гостей. Но те не обратили внимания и остались стоять.

– Почему-то все об этом спрашивают, когда к ним приходят из полиции, – саркастически проговорил Стромнилов, продолжая смотреть в окно.

– Так вы уезжаете из города? – спросил Ленский.

– Нет. Но я думал, речь пойдет о Вольском. Вы предполагаете, что его убили?

– Нет, мы знаем, что его убили, – ответил Ленский и прошелся по комнате к выходу и обратно. – Обстоятельства его смерти довольно запутаны. Для разрешения ряда вопросов, которые у нас есть, мы хотим видеть картину последних дней его жизни в целом. Мы должны поговорить и о вас, и о Вольском, и о вашей совместной работе. Скажите, какие именно обязанности вы выполняете в качестве редакционного фотографа?

– В основном фотографирую. Отбираю на первичном этапе наиболее удачные кадры. Обсуждаю с журналистами подходящие для их материала снимки.

– Кто назначает темы для ваших фотографий?

– Редактор, главный редактор и журналисты.

– Правильно я понимаю, вы работаете одновременно с журналистами, выезжаете с ними, они вам говорят, что нужно снять?

– Иногда я выезжаю отдельно. Это производственный процесс, зависит от обстоятельств.

– Как давно вы знаете Павла Вольского?

– Примерно три года.

– Часто ли вы работали с ним?

– Да.

– За время совместной работы Вольский стал вашим другом?

– Скорее оставался хорошим знакомым.

– Вы работали с ним над его последней статьей? – задал вопрос Ленский и замер, наблюдая за моей реакцией.

– Нет. Он только вскользь упоминал о ней.

Стромнилов и Ленский переглянулись. Это был первый раз, когда Стромнилов оторвался от окна.

– Вы не были задействованы в работе над статьей? – внимательно вглядевшись в мое лицо, переспросил Ленский и затем вновь обменялся взглядом со Стромниловым.

– Как я уже и сказал. Не был.

– Что вам о ней известно?

– Да ничего не известно.

– Она ведь посвящена научному открытию?

– Что-то в этом роде, – согласился я.

– А конкретнее?

– Ничего конкретнее мне об этом не известно.

Похоже, этот ответ не очень их устраивал. Ленский озадачено помолчал. Стромнилов смотрел через комнату на меня.

– Вы считаете, произошедшее с Павлом как-то связано с профессиональной деятельностью? – спросил я.

Ленский кивнул, давая понять, что услышал мой вопрос, но вместо ответа продолжил задавать свои:

– К этому мы вернемся позже. Кто еще знал, что Вольский работает над статьей?

– Без понятия.

– Он просил вас держать втайне от коллег и знакомых его работу над последней статьей?

– Нет. Да он говорил о ней меньше, чем о других своих статьях.

– Вам это не показалось странным?

– Нисколько, потому что обычно мы говорили о статьях в рамках производственного процесса, как фотограф и журналист. В этот раз Вольский писал без меня. Ему не нужен был фотограф.

– Неужели? – воскликнул Ленский.

– Здесь нет ничего удивительного. Не все статьи в нашем журнале сопровождаются фотоматериалами.

– Как вы думаете, он доверял вам свои тайны, посвящал в дела, о которых знал только узкий круг людей?

– Мне кажется, у него и тайн-то не было.

– От вас?

– Нет, вообще. Он был очень простым человеком, которому вряд ли было что скрывать от людей.

– Скажите, Вольский не собирался увольняться, уезжать? Понимаете, как-нибудь менять свою жизнь?

– Постойте, зачем ему это? – удивился я.

Ленский постарался напустить безразличный вид.

– Мы просто отрабатываем версии. Может быть, у него переменилось настроение в последнее время?

– Именно в последнее время мы виделись реже.

– И тем не менее, господин Меерсон.

– Насколько мне известно, никаких перемен с ним не происходило.

– Вольский передавал вам на хранение какие-нибудь вещи?

– Разумеется нет.

В разговоре возникла пауза. Полицейские сопоставляли в уме мои ответы с сформировавшимся у них виденьем событий. И что-то явно не складывалось.

– Вы недавно пришли? На вас мокрая одежда, – заметил Ленский. – Мы видели вас возле Опеля на улице. Вы, кажется, грузили туда компьютер. Водитель машины ваш друг?

– Да, но какое отношение это имеет к смерти Вольского? – быстро среагировал я. – Давайте поговорим по делу и закончим с этим.

– Куда ваш друг повез компьютер?

– Это-то здесь причем? – устало спросил я.

– Вы правы, – задумчиво произнес Ленский, – это совершенно не важно.

Стромнилов тихо усмехнулся.

– А кто эта девушка? – неожиданно спросил Стромнилов, заглянув в фотоальбом.

Ленский посмотрел на меня, словно задавая этот же вопрос.

– Это моя невеста. Она умерла. Вчера состоялись ее похороны. Мы находимся в ее квартире, – сухо ответил я, чувствуя, как их вопросы подбираются к моей ране.

– Правда? А что тогда вы здесь делаете?

– Собираю свои вещи. Мы жили вместе.

Они помолчали некоторое время, не спеша приступать к дальнейшим расспросам, словно наслаждаясь напряжением, начавшим нарастать во время тишины. В их присутствии в этой комнате, в этой квартире таилось нечто странное, чего я не мог до конца осознать, но все же ощущал.

– Вернемся к Вольскому, – предложил Стромнилов в тот момент, когда я собрался закончить разговор и попросить их уйти.

Ленский бросил на него короткий взгляд и повернулся ко мне:

– Господин Меерсон, вы слышали когда-нибудь от Вольского имя Вайнер?

– Только однажды. В тот раз, когда Павел упоминал о своей статье. И сегодня, когда я заезжал в квартиру Вольского по поручению редакции, я видел там копию доклада профессора Вайнера.

Похоже, Ленский прекрасно понимал, о чем речь. Он жестом остановил меня:

– Давайте уточним, вы впервые услышали имя Вайнера от Вольского?

– Ну да, как я и сказал.

– А вас не смущает, что доктор Вайнер недавно стал достаточно заметной фигурой в научном мире в связи с рядом своих заявлений?

– Я не очень интересуюсь наукой.

– Я введу вас в курс дела. Вайнер оказался не очень общительной персоной к большому разочарованию прессы, что лишь способствовало развитию интриги вокруг его научных работ. И по этой же причине ваш коллега Павел Вольский решил написать статью об открытии Вайнера. Более того, ему удалось лично общаться с профессором, расположить ученого к себе и получить доступ к некоторым бумагам Вайнера. Не просто доступ, ваш коллега оставил их у себя дома. И здесь мы с вами возвращаемся к докладу, который вы очень кстати упомянули. Итак, – медленно произнес Ленский. – И где же этот доклад теперь?

– Только не говорите, что не брали его, – добавил Стромнилов.

– Не брал, – и тут я вспомнил, что взял его и отдал Кристине. Я не хотел впутывать ее, поэтому не признался, что наскоро ответил неправильно. Моя заминка не осталась незамеченной.

– Видите ли, мы только что вернулись с повторного осмотра места преступления. В квартире Вольского доклада профессора Вайнера нет. Однако вчера он там был, – сообщил Стромнилов.

– Зачем вы взяли доклад Вайнера? Чтобы разобраться во всем самостоятельно? Что вам известно? Что вы от нас скрываете, господин Меерсон?

– Что это всё значит? – возмутился я, и раздраженный их наглостью, повысил голос. – Зачем мне что-то скрывать?

– Вы знаете больше, чем говорите, и мы обязаны выяснить, что вам известно! – Ленский тоже повысил голос. – Чего вы боитесь? Нас? Того, что знаете? Или чего-то еще? Ответьте!

– Я ничего не скрываю. Вам не удастся повесить на меня то, к чему я не причастен. Ясно? – я поднялся с кресла и сделал шаг в сторону Ленского. – Если бы я знал, что разговор пойдет в таком тоне, я не пустил бы вас в квартиру и послал куда подальше. А теперь убирайтесь отсюда, пока я не позвонил вашему начальству!

Лицо Стромнилова исказилось, побагровело, но он промолчал. Капитаны в очередной раз переглянулись. Я ждал, когда они уйдут. Ленский, глядя на Стромнилова, пожал плечами, а Стромнилов кивнул.

Поняв так, что они вынуждены будут уйти, я почувствовал, как густой накалившийся воздух между нами стал немного легче.

– Он нам не скажет, – констатировал Стромнилов, обращаясь к Ленскому. Его безликий взгляд ничего не выражал.

Ленский как будто напрягся.

– Спокойно, – тихо сказал он.

– Да, я вам ничего не скажу, – отрезал я, – потому что мне нечего вам сказать. Я ничем не могу вам помочь, господа.

– Он не может, – повторил с насмешкой Стромнилов.

– Сможет.

Что значила эта фраза? На секунду мне показалось, что часть разговора выпала из моего внимания и сейчас я силился осознать, что происходит в этой комнате и о чем говорят эти двое мужчин.

– Нет, к сожалению… – протянул Стромнилов, так словно ему в общем-то было всё равно.

– Подожди. Мы еще не закончили с ним.

– Нет уж, – строго перебил я, – Закончили. Вы не имеете права находиться в этой квартире, если у вас нет на то веских причин!

– Сядьте, господин Меерсон! – сухо предостерег Ленский, – У нас не меньше прав находиться в этой квартире, чем у вас. И у нас есть веские причины продолжить этот разговор!

– Я не ясно выразился? Валите к чертовой матери! Вы до сих пор не предоставили мне вразумительного объяснения, что вам от меня нужно! А на вопрос: «подозреваемый ли я», вы сказали, что нет!

Ленский лишь взглянул на Стромнилова, который, не отрываясь, смотрел на меня, и в его мутных глазах проступала ярость.

– Мне это надоело! – враждебно сказал Стромнилов.

– Нет! Это мне надоело…

– Помолчите, пожалуйста, господин Меерсон! – процедил Ленский и толкнул меня в кресло.

Не ожидая от него резких действий, я легко поддался и как пушинка приземлился в кресло.

Он шагнул вперед и навис надо мной:

– Если вы думаете, что мы ваши враги, то вы ошибаетесь. Поверьте, смерть вашего коллеги напрямую связанна с информацией, которую Вольский получил от профессора. Это опасная информация. Очень опасная. И мы знаем, что вы понимаете, о чем я говорю. Не нужно отрицать! Скажите, что Вольский успел рассказать вам? Где документы, связанные с числом, формулы или серии формул? Вы взяли доклад Вайнера из квартиры Вольского, чтобы разобраться, что попало к вам в руки, не так ли?

– Какое число? Какие формулы? – совсем запутался я.

– Число начала, господин Меерсон. Число начала. Где спрятано то, что называют числом начала? – с нажимом проговорил нависавший надо мной капитан. – Оно не ваше. Это вам не принадлежит. И мы готовы открыть переговоры, дабы получить его от вас.

– Какие переговоры?

– Торговые. Мы можем предложить вам большую сумму денег за то, что Вольский передал вам. Или даже всего лишь за бумаги, способные помочь найти то, что мы ищем. Не те бумаги, которые вы взяли, мы их видели, это всего лишь наброски. Нам нужны более конкретные поздние наработки. Это должна быть стоящая информация. Правдивая. Не ложь, – предостерегающе произнес Ленский. – Может быть, документы на ячейку для хранения в банке, ключ от камеры хранения на вокзале. Не нужно спорить, отрицать что-либо или идти на конфронтацию. Просто окажите содействие, и вы будете щедро вознаграждены и избавлены от… лишних хлопот.

Я перевел глаза на Стромнилова. Тот застыл на месте. Он, как и Ленский, с тревожным предвкушением дожидался моих дальнейших слов.

– Вы серьезно? Но я ничего не знаю. Я же сказал. Я ничем не могу помочь вам. Меня не интересует ни ваше предложение, ни то, что вы ищите.

– Мы же не плохие люди, господин Меерсон. Вы должны понять, мы действуем на благо всем и в интересах каждого. Вам нечего бояться…

– Просто уходите, – перебил я твердо. – Мне сейчас не до вас. Уходите!

С полминуты подумав, Ленский добавил:

– Вы не поняли, наше предложение очень выгодное…

– Я ничего не знаю, так что мне нечего вам сказать. Здесь какая-то ошибка, и я не хочу с этим связываться. А теперь уходите! – строго подвел я черту, обеспокоившись тем, что никак не могу выдворить этих скользких подозрительных типов.

– Поймите, этого просто не может быть. Вы единственный человек, связанный с нашими поисками. На вас замыкается цепочка. Мы это знаем наверняка, поэтому никакие ваши увертки на нас не подействуют, – попытался объяснить Ленский, он понимал, что упускает момент, и готов пойти на любые уловки, лишь бы добиться моего участия, но я его уже не слушал.

По моему молчанию они поняли, что я ничего говорить не стану, а возможно, что я действительно ничего не знаю, и они вышли на меня по ошибке. По причине странной и зловещей, однако, до которой мне не было дела.

– Ты ему веришь? – обратился Ленский к Стромнилову.

Тот лишь неопределенно покачал головой в ответ.

– А какие есть еще варианты? – безрадостно отозвался он.

Они постояли так, глядя друг на друга, затем оба направились к выходу.

– Минуточку, господин Меерсон, – сказал Ленский прежде, чем я успел подняться из кресла. – Мы переговорим с моим напарником и вернемся.

Я хотел возразить, но решил лишний раз не обострять обстановку.

Голоса из коридора доносились приглушенными, и из-за капельной дроби дождя в окно я совсем не разобрал, о чем говорили незваные гости, но их разговор был коротким.

Вернувшись в комнату, Ленский молча постоял у двери, склонив голову и глядя на меня с сожалением. А потом вдруг стремительно направился ко мне:

– Если вы, Марк, не одумаетесь, – тихо и, придвигаясь ко мне, прошипел Ленский, – я могу устроить вам встречу и с вашей девушкой, и со всеми вашими предками ныне не живущими! И не стоит обманываться мыслями о том, что я полицейский. Поверь, это тебя не спасет.

Он замолчал, давая мне осознать всю серьезность их намерений. Я почувствовал, как мой взгляд становится твердым, бросающим вызов его угрозам. Однако взгляд Ленского был слишком жестким, слишком бесчеловечным. И эта перемена в капитане была более чем однозначной и красноречивой.