Читать книгу Кусок жизни - Алексей Кречетов - Страница 6

Вечер. Я сделал уроки, сделал кое-что по дому, как хороший мальчик. Теперь я валяюсь на полу, на ковре, смотрю телевизор. Это мой заслуженный отдых. Как я хочу, так и провожу его. На диване лежит и отдыхает мама после работы. Пришёл отец. Вдруг он стал что-то кричать и громкими шагами зашёл в комнату.

– Дорогая, рассказать тебе, что твой любимый сынок опять учудил? – обратился он к матери, махая руками и садясь на диван.

– Что такое? – она посмотрела на меня.

– Да вроде ничего, – сказал я.

– Дорогая, ты заходила в туалет? – спросил он мать.

– Нет. Говори уже, хватит кривляться.

– Я прихожу домой после трудного рабочего дня. Захожу в туалет, а там! Гавно! Не смытое! Которое уже засохло.

Мы смеёмся.

– Хули, тут смешного? Это уже не в первый раз, Дорогая.

– Это не я! Наверное, это мама.

– Как выглядит гавно моей Дорогой, я знаю.

– Это не я, – сказал я и смотрел телевизор дальше.

Отец стал хмурый.

– Ой, хватит вам, – сказала мама и ушла в туалет.

Она ушла.

– И не стыдно тебе? Взрослый парень, а мать за ним до сих пор гавно убирает. Тьфу, блядь.

Я не смотрел на него и ничего не отвечал. В груди у меня что-то закипало.

– Пульт отдай.

Я отдал пульт и пошёл одеваться на улицу.

– Куда?

– Гулять.

– Сначала навоз в конюшне вычисти.

Когда я чистил гавно в конюшне, тогда я обзывал и дразнил отца. Становилось легче. И потом уже весёлый я шёл гулять.

Я неблагодарный сын. Потому что я затаил обиду на отца в далёком детстве.

Моя обида – это его запои, которые длились недели или месяцы. Некоторые люди пьют и становятся весёлые и радостные. С моим отцом было всё наоборот. Он разговаривал с телевизором или невидимым собеседником. Он кричал, плакал, ломал вещи, заставлял нас отжиматься и неустанно учил жизни. Он срал словесным негативом. Иногда брался за ножи или топор и сидел так на стуле, на диване или на полу.

– Я всё делаю ради вас, а вам на меня похуй! Уроды! – это была его коронная фраза.

Я умышленно забывал всё хорошее, что он говорил пьяный. Я ждал, когда он поговорит со мной трезвый. А трезвый это был абсолютно другой человек. Он был весёлый и злой, и весь в работе. Когда мы работали вместе, мне было хорошо. До тех пор, пока он не выжимал из нас восьмой пот. Тогда я его искренне ненавидел. Но ненависть – это доброе чувство. Ненависть – это демонстрация своего недовольства. Он видел наши надутые и красные рожи и давал нам отдых. Куда хуже была обида, подкармливаемая временем.

Обида к нему внутри меня нарастала. И в итоге дошло до того, что пьяного отца я перестал слушать совсем. А у трезвого спрашивал только одно:

– Почему ты так пьёшь?

– Тебе не понять, – отвечал он иногда или просто молчал.

Я не получал внятного ответа, и обида не проходила. Чем дольше я хранил обиду в себе, тем невозможнее её было выкинуть. Так между мной и отцом образовалась пропасть. И пропасть такая огромная, что не добросить даже крик.

Угланом я не думал о таких вещах. Я любил играть. В тёплые времена с братьями мы играли в машинки. Они ездили на машинках, возили грузы. А я строил дороги, косил сенокосы, собирал камни.

– Бррр

– Вжж

Мне нравилось смотреть, как на моих дорогах появлялись колеи; как на колёса машинок налипала и слетала грязь; как травянистая поляна после наших игр превращалась в выжженную землю.

А зимой, когда я оставался один, то играл в пластилин. Я лепил уткочеловеков, и называл их челобуки. Я лепил для них дома, машины, лодки, космические корабли. В этом мире был даже злодей – стальной крокодил (держалка от штор). Я придумывал разные сценарии, в которых этот злодей грыз челобуков. Кого-то я спасал, кого-то нет.

– Помогите, спасите! – кричал я вместо, погибающего челобука.

Отец видел мои игры и смеялся.

– Печку иди топи. Спаситель!

Я разжигал печку, бежал обратно к пластилину и погружался снова в свой мир.

Стальной крокодил разгрыз лодку вместе с челобуком.

– РРР

А потом я слышу опять голос бати.

– Ты ничего не чувствуешь?

– Нет.

– Мы горим, Алёшенька!

Я молчу, потому что не понимаю его.

– Трубу ты не открыл! Дым! Не видишь?

Я спохватился, побежал открывать трубу (задвижку). Но весь дом был уже в дыму.

– Мне интересно, что было бы, если меня не было? – спрашивал он.

Я молчал. Я никогда не извинялся. Я смотрел в пол и молчал.

– Так ведь можно угареть и сдохнуть. А теперь будем улицу топить.