Читать книгу Жертва тайги - Алексей Макеев - Страница 6

Надрываясь, надсаживаясь, они продирались с сопки на сопку по коварным каменистым осыпям, заросшим густым, пружинящим под ногами кедровым стлаником. С каждым пройденным километром Чеботарь все больше сдавал. Поначалу он еще что-то жалко мычал в ответ на вопросы Антона о самочувствии, а потом и вовсе потерял дар речи. Его дыхание перешло в какой-то неровный, прерывистый, свистящий сип. Плечи потеряли упругость и обмякли, ноги подкосились, подбородок безвольно уткнулся в грудь. Он выпустил из рук костыли и повис на Антоне всей своей тяжеленной стокилограммовой тушей.

Какое-то короткое время Антон еще пытался ценой неимоверных усилий продвигаться вперед с непосильной ношей, но вскоре так называемая дорога в очередной раз потянула в гору. Тут он не выдержал чудовищного напряжения и сдался.

Антон отплевался, отлежался, размазал пот по лицу. Все еще стараясь не поддаваться подступающей безнадеге, он рывком поднялся на ноги и огляделся. На душе сразу кошки заскребли. Солнце опять растаяло. Растворилось. Как будто его и не было! Куда ни кинь взор – одна только однотонная слепящая небесная стынь.

Кругом, насколько хватало глаз, сплошным ковром темнела бескрайняя тайга. Он попробовал было привязаться к местности, но, к ужасу своему, обнаружил, что не в состоянии это сделать. Знакомая лысая вершина Синей сопки куда-то запропастилась, как будто ее корова языком слизала. Несколько минут Антон отчаянно таращился вкруговую, но ни одного знакомого ориентира на глаза так и не попалось. Совершенно никакого! Ни единого!

Во рту пересохло. Его бросило в мандраж, когда он вдруг осознал, что скоро, буквально через час-два, начнет смеркаться. А там, не успеешь оглянуться, накроет тайгу непроглядная кромешная темнота. Если даже по каким-то лесным приметам ему удастся в ближайшее время определить стороны света, то он все равно уже не успеет найти потерянную дорогу в поселок. Да и дорог-то тут никаких нет!

Антон перевел взгляд на бесчувственного Чеботаря и замычал от безысходности.

«А ведь он еще одну таежную ночевку просто не выдержит. Не переживет, а? – И тут вдруг подлая, низкая, недостойная мыслишка, как тать, скользнула в черепок: – Может, бросить его здесь к чертям собачьим? Все равно доходяга не выживет. Так зачем, в таком случае, жилы рвать? Да и кто он мне, в конце концов, мокрушник этот крученый, сват или брат? Неужто я ему чем-то обязан? Тем более что он меня пришить хотел? – Антон подумал так, но тут же укорил себя в подлости, в постыдном малодушии: – А сам-то ты лучше, что ли? Да ты же его и искалечил!.. – В груди защемило. – Нет. Не брошу! Ни за что! Да я ж потом себе всю душу наизнанку выверну! Никогда себе этого не прощу!»

Он собрал остатки воли в кулак, опустился на колени, примерился, крепко обхватил Чеботаря и сцепил у него за спиной руки в замок. Антон потянулся, пытаясь вместе с тяжелым грузом подняться на ноги. Он напрягался, мучился. Уже и хребет от натуги трещал, и перетруженные мышцы судорогой сводило. Но оторвать раненого Чеботаря от земли так и не удалось. Теперь, в бессознательном состоянии, тот стал совершенно неподъемным.

Антон грязно выругался, посидел с минуту, усиленно соображая: «Ну и что теперь дальше? Попробовать тащить его волоком? Для этого мне надо спуститься. Здесь, на верхотуре, ничего сподручного не найдешь – одни чахлые кустики. Но другого выхода все равно нет».

Он надрал лапника, напихал Чеботарю под спину, подхватил сирнапу и ломанулся вниз, но очень скоро намертво застрял в непролазных зарослях кедровника. Так муха замирает в липкой паутине. Антон с трудом освободился из цепких объятий, взгромоздился на стланик и лег на живот. Извиваясь, как ящерица, он быстро заскользил по этому жесткому пружинящему «матрасу» под уклон, безрассудно подвергая себя опасности провалиться между кустами головой вниз и получить при этом серьезную травму.

Антон извозился по уши, пока добрался до подножия сопки. Руки, лицо и вся одежда спереди покрылись слоем липкой смолы, противно отдающей скипидаром. Но о таких мелочах уже и не думалось. Надо было спешить. Времени до наступления темноты оставалось совсем немного.

Он срубил две подходящие молоденькие пихты и озабоченно посмотрел на небо. Неимоверно быстро, прямо на глазах, приближалась непонятно откуда взявшаяся зловещая темно-лиловая туча, отороченная светло-золотистой окаемкой. Она беспрестанно меняла форму, клубилась, извивалась как спутанные щупальца огромного спрута, увеличивалась в размерах, все ближе и ближе подтаскивала зловещий непроглядный мрак, следующий за ней. В лицо ударило промозглым холодом. Зашелестело, загудело в древесных кронах. С треском посыпались обломанные сухие сучья. Взметнулась в воздух и очумело закружилась жухлая листва, оборванная острым стылым ветром.

Антон подхватил пихтушки, сорвался с места, но не пробежал и десятка метров, резко затормозил, отшатнулся и крепко зажмурился. Совсем близко, в каких-нибудь нескольких сотнях метров от него, нестерпимо ярко блеснула молния. Широченный раскаленный малиновый зигзаг раскроил небо. Почти сразу, без паузы, сумасшедший громовой раскат шибанул в барабанные перепонки.

Мощный порыв ураганного ветра отбросил Антона, отшвырнул назад. Его, ослепленного и оглушенного, кубарем потащило по земле. Через мгновение хлынул жуткий ливень, леденящий тело и душу. Словно ненасытный, все пожирающий Молох в неукротимой злобе набросился на тайгу.

Насквозь промокший, продрогший так, что зуб на зуб не попадал, Антон брел в наступившей беспросветной мгле наобум, буквально на ощупь, стараясь во время очередной вспышки молнии продвинуться хотя бы на несколько шагов вперед. Громоздкая сирнапа постоянно застревала в дебрях, плотно перевитых лианами. Ему приходилось вырывать ее с матюгами.

Давно надо было отвязать нож от палки. Раньше до этого как-то руки не доходили. Но сейчас под проливным дождем и в жуткой темнотище он просто боялся потерять в густой траве тонкое лезвие и остаться вообще без всякого оружия.

Антон уже потерял всякую надежду отыскать хоть какое-то мало-мальски приемлемое укрытие и вдруг неожиданно в буквальном смысле лбом уперся в толстый необъятный ствол какого-то таежного гиганта. Дерево оказалось столетним ильмом. Он прижался спиной к его жесткой, грубой как наждак коре, но очень скоро понял, что таким нехитрым способом от ливня все равно не уберечься. Холодные водяные струи легко пробивали осеннюю листву, потерявшую упругость, и раз за разом окатывали его с головы до ног.

Антон отошел от дерева, поднял глаза и не удержал радостного вскрика. В четырех-пяти метрах от земли в теле таежного гиганта зияло широкое и длинное жерло дупла.

После недолгих раздумий Антон смахнул топориком подходящую ветвистую осинку. Он укоротил сучья, прислонил ее верхушкой к нижнему срезу дупла и с первой же попытки взобрался наверх по своей импровизированной лестнице. Антон прислушался, осторожно просунул в дыру сирнапу, потыкал ею из стороны в сторону и вздохнул с облегчением. Дупло оказалось пустым.

«Хорошо, что только начало осени, – подумал он. – В октябре эту удобную квартирку обязательно присмотрит себе белогрудка[26]. С этим исключительно злобным и совершенно непредсказуемым парнишей шутки плохи. Вмиг оскальпирует, башку отгрызет, даже вякнуть не успеешь».

Антон забрался в укрытие и поблагодарил провидение. Убежище оказалось сухим и достаточно вместительным. По крайней мере, тут можно было довольно удобно устроиться, свернувшись калачиком на слежавшейся мягкой прошлогодней листве, которая почти перепрела. Он попытался втащить в дупло самодельную лестницу, но она оказалась слишком длинной.

«Ничего, – здраво рассудил Антон. – Вниз – не наверх. Как-нибудь спрыгну».

Он стянул с себя мокрую одежду, выкрутил ее, с остервенением растерся до колких мурашей, опять с отвращением напялил на себя и все-таки вздохнул с облегчением. Его все еще колотило по-прежнему, зуб на зуб не попадал точно так же. Антон промерз до костей, но оказался в сухом закутке, закрытом от ветра, пусть и отдающем стойким запахом гари. Похоже, какой-то бортник[27] недавно выкуривал отсюда пчелиный рой. Ему предстояло провести здесь долгую ненастную ночь, но эта перспектива уже не так изрядно напрягала его.

Антон немного отогрелся и только тогда, к своему стыду, вспомнил о Чеботаре, брошенном без присмотра: «Как он там, бедолага? Пришел в себя? Может, и вообще уже богу душу отдал?! Нет. Не должен. Мужик-то крепкий. Старой закалки. Должен, курилка, до утра продержаться. Эх, блин! Ему бы сюда, в сухоту! Но ведь никак не найдешь его сейчас в такой сволочной темноте. Да еще и без фонарика. Нет. Не найду. Нечего и пытаться. И его не спасу, и сам заплутаю окончательно».

Как он ни оправдывал свое вынужденное бездействие, а под ложечкой все равно продолжало погано ныть. Антон чертыхался, зримо представляя себе, как совершенно беззащитный, разбитый лихоманкой Чеботарь стынет в беспамятстве под холоднющим проливным дождем.

Чтобы хоть как-то отвлечься, заглушить угрызения совести, не дающие покоя, он парил себе мозги всякой дурью: «Так какую же сказочную хрень он мне тогда, у березы, пытался втюхать? Как там аборигены эту тварь называют? Валих? Валух? Нет, не валух. Вавух? Так и есть, точно. О нем еще как-то по приморской второй программе заикались. Худой такой длинноволосый мужик. Солкин, что ли?»

Антон долго еще сидел, скрючившись, согнувшись в три погибели, опираясь на острые колени подбородком. Он пялился в непроглядную темень, пропускал мимо слуха глухие раскаты уже далекого грома и нудный монотонный шелест постепенно стихающего дождя. Вспоминал об оставленном доме, о жене, о детях, размышлял, поминутно вздыхая, о своей непутевой беспросветной житухе. Антон все чаще и чаще клевал носом, пока окончательно не провалился в рваный, беспокойный сон, наполненный новыми кошмарами.

Утро разбудило его громким жизнерадостным птичьим щебетом. Он сладко потянулся со сна, но через несколько мгновений передернулся всем телом и съежился. Зубы снова пустились в дикий пляс. Одежда за ночь ничуть не просохла, а только неприятно прилипла, приросла к коже.

Антон засучил ногами, подскочил и задергался на месте как припадочный, пытаясь разогреться, разогнать по жилам загустевшую кровь. Слегка оклемавшись, он поднялся на цыпочки, зацепился за край дупла, подтянулся на руках и выглянул наружу.

Умытая тайга нарядно блестела под яркими и не по-осеннему теплыми солнечными лучами. Дождевые капли еще не успели испариться. Они напоминали шаловливых сказочных гномов, ослепительно сверкали на пестрой разноцветной листве, на длинных усах взлохмаченного вейника, пригнутых ливнем к самой земле, на голом колоднике, ободранном ураганным ветром и ливнем, похожем на чисто обглоданные кости.

Антон сбросил на землю топорик и сирнапу, потом спрыгнул, умыл лицо и огляделся. Вершина сопки, поросшей кедровником, на которой он оставил Чеботаря, темнела совсем рядом. До нее было рукой подать, не больше полукилометра.

Душа его опять заныла, ноги сами понесли вперед. Совсем скоро он наткнулся на пихтушки, срубленные накануне, прихватил их с собой, зажав под мышкой, и не мешкая полез на сопку.