Читать книгу Тайные маршруты Древней Руси. Ушкуйники урочища Обираловка - Алексей Мартыненко - Страница 5

Теперь о втором куда как более протяженном пути, также проходящем все через те же территории, некогда являющиеся ключом к нашим морским путям сообщения.

Для осмысления целесообразности его возникновения следует обратить внимание на тот район, который находился в самом центре этого пути. А находился этот центр на русском Северо-западе в районе триумвирата Новгородской республики: Русы, Пскова и Новгорода.

А ведь эта страна, что самое важное, уже самой природой всегда была прекрасно защищена от неожиданного вторжения неприятеля. Потому именно здесь и возник вышеозначенный триумвират:

«Географическое положение Древней Руси исключало внезапный приход флотилии норманнов, как это часто случалось в Западной Европе – во Франции, Англии и, даже, в далекой Италии, где образовались норманнские владения» [132] (с. 11).

Защищены же были наши города мегаполисы: болотами, реками и порогами равнинных рек, не пропускавших чужие океанские суда вглубь наших территорий. Потому внезапное нападение врага на земли нашего Новгородского триумвирата исключалось полностью. Единственно же возможный путь вторжения через Волхов прикрывала самая древняя каменная крепость Европы – Старая Ладога.

А ведь владения этой административной единицы, включая только что перечисленные города и порты северного пути сообщения Руси, простирались на восток не иначе как аж до самой Чукотки, где новгородцы и господствовали безраздельно. Они же собирали с аборигенов данной местности и ясак. Это сообщает нам о том, что представители туземного населения Сибири искони считались подданными Новгородской республики. И на ее необозримых просторах лишь система давно отлаженных сообщений способна была связать наши раскинувшиеся по огромным просторам небольшие поселки с древними деревянными церквями, обнаруженными Барановским вплоть аж до Аляски:

«Есть основания полагать, – сообщает архитектор-рестовратор П.Б. Барановский углубленно исследовавший за свою долгую жизнь Русский Север на предмет изучения происхождения нашей культуры зодчества деревянных церквей, – что деревянное шатровое зодчество утвердилось на Руси еще в дохристианскую пору… Возможно, этим объясняется врастание в новую, культуру христианскую, культуры старых типов архитектурных сооружений. Изображение шатровых церквей встречается в глубокой древности… На севере “шатры” были распространены повсеместно – от Кольского полуострова до Аляски…

После крещения Руси в 988 году архитектурные сооружения, где помещались языческие жертвенники, очевидно, не всегда уничтожались. Ведь это было неразумно и расточительно, если учесть трудности всякого строительства в ту пору. Достаточно было уничтожить самих идолов, освятить помещение и поставить на нем символ новой веры – крест» [27].

А ведь в пресловутую «дохристианскую» пору вера наших пращуров именовалась Русской. То есть Верой в Бога Русу. Удивляет?

Годом же крещения сибиряков, коренных русских жителей Сибири, мог быть вовсе не год на самом деле перекрещивания Руси князем Владимиром (см.: [214]), но значительно раньший период крещения в Христианство русских людей. Крещения еще в Древней былинной Руси, что находилась некогда в Палестине. Причем сделано это было или Иоанном Крестителем (что у нас из памяти вообще изъято), или Андреем Первозванным (о чем пусть и устная память, но прекрасно сохранилась).

Именовались же вдоль нашего древнего пути до недавней поры прекрасно сохранившиеся эти культовые здания, которые Барановский, в силу устоявшегося тогда научного мнения, считал языческими, – сонмищами. И очень возможно, что их сооружение было начато еще в тот древний период, когда колена Израилевы, уйдя из ассирийского плена, селятся на территориях нынешней Японии, Китая и нашего Дальнего Востока.

Для каких же целей этот столь длинный путь продолжал оставаться в употреблении со времен ухода отсюда большинства Израилевых колен сначала в Древнюю, а затем и в нынешнюю Европу? Перевозками какого товара мог быть столь основательно задействован этот огромный древний маршрут?

Об этом чуть позже. Сначала о путях нашего южного и западного товарообмена.

Не только в Англии и Сибири, но и на юге, в Константинополе, мы имели преимущества безпошлинной торговли, а, значит, какими-то своими лишь у нас и производимыми товарами были столь выгодны этому от нас далекому городу.

Такие же преимущества имели мы и в фактории Ганзы – на Готланде. А, значит, и страны Центральной Европы, в каких-то уж слишком дефицитных наших товарах, были также крайне заинтересованы.

И это отнюдь не меха – ведь у них слишком жарко – пальмы в Лондоне растут, юг Швеции и Норвегии – субтропики! Это не деготь и не железо, не древесина и не мед – это не сырье вообще, но уже какая-то законченная очень необходимая Западу продукция. Какая?

Сейчас определим. Что в нашей северной не ласковой стране растет лучше, чем в теплой и благодатной Европе?

Хлеб?

В Европе, в сравнении с нашим холодным Северо-западом, на него урожаи в четыре раза выше.

Но и в Азии он много дешевле нашего. Вот что сообщает о его цене Петр Петрей – посланник шведского короля в Московии:

«Сарацинское пшено дешево: бочку его можно купить иногда за два с половиной талера, иногда же дороже и дешевле, смотря по случаю. Его привозят водою по Каспийскому морю из Мидии, Персии и Армении» [243] (с. 202).

А вот что сообщает иной иностранец, побывавший в те же времена, смутные, между прочим, в России, Жорж Маржерет:

«…хлеб, которого очень много… не вывозят из страны» [249] (с. 148).

И смысл взимаемой на этот товар нами пошлины лишь в том, чтобы не дать импорту подчистую разорить своего внутреннего производителя зерна. Ведь лишь по этой причине нами давно усвоено:

Хлеб – драгоценность: им не сори!

Потому имеются средневековые известия о ввозе германского хлеба в Новгород. А ведь там его урожайность в четыре раза выше, чем у нас.

Но и не только из Германии:

«В Россию из Болгарии делали подвоз хлеба в XI веке» [265] (с. 196).

То есть хлеб, что на самом деле, предметом экспорта из нашей страны в древние времена не являлся.

Тогда что же?

Заглянем в недавнее наше прошлое. В 1913 г.:

«Россия поставляет 50% мирового экспорта яиц, 70% мирового экспорта масла» [59] (с. 549).

И при всем при этом на Россию приходится:

«80% мирового производства льна» (там же).

Ну, с удивительнейшим нашим нигде более не встречаемым избытком масла и яиц все понятно – 200 из 365 дней в году лишь русский человек эти продукты питания – в рот не берет. И лишь полуиноземная барчуковая прослойка является исключением. Но даже вкупе с проживающими у нас иноверцами эта группа народонаселения всегда представляла собой своего рода нацменьшинство. Потому и потребление масла и яиц, в течение постов, все равно резко сокращалось. А ведь курам не нестись – не прикажешь, да и коровам не доиться…

Говорят, заграница нас в этом вопросе просветила – маслобойни нам-де устроила. Ведь раньше нам приходилось во время поста молоком с яйцами собак скармливать. Теперь же, ввиду наступившего пресловутого «прогресса», появилась возможность вместо собак запрещенной в эту пору для человека пищей скармливать обучившую нас этой мудреной «хитрости» инородчину. И излишки скоромной пищи, вместо чтоб скармливать ею Шариков и Бобиков, высылаемые теперь Россией для прокорма потерявших человеческое обличие двуногих, – дело обыкновенное. Тут не стоит на нем особо заострять своего драгоценнейшего внимания.

Но вот 80% мирового производства льна! Это выглядит достаточно ощутимо. И это все притом, что немалая доля остальных 20%, судя по однородности климатических условий, должны приходиться на соседние с нами страны: Румынию, Венгрию, Чехословакию и Польшу.

И сейчас об этом напрочь забыто лишь потому, что его, даже у нас, в последнее время, заменил хлопок. Однако же на север Европы хлопок попадает не ранее XII в., когда в качестве сырья его начинают использовать в Голландии.

А до этого времени, в альтернативу шерсти, мог быть противопоставлен лишь лен! Ну, и что понятно, – конопля.

Чему и находим подтверждение в записках о нас иностранцев еще середины 17-го века:

«“Конопля и лен производятся в большом количестве, вследствие чего полотно в России очень дешево” (Адам Олеарий. Описание путешествия в Московию)» [183] (с. 74).

А вот что уже мы сами о себе сообщаем. Аристов Н.Я. XIX век:

«…лен и пенька разводились не для своего только домашнего обихода, но служили предметом промысла и торговли; равным образом и изделия льняные и конопляные продавали на торгу и сбывали из России за границу» [265] (с. 137).

И вот где возделывание именно этой культуры на Руси являлось всегда наиболее предпочтительным:

«Новгородская, Псковская и особенно Вологодская земли доселе славятся производительностью льна (Журнал мануфакт. и торгов изд. При Минист. Финн. 1865 г. т. V, июль, с. 514)» [265] (с. 178).

Вот чем занимались жители городов мегаполисов Новгородской республики: находясь в самом центре земель, где прекрасно произрастал лен и конопля, они ткали ткань и шили из нее одежду на экспорт. То есть Господин Великий Новгород, в ту далекую пору, являлся «Парижем» древнего мира!

Вот очередное о том свидетельство:

«В половине XIV века Шегаб-еддин заметил в своих живописных путешествиях, что льняные одежды, доставляемые из Земли Русской, были в ходу и в почете в Дели в северной Индии…» [265] (с. 196).

Вот на каком удалении от Новгородчины наш лен пользовался необыкновенным спросом.

Но отнюдь не лен сырец, что на сегодня нам внушено нашими примилейшими историками, столь дружно бичующими самих вроде бы как себя в качестве оглоедов и недоносков, в те времена рассаженных по деревьям и жующих врученный им банан с пальмы. Но произведения самой качественной на тот день в мире работы.

Вот лишь один из примеров, упоминающий о непревзойденнейшем мастерстве наших золотошвеек времен средневековья:

«Сами скандинавские сказания подтверждают, что из Руси привозились дорогие ткани золотые и серебряные, каких в Скандинавии никогда не видывали. (Севернорус. Народопр. II, 178. Gesch. des gans. B. I. С. 381) [265] (с. 202).

Потому и Лондон, и Константинополь пошлины с нашей продукции не брали вовсе: наш льняной товар представлял собою в их шерстяном мире ничем невосполнимый дефицит. Причем качеством своим он превосходил вообще все иные полотна, в том числе и дорогие золотошвейные, что засвидетельствовано в различных уголках мира – от Индии до Скандинавии.

И так было уже с самых древних времен:

«…в руках археологов побывали старинные льняные ткани с возрастом около 5 тыс. лет: в них заворачивали мумии фараонов…» [96] (с. 54).

Так что еще со времен фараонов самой шикарной и дорогостоящей одеждой являлась одежда изо льна: ведь в последний путь провожают всегда во всем самом лучшем. И именно потому он в Египте и стоил так дорого, что основным производителем льна была далекая северная страна. И производящийся у нас лен на далеком юге и много позже так все и продолжал являться страшным дефицитом:

«Покрывало Моисеевой скинии, одежды священников и левитов были льняные, из драгоценного виссона. По причине высокой стоимости полотна льняные материи имели люди весьма состоятельные» [96] (с. 69).

«Виссон – драгоценная тонкая и мягкая льняная ткань» [32] (с. 78).

И ведь даже силы небесные предпочитают среди прочих иных именно ее:

«…воинства небесные, облеченные в виссон белый и чистый» [50] (с. 240).

А вот из какого материала было соткано вообще самое дорогое в ветхозаветные времена полотно – церковная завеса Скинии, закрывающая вход во Святая Святых:

«Сия-то завеса в храме Иерусалимском, когда Господь Спаситель испустил дух на кресте, раздралась надвое сверху донизу [Мф 27, 51].

…ткани… были вытканы из тонкой льняной материи и покрывали стены Скинии…» [58] (с. 264).

Но и много позднее лен, вне приделов обширнейшей страны древности – Новгородской республики, все так и продолжал оставаться в качестве самого дефицитного товара:

«В начале нашей эры шерстяные ткани были дешевы, а льняные стоили дорого…» [96] (с. 69).

Вот теперь и попытаемся проследить путь нашего льна: на запад, на юг и на восток. Прежде всего, о дороге на запад.

Самыми простыми и надежными путями сообщения всегда являлись речные. Ведь плавание в открытом море и теперь является достаточно рискованным, а до Р.Х., когда флот был еще слишком несовершенен, – тем более.

Потому сразу следует обратить внимание на возможность доставки дефицитного на западе льна именно речными путями сообщения.

Смотрим на карту Европы. Сразу бросается в глаза, что большинство интересующих нас рек несет свои воды с востока на запад. Это должно было сильно облегчить доставку груза (правда чуть раньше, как нами уже отмечено, эту функцию прекрасно выполняла река Океан).

А вот обращаем теперь внимание и на оставшиеся с тех давних пор топонимы ганзейских городов, чьи корни несут явно славянские наименования. Прежде всего, бросается в глаза одноименный названию местности обитания фризов (фрягов, варягов) Голландии город в Восточной Пруссии – Фридланд. Мало того:

«…все древние наименования Поморья (Померания) доказывают славянское происхождение…» [20] (с. 10).

Например:

«Славяне на Эльбе в Липецке (Лейпциге)…» [20] (с. 10).

Но ведь и Любек – это однокоренное нашему древнему Любечу. Тому свидетельство и Адама Бременского. В своих «Деяниях архиепископов Гамбургской церкви» он упоминает город:

«…склавов под названием Любек» [253] (с. 81).

Но и восточногерманский Росток является однокоренным нашему Ростову. Причем, оба эти славянских города, по свидетельству все того же Адама Бременского (XI в.), входят в соприкосновение с морем через:

«…склаванский залив…» [253] (с. 84).

То есть и сам морской залив средневековый автор называет нашим. Но и далее земли простираются вдоль побережья исключительно славянские:

«…вплоть до реки Одера обитают вильцы и лютичи. За Одером же, насколько нам известно, обитают помераны…

Итак, побережья этого моря с юга занимают склавы, а с севера сведы» [253] (с. 89).

А путь в эту западную страну славян, где Любек вовсе не западная ее оконечность, но лишь морской порт, контролирующий речные пути дальше на запад, из бассейна озера Мойска (Ильмень) начинает речка Ловать. Затем волок позволяет перебраться в Западную Двину, Швянтойи, Неман, чьи притоки сближают русские ладьи с притоками речки Прогаля. Далее, на запад, путь лежит через речку Алле, где, собственно, и располагается подсказавший нам этот путь варяжский город славян – Фридланд. Эта речка позволяет затем последовательно переправить ладьи в акватории: Нарева, Буга, Вислы, Нотеца, Варты, Одера, Шпрее, Эльбы, Аллера, Везера, Эдера и Рейна.

А ведь практически все речки, которые на этом пути приходилось преодолевать против течения: Ловать, Алле и небольшой участок Одера – помогал проходить частый в этих широтах гость – северный ветер. Лишь совершенно незначительный участок Эдера приходилось преодолевать на веслах или при помощи конной тяги. Потому эта речная торговая артерия, несмотря на кажущуюся свою сложность и громоздкость, была очень удобна.

Вот именно таким путем груз тканей из русского льна, столь дефицитного на Западе, доставлялся во Фризландию – страну галлов Лии (Гал-ландию), чьи жители еще по тем временам являлись для нас не только единокровными, но и единоверными. То есть являлись такими же, как и мы, русскими людьми. На этом же пути, при использовании течения рек, тяжело груженые суда могли отклоняться и на север, тем обезпечивая льном города поморья (Померании): Киль, Любек, Росток, Шецин и остров Рюген (Руян=Буян). И вот кто здесь в ту пору жил.

Татищев:

«При море Балтийском к южному берегу живут славянские народы: во-первых, к востоку руты, или рутены (Руты, рутены, остерунги и другие тому подобные имена Руссии…» [113] (Гл. 17).

После вторжения сюда представителей некогда проживающих на склонах Ермона Израилевых колен, вкупе с их многочисленными слугами, чья кровь, принадлежащая к Иафету, просто забила теперь кровь своих в далеком прошлом господ, местные славянские названия были перекроены в стиле разговорной речи завоевателей:

«Знаменитое святилище Ретра, или Р а д о г о щ ь , с его именем, произведенным от личного славянского имени Р а д о г о с т, принадлежавшее западнославянскому племени бедричан, после завоевания этих земель немцами было переименовано ими и получило ничего ни по-славянски, ни по-немецки не означающее название Р и д е г а с т (возле нынешнего Гамбурга). Отзвук имени Д у б о в и к , возможно, сохранился в названии Добин, в Шверине, а самое это название Ш в е р и н когда-то звучало как славянское З в е р и н . Тот же Б р у н з о в и к … в устах немцев-завоевателей превратился в Б р а у н ш в е й г . Земли Северной Германии полны переделанными до неузнаваемости древнеславянскими именами мест…

Из древнего П о м о р ь я немцы сделали свое П о м м е р н – П о м е р а н и я … Славянский С т а р г о р о д они превратили в Ш т а р г а р д .

Да и в более южных германских провинциях таких онемеченных славянских имен пруд пруди. Вот Д р е з д е н – западнославянское Д р а ж д я н е , означавшее то же, что у восточных славян “древляне” – “лесные люди”. Вот Л е й п ц и г , по-славянски называвшийся Л и п е ц к … Германские завоеватели чаще всего не выдумывали для городка или поселка совсем иного имени; они до неузнаваемости переиначивали славянское имя, обезсмысливая его, но зато делая похожим на непонятное н е м е ц к о е слово.

Это происходило всюду, где власть оказывалась в руках немцев. В отличие от бодричан, от лужан, от полабских сербов, чехи сумели сохранить свою культуру, остались живой и могучей, хотя и малочисленной нацией. Но и у них долгое время селения и города именовались онемеченными именами; чешские названия запрещалось употреблять вслух и официально.

К а р л о в ы В а р ы (“вары” – по-чешски – “горячие источники”) были известны всему миру как К а р л с б а д (“Карлова купальня”)…» [115] (с. 100–101).

И т.д.!!!

Это же касается: Моравии и Словакии, Польши и Западной Украины, Хорватии и Боснии.

«…смятение охватило ученых Запада, когда после Первой мировой войны внезапно на востоке Европы началась целая буря переименований. Город, известный до того как Л е м б е р г , превратился во Л ь в о в ; из австрийского А г р а м а возник югославский З а г р е б ; чешское Б р н о сменило онемеченный Б р ю н н ; на месте надписей Т о р н и П о з е н появились польские Т о р у н ь и П о з н а н ь » [115] (с. 102).

А ведь мы об этом отуречивании братьев славян узнаем только сейчас. Ведь нам самим никогда и в голову бы не пришло менять названия городов части Польши, доставшейся нам при разделе! Мало того: засилье немецкого языка в отобранной нами у немцев обратно Прибалтике было официально отменено лишь спустя полторы сотни лет после прекращения их безраздельного хозяйничанья в этом крае! Так ведь даже своих братьев из Западнорусских земель от все продолжающегося польского засилья избавили лишь наши последние истинно Православные Цари! А до этого «завоеванные» нами поляки так все еще и продолжали хозяйничать в Белой Руси, где польский язык считался общепризнанным даже наравне с языком польских панов завоевателями – с русским. Чего мы навязали татарам, и по сию пору исповедующим ислам? Но ведь мы еще имели в своих владениях Финляндию! Что мы этим своим «владычеством» «навязали» еще и им?

Да только то, что позволило этой населенной чухонцами некогда совершенно нищей «стране рек и болот», как сами они себя именуют, превратиться в богатую и культурно развитую страну. Вот каковы итоги теперь уже нашей этой пресловутой «оккупации».

Чухонцы Прибалтики пожинают сегодня точно такие же плоды, теперь в открытую издеваясь над русским населением, доставшемся им при разделе живого тела России.

А что мы видим в землях славян не только за тысячу лет онемеченных, но там, где немец еще совсем недавно обосновался?!

«…чешские названия запрещалось употреблять вслух и официально» [115] (с. 101).

Такая вот разница между порядками: нашим и немецким.

Но как случился этот странный захват нами столь скрупулезно рассматриваемых славянских древних путей сообщения? Ведь никакой слишком заметной видимости некогда бушевавшей здесь войны он так и не оставил.

Это произошло, судя по всему, постепенно – ведь немцы проживали тут же – по соседству. Потому эта внутренняя война так и осталась за кадром истории, оставив нам в наследство лишь названия городов некогда проходящих здесь торговых путей межславянского сообщения и онемеченное местное население, ни слова теперь не понимающее на своем родном языке и уже давно забывшее свое прошлое. Оно теперь приучено жить по-варварски – то есть по-германски: палачи Бухенвальда и Освенцима, между прочим, имеют в своих жилах, кроме германской, также некоторую долю и славянской крови. То есть немцы за тысячу лет сделали их себе подобными людоедами. И такое ожидало славянское население аннексированных ими: Боснии и Герцеговины, Моравии и Словении, Словакии и Хорватии, части Польши и части Сербии, Чехии и русских земель, после Батыева погрома Руси на достаточно продолжительное время «приватизированных» нашими западными соседями. То же со временем должно было произойти и в оккупированных представителями горы Ермон, ерманцами, неславянских странах: Венгрии, Латвии, Литве, Эстонии, части Румынии, Финляндии. Из всех вышеперечисленных народностей планировалось выковать особую нацию, для которой Освенцим и Дахау является нормой, а абажуры из татуированной человеческой кожи – составным показателем необыкновенной идентичности их культуры культуре карибских каннибалов. Но вот не успел их желудок переварить ранее заглоченное, оттого и конфуз после Первой мировой случился. Но им потребовалось реванша. Оттого случился и следующий конфуз – вновь немец, вместо чаимого наращивания своих территорий, преизрядно получает по зубам, отдавая обратно следующие исконно славянские территории, некогда им вероломно изъятые в свою пользу.

Но как же им все-таки удалось «переварить» съеденное еще тысячелетие назад? А, главное, как это могло случиться столь незаметно, что даже история этот достаточно ощутимый момент как-то все же прозевала?

Славяне здесь, судя по всему, жили преимущественно в городах, являясь посредниками при торговых операциях между местным сельскохозяйственным населением провинций и регулярно наведывающимся сюда новгородским купечеством.

Заполнив свои трюмы зерном, выращиваемым проживающим здесь неким чисто сельскохозяйственным народом – ариями, то есть земледельцами, наши корабли теперь следовали в обратном направлении, обезпечивая продукцией чисто сельскохозяйственной административной единицы – Европы Западной, именуемой теперь с большим апломбом арийской, чисто промышленных районов Европы Восточной: России.

И в самом начале этого выглядящего теперь столь странно соседства ягненка с волком никаких территориальных проблем возникнуть и не могло. Ведь лишь нам требовались поселения исключительно у воды. Немцам же вода была вовсе ни к чему. Это подмечено еще с глубокой древности:

«…Геродот при них другой народ оратеры или оратели положил и точно рассказывает, что пашнею питаются» [113] (Гл. 12).

Потому ариями они себя и называли. И сеяли они хлеб каким-то странным полукочевническим способом: летом выезжали в поля, а осенью эвакуировались в зимние становья. И при всем при этом, что и понятно, ни о каком ими использовании в степи воды не было и речи.

Но ведь даже и искусству возделывания земли этих весьма примитивных людей обучили опять же мы:

«…многие Германские племена учились у Венедов земледелию; до сих пор еще в иных местностях средней и южной Германии глубокие и узкие борозды называются Венедскими. От своих же соседей Славян переняли Немцы и плуг» [54] (с. 7).

То есть даже в вопросе земледелия, единственного из их мирных занятий, хваленые историками арии оказались специалистами не слишком-то и великими.

Однако ж и в железодобывающей промышленности, где себя они обычно и выставляют в роли законодателей, эти братья по разуму всяческой шушере чухонской никогда не то что в передовиках не числились, но всегда сидели лишь на задворках, в то время преблагополучно занимаясь делом куда как более для них естественным – глоданием бивней мамонтов. Чему имеются просто неоспоримые свидетельства:

«В саксонском горном календаре на 1783 год сказано, что славяне первые начали обрабатывать там руду и им принадлежали все горные разработки. Даже технические горные названия сохранились там по сие время вендо-славянские» [216] (с. 61).

Классен приводит длинный перечень не германских слов в составляющей всю гордость германцев отрасли. Из чего более чем распрекрасно видно, что :

«…венды занимались прежде германцев горной разработкой» (там же).

Так что и вылили германцам заимствованный ими у нас плуг – тоже мы.

И вот, войдя в устье Невы, а затем Волхова, корабли новгородцев доставляли в наши студеные края столь всегда тяжело нам достающийся хлеб – тот ценнейший продукт питания, который на Западе имеет урожайность в 4 раза выше. Вот потому именно он и шел в обмен на лен, который мы могли нашим братьям, фризам, ввиду очень легкой доставки его в огромных количествах вниз по течению рек, поставлять даже в виде сырья. Потому, со временем, в конечном пункте его нами поставки, в Голландии, и возникает крупнейший центр по его переработке.

Второй вариант конечного назначения наших грузов проходил через Мезель и Марну, после чего лен попадал в город Париж.

Затем оставшийся лен доставлялся через Ла-Манш и Па-де-Кале в Лондон, чему помощь оказывал Гольфстрим. Затем он же уносил наши ладьи и в Шотландию.

Затем Гольфстрим помогал отправить наши ладьи, груженые теперь уже южной продукцией Запада, то есть продовольствием, в Колу – ведь не только Центральная Россия столь всегда нуждалась в хлебе, но и ее Север.

И за счет этой обоюдовыгодной торговли мы и обезпечивали русским льном русский же еще в ту далекую пору Запад.

Но наиболее безопасным все же является речной путь. Потому он и был всегда наиболее предпочтителен. Здесь следует учесть, что все тот же северо-западный ветер являлся прекрасным подспорьем при прохождении ведущих на восток рек теперь уже в сторону противоположную их течению. Этот путь обезпечивал дешевым хлебом наши западнорусские земли, а через Смоленск направлял сельскохозяйственную продукцию ариев, как мы выяснили людей чисто сельскохозяйственных (орать – по-нашему: пахать), уже теперь в Рязань, Суздаль и Ростов.

Исключительно по этой причине, впоследствии, именно данная местность, столь удобная для товарообмена, в самую первую очередь и подверглась германской экспансии, обрубив наши торговые межславянские сообщения крепостями Кенигсберг, Данциг, Штеттин, Мемель, Рига, Тарту и Ревель. Берлин встал в центре этого пути речного сообщения, бывшего ранее славянским, где самые удобные волоки сегодня обозначили своим присутствием крупные немецкие города Франкфурт и Магдебург.

Но что же затем произошло? Почему на сегодняшний день в этой местности уже давно не слышно русского СЛОВА?

Начало агрессии пришлых германцев на славянские земли в этом районе имеет очень глубокие корни. Еще в X в.:

«На В[востоке] главным объектом захватов были земли полабских славян. Были подчинены племенные союзы бодричей, лютичей и сербо-лужичан. Однако в результате восстаний 983 и 1002 лютичи и бодричи освободились от власти захватчиков…

…В 12 в. вновь большое значение приобретает колонизация земель на востоке. Под видом “крестовых походов” против язычников нем. князья захватывали земли славян… Эти земли заселялись нем. колонистами, а местное население истреблялось или онемечивалось» [108] (Т. 2, с. 527).

«Упадку славянских прибалтийских городов в то же время способствовало проникновение германцев и колонизация ими этого района, чему в немалой степени содействовали могущественные феодальные рыцарские ордена, а также Ганза» [45] (с. 40).

Объявившиеся же здесь арии, то есть немцы, представляли собой симбиоз переселившихся сюда из степных кочевий Израилевых колен Дана и крещеных в латинство колен Гада. Даны выживают ютов, колено Левии, из Ютландии, а гады, преобразившиеся после крещения в готов, – варягов с Готланда и нашего торгового пути через Швецию. Действенную помощь этому онемечиванию славян оказывает католическая церковь. Ту же экспансию несут и даны, так же в числе первых подвергшиеся латинизации.

Однако ж тут закрадывается и вполне обоснованное впоследствии случившемуся предположение:

Даны являются народом, положившим основу латиноязычной культуры Европы. Ведь именно их возвращение из дальних странствий совпадает с появлением латинов на Апеннинах. И, самое здесь важное, с распространяемой ими огнем и мечом столь странной религией полностью совпадает как их вынесенный с горы Ермона и Галаада монголоидный язык (туземным населением Галаада, левобережья реки Иордан, где некогда базировалось это Колено, являлись монголоидные аморреи), так и их примитивистская человеконенавистническая драконовская культура – поклонение Ваал-Перуну. Причем происходить все эти истории, связанные с Древним Римом, должны были не на самом Апеннинском полуострове, а в Северо-Восточной Африке – в государстве, и по сей день расположенном в среднем и верхнем течении Нила. Его название полностью совпадает с выгребаемой нами из тьмы веков историей: Судан (су [ст.сл. – государство] Дан).

Так что в этой области есть еще над чем поразмыслить. Но самым главным здесь является то, что именно это Израилево колено и стоит в авангарде столь упорно и по сию пору продвигающейся по континенту евреев, Европе, той самой ереси жидовствующих, которая постоянно пытается уничтожить наш народ. Причем как извне, с помощью иноземных нашествий, так и изнутри, извратив и переиначив основы нашего святоотеческого вероисповедания. Латинство, первоначально забравшись на Готланд и в Ютландию, затем продолжало свое наступление в сторону Скандинавии, Галлии, Британских островов, Фризландии и Восточной Европы. И экспансия эта не носила узко экономического характера, но имела своей конечной целью окатоличивание проживающих на всем протяжении этого торгового пути венедов, ютов, галлов и фризов, а уж только затем включения их городов в состав немецкой торговой компании – Ганзы.

Однако ж германская экспансия постоянно встречала от славян Запада серьезное противодействие, все еще не до конца забытое и теперь.

И на сегодняшний день выглядящее слишком ослабленным звучание отголосков той серьезной борьбы очень просто объясняется тем, что в конечном итоге победителями той неведомой нам войны оказались все же немцы. Вот потому о противодействии им славян германцы теперь в своих «историях» упоминают как о противодействии их торгово-промышленной Ганзе неких морских разбойников, которых они назвали витальерами:

«Одной из самых могущественных среди… пиратских сообществ была организация витальеров, которые присвоили своему разбойничьему братству громкое название “друзья бога и враги мира”. Зачатки организации витальеров скрыты во мраке веков…» [45] (с. 42).

Скорее уж не векá мраку этого напустили, но немецкие историки, изобретшие на этот счет свою историю.

Однако ж все равно осталось известным, что составляющими эти вооруженные формирования народами, базирующимися на Готланде, являлись славяне из:

«…ганзейских, главным образом вендских, городов [вендские города (от слова “венды” – немецкого названия западных славян) – города западных славян], из всех частей Германии, голландцев, фризов [фризы – жители Фризии (Фрисландии)], датчан, шведов, лифляндцев [племенами ливов, издавна связанных со славянами], кашубов [кашубы – западнославянская народность, обитающая в Поморье], поморян, французов и, вероятно, также поляков» [45] (с. 43).

Ну, казалось бы, – вся Европа собралась на Готланде, чтобы безнаказанно грабить эдакую безответную беззащитную бедолажечку – немецкую Ганзу.

Однако ж собрались на этом острове, во-первых, исключительно славяне, а во-вторых, не для грабежей купцов богатых провинций Германии, но для организации отпора ни на миг не прекращающейся католической агрессии Рима.

Ведь здесь перечислены: 1/ славянские города Ганзы; 2/ славянские города и действительно находящиеся по всему протяжению речных путей Германии; 3/ жители Голландии – страны Лииных галлов – фризы; 4/ Фрисландии – только что нами рассмотренной местности с ганзейским городом Фридланд; 5/ упоминание датчан и шведов является ошибкой – ведь именно эти народы были некогда ошибочно поименованы варягами, что подтверждается отсутствием в этом списке «разбойников» столь всем привычного имени норманнов; 6/ племена «ливов, издавна связанных со славянами» следует смело отнести к принявшей от нас Православие прибалтийской народности; 7/ кашубы названы славянами, обитающими в Поморье; 8/ поморы – крещенные местными славянами в Православие туземные инородцы; французы – славяноязычные православные жители окрестностей Реймса – ведь именно там некогда хранилось Евангелие, исполненное нашими древними рунами, которое по-славянски прочел находящийся там проездом царь Петр; 9/ поляки – они именуют себя сарацинами, к тому же являются католиками, а потому эта догадка обозначена лишь тем, что автором книги является поляк, и ему очень хотелось бы видеть в этом на первый взгляд совершенно непонятном сообществе и своих земляков.

Так что, очень похоже, именно последней попыткой западных славян уйти от насильственного окатоличивания и была эта столь странная на долгие годы затянувшаяся морская война с Ганзой. Руководил же ей венед из славянского города Росток.

Подтверждается же догадка о том, что эта война носила чисто религиозный характер, еще и тем, что именно крестоносцы вытеснили вышеописанное морское славянское сообщество с Готланда:

«…королева Маргарита обратилась с просьбой о помощи к гроссмейстеру ордена крестоносцев – Конраду фон Юнгингену» [45] (с. 47).

Так что и здесь не обошлось без вмешательства католических орденов, что подтверждает и духовную подоплеку всей этой агрессии. Вот, в подтверждение, к чему она привела:

«В 1751 г. в Люнебурге в последний раз было совершено богослужение на славянском языке» [232] (с. 193).

То есть полностью Православие в бывших западных славянских землях было вытеснено латиноязычным католичеством лишь к середине XVIII века.

И вот чем сопровождалась эта агрессивная политика Ватикана:

«Наступление германцев на славян сопровождалось неслыханными жестокостями. Все на пути завоевателя предавалось им огню и мечу. Ferro et igni vastavit (Опустошил огнем и мечом) – обычная фраза в источниках, характеризующая наступление германцев… Огромные густонаселенные пространства обращались германцами в пустыню. Так, например, один из источников (Гельмольд) сообщает под 1164 г.: “Итак, вся земля бодричей и соседние области… целиком были превращены в пустыню… Если от славян и остались какие-либо остатки, то они были так изнурены голодом, что вынуждены были толпами бежать к поморянам или датчанам”» [232] (с. 190).

Из Поморья же, что прекрасно известно, многие, в целях безопасности, впоследствии переселились на Русь: победить объединенного католичеством многочисленного врага разрозненным славянским городам, пусть где-то и многолюдным и вполне способным за себя постоять, возможности не предоставлялось. Не все западные славяне тех времен, к сожалению, были объединены Православием. Католическая же германская агрессия была поддержана несметными полчищами до зубов вооруженных солдат католических орденов:

«На помощь немецкому мечу явился римский крест, и в середине XII в. папой римским был организован крестовый поход против славян, в котором приняла участие 100-тысячная армия» [232] (с. 189).

Так что силы были слишком не равны. Потому обасурманивание северогерманских славян все же состоялось: огнем и мечом объединенными усилиями Запада было положено начало онемечивания, продолжавшегося затем достаточно длительный период и полностью завершившегося уже совсем недавно – в XX веке.

«На западе, в районах Эльбы и Сады, населенных племенами сербов, поблизости к исконной границе германцев, процесс денационализации или германизации славянского населения шел быстрее, на востоке – медленнее…» [232] (с. 192).

Вот почему нынешнее воссоединение Германии протекает столь непредсказуемо болезненно. Восточные немцы, своей кровью принадлежа к славянам и пожив под их пусть и чисто номинальной властью, но все же не так и мало – с полвека, тем и впитав, пусть и частично, их менталитет, ну никак не могут найти ничего общего с немцами западными. То есть пусть и с такими же как и сами полуславянами, но чье онемечивание завершилось много ранее. И, возможно, завершилось навсегда: они теперь всецело принадлежат к расе этих западных басурман, некогда имеющей много отличные от наших привычки и обычаи (пошив, например, плащиков из кожи голов своих врагов).

Однако же и не только восточные немцы столь оказались далеки своим менталитетом от отрезанных Берлинской стеной их завоевателей. Ведь еще до прихода Гитлера к власти, что выясняется, на востоке Германии проживало 150 тысяч сербов-лужичан – славянского народа:

«…имевшего еще до 1933 г. и свои школы на родном языке, свои газеты и журналы, свою литературу и целый ряд своих культурно-просветительских учреждений…» (там же).

Так что короткий момент уже этого славянского народа германизации, лишь в 12 лет не оставившей от его культуры и следа, – страшное подтверждение всех тех ужасов, которыми сопровождали немцы свою звериную националистическую политику на протяжении того времени, когда явились на территорию Европы из своих азиатских и африканских странствий.

Но германцы варвары сухопутные. А потому с их завоеваниями и перестал существовать древний наш путь «из варяг в греки». И победившие при помощи военной поддержки католических орденов варвары, уничтожив наш древний товарообмен, своего собственного на его месте создать не сумели, используя теперь лишь частично обрубленные границами некогда весьма оживленные его части.

Мало того, наше умение при товарообмене обходиться без закованных в трюмах рабов, выполняющих функции гребцов, так ими и осталось не распознано. Ведь мы использовали естественные условия природы: в определенное время года преобладающие ветра, течение рек и морские течения.

А для определения способа транспортировки наших судов через так называемые волоки рассмотрим действия русской дружины при взятии Константинополя:

«…Олег велел вытащить корабли на сушу, поставить их на колеса, поднять паруса и при попутном ветре по полю подошел к городу» [1] (с. 64).

И если этих кораблей было 10 тысяч, как в предыдущую попытку взятия Константинополя, то откуда взять столько колес?

А это и значит, что наши суда имели приспособления, которые позволяли морское судно легко передвигать и по суше. И даже без помощи впряженных лошадей – с помощью паруса при попутном ветре (Однако же, на волоках, думается, проблем с лошадьми не было – ведь эти дороги нами были накатаны еще с незапамятных времен).

Вот один из вариантов подобного рода транспортировки на достаточно немалое расстояние – из Переяславля Рязанского до акватории реки Дон.

«С нами везли три струга и насад на колесах. В четверг подошли к реке Дону и спустили суда на реку и, водрузившись на них, поехали» [] (с. 288).

Но где можно увидеть это удивительнейшее приспособление древности, существо основы которого так до сих пор никому и не удалось разгадать?

Это приспособление мы постоянно видим на старинных гравюрах, где борта судна всегда обвешаны какими-то щитами. Но это, судя по всему, не совсем обыкновенные щиты, но щиты-колеса, которые, в случае необходимости передвижения по земле, легко переставлялись на имеющиеся в корпусе наших кораблей приспособления. То есть готовые для передвижения по земле оси, на которые, в случае нужды, и устанавливались эти украшавшие борта щиты.

Эти же развешанные по бортам многочисленные колеса-щиты, судя по всему, были приспособлены не только для передвижения по земле, но и для защиты в случае нападения разбойников. Ведь так называемый «монгольский щит» имеет конфигурацию обыкновенного колеса, лишь обтянутого кожей. И эта их двойная предназначенность выглядит наиболее предпочтительно – ведь в походных условиях – лишняя иголка бывает обузой. Но имеется и третье этих удивительных «морских колес» предназначение – спасательный круг. О переправе через реки на таких щитах огромных воинских соединений, между прочим, очень часто сообщают и древние писатели. Так что ничего особенного в данном предназначении этих щитов-колес нет.

Так что русский человек уже в те отдаленные от нас эпохи имел просто гениальнейшие приспособления для передвижения по рекам, озерам и морям. Но, что самое важное, имел все эти и иные лишь ему знакомые гениальнейшие приспособления древности, лишь он один. А потому:

«…в первые века истории мы не находим на Руси ни западноевропейских денег, ни товаров, ни, наконец, упоминаний о скандинавских купцах. Нет ни единого отчета хотя бы одного скандинавского купца на Черное или Каспийское море. Торговлю с заграницей северная Русь осуществляла сама в Дании, Ганзейских городах, Готланде и т.д.» [140] (с. 68).

Но вот как в руки немцев наш участок пути попал, так сразу и оборвался этот обоюдовыгодный торговый обмен с Западом.

Для них – навсегда. Нам же пришлось вынести торговлю через северные свои порты: Онегу, Кандалакшу и Колу. И лишь теперь появилась возможность догадаться о существовании тех давних наших внутригосударственных речных дорогах. А поняв, куда эти дороги некогда могли вести, мы и сумели определить механику тех древних путей сообщений между славянами.

Но и окатоличенные славяне Балтийского Поморья, объединенные Ганзой, весь период средневековья все еще продолжали иметь административное деление чисто по национальному принципу:

«Во второй половине XV века сформировались четыре части Ганзы, так называемые четверти, а именно: венедская во главе с Любеком, в состав которой входили приморские города от Бремена до Грифии [Грифия – древний город на реке Реге, на территории нынешнего Шецинского воеводства в Польше]…» [45] (с. 42).

Между тем именно эти земли обозначены на карте, «Территориальное расширение Пруссии в 1600–1866г.», как:

«Территории… германских государств, вошедших в состав Северо-германского союза в 1867 г.» [108] (Т. 6, вклейка к с. 496).

А до этого срока именно к землям Ольденбурга принадлежал вышеупомянутый славяно-венедский город Бремен. И именно к Макленбургу относился некогда возглавлявший торговые города венедов – Любек. И вот что это были за «германские» государства:

«В отличие от Новгорода настоящий русский Старгород находился в районе теперешних западногерманских земель Ольденбург и Мекленбург и примыкающего к ним балтийского острова Рюген. Именно там и находилась Западная Русь, или Рутения» [238] (с. 2–3).

Так что путь нашей древней торговли прослеживается достаточно четко. Да и названия всех вышеперечисленных городов имеют чисто славянские корни: Любек – любо; Бремен – бремя; Росток – рост (или так и произносится: росток).

«…Бранденбург (Бранибор)…» [148] (с. 36).

Мало того:

«Когда-то в Германии существовала в т о р а я Москва (сообщение об этом было сделано еще в 1958 г. на международном конгрессе славистов)» [10] (с. 103].

А ведь древний ганзейско-венедский город Грифия, на реке Реге, находился в той же местности, где обозначил нам несомненное присутствие торгового пути варяжский город Фридланд. Так что вновь все сходится до самых последних мелочей, еще в очередной раз указывая на наше древнее здесь торговое сообщение исключительно между славянскими городами.

И поразительнейшая для тех времен огромность наших городов Новгородской республики является всему вышесказанному наиубедительнейшим подтверждением. Ведь чтобы покупать на такое великое количество жителей хлеб, надо что-то и продавать. И продавать продукцию исключительно своего ремесла – иначе кормить тебя, просто так, никто не станет. И если в качестве ткачей использовался в основном труд все-таки женский, то основным поприщем мужчин, судя по не встречаемой нигде более в мире столь поражающей всеобщей грамотности местного населения, известной нам по оставшимся во множестве берестяным грамотам, вполне могло быть книгописание. А труд этот ценился очень высоко – ведь готовая книга стоила целое состояние. Так что не только одевали, но и обучали Древний мир – именно мы!

Но и само купечество в населении Пскова, Русы и Новгорода составляло очень не малый процент. Ведь плоды своего труда новгородцы на Запад везли исключительно сами, начиная путь «из варяг в греки» со своего рынка – лишь в таком случае они могли приобрести товар по самой дешевой цене, тем и поставив в заведомо невыгодное положение своих западных конкурентов – варягов.

От какого корня происходит это странное название?

«Варяги… В русских летописях мы находим слово варяг… варязи… некоторые варяги называются Русью…» [32] (с. 914).

Арабский путешественник Димешкий (предположительно XII в.):

«Варяги же есть непонятно говорящий народ… Они суть славяне славян» [301] (с. 547). А вот каковы корни этого на первый взгляд столь странного термина:

«Варяти = …встречать…» [32] (с. 67).

А ведь именно встречными караванами для нашего купечества всегда и являлись суда единородных нам варягов. Причем никаких не воинов-наймитов, что сегодня изобретено историями историков, но самых обыкновенных купцов:

«В областном русском лексиконе варяг – разносчик, мелочный торговец, варяжить – заниматься мелочным торгом» [181] (с. 147).

И вот каким образом эти по нашим понятиям встречные мелочные торговцы пересекались с нашими торговыми караванами. Мы везли к ним зимою задешево скупленный лен (или пряжу, или полотно, или уже сшитые из него изделия), а они, навстречу нам, в то же самое время, везли зерно, скупленное зимой, тоже задешево, у некоей культуртрегерской прослойки народонаселения своих стран, гордо прозываемой ими теперь – арийской. Городов, правда, у этих гордых задним числом арийцев, никогда и в помине не было, что установлено.

«Тацит в 60 г. по Р.Х. говорит, что германцы не знают еще городов: славяне же строят деревянные прочные дома и укрепленные города для обороны от неприятелей» [312] (с. 22).

А, значит, проживали они в неких резервациях, называемых очень изысканно – сельпо: сельские поселения. Оттуда же, впоследствии, это перемешанное с аморреями и угаритами население сельских поселений и подняло свою очередную красную революцию (аморреи и угариты – подвластное белому населению Израиля монголоидное население Палестины. См.: [198]). Вот эти восставшие народы землепашцев, со временем забравшись в города своих соседей и благополучно произведя выживание их оттуда, сначала потеснив ютов из Ютландии, а затем разнеся свой красный стяг и по всем иным городам и весям Запада, занесли наименование своего колена даже в Англию: Лондо(а)н – лоно Дана