Читать книгу Бист Вилах. Красный город - Алексей Мерцалов - Страница 3

– Не знал, ч-что, путешествуя через Россию, нам придётся б-брести по пояс в снегу, – говорил продрогший Мортен, стуча зубами. – Я, к-конечно, слышал о великой русской зиме, но, п-простите, мы плывём, а не идём. Где мощёные дороги? Где улицы? Вы, что же, живёте п-прямо так, п-посреди леса?

Комиссар ворчал на протяжении всего пути от железной дороги до самой рощи. Честно говоря, всё это время путникам пришлось тонуть по пояс в сугробах, однако от нытья Мортена ситуация в лучшую сторону не менялась.

– Бросьте нести чушь, комиссар! – раздражённо крикнул Дариор. Он шёл впереди отряда и разгребал попутчикам дорогу. Так что его положение было ещё более обременительным. Стоял страшный мороз, а Дариор вспотел, как в бане. Тут и до простуды недалеко – иммунитет-то не привыкший.

Сзади послышался ровный голос Банвиля:

– Не волнуйтесь, комиссар: рано или поздно это снежное море закончится, и мы выберемся на берег. Подтвердите, Дариор!

Лейтенант (надо отдать ему должное), в отличие от Мортена, держался с полным спокойствием. Если он и волновался относительно трудностей пути, то никак не высказывал своих сомнений.

– Безусловно, – кивнул Дариор, обернувшись через плечо. – Рано или поздно мы выйдем на одну из дорог, ведущих в город. Здесь их должно быть множество. Да, нам пришлось сделать крюк. Мы могли бы пойти по той тропе вдоль железнодорожного полотна, но на ней, уж наверняка, установлена засада.

Рядом снова раздалось дребезжащее ворчание Мортена:

– Вам всюду м-мерещится с-слежка! Ради излишней б-безопасности вы подвергаете нас зимнему к-купанию! Нужно было не артачиться и идти по той дороге, благо хоть т-такая имелась. А т-теперь и её нет! Оглянитесь – к-кругом лишь белые поля, словно молоко разлили. Г-где уже эта ваша чёртова Москва?

Дариор резко остановился и повернулся к комиссару, едва не столкнувшись с ним носом.

– А чего вы ждали? – гневно воскликнул он. – Дорогих гостиниц? Шикарных апартаментов и ресторанов? Лихих поездок на лаковых тройках? Мы не в Европе, мы в разорванной на куски стране, которая обливается кровью из незаживающих ран! Вокруг враги, нищета и разруха! Мы здесь не затем, чтобы «разливаться в пирах и мотовстве»! Наша цель – оставаться невидимыми. Так что уж, будьте добры, коллеги-иностранцы, не воскрешайте «прошедшего житья подлейшие черты»!

Историк умолк и стал наблюдать, как глаза Мортена привычно наливаются кровью. Комиссар в гневе раскрыл рот, но Банвиль, к счастью, его опередил.

– Это из Грибоедова? – внезапно спросил он. – «Горе от ума»?

– Вы читали? – изумился Дариор.

Банвиль не успел ответить, потому как в разговор снова вмешался Мортен:

– Горе не от ума! Горе в том, что мы торчим посреди этой чёртовой зимы, этого чёртова леса, этой чёртовой страны! – заорал он, ниспровергая голосом порывы бушующего ветра. – Мне плевать на литературу, плевать на ваши советы, Дариор, мне плевать на… на всё! Мы должны срочно выбираться отсюда, пока моё лицо не превратилось в ледяную корку! Будь проклят тот день, когда вы взяли меня с собой, Дариор! Будь проклят тот миг, когда я впервые встретил вас! Пусть воспылает огнём всё то, что мы…

– Замолчите! – воскликнул Дариор. Он с замиранием сердца глядел вдаль снежного поля.

– Ну, что вы там увидели, Дариор? – с ноткой истерики расхохотался Мортен. – Какой-нибудь шпиль церкви? Или крышу знакомого домика? Ну давайте, скажите ещё раз, как долго вам этого не хватало, как долго вы тосковали! Прошу: порадуйте нас ещё одной трогательной сценой!

– Бог мой! – внезапно вскричал Банвиль. – Повозка!

Он, стало быть, так же как и Дариор, заметил вдалеке неторопливое движение. Очевидно, впереди петляла заветная дорога.

– Повозка? – прищурился Мортен, мгновенно умолкнув. – Слава небесам, наконец-то нам повезло! За мной!

С этими словами комиссар стремительно рванулся вперёд, превращая снежные заносы в глубокие бесформенные траншеи. Дариор и Банвиль бросились следом. За сугробами выступила дорога, и в поле зрения показалась старые расшатанные сани, в которые была запряжена серая кобыла. Поводьями сонно управлял немолодой мужичок в заплатанном тулупе.

Весь засыпанный снегом, Мортен кубарем выкатился на дорогу и возопил счастливым голосом:

– Monsieur! Mon ami! Comme je suis content de vous voir! Vous êtes notre sauveur! Allez-vous aider les gens perdus?

– Чур меня! – в ужасе возопил мигом пробудившийся возница и замахнулся на Мортена кнутом.

Комиссар вовремя отскочил и гневно заорал, обращаясь к подоспевшим попутчикам:

– Вот идиот! У вас тут все бешеные! Ну что я ему плохого сделал?

Возница тем временем с остолбенелым ужасом глазел на троих заснеженных людей, изъяснявшихся на непонятной тарабарщине. Его кобыла обратила пустой взгляд на французов, но тут же без интереса отвернулась.

Дариор торопливо вышел вперёд, дабы предотвратить нарастающий шквал неурядиц.

– Добрый день, – вежливо кивнул он и приподнял котелок. – Мы с друзьями отстали от поезда. Не могли бы вы оказать нам услугу и довезти до города? Не бесплатно, конечно.

То ли монета, мелькнувшая в руке историка, успокоила возницу, то ли его дружелюбный тон, но так или иначе мужичок положил кнут и подвинулся.

– Отчего ж не подвезти? Подвезу, садись! Вот только человеку вашему снежному, стало быть, пешком за нами бежать придётся. Боязно мне – не выдержит его кобылка-то моя.

Дариор перевёл.

Мортен гневно затряс кулаками:

– Я тебе сейчас…

– Нет-нет, – поспешил вмешаться Дариор, – я уверен, что выдержит. Кобылка у вас знатная!

Тощая лошадь прямо-таки с презрением фыркнула.

– Хорошо, как скажете, – согласился возница и подвинулся ещё дальше. Вскоре путники заняли места в санях на груде дырявых мешков с чем-то твёрдым. Мужик тихо свистнул, и лошадь неторопливо пошла вперёд, мерно перебирая копытами. Мортен сразу успокоился и даже забыл про выходку с кнутом. Пока Банвиль и Дариор приводили свою одежду в порядок, он принялся мять в руках один из мешков.

– Ce que c’est? – спросил комиссар.

– Ась? – крикнул возница. – По-нашему говори! Не понимаю я по-немецки.

– Мой друг спрашивает: что это у вас в мешках? – перевёл Дариор.

Возница кинул быстрый взгляд на свой груз.

– Изделия деревянные везём. Посуду, ложки, игрушки. Всей деревней, артельно вырезаем. Новый год ведь, Рождество!

Сани неторопливо оставили поля и вкатились в еловый лес. Вокруг снова стало темно – луна сквозь ветви не просачивалась.

– И куда вы сейчас направляетесь? – поинтересовался Рено, дабы поддержать разговор.

– Я-то? Так это, ясно дело, на Сухаревку – куда ж ещё? Только там наш хлам покупают. Может ещё где возьмут.

– Что он говорит? – спросил Банвиль, выбивая из шапки снег.

– Он отвезёт нас на Сухаревскую площадь, – пояснил Дариор. – Там большой рынок. Затеряться в толпе не составит труда.

– Но как же мы будем искать этих ваших повстанцев? Теперь они потеряны для нас навсегда.

– Не потеряны, – возразил Дариор. – Мне кажется, что стоит наведаться на Хитровку и потолковать с господами «Серыми». Думаю, они должны знать, где находится штаб-квартира орде… кхм… контрреволюционеров. А если и не знают, то мы рано или поздно встретим слежку, которая ведётся за ними со стороны тех же контрреволюционеров.

– Ладно, так и поступим, – согласился Мортен и блаженно растянулся на твёрдых мешках. – А теперь, если не возражаете, я малость вздремну. Не знаю, как вам, а на меня эти ночные приключения плохо влияют.

Никто не возражал, и вскоре под мирный храп комиссара Дариор и сам начал клевать носом.

Разбудил его резвый стук копыт, эхом отскакивавший от снега. Дариор вскинул голову и увидел, что сани уже въехали в Москву и движутся по рабочим окраинам. Здесь появились первые строения и даже жилые дома, но людей на улицах не было – ночь поздняя, да к тому же праздник. Банвиль и Мортен беспробудно спали в груде мешков, а возница по-прежнему развлекал лошадь песнями. Но всё же что-то было не так.

Дариор навострил уши и вновь отчётливо различил позади стук копыт. Несколько всадников галопом неслись по ледяной дороге.

– Подъём! – взревел Дариор и что было силы пнул комиссара ногой. Тот мгновенно вскочил и озадаченно прищурился, расслышав приближающийся гон. Банвиль тоже пробудился и теперь беспокойно оглядывался.

Мортен тряхнул головой и открыл рот:

– Это…

– Прыгайте! – перебил Дариор и сиганул с саней на дорогу. Банвиль и комиссар мгновенно проделали то же самое. Затем все трое бросились к ближайшему дому и вжались в его торцовую стену.

Возница лишь присвистнул от таких манёвров. Его кобыла равнодушно повела ушами и потопала себе дальше.

Стук копыт заметно усилился. Из слабого эха он превратился в нарастающий топот. Мортен снова повернулся к Дариору:

– Это…

Он вновь не успел договорить, потому как на дорогу всего в десяти саженях от путников выехали пять или шесть всадников. Дариор изо всех сил вжался в стену, пытаясь остаться незамеченным. А Банвиль, судя по кряхтению рядом, и вовсе старался пройти сквозь неё в дом.

Кавалькада появилась так неожиданно, что кобылка испуганно взвилась на дыбы, и часть груза высыпалась из саней. Всадники обратили на это не больше внимания, чем на падающий снег. Двое из них отделились от общего отряда и загородили вознице проезд в город. Остальные перекрыли путь к лесу. Их взмыленные породистые кони устало опустили головы. Возница удивлённо взглянул на ночных гостей и боязливо съежился. Тем временем один из всадников – очевидно, лидер отряда – настороженно огляделся вокруг, обследовал сани и даже надрезал один из мешков. Затем он хриплым голосом обратился к возчику, и Дариор удивлённо вздрогнул, узнав во всаднике Стережецкого.

– Скажи-ка, товарищ: не видел ты здесь троих подонков, двое из которых говорят не по-нашему?

В его словах не было ничего угрожающего, но от интонации, с кой он произнёс эту фразу, вознице явно сделалось не по себе. Нога Стережецкого была перевязана ниже колена, одно плечо сильно кренилось вбок, а лицо лже-агента горело решительной злобой.

– Ну, что тянешь? Видел или нет? – повторил он, даже не пытаясь скрыть клокочущий гнев.

– Как же, видел! – немного погодя ответил мужичок.

Сердце Дариора пропустило удар. Рядом послышался кожаный хруст – это Мортен потянул из кобуры револьвер.

Стережецкий тем временем расплылся в торжествующей ухмылке. Его товарищи довольно переглянулись.

– Ну, и куда же они пошли? – спросил Стережецкий, нагнувшись к самому носу возницы.

Дариор до боли вжался в стену, Банвиль забормотал молитвы, комиссар положил палец на курок. Возчик украдкой покосился на дом, за которым прятались путники, тяжело вздохнул и повернулся к всадникам.

– Туда, – буркнул он и указал в противоположную сторону.

Стережецкий молча кивнул и, махнув своим людям, погнал коня в город. Кобылка с тоской взглянула на мощных жеребцов, но те уже везли наездников прочь. Спустя пару мгновений стук копыт растворился в тишине, и всё смолкло.

Лишь тогда Дариор прерывисто выдохнул.

– Пронесло! – пробормотал Банвиль. Он был весь сгорбленный, а лицо приобрело синеватый оттенок.

С дороги послышался голос возницы:

– Можете выходить! Они уехали.

Путники опасливо выбрались из своего укрытия и подошли к саням. В обе стороны, куда вел тракт, всё по-прежнему оставалось тихим и неизменным. Враги исчезли.

– Ну, спасибо тебе, друг! – с искренней благодарностью воскликнул Мортен и что есть сил сжал в ладони руку возницы. – Без тебя мы бы пропали! Если ты знаешь, что такое истинная признательность француза, то поймёшь, чтó мы сейчас чувствуем! Ты поступил благородно – ты рисковал своей жизнью ради нас! Сказать, что я благодарен, значит не сказать ничего! Спасибо! Огромное тебе спасибо!

Мужичок внимательно выслушал порывистую речь комиссара, подумал и спросил:

– Ась?

– Мой друг говорит, что мы безмерно вам благодарны, – перевел Дариор, – без вас мы пропали бы.

Возница заметно смутился и, изобразив на лице беззаботность, пренебрежительно отмахнулся.

– Чего уж там? Почему не помочь? Я же вижу: вы люди хорошие. Эти разбойники вас бы вмиг изрешетили. Кому это надо?

Переводить Дариор не стал, а просто спросил:

– Мы можем в ответ вам чем-нибудь помочь?

Мужичок на миг задумался, потом кивнул:

– Да. Соберите мешки – те, что упали, – и киньте обратно в сани. Силы-то у меня уже не те. В сани-то грузили молодцы наши, разгружать будут лавочники. А тута мне одному не справиться.

В один миг путники управились с мешками и снова повернулись к безропотно ожидавшему вознице.

– Ну, мы пойдём, дяденька. Дальше вам ехать с нами опасно. К тому же отсюда мы и сами доберемся. Сколько вам заплатить?

– Чего уж там? – снова отмахнулся мужичок. – Мешки покидали и ладно. Поездочка-то не самая приятная вышла! За такую и платить-то грех. Прощавайте!

Он махнул рукой, дёрнул поводья и свистнул лошади. Та тоскливо обернулась и понуро поплелась вперёд – в сторону города.

– И что нам теперь делать? – спросил Банвиль. Судя по тембру голоса, он ещё не отделался от испуга.

Ответ у Дариора уже был готов.

– Не попадаться на глаза, избегать людных мест. Нам нужно идти на Хитровку. Анастасия Николаевна сказала, что «Серых» видели там. С помощью «Серых» попробуем отыскать монархистов. На данный момент это единственная зацепка. Идём.

И он повёл своих спутников вдоль линии приземистых амбаров и бараков по направлению к городу.

Со временем всё чаще встречались жилые обитаемые дома, кое-где стали попадаться сани, а в одном дворике предстал самый настоящий автомобиль. Путники старались держаться вдали от дороги, однако улицы начали появляться всюду и избегать их было невозможно. Мортен снова жаловался на лютый голод, вспоминая корзину с провизией, оставленную в поезде. Даже мороз перестал быть для него главным врагом. Голод постепенно занимал лидирующее место. Кое-где попадались пивные, но их вид был настолько малопривлекательным, а местность вокруг – до того злачной, что Дариор не решался вести туда парижскую публику. Однако он понимал: если не найдёт провизии, то его команда вскоре поднимет бунт.

Но сегодня звезда удачи, похоже, улыбалась путникам. Дариор заприметил на краю рабочего квартала самый настоящий трактир. Бессвязное пение, как во всех предыдущих притонах, из него не лилось. Кривая жёлто-зелёная вывеска так и манила внутрь: «Еда, тепло, уют – только у Трофимова».

– О! Le Restaurant! – восторженно воскликнул Мортен и нетерпеливо бросился в дверь питейного заведения. Лейтенант не отставал от своего начальника. Дариор прекрасно понимал, что рестораном эту хибару едва ли назовёшь, однако покорно пошёл вслед за спутниками. Но, войдя в дверь помещения, он мгновенно наткнулся на спину остолбеневшего Мортена.

– Что это? Что за притон? – прошептал комиссар осипшим от удивления голосом.

Дариор деликатно отодвинул Мортена и огляделся. Главный и, надо сказать, единственный зал трактира оказался весьма немалого размера. Во все стороны, куда только хватало глаз, расходились грубые сосновые столы и скамейки, вокруг которых собралось наипестрейшее общество. Было здесь человек пятьдесят. Трезвых, подвыпивших, тихих, буйных – самых разных. За стойкой пыжился трактирщик и, разумеется, протирал стаканы.

Что удивительно – помещение было весьма затхлым и прокуренным, свет еле горел, с кухни шёл угарный запах лука и щей, но в заведении были официанты! Раньше бы сказали – половые. В этом трактире их имелось, похоже, целых два. Но надо отдать им должное: они действовали умело – летали с подносами так, словно у Тестова или в «Эрмитаже». В общем, что тут скажешь? Заведение без изысков, однако для русского колорита весьма и весьма приемлемое. Но остолбеневшие французы, похоже, не разделяли мнения историка.

– Да уж, это не «Ледуайен»! – пробормотал Банвиль.

Дариор лишь саркастически усмехнулся и поспешил занять ближайший стол.

К нему сию же минуту (вот это обслуживание!) подскочил официант в когда-то белой рубахе:

– Чего изволите?

Прежде, чем историк успел ответить, на скамью уселся Мортен и с видом знатока принялся заказывать:

– Утиное конфи, затем, спустя пятнадцать минут, подавайте Фуа гра, но только не холодное, поджаренное! А то знаю я вас! – Комиссар строго пригрозил пальцем. – Можно ещё Буден, сыр… Ну и, пожалуй, Château Lagrange или Château Margaux, что там у вас есть? Думаю, одной бутылки хватит. Хотя нет, чего уж там – несите две!

Разумеется, изысканная французская речь поставила трактирного «ваську» в тупик. Впрочем, даже если бы Мортен изъяснялся на русском языке, официант всё равно бы ни слова не понял. Он лишь изумлённо вылупил остекленевшие глаза и молча ими хлопал.

– Принесите что-нибудь обычное, – примирительно пояснил Дариор, – то, что все заказывают.

– Исполним-с, – кивнул официант и, бросив ещё один остолбенелый взгляд на комиссара, бойко зашагал прочь.

Мортен и лейтенант расселись напротив Дариора и стали придирчиво оглядывать помещение. Дариор же больше внимания уделил публике. Здесь, как уже говорилось выше, народ набрался самый наипестрейший. За одним из боковых столов резались в карты, вокруг плотным кольцом смыкалась орущая и бранящаяся шобла. В углах тихо восседали здоровенные бугаи – видимо, громилы. В их задачу входило заприметить подвыпившего богатенького гуляку и уже на улице, в тёмном уголке, огреть его чем-нибудь и ограбить. Бесхитростная работёнка, зато прибыльная. Было двое-трое балалаечников – доморощенных музыкантов. До Трояновского и Зарубина им, конечно, далеко – они знали всего по три-четыре песни, зато играли их каждый раз по-новому, отчего создавалось впечатление, что в их арсенале не один десяток мелодий! Были откровенные забияки. С помощью русского красноречия эти виртуозы матерной словесности провоцировали богатых пьянчуг на драку и в суматохе мордобоя тырили у них бумажник или часы. Гуляки же, в свою очередь, мигом трезвели и бежали домой за подмогой. Там, во дворах, их и нагоняли громилы и обирали до нитки. Получался этакий круговорот преступности в районе: те помогают этим, эти – тем. Так и живут.

В общем, ничего не изменилось. Каким был русский простонародный трактир до революции, таким и остался. Разве что стал беднее и грязнее. Теперь сюда иногда забегали суровые люди в кожаных куртках с быстрыми глазами. Эти вели себя прилично и строго зыркали вокруг, пытаясь вглядеться в каждое лицо. От них-то громилы по углам и жались – не было им теперь такого раздолья, как при царском режиме! Сначала чекисты, потом милиция, ГПУ, народные добровольцы… кого только не развелось!

Проанализировав состав посетителей кабака, Дариор расстегнул походный чемодан и вытащил отличную трость из железного дерева – бережёного Бог бережёт. Так спокойнее.

Но всё же основу публики, разумеется, составляли непросыхающие пьяницы. Этих здесь было полно. Куда ни глянешь – везде они. Вот, например, у правой стены зала их набралось десятка полтора, не меньше. Этакий пролетарский кружок по интересам. Правда, сейчас в кружке, похоже, царил тихий час – утомлённые пролетарии штабелями лежали на столах, а под ними – на полу – вповалку располагался второй ряд. Оттуда доносились храп и бессвязное бормотание. Ненароком взглянув на комиссара, Дариор заметил, что тот с явным интересом наблюдает за этой «кучей малой».

Дариор улыбнулся.

– Хотите туда, комиссар? Винца возжелали?

Мортен раздосадованно обернулся и встретил насмешливый взгляд историка.

– Идите к чёрту, Дариор! – беззлобно хмыкнул комиссар.

А Банвиль закончил свои наблюдения и, кажется, в целом остался шокирован, но доволен. Опираясь именно на экспрессивные эмоции, он и попытался высказаться:

– Не скрою: увиденное здесь меня сильно удивило. Вряд ли где-то во Франции можно найти такое заведение. Ну, а с другой стороны, не в этом ли заключается колорит русского быта?

– Плевал я на колорит! – вульгарно ответил Мортен. – Главное, чтобы кормили пристойно. В конце концов, мы не в Париже, а на задворках мира. Не будем забывать этого. Да и во Франции я видал всякое. В портовых-то кабаках…

Эти пересуды коробили душу историка, настроившегося на патриотические чувства. Да, государство развалено, но едва ли его можно назвать задворками мира.

– Послушайте, – начал было Дариор, да так и замер, устремив взор на только что вошедшего в трактир человека.

Тот вошёл не как все, а картинно, с коронным шиком, будто прославленный актёр на сцену. Вначале с грохотом распахнулись двери, словно кто-то пнул их ногой, а уже затем в проёме появилась непомерно высокая, здоровенная фигура. Обитатели кабака дружно обернулись. Со всех сторон понеслось приветливое:

– Здорово, Червонец!

– Пустой сегодня? Улов есть?

– Молодчина, что пришёл, Червонец! Подсаживайся.

Однако Червонец, напоминавший размером американского гризли, даже не подумал отвечать на приветствия. Он отошёл в угол зала и принялся с подозрением глазеть по сторонам. Сначала Дариор решил, что это громила, который высматривает новую жертву, – как раз подходили все приметы: огромный рост, молодецкая сила, вызывающая походка. Однако гость вёл себя более чем странно. Ни на ком взглядом долго не задерживался, мимолётно прошерстил зал внимательными круглыми глазами, чему-то ухмыльнулся и замер, устремив взор в одну точку. С первых мгновений историка заинтересовал наряд господина или, как теперь принято называть, товарища Червонца. Истоптанный ногами картуз и замызганные лаковые сапоги не удивили Дариора. Но шуба, в которую было завёрнуто громадное тело верзилы, заслуживала особого описания. Её носили явно не меньше пяти-шести лет, однако даже теперь было видно, что в своё время шуба покупалась за изрядную сумму.

Однако внимание историка привлекла отнюдь не дороговизна сего одеяния. Гораздо больше интереса вызывал его окрас – от высокого ворота до подола шуба была сплошь покрыта ярко-красной кирпичной крошкой. Создавалось впечатление, что её владелец валялся на стройке. Но самого Червонца, похоже, совсем не смущало это обстоятельство. Более того, он всем своим видом показывал, что без разбору отделает любого, кто осмелится сказать ему хоть слово. Пару раз мимо Червонца пробегали суетливые воришки-карманники – и тут же получали от него чувствительную оплеуху за нарушение личного пространства.

Тут уже и Мортен обратил внимание на интересного верзилу.

– Что значит Червонец? Это имя? – спросил он, перегнувшись через стол.

Ответил Банвиль:

– Да нет, комиссар. Звучит как фамилия.

Дариор ухмыльнулся. Было забавно наблюдать, как французы рассуждают о закоренелых русских традициях.

– Это кличка. Прозвище, – сказал историк. – Не имя и не фамилия.

– Прозвище? – скривился Мортен. – Это что, уголовник?

Дариор пожал плечами.

– Может быть. Наверняка добрая половина обитателей этого кабака – либо бывшие арестанты, освобождённые советской властью, либо беглые каторжники – что, согласитесь, ещё хуже.

Мортен и Банвиль недоверчиво переглянулись.

– Тогда почему же их не ловят? – спросил второй. – Разве могут преступники свободно расхаживать по городу?

– А почему нет? – парировал Дариор. – Беглых бандитов было много и при царе. О чём же говорить теперь, когда в стране бардак, нищета и разруха? Никто не знает, ради чего живёт.

– А как же страна свободы и равноправия? – возразил Банвиль.

Дариор пренебрежительно отмахнулся:

– Банальный лозунг, за которым прячется кучка негодяев, выдающая себя за идеалистов. Но, надо сказать, негодяи эти очень толковые – весь народ, всю страну под себя подмяли. Вот что значит найти подход к людям! Царь не смог этого сделать – смогли другие.

Банвиль понимающе кивнул.

– Ленин?

– Не только он. Из Ленина делают новое божество, которому будут молиться во всех кругах общества. Вперёд выходит идеология атеистов. Теперь всё просто: Бога нет, есть Ленин. А чем вам Ленин не Бог? Тоже весьма обаятельная персона.

– И что же? – спросил комиссар. – Люди так просто поверили в это?

– Опять-таки красивые слова. В борьбе за власть всегда побеждает тот, кто найдёт подход к народу и впоследствии замкнёт его в стальные оковы. Видите ли, Бог ничего не дал людям. Только голод, войны, нищету и крепостное право…

Банвиль, внимательно слушавший историка, поспешил заспорить:

– Крепостничество создано царём. Я читал об этом в…

– А царь – помазанник Божий, – удовлетворённо кивнул Дариор. – Стало быть, и в этом виноват Бог. Теперь подведём итоги. Из всего получается, что Господь нам не друг, более того – он всячески осложняет нашу жизнь. В таком случае зачем он вообще нужен? И тут – вот совпадение – появляется лысый дядька, чуткий к мольбам народа. Рабочим – заводы, крестьянам – деревни, дворянам – по морде! Всё это нравится страждущему русскому народу. Чем Ленин не Бог, если он внимает страданиям людей и стремится ниспослать им избавление? И чем РСФСР не новый рай, где все равны? Утопия!

– Перестаньте иронизировать, Дариор! – нахмурился Мортен. – Ваших людей тоже можно понять: им предложили выбраться из того ада, в котором они пребывали.

– А никакого ада не было, – отрезал Дариор. – Что вы хотите мне доказать? Чем людям не нравилась жизнь при империи? Во все времена бытие будет для нас испытанием, а не праздной прогулкой. Вот помрём – тогда и нагуляемся на том свете. Ну, если, конечно, помрём правильно. И я не говорю, что хорошо жилось при царе, я лишь утверждаю, что сейчас жизнь во сто крат хуже.

Банвиль снисходительно взглянул на историка и слегка ухмыльнулся:

– Вы трактуете не факты, а свои личные убеждения, основанные на собственных же саркастических умозаключениях. Не спорьте, Дариор: в вашей империи не было равенства.

– Стало быть, и свободы тоже, – вставил Мортен.

Дариор раздражённо развёл руками:

– Как будто сейчас она есть! Если при царе была хоть какая-то стабильность, то теперь её нет! Как были крестьяне нищими – так ими и остались, как были недовольны рабочие – так недовольны и теперь. При царе было много бедных – теперь же бедны все. Но для многих, кстати, это является утешением. Теперь ты не будешь грызть ногти оттого, что у соседа целых три мешка муки, а у тебя всего один. Теперь всё по-честному: муки нет ни у кого. Богатым надавали по шее, бедных вежливо пихнули, а итог один: в стране полное равенство! Всё честь по чести, как и договаривались. Вот только планировалось создать это равенство, сделав всех богатыми, а не нищими. Но получилось наоборот – вот незадача!

– Вы чрезмерно утрируете, – снова заспорил Банвиль. – Не думаю, что всё так плохо. Люди ведь как-то живут.

– Ну да, – согласился Дариор, – появился нэп. Кто половчее – может заработать целое состояние, которое всё равно потом, наверняка, отберут как излишки для нужд государства. Но тем не менее нэп, конечно, – штука хорошая. Жить, видимо, стало и вправду легче. Не берусь судить об этом глубоко, ибо не живу в этой стране. Но если рассуждать логически и верить россказням эмигрантов, то нэп действительно облегчил жизнь.

Двери кабака снова распахнулись, и из мрака вынырнул молодой парнишка в залатанном пальто. Вернее, они вовсе не распахнулись, а слабо и боязливо колыхнулись. Смерив зал зашуганным взглядом, паренёк тихо юркнул к стойке и скромно уселся на край скамейки. Судя по редким волоскам на подбородке и щеках, ему было не больше шестнадцати. «Надо же – ребёнок ещё, а туда же! Воистину, кого только не встретишь в московских трактирах!» – подумал Дариор со свойственным ему скептицизмом.

– Ладно, – продолжал тем временем Мортен, – предлагаю плюнуть на политику. Думаю, сейчас важнее разобраться в своей судьбе, а не в истории государства. Что будем делать дальше?

– Вы сказали, нужно попасть на Хитровку? – немедленно подхватил Банвиль. – Как?

Дариор нахмурился:

– За всю жизнь мне доводилось бывать на Хитровке всего два раза. Скажу вам честно: это были весьма яркие, но отнюдь не самые приятные впечатления.

– Знаете, как туда добраться?

– Боюсь, что нет, – повторил Дариор. – Много лет прошло. Впрочем, любой извозчик мог бы докатить нас отсюда прямо до Хитровской площади, но, думаю, на такой глухой окраине и не найдёшь извозчика!

– А такси?

Дариор беззлобно усмехнулся:

– Может, вам ещё и царскую карету подавай? Не знаю, есть ли в Москве такая роскошь, как автомобильное такси. Думаю, пора отбросить эти мысли и топать на своих двоих.

– Но мы же не знаем дороги! – ужаснулся Мортен, который ещё не оправился от ночного марш-броска.

– Верно. Нам нужен проводник.

– И где его взять? – спросил Банвиль и с сомнением взглянул на толпы шумных посетителей.

– Это просто, – успокоил Дариор, – здесь много людей, готовых подзаработать на лёгкой прогулке по городу. Гораздо сложнее будет слиться с толпой. – Историк на миг задумался, потом кивнул, словно соглашаясь с собой, и продолжил: – Отныне забудьте дурацкую легенду о немецких инженерах. Если будем горлопанить немецкие фразы, то в лучшем случае нас назовут немчурой и проедутся по нашим европейским физиономиям. А в худшем случае попадём в руки добровольцев, которые принудительно отправят нас в «Метрополь», где мы сразу же окажемся в засаде Стережецкого.

Дариор думал, что после этих значительных слов французы вновь примутся ужасаться свирепым нравам русского народа. Однако вопрос Мортена был совсем иной:

– Что такое «Метрополь»?

– Гостиница. Там селят всех важных иностранцев, приглашённых по нуждам государства.

– Отлично, – сразу оживился комиссар, – так почему бы нам не поселиться в гостинице? В шикарном респектабельном номере. Вкусная еда, вежливая прислуга, уют, ненавязчивый сервис…

– И Стережецкий со своей шайкой! Думаю, он ещё не простил мне раненного колена.

Но Мортен, видимо, решил посвятить эту ночь спорам:

– Позвольте, но откуда ему знать, что мы прибудем именно в Метрополь? Полагаю, он станет искать нас где-то рядом с…

– Стережецкий, наверняка, не дурак, – перебил Дариор. – Он знает, что в поезде мы ехали под именами инженеров из Германии. Потеряв след, Стережецкий непременно прибудет на вокзал, но, не найдя нас там, станет проверять гостиницы, и первым делом «Метрополь». Мы обязаны забыть легенду. Теперь мы простые русские «товарищи». Причём вы – мои братья, и немые как рыбы!

Мортен и Банвиль в один голос возмущённо закричали:

– Почему братья?!

– Почему немые?!

– Спокойно, – тихо сказал Дариор, готовясь к долгим изнурительным объяснениям. – Простите, комиссар, но так будет проще со стратегической точки зрения. Бывать моим отцом вам уже доводилось – так почему бы не стать моим братом?

– И братом уже приходилось, – нехотя заметил Мортен, – на свадьбе Мещанова!

– Да, действительно, – согласился Дариор, – но тогда вы были сводным, теперь же побудьте родным. А сейчас отвечаю вам, лейтенант. Поскольку вы ещё не научились говорить по-русски, советую держать язык за зубами. Французская речь привлечет внимание. А чтобы не вызывать подозрений своим вечным молчанием, будете немыми. Причина? Скажем, неприятная история в детстве: матушка из рук выронила на пол…

Мортен немедленно засопел:

– Знаете что…

– Ну хорошо, хорошо, – Дариор снисходительно улыбнулся, – пусть будет контузия на войне. В ходе Брусиловского прорыва. Звучит банально, зато больше подобает вашему героическому настрою.

Комиссар посмаковал предложение и, кажется, остался доволен.

– Что ж, так лучше! Но нам нужно избавиться от одежды. Не думаю, что «товарищи» имеют дорогие…

Вдруг Червонец, пребывавший доселе в дремоте, отделился от своего угла и развязной походкой двинулся прямиком к столику парижан. Во всех его движениях чувствовалась непоколебимая самоуверенность. В больших медвежьих глазах читался дерзкий намёк на агрессию. Растолкав галдящую толпу, верзила приблизился к столу и замер, скрестив на груди мясистые руки. Его насмешливый взор вперился в трёх путников. Банвиль и комиссар удивлённо переглянулись.

– Bonsoir, – вежливо кивнул Мортен.

Дариор едва заметно поморщился.

– Вы же немой! – прошептал он уголком рта.

– Ох, чёрт! – Мортен запоздало хлопнул себя по губам. – Извиняюсь.

Всё это выглядело довольно забавно, однако на громилу не произвело никакого впечатления. Простояв в полном молчании ещё как минимум минуту, он снял с груди руки и сказал:

– Ну?

Мортен удивлённо потупился, Банвиль покосился на Дариора.

– Que?

Вместо ответа Червонец схватил ближайший к нему стул и что есть сил грохнул его об пол. Среди общего кабацкого шума никто из постояльцев не заметил сего манёвра. Однако на путников это произвело сильное впечатление.

– Что ему надо? – спросил Мортен слегка охрипшим голосом.

– Чёрт разберёт этих русских! – процедил Банвиль.

Тем временем Червонец подошёл ближе и потянул руку за пазуху. В ответ Дариор рефлексивно положил кисть на рукоять револьвера. Но верзила вынул из шубы лишь папироску, прикусил её и вальяжно поднёс огонь.

– Значит, так, – сказал он с ленцой в голосе, – катитесь-ка отсюда на хрен. Когда я докурю свою сигару, вас не должно быть здесь.

И отвернулся, словно ничего и не говорил. Дело дрянь – понял Дариор. С таким крепышом будет непросто справиться. В любом случае, за него наверняка вступится не меньше половины обитателей кабака. А кто захочет помогать заезжим иноземцам? Да и внимания лучше не привлекать – того и гляди Стережецкий появится. Взглянув на попутчиков, историк невольно ухмыльнулся. Оба сидели с раскрытыми ртами, не понимая, что происходит.

– Мсье говорит, что нам пора уходить, – пояснил Дариор, – иначе он надаёт нам по шее.

– За что? – ужаснулся Банвиль. – Мы что, заняли его место?

Дариор взглянул на верзилу. Тот стоял, опершись спиной на стену, и не спеша добивал папиросу. Нет, такие люди не нападают из-за какого-то места. Это особая порода индивидуумов, получающая удовольствие просто от самого акта кровопролития. С такими ублюдками лучше не связываться. Дариор прекрасно знал это из личного опыта.

– Думаю, пора уходить, – размеренно сказал он, – нечего затевать ссору на пустом месте. Мы только зря привлечём внимание.

– Почему это? – воспротивился Мортен. Вновь возобладал его бычий характер. – У меня в кобуре револьвер! Пусть только попробует сунуться!

– Вы пристрелите его, а затем или местная толпа порвёт нас в клочья, или мы попадём в лапы пролетарской милиции, и смерть от пули покажется вам настоящей мечтой.

Глаза Мортена привычно налились кровью. Но прежде, чем комиссар успел открыть рот, из угла, где стоял Червонец, донеслось насмешливое:

– Я скурил уже полсигары. Торопитесь, ребятки!

– Est allé à l’enfer! – заорал Мортен, вскакивая с места. Его рука предостерегающе метнулась к поясу. Червонец глумливо покосился на комиссара и снова отвернулся. Окурок стал совсем крошечным.

– Нам лучше уйти, – предложил Дариор, стараясь сохранить достоинство. Он церемонно поднялся и взял Мортена за плечо. – Идём. Кто знает, что это за человек и стоит ли с ним связываться. Иногда лучше проглотить одну обиду и уйти, дабы не получить новую.

– Это слова труса! – рявкнул Мортен.

– Нет, – спокойно возразил Дариор, – разумного человека.

С другой стороны плечо комиссара обхватил Банвиль и нервным голосом прошептал:

– Дариор прав. Что-то мы засиделись – пора уходить.

Но было поздно. Одним лёгким небрежным движением Червонец бросил на пол остатки окурка и растоптал их каблуком сапога. Вслед за этим он повернулся к замершим путникам. Его хищное лицо озарила усмешка:

– Итак, я докурил сигару. Не хотели по-хорошему – сделаю по-плохому. Ну-ка, становись в очередь! Кому первому расквасить рыльник?

Трое путников, хоть и были не робкого десятка, невольно попятились. Червонец ещё раз усмехнулся и медленно двинулся навстречу. Его громадные пальцы сжались в ещё более громадные кулаки.

Тут из-за угла показался официант с подносом в руках. Не дойдя полпути до скамьи французов, он резко остановился, столкнувшись с Червонцем. Пожалуй, «половой» едва ли достигал макушкой до груди Червонца, однако после столкновения даже не шелохнулся, в то время как верзила неуклюже оступился. А дальше произошло странное.

– Ага! – хищно оскалился официант. – Опять ты?!

Более ни слова не говоря, он опустил поднос, схватил амбала за ухо и, будто малого ребёнка, потащил к двери. Червонец брыкался как мог, но вырваться из цепких пальцев субтильного официантика было не так-то просто.

– Да ладно тебе, Фомич! Чё я сделал-то? Отпусти, Фомич, больно же! – кряхтел громила, пытаясь выскользнуть. Но вскоре эти возгласы умолкли, ибо под неистовый хохот публики Фомич подтащил Червонца к двери и мощным пинком выбил беднягу на улицу. После такого эффектного маневра, пожалуй, стоило бы поклониться зрителям, однако Фомич ухмыльнулся как ни в чём не бывало и вернулся к подносу.

– Извиняемся, – молвил чудо-официант, подходя к остолбеневшим путникам. – Этого разбойника тут все знают. Червонец его звать. Здесь, так сказать, развлекается – пристаёт к залетным клиентам. Уже третий раз его вот так выпроваживаю – уж думаю: может, часового на вход поставить? Хотя нет, и сам справлюсь. Он-то, конечно, силёхонек, да только куда ему супротив меня! Молодой ишо. А вы закусывайте, закусывайте.

И Фомич принялся энергично выгружать на стол кушанья, принесённые с кухни. Здесь были: селёдка и студень с хреном, солёные огурцы и грузди, печёные яйца, жаренное мясо и тушёная картошка. Ну и, разумеется, большая бутыль самогона! Куда Château Latour до этого великого напитка!

Но Мортен с Банвилем во все глаза смотрели не на еду, а на официанта. Тот же, в свою очередь, закончив с едой, пожелал приятного аппетита и торопливо удалился прочь, словно никакой потасовки и не было.

– Да уж, – вяло протянул Мортен, – воистину свиреп русский народ, чёрт бы его!

А Банвиль спросил:

– Если у вас даже официанты мастера савата, то не представляю, каких монстров готовят в армии?!

– Молитесь, что никогда этого не узнаете, – улыбнулся Дариор.

Вскоре путники совсем позабыли о комичном инциденте, ибо органы их чувств теперь были заняты лишь трактирными кушаньями. Действительно, для «нищей» России такое обилие продуктов было весьма и весьма удивительным. Опять же – заслуга нэпа. Едва ли ещё пару лет назад в Москве можно было отведать что-то подобное. А теперь русские предприниматели взяли ресторанную индустрию в свои цепкие, захапистые руки. Другое дело – что вряд ли это хоть как-то помогло бедным слоям населения: цены в нэпманском кабаке, надо сказать, были те ещё.

– Неплохо, – подытожил, наконец, Мортен, когда его тарелка в очередной раз опустела. – Всё-таки и в вашей варварской кухне есть что-то особенное. Не фрикасе, конечно, но тоже весьма съедобно.

Банвиль же был более щедр в оценке:

– Это бесподобно! Кто бы мог подумать, что в такой дыре подают столь вкусную пищу! Не знаю, как вы, господа, но я бы остался здесь на неделю-другую.

Глядя на детский восторг французов, Дариор, к собственному сожалению, не испытывал положительных чувств. Да, он давно отвык от всех этих вкусностей, пребывая на чужбине, и, верно, теперь должен был  прийти в ажитацию. Однако этого не произошло. Каждая клеточка мозга историка кричала, что всё это не то и всё это пропитано кровью. Радикальный разум Дариора не мог смириться с огромной потерей великой страны и не мог понять того государства, которое зародилось теперь в её пепле. Он не принимал не только само это государство, но и его алчные плоды. А сердце молчало, пока ещё не определившись. Оно не выказывало никаких чувств, кроме боли – боли от всего увиденного вокруг, от каждого мимолётного лица и явления.

Дариор в который раз попытался отогнать это чувство, но, вновь потерпев неудачу, поспешил заглушить его разговором.

– Итак, – веско сказал он, – мы попадаем на Хитровку. Дальше нам нужно найти господ «Серых» и уже через них выйти на белогвардейцев.

– И как найти этих «Серых»? – поинтересовался Банвиль.

– Ну, – задумчиво протянул Дариор, – ещё во время войны нас учили выявлять слежку, распознавать её и устранять.

Рядом принялся ухмыляться Мортен:

– Ах, ну да, совсем забыл: вы же у нас разведчик…

– Не разведчик, а саботажник, – поправил Дариор, – или, если хотите, диверсант. Нелёгкая, скажу я вам, служба. Однако учили нас неплохо. И уж что-что, а слежку я распознавать умею. Помните, комиссар, вы в прошлом году приставили следить за мной того идиота – ажана Бернара? Кажется, вы опасались, что я снова возьмусь за расследование и найду преступника раньше вас.

Мортен покраснел и, отвернувшись, пробормотал что-то вроде:

– Не было такого!

– Я говорю это к тому, – продолжал Дариор, – что за годы службы научился чувствовать наблюдение, и не только на себе. Когда я иду по  улице, то всегда непроизвольно замечаю людей, следящих друг за другом. Это могут быть недоверчивые муж и жена, карманник и его жертва, ажан и преступник. Все они выделяются из толпы. Так что для начала нам стоит просто попасть на Хитровку. Если «Серые» там и если за ними следят контрреволюционеры, я непременно почувствую это. Тогда останется лишь предстать перед монархистами и извиниться за задержку.

– Складно придумано, – одобрил Банвиль. – Что скажете, комиссар?

– Делайте что хотите! – отмахнулся тот, всё ещё пытаясь скрыть смущение.

– Для начала нам нужен проводник…

И в этот миг, словно подслушав разговор, из толпы гуляк выпорхнул давешний мальчуган в залатанном пальто. Его внимательные глазки быстро стрельнули по дорогим шубам путников и хитро прищурились. Он что то смекнул, а затем, даже не думая просить приглашения, уселся рядом с комиссаром.

– Здрасьте, дяденьки! Я вижу, вы не здешние? Могу чем-нибудь помочь, я шустрый, – без обиняков начал он хрипловатым тенором.

Дариор строго посмотрел на паренька:

– Поживиться не удастся, молодой человек.

Мальчуган трагично распахнул большие глаза и перекрестился.

– Бог мне судья! Зарабатывать на хлеб надо. Вот и кручусь как могу: кому сбегать куда, кому что… за долю малую.

Паренёк, видимо, принял нас за «деловых ребят», – подумал Дариор и улыбнулся.

– Нам нужен проводник  до Хитровки.

– Ой, дяденька, Хива – дом родной!

– Дом родной, говоришь? А что здесь делаешь?

– Да вот, как раз с порученьицем на праздник посылали.

Дариор снова окинул взглядом новоявленного чичероне и, в общем, остался доволен. Сразу видно: беспризорный москвич. Именно такой человек и может провести в самые затаённые недра города.

– Что он говорит? – нетерпеливо спросил Мортен.

– Очень хочет стать нашим проводником.

Мортен так же оценивающе взглянул на мальчугана и неопределённо хмыкнул.

– А ты дорогу-то знаешь? – осведомился Банвиль с лёгким полицейским недоверием.

Дариор перевёл. Пацанёнок снова захлопал глазами и сделал страдальческое лицо. «Ещё бы слезу пустил, клоун!» – подумал историк.

– Как не знать-то? С колыбели здесь живу! Так что будьте покойны, дяденьки: доведу в лучшем виде.

Дариор вопросительно переглянулся с попутчиками.

– Хорошо. Значит, отведёшь на Хитровку.

Мальчуган задумчиво сощурился, в его глазах блеснул алчный огонёк.

– Отведу, – повторил он. – Только далековато, да и попетлять придётся.

Дариор ещё раз взглянул на Мортена и, наконец, принял решение.

– Ладно. Выходим. Прямо сейчас.

Трое путников моментально поднялись и стали пробираться к двери. Мальчуган, удивлённый такой поспешностью, торопливо последовал за ними. Ночная улица обдала всех жгучим морозом.

– Нам туда, – просипел малец и бойко затрусил по дороге. Он шёл быстро и уверенно. Было видно, что беспризорник идет знакомым путём.

Скорым шагом шли уже больше часа. Впереди почти бегом юный проводник, за ним, опираясь на трость, вышагивал Дариор. Банвиль старался не отставать от  Рено, а замыкал процессию Мортен, ругавший всё и вся. Морозец был сильный, но от путников валил пар – так быстро они шли.

«А с тростью-то идти действительно удобнее, – улыбнулся про себя Дариор. – Хорошо, что не убрал обратно».

– Как тебя звать? – спросил он у проводника.

Тот обернулся и чинно приподнял картуз.

– Саня. Саня Бандикут.

– Кто-кто? – не понял Дариор.

Проводник охотно принялся объяснять.

– Бандикут – это такой зверь, типа нашего зайца, но живёт в Австралии. Был у нас тут один учёный, давно уж. Глазов или Глазьев, не помню. Работал на «Московский листок». Писал про нас, хитрованцев, статейки – «По улицам и переулкам». Представлял быт и нравы «дикого народа». Помню, прибился как-то к нам, сделку предложил. Мол, мы должны по  особенным местам водить его да интересные историйки про жизнь Москвы балакать. Ну, мы и несли ему всякие небылицы, а он в месяц каждому по красненькой отстёгивал – во как! Заодно рассказывал нам про заморские страны: про Америку, Бразилию, Австралию. Потом принялся меня Бандикутом называть. А всё оттого, что я бегаю быстро и прыгаю высоко – точно как этот заяц чужеземный. Ну а мне-то что? Бандикут так Бандикут. Звучит неплохо. Вроде как «Бандит». Уж лучше, чем Миха Заусенец или Мишка Шизоид! Есть тут у нас два таких – в «Ярохе» слам толкают.

Путники миновали очередной разухабистый перекрёсток и вошли в тёмный проулок. Дариор внимательно слушал рассказчика и переводил своим спутникам. Тем было интересно узнавать русские байки из уст настоящего москвича.

– А что стало с репортёром? – спросил Мортен, когда Саня ненадолго умолк.

– С Глазовым? А хрен его знает. Говорят, прошлой весной учёного нашего сухаревские порезали. Да и чёрт с ним.

– Где ты родился? – уточнил Дариор. Он давно заметил, что мальчуган изъясняется весьма развёрнутыми нехитрованскими выражениями. Словарный запас намного богаче, чем у несчастных бродяг!

Саня сделал скорбное лицо:

– Не поверите: уродился в доме настоящего помещика. У бати моего и усадьба в Твери была, и домишко в Китай-городе. На лаковых повозках ездили! Пешком, считай, никогда не ходили. В имении – десяток слуг, деньжищ немерено. А потом загнулся батя от чахотки. Кредиторы, родственнички и прочие паскуды раздербанили имущество, а меня в приют отправили. Я, конечно, уже через год оттуда утёк. Вот так и брожу здесь, от Хитровки до Сухаревки, – народ за деньги переправляю, кому пешочком-то. Кстати, дяденька, сколько заплатишь?

В глазах паренька блеснул алчный огонёк, и Дариор невольно усмехнулся:

– В накладе не останешься.

Внезапно Саня тоже усмехнулся, но как-то по-другому. По его лицу расплылась улыбка. Ни слова не говоря, он скакнул в сторону и исчез во тьме. Сперва Дариор решил, что это глупая шутка. Но тут из-за поворота появились две здоровенные фигуры. Впереди неспешно брёл мрачный громила, а рядом вразвалочку вышагивал второй молодец, по размеру не уступавший своему приятелю. У обоих в руках покачивались ужасающие дубины. Второй даже нес извозчичий хлыст. На лицах громил пестрели самодовольные ухмылки.

– Припозднились, ребята, – печально молвил амбал, имитируя сконфуженность. – Ну-ка, выворачивайте карманы, если зубы дороги!

Путники озадаченно переглянулись. Лицо Банвиля лучилось изумлением, физиономия комиссара пылала гневом. Дариору же всё было понятно. Саня Бандикут работал в шайке громил. Ночью предлагал провести зажиточных людей в незнакомую часть города, а его нехилые приятели самым наглым образом обчищали их карманы. Мда, предприимчивые господа!

– Чё стоим? Хрусты гони, сволочь! Шишак, втащи им! – вмешался второй. Он вышел на свет тусклого фонаря, и стало видно, что кожа его лица сплошь покрыта струпьями. Очевидно, какая-то кожная болезнь. В грязных закоулках Хитровки это явление довольно частое.

– Не кипешуй, Миха! – снова встрял первый бандит. – Кажется, наши друзья не понимают слов. Придётся помочь.

Он угрожающе шагнул вперёд и вскинул полуторную дубину. Рядом послышался кожаный хруст – это Мортен дёрнул револьвер. Но Дариор оказался быстрее. Одним движением он выхватил трость из железного дерева. Пришла пора вспомнить уроки Монблана.

– Этот мой. Разберитесь со вторым, – спокойно сказал Дариор.

Громила расхохотался:

– Чего бормочете? Ха-ха! Опять басурманщина, мать её! Слушай сюда, бес нерусский! Доставай лопатник по-хорошему, а не то…

Больше он ничего не успел сказать, потому что получил рукоятью трости по переносице и неуклюже завалился набок. Его друг Миха гневно вылупил глаза и даже замахнулся дубиной, но тут же ощутил на челюсти хороший хук лейтенанта. Вот и всё – два грозных бандита лежат ничком. Комиссар, которому так и не досталось врагов, просто-напросто огрел каждого из них рукоятью револьвера по темени, тем самым завершив драку, которая не заняла и пяти секунд.

– Вижу, у вас тоже имеются проблемы с преступностью, – заметил Банвиль.

А Дариор повернулся во тьму и прокричал:

– Эй, заяц-прыгун, выходи! Разве не хочешь получить награду за хорошо выполненную работу?

Ответом послужила тишина.

– Бросьте, Дариор, – отмахнулся Мортен, по очереди склоняясь над каждым громилой, – нашего юного проводника уже и след простыл.

– Не думаю, – возразил историк. – Этот мальчуган слишком жаден и умён. Он непременно подождёт, пока мы уйдём, а затем вернётся к своим друзьям и вывернет им карманы. А потом, когда они очнутся и обнаружат пропажу, скажет, что это сделали мы.

Внезапно из-за угла раздалось:

– Зря вы так обо мне думаете!

Путники разом обернулись. Сквозь тьму на них глядели бойкие глаза. Саня Бандикут робко переступил с ноги на ногу, а потом неожиданно затараторил:

– Что вы натворили! Насмерть оформили двух человек! Вас теперь расстреляют…

Послышались хлёсткий шлепок и обиженное всхлипывание – это Мортен засадил сорванцу хорошую оплеуху.

– Le petit voleur, – присовокупил комиссар нравоучительным тоном.

Дариор же тем временем думал совсем о другом.

– Было бы неплохо поговорить с нашими негостеприимными налётчиками. Это, как-никак, обитатели Хитровки – возможно, что-то знают о «Серых».

Последнюю фразу историк специально произнёс по-русски. Краем глаза он заметил, что Саня при этих словах насторожился.

– Каких таких «Серых»? – удивился лже-проводник. – Нету у нас никаких «Серых»! И «Белых» нет, уже давно.

Дариор обернулся и внимательно взглянул на сорванца. Было видно, что этот разговор ему не в радость. Не сводя глаз с Бандикута, Дариор медленно произнёс:

– Говорят, появилась на Хитровке новая банда. Носят серые куртки. Отсюда и название – «Серые». Не слыхал?

Саня боязно захлопал глазами и нервно сглотнул. Затем принялся божиться:

– Да чтоб мне пусто было! Чтоб мне быльём порасти, на месте провалиться! Вот тебе крест! Землю грызть буду! Клянусь маманей покойной! Зуб даю: нету здесь таких!

Сразу видно, что паренёк врёт. Ну-ну! Однако Дариор не стал торопить события. Просто кивнул и отошёл в сторону. Тем временем Банвиль уже извлёк из саквояжа пузырёк с нашатырём и даже успел смочить край носового платка.

– Стоит ли? – засомневался Мортен.

Лейтенант, не отрываясь от саквояжа, уверенно кивнул:

– Дариор прав. Они могут быть полезны.

С этими словами Банвиль по очереди приложил платок к лицам поверженных громил. Оба сначала неуверенно заёрзали, повертели тяжёлыми головами и с трудом сели. В глазах грозных московских разбойников блеснул неподдельный страх. Теперь перед ними стояли не беспомощные жертвы грабежа, а люди, готовые пойти на самые жестокие меры. Мортен для большей убедительности изобразил пальцами своеобразную пантомиму. Пожалуй, в любой другой ситуации она бы вызвала скорее смех, чем страх, но теперь всё сработало как надо – Шишак в ужасе отполз к стене, а Миха, причитая, закрыл руками прокажённое лицо. Уж не тот ли это Миха Заусенец, о котором говорил Бандикут? Но сейчас Дариора совсем не волновали имена неумелых грабителей. Вся эта ночная беготня явно затянулась. Пора выходить на след «Серых», а ещё лучше – на штаб-квартиру иоаннитов. Поэтому Дариор начал с главного:

– Как понимаю, вы хитрованцы?

Шишак с Михой нервно переглянулись, всё ещё сидя на заснеженной улице. Историк миролюбиво кивнул:

– Можете встать.

Громилы неуклюже поднялись, отряхнулись и принялись стрелять вокруг глазами – в какую бы сторону удрать. Комиссар тоже заметил это и с охотой повторил пантомиму. Подействовало – грабители замерли как вкопанные. Дариор опять спросил. Молодцы снова переглянулись. Оба были явно напуганы. Наконец ответил Шишак – вернее, не ответил, а заскулил:

– Бить будете? Да бросьте! Мы ж не от злобы. От жизни этой собачьей. Пощади, мил человек!

– На Хитровке живёте? – в третий раз спросил Дариор с завидной выдержкой.

– На вопрос отвечай, сволочь! – заорал Мортен.

Шишак, разумеется, не понял слов, но тон, которым они были произнесены, говорил за себя.

– С Хивы мы, хитрованцы! – в один голос вскричали грабители.

– На Петропавловском живу, в ночлежке! – заорал Шишак.

– Я там же, не убивай, брательник, шмот забери, не убивай только! – причитал Миха.

Дариор, не обращая внимания на малохольных хитрованцев, обернулся к Сане:

– Ну а ты?

– Я тоже, – кивнул Бандикут, – мы втроём живем в ночлежке.

Всё это время Мортен нервно расхаживал по улице. Наконец, он не выдержал и спросил:

– И что мы будем с ними делать? Может, прикончим прямо тут?

– Нет, это сущее варварство! Нужно доставить их в полицейский участок. Там их осудят и расстреляют, – предложил Банвиль с видом святого угодника.

Вряд ли хитрованцы поняли речь француза, однако общий смысл был им ясен.

– Только не в милицию! – замахал руками Шишак.