Читать книгу SFBT - Алексей Михальский - Страница 3

Чтобы понять суть подхода Solution-Focused Brief Therapy (SFBT, или, в наиболее удачном русскоязычном переводе, ОРКТ – Ориентированной на Решение Краткосрочной Терапии), читателю придётся совершить краткий экскурс в историю развития науки и философских идей – основных моментов, повлиявших на развитие подхода.

Подход относится к конструктивистским методам. В числе представителей этого направления необходимо упомянуть терапию личностных конструктов (Дж. Келли); теория семейных систем (М. Боуэн); SFBT (S. de Shazer, I.K. Berg); конструктивную терапию (M. Mahoney); нарративную терапию (М. Уайт, Д. Эпстон); терапию партнерства (Collaborative Therapy, H. Anderson, T. Anderson); терапию согласованности/связности (Coherence Therapy, B. Ecker, L. Hulley); терапию, ориентированную на будущее (Future Oriented Therapy, F. Melges); терапию, ориентированную на ресурсы (B. Kenney, W. Ray); позитивную когнитивную терапию (pCBT, F. Bannink); ИЭТ – интенционально-экспектационную терапию (терапию намерений и ожиданий, А. Михальский), некоторые другие подходы психотерапии. Существуют, безусловно, и определенные пересечения методов (так, например, конструктивистские техники оказали достаточно сильное влияние на направление EMDR – десенсибилизация и переработка с помощью движений глаз). Можно проследить развитие перечисленных направлений и на шкале времени, однако это не входит в задачу этой книги – мы просто постарались перечислить их в порядке возникновения. Подробно исследовать исторический процесс конструктивистских методов – достаточно сложная задача (и, кстати говоря, еще практически не решённая). На рубеже 1970-х и 1980-х годов очевидно происходили процессы бурного развития конструктивистских методов, их дифференциации друг от друга, хотя, конечно, они сохраняли приверженность своему «источнику» – конструктивизму, однако обретали и свою специфику – основные отличительные особенности (об особенностях SFBT в этой логике мы и поговорим ниже). А период конца 80-х – середины 90-х, наверное, можно назвать периодом взаимопроникновения и «обратной интеграции» – психологи плотно общались между собой, устраивали совместные мероприятия, например, в октябре 1996 года в США в городе Милуоки состоялся совместный семинар под названием «Narrative Solutions – Solutions Narrative» («Нарративные решения – Решения нарратива»), который вели совместно Майкл Уайт, основатель нарративной терапии и Стив де Шейзер, основатель подхода SFBT. К сожалению, по политическим и экономическим причинам СССР выпал из этой активности и отечественные специалисты начинают входить в мир западной психотерапии до конца 1990-х лишь единично, а с середины 2000-х – уже более массово.

Касаясь развития SFBT в России, можно сказать, что оно началось благодаря усилиям нескольких специалистов-психологов. С начала 2000-х годов подход в единичных случаях преподавали в вузах специалистам-психологам (МПГУ, МГППУ, некоторые другие). Начиная с 2013—2014 года состоялось несколько мероприятий западных тренеров, сейчас обучение проводят и отечественные преподаватели. Можно сказать, что подход начинает завоевывать свою широкую популярность.

Мы считаем, что знакомство с основами подхода и умение применить его техники (даже если специалист работает другими методами и предпочитает другие направления) – это совершенно необходимый элемент эрудиции психолога-консультанта, психотерапевта, социального работника, любого специалиста, работающего с людьми. Не будем забывать, что принципы SFBT часто используются в коучинге, в работе с организациями и управленческими командами.

В основе каждой психологической школы, терапевтического подхода, коррекционного метода всегда лежит определенное мировоззрение, другими словами – философская база. Это не пустые слова, но об этом, к сожалению, не знают (или забывают) очень многие практические психологи, как показывает наш опыт работы в образовании. Это, конечно, сказывается напрямую на том, что во взаимодействии с клиентом отсутствует целостное видение ситуации, подход к диагностике, компоновке используемых приемов, а главное – «проседает» стратегия – ведение сессии перестает быть увязано с целью терапии. Процесс начинает штормить – клиента и терапевта «бросает» от позитива к негативу, от тестов к письменным практикам, от конструирования решения к прояснению проблемы, все это никак не помогает ни поддержанию рабочего альянса, ни уверенному взаимодействию. В любом случае, необходимо понимание философской, «идеологической» базы своей работы, своего направления: понимание методологии.

Итак, методологической основой SFBT не является традиционная (классическая) философия. Направление SFBT, как и любой другой конструктивистский подход, основано на новом понимании мира, на новой модели познания. Что же произошло глобально, что настолько отличило это «новое» от того «старого»?

В ХХ веке происходит сдвиг научного понимания мира от прежней картины, в которой мир был понятен, объясним, предначертан и предопределен на 100%, к пониманию того факта, что полностью мир не познаваем. Он не сводится к объективно наблюдаемым проявлениям, и даже, более того, может быть индивидуальным – для каждого – свой собственный, как домики, которые строят из конструктора совершенно разные люди.

Говоря несколько более серьезно (насколько это возможно для достаточно сложных тем), в ХХ веке наука переживает целых две революции (по классификации академика В. С. Степина): 1) переход от классической к неклассической науке и 2) переход от неклассической к постнеклассической науке. Эти две революции были обусловлены не только теоретическими изысками философов, но и совершенно определенными и конкретными научными открытиями. В первом случае вместо идеи вселенной как часового механизма (механицизм) появляется теория относительности, открытая Альбертом Эйнштейном в начале ХХ века. Это – время появления неклассической науки. Ученые показали: точный расчёт – не всегда истина, предсказать всё оказывается невозможно. Более того, как только мы начинаем изучать мир, мы неизбежно и сами оказываем на него влияние. Человек-ученый (а мы, в общем-то, все являемся исследователями мира вокруг нас), вторгается в то поле, с которым взаимодействует, будь то атомы, муравейник или семейная система. Познающий субъект (допустим, психотерапевт), неотделим от познаваемого объекта (клиента). Главная посылка неклассической науки: не столько реальность требует изучения, но важно, то, когда, где, каким образом мы познаем реальность.

В середине ХХ века неклассическая наука передает эстафету постнеклассической. Теперь умы учёных занимает теория открытых систем, самоорганизующегося хаоса (вспомним, то что именно тогда появляется теория семейных систем, начинает развиваться системная семейная терапия). Оказывается, знание соразмерно человеку: объективно мы не можем познать ни микромир (вносим в него помехи, нарушаем его собственное «объективное», не зависящее от нас функционирование), ни макромир (ведь вся система меняется, как только мы начинаем в нее вторгаться). Естественно, поэтому любая наука теперь синтезируется с человеко-знанием (антропологией), как пишет сам В. С. Степин: «Взаимодействие с ними (саморазвивающимися системами – А.М.) человека протекает таким образом, что само человеческое действие не является чем-то внешним, а как бы включается в систему, видоизменяя каждый раз поле её возможных состояний. Включаясь во взаимодействие, человек уже имеет дело не с жесткими предметами и свойствами, а со своеобразным „созвездием возможностей“. Перед ним в процессе деятельности каждый раз возникает проблема выбора некоторой линии развития из множества возможных путей эволюции системы. Причем сам этот выбор необратим и чаще всего не может быть однозначно просчитан» [Степин, 1992, с. 11—12].

Как следствие – именно в ХХ веке значительно повышается внимания к человеческому языку (лингвистике) как к важному аспекту человеческой реальности, а особенно – к семантике как науке о смысловых значениях единиц языка и в более широком смысле – об отношении между языковыми выражениями и миром. В начале и первой трети ХХ века это направление развивалось очень активно. В 1932 году о сигнальных системах в привязке к физиологии нервной деятельности пишет академик И.П Павлов, который утверждает, что существуют две системы коммуникации: первая сигнальная система (непосредственные стимулы окружающей среды), и вторая, языковая, символьная и знаковая (слово – «сигнал сигналов»). Использование людьми языка, по мнению Людвига Витгенштейна (философ начала ХХ века) создает особую реальность – сугубо человеческую, языковую реальность. Все мы, люди, вовлечены в эту языковый реальность, тем или иным образом усваиваем её через язык. Учась говорить воспроизводим её, подражая, а научившись самостоятельно мыслить – уже самостоятельно творим её (творим свою языковую игру). Несмотря на то, что владение речью характерно для всех людей на земле, а для определенного народа свой язык также един, но языковая система каждого человека во многом индивидуальна, отражает его уникальные свойства, является не только отражением, но и выражением его личности, системой определенных правил, которые вводим в оборот либо мы сами, либо принимаем их от окружения (социума). Разговаривая, про себя или с кем-либо, мы творим наш личный авторский текст, который и становится нашей личной реальностью, которая в определенной степени отличается от других реальностей.

В языковую игру вовлечен и автор текста, и его читатели. А используя слова, мы можем даже создавать новые значения и новые объекты реальности. Вспомним известную языковую игру «Не думай о розовом слоне», или высказывание Станислава Лема: «Как я уже многократно разъяснял, сепульки очень похожи на муркви, а своей цветовой гаммой напоминают мягкие пчмы» – эти мифические «сепульки» с неопределенным значением стали языковым хитом среди советской интеллигенции в конце 60-х.

Витгенштейн упоминал: «Когда я говорю, что у меня не болит желудок, то это уже предполагает возможность наличия боли в желудке. Мое нынешнее состояние и состояние при наличии боли в желудке лежат, так сказать, в одном и том же логическом пространстве. Так, если бы я сказал: „У меня нет денег“, это высказывание уже предполагает возможность, что деньги у меня появятся, оно указывает на точку отсчета денежного пространства. Негативное предположение предполагает позитивное, и наоборот».

Давайте запомним накрепко этот момент чтобы совершенно точно уяснить: если клиент описывает проблему какими-то определёнными словами, то можно сделать два предположения, которые, скорее всего, окажутся правильными:

а) слова, которые использует клиент, могут обозначать совершенно другое, чем то, о чем вы сначала подумали;

б) клиент уже знает, что проблемы существуют (раз уж он пришел), однако он также совершенно точно знает то, что проблемы может и не быть. Такая возможность отсутствия проблемы – не правда ли, крайне интересный повод для размышлений? Забыв об этом принципе, мы легко можем попасть в языковую игру клиента и увериться в том, что проблемное поле и является окружающим миром.

Клиент: Мои отношения с молодыми людьми никогда не бывают долгими. Они всегда уходят. Иногда я – инициатор разрыва. Ну, получается, и отношений-то никаких нет и не было. Боюсь уже вступать в новые отношения.

Терапевт: Понятно, действительно это ужасно, когда нет отношений, и наладить их невозможно. А почему так получается, никогда не задумывались? Как именно вы рушите отношения?

Мы привели этот антипример, чтобы продемонстрировать, как легко терапевт попадает в языковую игру, навязанную клиентом и, более того, начинает развивать предложенную картинку. Клиент предложил определенные правила, терапевт же своим ответом поддерживает клиента («ужасно, невозможно»), он уже использует его выражения и принимает без уточнений понятие «отношения», которое принадлежит клиенту (у терапевта пока что нет знаний относительно того, что понимает клиент под «отношения»). Возможно, терапевтом движет желание присоединиться к клиенту, возможно, его привлекает диагностический стиль, в данном случае это неважно – тон сессии задан не в той модальности. Вспомним высказывание Витгенштейна: «О чем невозможно говорить, о том следует молчать». Проверьте себя: возможно ли было в позиции терапевта говорить о «всегда разорванных отношениях»?

Но вернемся к философии. Идеи Людвига Витгенштейна, несомненно, заложили фундамент философии конструктивизма, которая считает что психика – не только отражение, но и активное конструирование реальности. Сам термин конструктивизм, однако, возник в искусстве в СССР в 1920-х годах, прижился в Европе, а в философии, стал наиболее распространенным уже после 2-й Мировой войны (с 1950-х годов). На наш взгляд, наиболее важную роль в развитии конструктивизма в психологии и психотерапии сыграл Джордж Келли, американский психолог. Келли перечисляет основные идеи конструктивизма в философии и психологии в своей книге «Психология личности: Теория личностных конструктов»:

– реальность интерпретируется (понимается и объясняется) каждым человеком постоянно, своим собственным, индивидуальным способом;

– такая собственная интерпретация реальности необходима – она даёт человеку возможность наилучшим образом адаптироваться к окружающей среде;

– закрепляются наиболее успешные (самые выгодные в практическом плане, удобные) интерпретации, а все остальные – лишние и отбрасываются за ненадобностью;

– интерпретация происходит не как попало, а по достаточно четкой системе оценочных шкал, Келли называет эти шкалы личностными конструктами (учтем то, что переводной термин не совсем корректен – personal constructs – это именно у каждого человека свои собственные, личные конструкты);

– взаимодействие людей – это не что иное, как взаимная подстройка их собственных конструктов (мы подстраиваем свои шкалы оценки друг под друга), а также – обмен опытом по интерпретации окружающей реальности.

На острие конструктивизма находится направление радикального конструктивизма, предложенное Эрнстом фон Глазерсфельдом в начале 1980-х году (к направлению присоединились Пол Вацлавик, Хайнц фон Фёрстер, Умберто Матурана, Франсиско Варела и другие). Его центральная идея – в том что любое познание, действие, коммуникация – всегда конструирование. То, что мы узнаем от мира и несём в мир – только лишь наши проекции и конструкции, ничего больше. Радикальный конструктивизм придерживается точки зрения на человека как на самоорганизующуюся систему, которая может творить саму себя. Человек – не только исследователь окружающего мира, самобытный учёный, который строит гипотезы и проверяет их, но и настоящий творец своего способа познания, своей коммуникации, жизни, своей собственной радости и печали. Та модель мира, которая складывается в психике каждого из нас, конечно же не является самим миром – это лишь карта (как писал Альфред Коржибский еще в 1933), но по своей структуре эта карта подобна территории и позволяет разобраться в ситуации. Изучая её, можно увидеть в уменьшенном масштабе те заросли и завалы, которые скрывают прямой путь, и наоборот, осознать, что мы запланировали маршрут по направлению к пропасти…

Мы переносимся в 1958 год, когда в США в городе Пало-Альто (Калифорния), известным сейчас своими знаменитыми IT-компаниями, открывается Институт психических исследований (Mental Research Institute), организованный Доном Джексоном, Джулсом Рискиным, Вирджинией Сатир. Грегори Бейтсон не был формально сотрудником института, но вел проекты параллельно, находясь под одной крышей с MRI. Позже к команде Института психических исследований присоединились Пол Вацлавик, Джей Хейли, Джон Уикленд (создавший Центр краткосрочной терапии под эгидой MRI) и другие известные психологи. С 1959 года и до сих пор Институт психических исследований является одной из ведущих организаций по исследованиям в области индивидуальной и семейной терапии. В Центре краткосрочной терапии Джона Уикленда была разработана и особая модель краткосрочной терапии Уикленд проводил исследования шизофрении вместе с Г. Бейтсоном, изучал принципы формирования, модификации и разрешения проблем как особой области знания, писал об особой роли инсайта при решении проблем. Также в этом центре работал Пол Вацлавик, признанный в мировом масштабе исследователь коммуникации, книги которого украшают полку любого профессионального психотерапевта (наверное, все вспомнят книгу о том, «Как стать несчастным без посторонней помощи»). Вацлавик подчёркивал особую роль коммуникации, общения между людьми, считал что именно в коммуникации конструируется реальность. Любое поведение – это коммуникация, любые знания – это результат взаимного общения. Особое внимание в Институте психических исследований уделялось системному подходу. Здесь первенство, пожалуй, принадлежало Джею Хейли, который всегда подчеркивал важность системного подхода, писал об особых принципах функционирования и существования систем, о семейных системах.

Ещё одним великим психотерапевтом, который внёс большой вклад в развитие подхода краткосрочной ориентированной на решение терапии, является Сальвадор Минухин. Основатель направления структурной системной терапии, Минухин, предлагает рассматривать семью как систему и использовать в терапевтических целях те изменения, которые происходят в системе. В его методическом арсенале – метод наблюдения за маленьким изменениями и расширения небольших положительных изменений.

Говоря о возникновении SFBT мы не можем не упомянуть Милтона Эриксона, знаменитого психотерапевта, создавшего особый подход к использованию транса в работе с клиентом. Эриксон всегда подчёркивал что клиент является экспертом, который определённо знает сам, как работать со своей проблемой, но нуждается в помощи, чтобы увидеть, открыть это знание. Надежда, а также уверенность в том, что в любом случае возможны изменения к лучшему – вот что характеризует работу М. Эриксона, а такие драгоценные камни, как парадоксальное предписание и трансовые техники, пополнили и копилку методов SFBT.