Читать книгу Нужна ли святость человеку? - Алексей Осипов - Страница 3
«Я искренне всегда стремился к Богу»
Жизнеописание игумена Никона (Воробьёва)
ОглавлениеИгумен Никон (в миру Николай Николаевич Воробьёв) родился в 1894 году на майского Николу в крестьянской семье села Микшино Бежецкого уезда Тверской губернии. Он был вторым ребенком. Всего в семье было шестеро детей, все – мальчики. В детстве Коля, кажется, ничем не отличался от своих братьев, разве только особой честностью, послушанием старшим и удивительной сердечностью, жалостью ко всем. Эти черты он сохранил на всю жизнь.
Коля блестяще окончил начальную школу, и отец сумел устроить его в реальное училище в Вышнем Волочке. И здесь он сразу же обратил на себя внимание своими исключительными и разносторонними способностями. Коля обнаружил прекрасные математические дарования, был великолепным стилистом. Он не раз говорил, что ему всегда легко было писать сочинения. Это видно и по его письмам, которые он писал, как правило, сразу, без черновиков. Пел (тенором) в хоре, играл на альте, выступал в разных программах на школьных мероприятиях, прекрасно чертил и рисовал. Младшие братья рассказывали, что его рисунки еще при них висели в классах в качестве образцовых. При переходе из класса в класс он неизменно получал награду первой степени (похвальный лист и книгу).
Но в каких условиях жил и занимался Коля в реальном училище?
Из дома помогали лишь в начальных классах. Когда же он решил учиться дальше, помощи ему ждать было неоткуда: родители жили совсем небогато, да кроме него было еще четыре сына, также нуждавшихся в образовании. Поэтому Коле пришлось продолжать учиться в условиях, невероятных для современного человека. Сразу же после обязательных уроков он, еще мальчуган, вынужден был, чтобы заработать на хлеб, идти и помогать отстающим обеспеченным товарищам. За это ему немного платили. Проведя так несколько часов, он прибегал на квартиру (за которую нужно было платить) и брался за подготовку своих уроков. Трудности увеличились, когда в то же реальное училище поступил его брат Миша: помочь ему мог только Коля.
Нужда, голод и холод были постоянными его спутниками во всё время обучения. Зимой он ходил в легком бессменном пальто и в штиблетах даже без стелек.
* * *
Семья батюшки была православной. Но вера эта, как и у большинства простых людей, носила обрядовый характер, была внешней, традиционной, не имела под собой ни знания христианства, ни твердой духовной основы. Подобная вера в лучшем случае воспитывала честных людей, но, полученная на бытовом уровне, по традиции, не отличалась прочностью и легко утрачивалась.
Отец Никон говорил, что народ в своей основной массе потому легко оставил веру после революции, что многие пастыри более пасли самих себя, чем паству, не назидали ее истинам веры и жизни и часто служили просто механическими требоисправителями. Все их наставления состояли в призыве к исполнению того, что «положено»: креститься, венчаться, отпевать родных, ходить по праздникам в храм, соблюдать посты, причащаться раз в год. Народ почти ничего не знал о духовной жизни, о борьбе со страстями, его редко кто учил этому. Поэтому, как только ему сказали, что Церковь – это поповский обман, очень многие перестали верить и в Бога. Ибо если Церковь – обман, то и Сам Бог – выдумка. Это случилось и с Николаем: в реальном училище он потерял веру в Бога.
Это была глубокая натура. В отличие от многих, Николая не увлекала обыденщина. Он искал смысла жизни. И это искание носило не отвлеченный философский характер, но исходило из самого сердца, захватывало всю его душу и требовало ответа на прямой вопрос: «Как жить?» В этом отношении он был очень похож на Ф. М. Достоевского, говорившего, что его осанна Христу через горнило сомнений прошла.
Поступив в реальное училище, Николай поверил атеистической пропаганде (которая широко развернулась в России после манифестов 1905 года Николая II о свободах, и в частности всех вероисповеданий, кроме Православной Церкви), с жаждой ринулся в изучение наук, наивно полагая, что в них скрывается истина. Эта слепая вера в науку легко вытеснила у него столь же слепую в то время веру в Бога. Уже в старших классах он понял, что эмпирические науки проблемами бытия Бога, духовного мира, души вообще не занимаются, вопрос о смысле жизни человека в них не только не ставится, но и не вытекает из природы самих этих наук. Увидев это, он со всем пылом своей натуры углубился в изучение философии и достиг в ней столь больших познаний, что к нему иногда обращались даже его преподаватели.
Искание Николаем смысла жизни было столь велико, что часто, оставаясь буквально без куска хлеба, он на последние деньги покупал книги. Читать их он мог только ночью. Ночами изучал историю философии, читал классическую литературу – и всё с одной целью, с одной мыслью: найти истину.
Но чем больше Николай приобретал знаний и становился взрослее, тем обостреннее чувствовал бессмысленность этой жизни, заключенной между рождением и неминуемой смертью. Смерть – удел всех, без исключения. А если так, то каков же смысл жизни, которая может оборваться в любой момент? Для себя жить не стоит, а для других? Все другие – такие же смертные, для них смысла жизни, следовательно, также нет. И зачем в таком случае живет человек, если ничто не спасает ни его, ни кого-либо от смерти? Наука и философия на этот вопрос ответа ему не дали. В конце жизни игумен Никон говорил:
«Изучение философии показало, что каждый философ считал, что он нашел истину. Но сколько их, философов, было? А истина одна. И душа стремилась к другому. Философия – это суррогат; всё равно что вместо хлеба давать жевать резину. Питайся этой резиной, но сыт будешь ли? Понял я, что как наука не дает ничего о Боге, о будущей жизни, так не даст ничего и философия».
* * *
В 1914 году, двадцати лет, Николай блестяще оканчивает реальное училище, но выходит из него без радости.
Разуверившись и в науке, и в философии, он предпринимает еще одну попытку найти научный ответ на главный вопрос жизни: зачем я живу? Он поступает в Психоневрологический институт в Петрограде. Однако и здесь его постигло глубокое разочарование. «Я увидел: психология изучает вовсе не человека, а „кожу“ – скорость процессов, апперцепцию, память… Такая чепуха, что это тоже оттолкнуло меня. И совершенно ясен стал вывод, что надо обратиться к религии»[18].
Окончив первый курс, Николай ушел из института. Наступил окончательный духовный кризис. Борьба была столь тяжелой, что приходила мысль о самоубийстве.
И вот однажды летом 1915 года в Вышнем Волочке, когда Николай вдруг ощутил состояние полной безысходности, у него, как молния, промелькнула мысль о детских годах веры: а что, если действительно Бог существует? Должен же Он открыться? И вот юноша, неверующий, из самой глубины своего существа, почти в отчаянии, воскликнул: «Господи, если Ты есть, то откройся мне! Я ищу Тебя не для каких-нибудь земных, корыстных целей. Мне одно только надо: есть Ты или нет Тебя?» И… Господь открылся. Батюшка говорил:
«Невозможно передать то действие благодати, которое убеждает в существовании Бога с силой и очевидностью, не оставляющей ни малейшего сомнения у человека. Господь открывается так, как, скажем, после мрачной тучи вдруг просияет солнышко: ты уже не сомневаешься, солнце это или фонарь кто-нибудь зажег. Так Господь открылся мне, что я припал к земле со словами: «Господи, слава Тебе, благодарю Тебя! Даруй мне всю жизнь служить Тебе! Пусть все скорби, все страдания, какие есть на земле, сойдут на меня – даруй мне всё пережить, только не отпасть от Тебя, не лишиться Тебя».
Долго ли продолжалось это состояние: час, два – он точно не помнил. Но когда поднялся с колен, то услышал мощные, размеренные, уходящие в бесконечность удары церковного колокола. Сначала он не придал этому значения, полагая, что звонят в монастыре, который был неподалеку. Но звон не прекращался, да и время оказалось слишком поздним для благовеста – за полночь.
Николай долго недоумевал относительно этого звона, опасаясь, не галлюцинация ли это. Объяснение пришло позже, когда он нашел подобное же в автобиографических заметках у С. Н. Булгакова в «Свете Невечернем», а также вспомнил рассказ И. С. Тургенева «Живые мощи» в «Записках охотника», где Лукерья тоже говорила, что слышит звон «сверху», не смея сказать «с неба». Он понял, что Господь иногда наряду с внутренним откровением являет человеку и особые внешние знаки для его большего удостоверения.
Так произошел у Николая полный переворот в мировоззрении. Бог явил Себя тому, кто искал Его всеми силами своей души. Господь ответил на эти искания и дал ему «вкусить и увидеть», что Он есть и что Он благ.
* * *
Но юноша еще не знал, что теперь делать и каков должен быть путь его новой жизни, чтобы не утратить найденной истины. Батюшка рассказывал, как в школе учил их Закону Божию священник: заставлял зубрить тексты, не вникая в их смысл, пересказывать Священное Писание и заучивать одним голым рассудком догматы, заповеди, факты истории Церкви без какого-либо приложения к духовной жизни, к мысли о спасении. Преподавание велось настолько мертво, схоластично, что уроки Закона Божия, вспоминал он, превращались во «время острот и кощунств». Христианство изучали как один из обычных светских предметов, но не как путь ко Христу и этим совершенно убивали дух в учащихся. Во всем преподавании не чувствовалось жизни. Не случайно преподобный Варсонофий Оптинский говорил: «Революция вышла из семинарии».
Батюшка в связи с этим часто говорил, что именно по причине такого «духовного» образования самые злые безбожники выходили из стен духовных школ, а наш народ, участвуя лишь в церковных мероприятиях, оставался без знания Православия и потому легко поддался атеистической пропаганде.
Вот что говорил отец Никон о своих дальнейших шагах жизни после обращения:
«А в дальнейшем уже Господь ведет человека сложным путем, очень сложным путем. Я был поражен, когда после такого откровения Божия вошел в церковь. И раньше ведь приходилось: и дома заставляли ходить, и в средней школе нас водили в церковь. Но что там? Стоял как столб, не интересовался, занимался своими мыслями – и всё.
Но когда после обращения сердце немного открылось, то в храме я первым делом вспомнил предание о послах князя Владимира, которые, когда вошли в греческую церковь, уже не знали, где находятся: на небе или на земле. И вот первое ощущение в церкви после пережитого состояния, что человек – не на земле. Церковь – не земля, это кусочек неба. Какая радость была слышать: «Господи, помилуй!» Это просто неимоверно действовало на сердце: всё богослужение, постоянное воспоминание имени Божия в разных формах, песнопениях, чтениях. Это вызывало какое-то восхищение, радость, насыщало…
Конец ознакомительного фрагмента. Купить книгу
18
Здесь и далее цитируется с магнитофонной записи.