Читать книгу Ипоходрик - Алексей Писемский - Страница 6

Появляется Настасья Кириловна, а за ней Ваничка.

Настасья Кириловна (растопыривая перед Никитой руки). Никитушка! друг мой… тебя ли я вижу? Еще господь бог привел с вами встретиться… Поцелуемся, друг мой! (Хочет поцеловать Никиту.)

Никита (целуя у ней руку). Как возможно-с!.. Пожалуйте ручку.

Настасья Кириловна. Ничего, ничего, мой друг, лучше бы поцеловались… Ох, задохнулась, бежавши… Сейчас только узнала, что вы здесь; но где же дядюшка-то? Дай мне его, ненаглядного, поскорее увидать.

Никита. Они гулять ушли.

Настасья Кириловна. Как гулять ушел? Разве он ходит еще? А ведь меня напугали, сказали, что он ужасно болен.

Никита. Здоровье наше известное, каждый день все хвораем.

Настасья Кириловна. Слышала, слышала… и ты-то, Никитушка, что-то похудел, точно лицо-то ободранное… и ты-то уж не болен ли?

Никита. Нет-с, я ничего: мы не господа, хворать не любим.

Ваничка, смотревший первоначально на потолок, на стены, подошел к большому зеркалу и начал оглядывать себя в разных положениях.

Настасья Кириловна. Что говорить, конечно: человек простой всегда бывает здоровее; но дядюшка-то… Ах, творец небесный! Все это время я как будто бы предчувствовала: в город ехать не надобно, а хочется… Ваничка тоже подмывает; но Алексей Яковлич у меня ведь прескупой-скупой на лошадей: как ехать куда-нибудь, так и история, хоть до драки дело! Ну, думаю, впрочем, ничего! Встала сегодня еще в четыре часа утра, велела потихоньку заложить бричку, разбудила Ваничку: поедем, говорю, друг мой, покуда папенька спит, так в пять часов и укатили, он еще и не просыпался. Да ты узнал ли, Никитушка, моего Ваничку-то? Посмотри, батько, какой молодец вырос! Ваничка, поди, друг мой, познакомься, – это камердинер дяденьки.

Ваничка (с важностью Никите). Ты лакей, что ли, дедушкин?

Никита (мрачно). Лакей-с.

Настасья Кириловна. Еще какой лакей-то?.. Редкостный, можно сказать, по своему усердию. Вон и я своей прислуге все говорю: вот, говорю, берите пример с дяденькина человека, вот служит, так служит! (Обращаясь к сыну.) Ваничка, тебе, может быть, трубки покурить хочется? Угости его, Никитушка, трубочкой! У вас, богачей, верно, уж есть табак. Он у меня презастенчивой, никогда сам ничего не попросит.

Никита. Ну, этого добра у нас нынче и в заводе нет; барин с полгода как перестал курить, доктора запретили.

Ваничка (с досадой). Что это, маменька, вы все просите! У меня свои папиросы есть. (Вынимая из кармана самодельную папироску, Никите.) Дай мне огня!

Настасья Кириловна. Ну, когда есть, так и прекрасно! Дай ему, Никитушка, огня, да расскажи мне что-нибудь про дядюшку.

Никита (подавая Ваничке спички, который закуривает папироску). Что дядюшка?.. Слава богу– ничего!

Настасья Кириловна. Очень он слаб?

Никита. Ничего-с!

Настасья Кириловна. А бледен этак и худ?

Никита. И этого ничего нет!

Настасья Кириловна. Ударов с ним не бывало ли? Нынче все больше удары поражают.

Никита. Какие удары?.. Так вот только робки они очень и сумнительны.

Настасья Кириловна. Ты этого не говори, Никитушка! Эти параличи прескрытная болезнь: вначале их и заметить трудно, а тут вдруг одним разом и покончит… сделал ли он по именью-то своему распоряженье? Ведь бездетный, Никитушка, сам согласись. Вот хоть бы взять с тебя: дал ли он тебе вольную-то? Обеспечил ли тебя?

Никита (стыдливо). Нет-с, не давал…

Настасья Кириловна. Стало быть, он ничего этакого о духовной не думал, завещания еще никакого не писал?

Никита. А бог их знает… Со мной не станет об том говорить.

Настасья Кириловна. Конечно, конечно, Никитушка! Я только так спросила, потому что неровен час… эти вещи всегда нужно делать заблаговременно, а особливо при слабом здоровье… Ваничка, не хочешь ли, друг мой, чаю? Тридцать верст ведь проехали… Угости, Никитушка, чайком, да и хлебца белого вели подать: есть что-то хочется.

Никита. Сию минуту-с! (Уходит.)