Читать книгу Вечность - Алексей Полубота - Страница 4

Соловки. Солёный шелест моря.

Строгое мерцанье тишины.

Зная, что страстей не переспорить,

Чтят обет молчанья валуны.

Утихает в сердце ветер хлёсткий.

За дерзанья, Господи, прости.

Низкие согбенные берёзки

Словно сестры на моём пути.

В облаках сверкнув пером огнистым,

Время замирает у черты…

Проступают в мареве волнистом

В вечность устремлённые кресты.

Соловки, Соловки,

Дали, дымно легки,

Овевают уставшую душу.

Соловки, Соловки,

Нет ни зла, ни тоски,

Если долго безмолвие слушать.

Как валун-полубог,

Что себя превозмог,

Став навек христианской святыней,

Так и вы, Соловки,

Невесомо чутки,

Над вселенской парите пустыней.

А может, я останусь навсегда

Солёным камнем; слушать песни моря.

И будет мне студёная вода

Подругой верной в радости и в горе.

И в оный день на мой замшелый бок

Присядет девушка с тоскою безголосой.

И будет, улыбаясь, гладить Бог

Прядь непокорную волос её белёсых.

И будут сосны весело звенеть,

В свои объятья принимая ветер,

И будет капелька брусники алой зреть,

Единственная для меня на свете.

На этом солнечном, сосновом,

На каменистом берегу

Брусникой зреющее Слово

В душе до срока берегу.

Вот рыжехвостым счастьем белка

Сверкает в воздухе – лови!

И компас безмятежной стрелкой

Зовёт к несбыточной любви.

Вздыхая, волны наплывают

На плечи тёплые земли,

И чайки, как печали, тают

В туманно-голубой дали.

Море, суровое море!

Крохотный островок.

С ветром безжалостным споря,

В скалы вцепился цветок.

Тоненький, голубоглазый,

Слушает грозный прибой…

Гордый смиряется разум

Рядом с такою судьбой.

Море Белое вздыхает.

А о чём – пойди пойми.

Чайка в звонкой дымке тает.

Дразнит, чёрт её возьми!

Безо всякой там утайки

Я могу, друзья, сказать,

Что хотел бы, как и чайка,

Зыбкой точкой исчезать.

Я хотел бы (прочь улыбки!)

Лёгким и крылатым быть,

Чтоб серебряную рыбку

Цепким клювом подхватить.

Чтоб, вдыхая моря свежесть,

Ощутить в груди простор,

Чтоб почувствовать, как режет

Даль морскую острый взор.

Как и море, я вздыхаю,

Вот пойди меня пойми:

Я, вздыхая, отдыхаю,

И неплохо, чёрт возьми!

Речка сёмгой серебристою

На порогах звонких плещется,

Где взмахнёт хвостом, там тысячи

Золотых сверкают брызг.

То ревёт, как будто сердится,

На камнях вскипая пеною,

А то вдруг воронкой солнечной

Улыбнётся берегам.

Лес над речкой неуёмною

Ни одной не вздрогнет веткою,

Паутиной шелковистою

Ловит позднее тепло.

На припёке разомлевшие,

Мхи брусникой алой светятся,

Слышат ели-чародейницы

Близкой осени шаги.

Светает. Таинство рыбалки

Я совершаю в оный час.

Полжизни, кажется, не жалко

За мой речной иконостас.

В реке мерцающие ивы —

Как лики явленных святых.

И я внимаю над обрывом

Пророчествам мужей седых.

На солнце вспыхнули верхушки,

Как свечи восковых дерев.

Проснувшись, робкая пичужка

Творит молитву нараспев.

И вот смотрю, тая дыханье,

Как тихо дрогнул поплавок.

Быть может, тайну мирозданья

В сей миг мне приоткроет Бог.

Кузнечики, кузнечики

распрыгались в траве.

Весёлые кузнечики,

как мысли в голове.

А я ловлю кузнечиков,

чтоб раз – и в коробок.

«Допрыгались, беспечные!

Вот я вас – на крючок!»

Поймаю на кузнечика

красавца голавля.

И вспыхнет краской вечною

стыдливая земля.

Сложу в суму заплечную

свой гаснущий улов

и песню про кузнечиков

сложу из бойких слов.

Кузнечики, кузнечики,

умолк весёлый звон.

А воды быстротечные

глубокий видят сон.

О, зелень лета!

О, синь озёр!

О, друг поэта,

ручной костёр!

Он лижет ветви,

как руки пёс,

а рядом светлый

мерцает плёс.

О, плеск форелий,

гуд комаров!

О, лапы елей, —

гамак ветров!

О, край, где небыль

звенит в тиши!

Где смотрит небо

в глаза души.

Мне снится край болотных слёз

И чахлых низеньких берёз.

Там бесприютный ветра вой

Над одинокою сосной.

Там неумолчные ручьи

О камни бьют тела свои.

Там к спинам грозных валунов

Прижалась беззащитность мхов.

Там редко птица пролетит,

Тот край пустынен и сердит.

Там редко утренней порой

Рассвет ласкается с землёй.

Я любил тебя, как солнце

над вершиной снежной сопки.

Мне тогда казалось: вовсе

отступил полярный мрак.

Я любил тебя, как небо

безответно-голубое.

Даже если громко крикнуть,

в тишине потонет крик.

Я любил тебя, как рощу

вьюгой скрученных берёзок,

в их стволах заиндевелых

обещание весны.

Я любил тебя, но знаешь,

может, лучше, что осталась

ты холодным ярким солнцем

над заснеженной судьбой.

На ослепительном снегу

Ни пятнышка, ни тени.

Спят облака, как на бегу

Застывшие олени.

Знакомый с детства снежный край!

Край замерших просторов,

Где в тишине собачий лай

Мерещится озёрам.

Где редкий куст увяз в снегу,

Валун – старик угрюмый,

При ярком солнце и в пургу

Свои лелеет думы.

Он заплакал опять

Над гранёным стаканом.

«Я умею летать!» —

Крик в отчаяньи пьяном.

Было в кухне темно,

Надрывалась гитара,

Ухмылялся в окно

Жёлтый лунный огарок.

«Я умею летать!» —

Он кричал и грозился.

«Я умею летать!

Не гляди, что напился».

Матерился и вновь

Он стонал над стаканом…

Уж мутилось окно

Предрассветным туманом.

А хозяин молчал,

И, скрывая неловкость,

Всё помешивал чай,

Что казалось издёвкой.

«Что молчишь?! Отвечай!» —

Проревел и смутился,

И погас, как свеча:

«Извини, я напился».

В предрассветную хмарь

Окунулся, шатаясь.

Наклонялись дома,

На шаги отзываясь.

Мне страшно оставаться одному —

Опять ходить по каменному дому.

Давай поговорим про свет и тьму

Или пойдём к кому-нибудь другому.

Давай, давай заварим крепкий чай

И в сотый раз послушаем кассету,

Там, где поют про дождь и про печаль,

Иль лучше ту, где девочки и лето.

Послушай, разве можно так спешить!

С тобой друг друга нет у нас важнее!

Давай, давай споём мы от души,

И, может быть, она похорошеет.

Один. Опять от стенки до стены

Считаю вечность нервными шагами,

И тусклый блеск разорванной струны

Встаёт перед уставшими глазами.

Серые комнаты душат меня,

Здесь электричество вместо огня,

Здесь равнодушие каменных стен

К трепету вен.

Серые плиты панельных домов,

Серые запахи серых ветров,

И в небе полночном вместо луны

Серые сны.

Где же ты, где ты, старушка луна?!

Серая съела тебя пелена?!

Хищный туман выползает из губ

Пепельных труб.

Что же мне делать, о чём же мне петь?!

Я не хочу в этом всём умереть!

Снова над городом ночь, и луна

Еле видна.

Неразгаданный сфинкс! над забвеньем столетий

Будет холодно твёрд твой невидящий взгляд.

И в пустыне умрёт обжигающий ветер,

И далёкое солнце устанет сиять,

Лишь один ты послужишь примером твердыне…

Но, расплатой за вызов всесильным векам,

Словно выводок змей, расползутся морщины

По тяжёлому лбу и уставшим щекам.

Мне по душе сейчас всё больше входы,

А выход, есть ли, нет, – найду потом.

Так по весне взрывают землю всходы,

Разбуженные солнечным дождём.

Им надо неба, голубого неба,

Заместо влажных, вязких пор земли,

Они не знают, что зовутся хлебом,

И что в июле вся земля в пыли.

Они не верят, что плоды созреют

И что потянут тяжестью к земле.

Весь мир для них и облака белеют,

Как будто паруса на корабле.

Прекрасный мир, прекрасные стремленья,

А где-то снова точат старый серп,

Который видел столько поколений,

Который уничтожил столько вер!

И всё же неба, голубого неба,

И что с того, что в мире есть серпы?!

Чем становиться перезрелым хлебом

Уж лучше пасть под лезвием судьбы.

Сегодня я увидел солнце,

Снимая со стены гитару.

Сегодня я увидел солнце —

Оранжевый морозный парус!

Сегодня я увидел небо,

А может, это было море,

В котором было много снега,

Дымящегося на просторе.

И ещё я увидел город,

Его стены, как снежные скалы.

Этот город пел и был молод,

И солнце ему подпевало.