Читать книгу История пилота истребителя (сборник) - Алексей Поправкин - Страница 6

Итак, 21 ноября Дмитрий до аэродрома дотянул и сел, не выпуская шасси, на брюхо. Рука была в крови. Кровь шла интенсивно и капала на пол кабины. Дмитрий сам до санчасти бы дошел, но механик боялся, что он не дойдет, потому что крови было много. Дмитрий сказал, что дотянет, но его все равно погрузили на полуторку и повезли на другой конец аэродрома в санчасть. В санчасти фельдшер оторвал рукав гимнастерки и осмотрел руку. Рука была в крови, но, по счастью, вражья фашистская пуля кость не задела. Можно сказать, только поцарапала. Медсестричка, девушка лет девятнадцати-двадцати, рану промыла и, старательно ее обработав йодом, засыпала стрептоцидом и потом наложила асептическую повязку, так что Дмитрию стало приятно, потому что рана не горела, а было даже свежо.

Но приготовленный фельдшером спирт Дмитрий пить не стал. Когда он сбил в первом бою своего первого, то в столовой принесли его первые сто грамм. А командир звена тогда сказал, что если в живых хочешь остаться, то чтобы не пил. Реакция улучшается лишь на первые пять минут, а потом она сильно падает. То ли дело в том, что он не пил, то ли везло, но он успел сделать уже восемьдесят боевых вылетов, а его ранило в первый раз!

Дмитрию хотелось спать, и было приятно, что Раечка, так звали ту молоденькую медсестру, перебинтовывала ему руку, и после того страшного напряжения только одна мысль была в голове: он остался в живых да и сбил двоих. Мысли о Сереге иногда вспыхивали в уставшем сознании, но гасли от усталости и убежденности, что все с ним хорошо. С этими мыслями он и уснул.

Проснулся от холода. Было прохладно, Раечка хлопотала у печки, разогревая ужин, пропущенный Дмитрием. Рука немного болела, но было уютно и спокойно. Еще через день, стало известно, что Серега воспользовался парашютом и к вечеру был в полку. Серега был небритым и немного осунувшимся, но живым.

Встреча друзей была радостной. Дмитрий только и сказал, что никогда не забудет того подвига – Серега даже расчувствовался. Посидели, поболтали. Сергею дали неделю отпуска. Но Серега в отпуске отсиживаться не хотел.

Какой нормальный человек будет отдыхать, когда окружают немецкую гадину и у Сереги были с ней свои счеты? Но еще два дня все же пришлось отдыхать. Летчиков не хватало, поэтому Сергею уже дали летать на четвертый день после возвращения. А отпуск?

– Потом догуляю, – говорил Сергей.

Нашли почти новый самолет, командир эскадрильи назначил Сергея ведущим, и уже с 27 ноября он полетел на задание. 27 ноября кольцо вокруг 6-й армии замкнулось. Операция «Уран» завершилась. Дмитрий продолжал лечиться, а удавка на шее 6-й немецкой армии продолжала сжиматься.

«Сталинградская Мадонна»[1]

Раечка окончила школу и решила стать врачом, как и мама. Начавшаяся война все перевернула. Отучившись год в Сталинградском медицинском институте, она в июле 42 года устроилась медсестрой в госпиталь, где работала и ее мама. Отца призвали еще год назад в пехоту. Поскольку он работал на Сталинградском тракторном, то посчитали, что механиком-водителем танка ему подойдет быть больше. Но последние два месяца, известий от отца не было. Раненых было много, и они всё поступали и поступали. Раечка сутками находилась в госпитале. С мамой они мельком виделись, на ходу перебрасываясь несколькими словами. Это продолжалось до 23 августа.

23 августа с аэродрома Тацинский, что около 250 километров к западу от Сталинграда, 4-й германский флот приступил к бомбежке Сталинграда. Самолеты сбрасывали свой смертоносный груз и возвращались, чтобы взять бомб еще и снова убивать. 71 тысячу мирных жизней унесли те бомбардировки, а 150 тысяч людей получили ранения. Это было больше, чем в 1945 году в Дрездене, это был абсолютный рекорд убийства мирного населения за всю войну!

Именно 23 августа превратили Сталинград в руины и именно 23 августа убили маму Раечки. 24 августа госпиталь эвакуировали на восток, а Раечка упросила оставить ее в Волжске, в помощь фельдшеру аэродромной санчасти. Волжск – небольшой городок на восточном берегу Волги, менее чем в 50 километрах от Сталинграда. И вот Рая уже почти три месяца работала в санчасти аэродрома Волжский. Работы было немного. Летчики, молодые и здоровые парни, не тратили время на всякие там болезни. Они летали, били фрицев и иногда не возвращались.

Дмитрий был один из первых легкораненых и все время рвался на фронт. Он был хорошим пациентом. Съедал все прописанные ему пилюли и охотно позволял Раечке перебинтовывать ему руку. Рана на руке затягивалась быстрее, чем затягивалась удавка на горле 6-й армии вермахта.

6-я армия вермахта уже находилась в котле, а рана все еще не заросла. Единственной возможностью поддерживать окруженных был воздушный мост.

Паулюс предлагал отступить, но каждый новый день давал Гитлеру время для выведения на линию обороны двух армий на Кавказе. Гитлер мог с полным правом говорить, что его приказ Паулюсу не сдавать своих позиций был абсолютно верным.

Дальний брат аса первой Мировой, Красного Барона, генерал Рихтгофен, неоднократно предупреждал, что внутри «котла» люфтваффе понадобится как минимум шесть аэродромов и должным образом подготовленный наземный персонал. Его опасения по поводу нехватки взлетно-посадочных полос очень скоро подтвердились. Рихтгофен с самого начала понял, что им придется заниматься заведомо гиблым делом. Они уже не надеялись встретить понимание наверху. Но «бесноватый» приказал держаться до последнего. Пока войска вермахта держались до последнего, рука Дмитрия заживала, и от полного морального расстройства его удерживала только Рая, которая делала все возможное, чтобы руке стала лучше, и, следовательно, поражение фашистской Германии наступило быстрее.

Между Раей и Дмитрием возникло то, что обычно возникает между двумя молодыми и привлекательными представителями разных полов, связанных общим делом. Дмитрий был шатеном, имел рост под 175 сантиметров, широкие плечи, ястребиный нос, острое зрение, атлетическую фигуру и вес около 80 килограммов. Рая же была среднего роста, с большим лбом, на который ниспадали русые волосы, с огромными голубыми глазами, которые подчеркивали невыщипанные тонкие брови, маленьким носиком, чувственными губами и точеной фигурой, которую даже не могла скрыть военная униформа.

В общем, между молодыми людьми завязался роман. Дмитрий был не на шутку влюблен. Это была любовь с первого взгляда. В тот момент, когда Рая накладывала асептическую повязку на рану, и руке стало прохладно, в сердце Дмитрия произошли серьезные изменения, оно стало интенсивно биться, а реакция на нее сравнялась с реакцией на вражеский самолет. Нарушился сон и покой. При этом Дмитрий рвался на фронт. Молодая красивая девушка почувствовала в Дмитрии свою надежную опору при потере мамы и неизвестности об отце. В такой ситуации молодой и красивый Сталинский Сокол разрывал ей душу!

Они были вместе, но между ними не было ничего плотского. Дмитрий собирался воевать и сомневался, что ему так и будет везти. Мало кто выживал в той мясорубке, а оставлять Раю с ребенком не входило в его планы.

К Дмитрию пришел Серега. Это произошло в первой декаде декабря. Сергей пришел навестить Дмитрия и похвастаться, что его уже наградили Орденом Ленина, он стал членом ВКПБ и сбил еще двоих. Это были истребитель «Мессершмитт-109» и транспортный «Юнкерс-52». С «мессером» пришлось повозиться, а «юнкерс» загорелся и горел очень хорошо!

Дмитрий слушал затаив дыхание и еще больше хотел на фронт. В тот момент, когда 6-я армия вермахта была в «кольце», транспортники Ю-52 с «Хейнкелями-111» снабжали окруженную армию по воздуху. Это было очень обидно. Дмитрию казалось, что если бы он был на фронте, то уничтожение «котла» происходило бы быстрее. Он даже поругался с Раечкой, которая повторила слова фельдшера о том, что он еще нездоров.

Третья неделя с Раечкой на аэродроме, но без полетов становилась все более тягостно. 19 декабря был самым удачным днем для люфтваффе. Около ста пятидесяти самолетов, доставивших триста тонн грузов, приземлились в «Питомнике». Однако подобные дни были крайне редки. Потом с каждым днем перевозка грузов становилась проблематичнее. Суровые погодные условия оказались не единственной проблемой. Аэродром в «Питомнике» вскоре стал объектом пристального внимания русской Авиации. Часто обломки сбитых самолетов, рухнувшие на взлетно-посадочную полосу, становились причиной аварий, что приостанавливало работу аэродрома на длительный срок. Обгоревшие останки боевых машин растаскивали по обе стороны от взлетных полос, и вскоре аэродром превратился в настоящее кладбище авиационной техники. Двойную угрозу таило в себе ночное приземление. Хотя, по сравнению с налетами советской Авиации, эту опасность даже опасностью-то назвать было нельзя. Немецкие зенитные батареи в «Питомнике», конечно, не могли обеспечить аэродрому должную защиту. Ведь только для обнаружения ночных бомбардировщиков противовоздушной обороне требовались мощные прожектора, которые тут же засекались русской артиллерией, как писал один немецкий очевидец.

Немецко-фашистские войска несли огромный урон в живой силе, теряя ежедневно не менее 1500 солдат в результате активных действий советских войск, советской Авиации, а также от голода, мороза и болезней. Паулюс и его 6-я армия ждала Манштейна, который обязательно пробьется. Как непосредственный командир генерала Паулюса, Манштейн так и не отдал прямого приказа на выход из окружения 6-й армии. Между тем 6-я армия сковывала под Сталинградом большие силы Красной армии, и если бы эти силы были высвобождены, то крах южного крыла был бы вопросом времени. Всю вину за гибель 6-й армии фельдмаршал Манштейн возложил на Гитлера и на нерешительного Паулюса, который так и не взял на себя риск прорываться из котла и оставлять Сталинграда без приказа своего командира – Манштейна. Сам Манштейн считал, что польза от прорыва будет минимальной, так как 6-я армия потеряет свою боеспособность и всю технику.

Итак, основную помощь, которую можно было ожидать, была помощь по воздуху – воздушный мост по которому немцы переправляли окруженным боеприпасы, продовольствие, медикаменты. Одним из крупнейших аэродромов, по которому немецкие фашисты пытались подвозить запасы 6-й армии, был аэродром в Тацинской (примерно 250 километров на запад от Сталинграда, железнодорожная станция Тацинская).

16 декабря началось наступление Советских войск в районе среднего течения Дона. Участок фронта, который обороняли итальянцы, был смят. Четыре наших танковых корпуса устремились в эту брешь. Среди них 24-й, который имел особую задачу – не вступать в бой, а незаметно углубиться в тыл противника. Причем заранее были закрашены звезды на танках и нарисованы кресты. Вместе с танками пошли роты саперов, «Катюш» и складов ГСМ. Наши танкисты даже несли потери от своих. (Кстати, «Катюши» были советским секретным оружием, и ни одна установка не попала к врагу).

Среди танкистов был и отец Раи, Петр, сержант, механик-водитель Т-34. И вот 24 декабря в 7 часов 30 минут по залпу «Катюш» части корпуса пошли в атаку на Тацинский аэродром. Петр уже знал, что жена его погибла при бомбежке 23 августа и хотел мстить. Танк, как спичечные коробки, мял вагоны с находящимися в них и людей около еще несобранных самолетов. Иногда пред ним возникал убегающий фашист, но тут же падал, скошенный очередью под траки. Он давил их и не испытывал угрызений совести. Казалось, пушка стала раскаленной от выстрелов, а танк в крови убитых фашистов.

Танки на бешеной скорости влетели на аэродром. Они таранными ударами опрокидывали самолеты, отрубали их хвостовое оперение. Потом подожгли склады с ГСМ, и аэродром превратился в огромный костер.

«Это было возмездие за Сталинград, который гитлеровские летчики в течение нескольких месяцев подвергали жесточайшим бомбардировкам, взлетая именно с этого аэродрома», – вспоминала участница тех событий, санинструктор О. Брызгалова.

Среди фашистов на аэродроме началась паника. Они метались по аэродрому. Летчики и техники пытались прорваться к своим самолетам, но попадали под огонь наших автоматчиков и танкистов. Некоторым все же удалось запустить моторы, и они начинали выруливать на взлет. Вот тут-то их и ждала смерть. Самолеты сталкивались с друг другом и начинали пылать подобно факелам.

Вдруг немного в стороне от полосы отдельно от других побежал очередной «юнкерс». До него было метров двести. Огонь! Но снаряды закончились, и Петр направил свой танк наперерез разбегающемуся «юнкерсу». Вспышка, взрыв. Он протаранил его… В тот день всего нескольким самолетам удалось покинуть этот ад.

«К 17 часам были подавлены последние очаги сопротивления немцев. В результате боя было уничтожено 3500 офицеров и солдат противника, в том числе весь летный и обслуживающий персонал аэродрома, 50 орудий и 15 танков. Танковым корпусом была выполнена главная задача: был нанесен невосполнимый урон немецкой авиации – было уничтожено свыше 350 боевых самолетов, которых так и не дождались окруженные войска».

Разные источники, разные цифры. Корпус В. Д. Баданова насчитывал 58 танков (39 Т-34 и 19 Т-70). На аэродром прорвались, и 26 декабря военные были окружены. Непосредственно на аэродроме было уничтожено 44 самолета (конечно, сомнительно, что 350 самолета. Наиболее вероятна цифра в 44). Корпус Б. Д. Баданова был окружен. 27 декабря остатки корпуса в 3 часа ночи прорвали оборону и вышли из кольца. Всего 927 человек.

К 30 декабря корпус из окружения вырвался, дозаправив танки смесью захваченного на аэродроме авиационного бензина с моторным маслом. После этого линия фронта временно стабилизировалась, так как ни советские, ни немецкие войска не имели достаточно сил, чтобы прорвать тактическую зону обороны противника. После уничтожения аэродрома в Тацинской положение 6-й армии еще более ухудшилось. Основным аэродромом становится «Питомник».

«Ежедневная порция хлеба составляла 100 граммов. В солдатском рационе конина стала роскошью, немцы охотились за собаками, кошками, воронами. В довершение всего вражеские войска, так и не получившие зимнего обмундирования, жестоко страдали от суровых морозов (в январе морозы доходили до двадцати пяти – тридцати градусов)», – из воспоминаний фашиста.

«До Рождества 1942 года войскам выдавалось по 100 граммов хлеба в день на человека, а после Рождества этот паек был сокращен до 50 граммов. Позднее по 50 граммов хлеба получали лишь те части, которые непосредственно вели боевые действия; в штабах, начиная от полка и выше, хлеба совсем не выдавали. Остальные питались только жидким супом, который старались сделать более крепким, вываривая лошадиные кости», – вспоминает другой фашист.

Наконец к 1 января рука Дмитрия стала совсем здоровой. Она даже не чесалась, и фельдшер признал, что он здоров. Дмитрий поблагодарил, нежно простился с Раечкой, пообещав, что будет с ней всегда, и, весело насвистывая, отправился к командиру полка на противоположную сторону аэродрома.

Дмитрий радостно шел мимо стоянок, на которых стояли Ла-5-е, а чуть дальше – Як-9-е. Механики роились тут же, хлопоча над техникой. У них были красные и отмороженные щеки. Но они работали при морозе в двадцать пять градусов. Они работали для победы!

«Красивые машины», – подумал Дмитрий. Летчикам нравился Як-9, как и Ла-5. Между летчиками обоих типов постоянно велись споры. Провести сравнительный бой в полках не представлялось возможным, но было ясно, что боекомплект у Лавочкина был больше, а, стало быть, фашистов можно было сбить за вылет больше!

Комэска встретил Дмитрия радостно. Летчиков, как всегда, не хватало. Окружение немцев закончилось, летали транспортные самолеты. Германское руководство пыталось обеспечить окруженных питанием и боеприпасами. Однако уже имелись случаи сдачи немцев в плен.

– Ну, здорово, орел! – радостно встретил Дмитрия комэска.

– Здравия желаю, товарищ капитан!

– Садись, слушай. Пока ты руку лечил, мы закончили окружение немцев, операцию, как знаешь, «Уран». В целом, конечно, задачу выполнили. Однако немцы были сильны, и командованию пришла мысль провести операцию «Малый Сатурн», которая бы дополняла «Уран». Итальянская армия была разбита. Рывок к Ростову уже не планировался, сил уже не было. Немцы пытались свою операцию провести. Им даже удалось отсечь целый танковый корпус, который нанес страшный удар по аэродрому в Тацинской. Но к 30 декабря корпус из окружения вырвался, только сейчас передали. Живем! В общем, танкисты постарались. Самолетов 300 уничтожили, говорят!

– Что же нам-то теперь сбивать, товарищ капитан?

– Не бойся. Хватит. Они теперь своим жратву на самолетах возят! На диету немцев посадим. Завтра полетишь. Иди, познакомься с новым ведомым. Будет теперь у тебя лейтенант Александр Васин. Старательный и исполнительный. Он уже двоих завалил, молодец. Вот с ним летать и будешь. А Сергея старлеем делаем. Он в партию вступил, и Орден Ленина ему подписали. На днях приказ будет. Впрочем, ты знаешь.

– Есть! – сказал Дмитрий и ушел в расположение эскадрильи.

Погоды не было три дня. Если бы не Раечка, то Дмитрий сошел бы с ума. Нет, почти полтора месяца провести в санчасти, так ждать избавления, наконец выписаться при хорошей погоде, а когда уже можно летать – нет погоды, черт!