Читать книгу Уральский Монстр. Хроника разоблачения самого таинственного серийного убийцы Советского Союза. Книга I - Алексей Ракитин - Страница 3

Книга I. Июль 1938 г. – сентябрь 1939 г.
Глава I. Предвестие кошмара: убийство на Первомайской

Оглавление

Герда Грибанова исчезла вечером 12 июля 1938 г. прямо из двора дома №19 по улице Первомайской города Свердловска, в котором проживала. Душным июльским вечером подвижная и самостоятельная девочка – а ей только месяца не хватало до полных 4 лет – играла у крыльца, забегая время от времени в дом попить воды или взять другую игрушку. Её старшая сестра Ираида, 5 лет, чувствовала себя неважно после удаления зуба и лежала с температурой в кровати, так что компании у Герды в тот вечер не было.

Девочки хватился дед, Михаил Андреевич Грибанов, и произошло это примерно в 21:20. Тревоги он не поднял, а поначалу принялся за поиски внучки в одиночку – этот нюанс, кстати, сильно насторожил в последующем правоохранительные органы.

Дом №19 по улице Первомайской представлял из себя Г-образную постройку, составленную фактически из двух деревянных зданий – одно- и полутораэтажного. Последнее имело высокий чердак, заставленный имуществом, вынесенным жильцами снизу. В одноэтажной части дома, имевшей площадь 147 кв. м, проживали, согласно данным паспортного стола, 18 человек, в полутораэтажной на площади 110 кв. м – 15. Во дворе располагался небольшой флигель площадью 22 кв. м, там были прописаны еще 3 жильца. Как видим, по одному адресу фактически находились 3 постройки, в которых проживали 14 семей (36 человек). Помимо упомянутых зданий вглубь квартала широкой лентой уходил большой сад с огородом и мелкие надворные постройки: дровяной сарай, уборная, пустовавшая в то время конюшня. Скажем прямо, там было где потеряться. Как Михаил Андреевич искал пропавшую внучку, сказать затруднительно, вполне возможно, что он принялся за поиски много позже того времени, на котором впоследствии настаивал. Родители девочки – Пётр Михайлович и Варвара Степановна Грибановы – в тот день около 19 часов вечера отправились в театр, так что они не могли ни подтвердить, ни опровергнуть его слова. По возвращении после полуночи из театра, примерно в 00:20 13 июля, они увидели деда стоящим перед домом и разговаривающим с одним из соседей. Михаил Андреевич сказал сыну об исчезновении Герды, и именно это время следует считать достоверно установленным моментом начала поисков.


Карта г. Свердловска 1947 г. (городская и Сталинского района). Точка «1» – место проживания в 1938 г. семьи Грибановых в д.19 по ул. Первомайской.


Пётр Грибанов в поисках дочери метался по двору, саду и улице до 03:30. Отдохнув немного, он продолжил поиски; в утренних сумерках отец ещё раз тщательно осмотрел сад и, не найдя ничего подозрительного, направился во 2-е отделение Рабоче-Крестьянской милиции (РКМ) с твёрдым намерением подать заявление об исчезновении дочери. Правда, во 2-м отделении заявление от отца принимать не стали, но направили в детскую дежурную комнату, где Грибанова выслушали и пообещали зарегистрировать его обращение.

Запомним, кстати, эту весьма необычную любезность свердловских милиционеров и не станем раньше времени восхищаться их деликатностью и готовностью помочь чужой беде. Как выяснилось позже, никто ничего в детской комнате милиции регистрировать тогда не стал и разговоры об исчезновении девочки так и остались разговорами. Как увидим из дальнейшего, доблестная советская милиция к сообщениям об исчезновении детей относилась весьма равнодушно и начинала изображать лихорадочную деятельность только после обнаружения трупов. Отказ гражданам в регистрации их обращений являлся одним из самых эффективных способов фабрикации положительной статистики. История эта, увы, типична для советской поры. Не особенно помогло Петру Грибанову в этой ситуации и то обстоятельство, что он имел некоторое отношение к органам внутренних дел – работал прорабом 5-го стройучастка Стройотдела АХО свердловского Управления НКВД, и хотя фуражки с малиновым околышем не носил, всё же до некоторой степени являлся для милиционеров «своим» человеком. Да и знакомства имел кое-какие.

В общем, Петра Грибанова выслушали, пообещали «отработать» его заявление, но на самом деле никто ничего делать в те дни не стал.

Как показывает мировая практика, поиск похищенных детей наиболее эффективен в первые 24 часа с момента их исчезновения. Тому есть несколько причин, и важнейшие из них – свежесть следов на месте похищения и яркость воспоминаний возможных свидетелей. Но, как известно, мировой опыт советским правоохранителям не писан, поэтому они в большинстве случаев первые трое суток с момента исчезновения человека вообще игнорировали всякие обращения родственников, да и в последующем не особенно активничали.

В данном случае произошло то же, что и обычно, то есть ничего. Никто из милицейских руководителей не послал кинолога с собакой к дому, никто не озаботился опросом соседей.

После посещения милиции Петр Грибанов помчался на работу, ибо начинающийся день был рабочим, средой. (Правда, в этом месте необходимо сделать небольшое пояснение – во второй половине 1930-х гг. рабочая неделя была не 5-дневной с двумя выходными, как сейчас, а имела график «четыре рабочих дня, пятый – выходной». Причем на разных предприятиях отсчет рабочих дней велся по-разному, поэтому очень часто выходные дни не совпадали даже у членов одной семьи. Эта чехарда немало попортила крови советским людям, которые жаловались на нее во все инстанции от газет и профсоюзов до Политбюро ЦК ВКП (б). В последующем мы по мере необходимости будем особо пояснять, ведется ли речь о выходном дне или рабочем, поскольку для очень многих советских людей той поры суббота и воскресенье являлись рядовыми буднями.)

Руководство, узнав о ночном происшествии, разрешило Петру взять отгул, и тот продолжил поиск дочери. В 09:30 он уже был на вокзале, где расспрашивал людей о 3-летней девочке по имени Герда. В 18 часов валившийся с ног от усталости отец вновь появился на пороге 2-го отделения милиции, рассчитывая уговорить милицейское руководство заняться-таки поисками дочери. Его вежливо выслушали и отправили домой набираться сил.

На следующий день из Свердловска уехал Михаил Андреевич Грибанов, 69-летний дед пропавшей девочки. Жил он в Челябинской области, в селе Черемховое Каслинского района, считался колхозником – хотя какой из него работник в таком-то возрасте? – к сыну в город приезжал раз в год. До этого приезжал в июне 1937 г., теперь вот – в середине июля. С собою в деревню Михаил Андреевич повез Ираиду, старшую внучку, что, в общем-то, понятно: чего ей в городе сидеть летом?

Герду Грибанову утром 16 июля нашел 12-летний Вася Молчанов, проживавший по соседству, в доме №111 по улице Мамина-Сибиряка. Вместе с другом он зашел во двор дома №115, который имел сад, граничивший с садом дома №19 по Первомайской. Мальчишки, по-видимому, намеревались провести ревизию соседских огородов. Впрочем, намерения их сейчас не имеют ни малейшего значения, важно лишь то, что они проникли в сад дома №19 и Вася полез в густые кусты черёмухи. А там на земле он увидел прикрытый лопухами и одеждой труп голой девочки… Это была Герда.


Место обнаружения трупа Герды Грибановой, вид из двора в сторону надворных построек. Фотография сделана поздней осенью 1939 г спустя почти полтора года со времени совершения преступления. Сложно сказать, насколько правильно фотограф выбрал точку съёмки, поскольку визуально от кустов черёмухи до построек гораздо ближе, нежели это указано в рапорте. Скорее всего, фотограф знал, что надлежит фотографировать, но небрежность была допущена при составлении рапорта летом 1938 г.


Сообщение об обнаружении мёртвого ребенка поступило в милицию в 12 часов. Осмотр места проводил оперуполномоченный Неволин. Согласно его рапорту на имя начальника 2-го отделения РКМ Суворова расстояние от кустов черемухи до дома №19 по Первомайской составляло от 80 до 100 м. Тело убитой девочки было покрыто детским пальтишком коричневого цвета и замаскировано листьями лопуха. Под пальто оказались детали одежды жертвы – бюстгальтер малого размера, трусики, платье, детские чулки. Возле головы трупа стояли хромовые детские ботиночки. Но отнюдь не эта «инсталляция» из одежды и обуви жертвы оказалась самой отвратительной и пугающей находкой. С левой стороны детского трупика убийца уложил отрезанные части тела – правую руку и часть правой ноги от колена вниз. Тело находилось в положении «лицом вниз» и когда его перевернули, стало ясно, что оно сильно изуродовано ударами ножа.

О находке детского трупа стало быстро известно окрестным жителям, а поскольку события разворачивались в середине дня, то за действиями милиции следило несколько десятков человек. Как стало известно два года спустя, среди зевак находился и убийца, внимательно наблюдавший за тем, как носилки с останками были погружены в автобус и увезены в морг 1-й городской больницы. О потребности убийц возвращаться к месту совершения преступления известно давно, и потому полицейские во многих странах мира переписывают фамилии любителей таращиться на кровь и трупы, причём записывают всех, стоящих в толпе, никому не дают уйти, но советская милиция такими премудростями себя не утруждала, а потому имя изувера ни в какие оперативные документы не попало. Преступник, находившийся в толпе зевак, не привлёк к себе ни малейшего внимания, и то, что он остался не узнан и не замечен, с неизбежностью обещало продолжение кошмара.

Судебно-медицинское исследование трупа Герды Грибановой было проведено на следующий день после обнаружения, т.е. 17 июля. С содержанием этого документа, не очень приятного для чтения, но совершенно необходимого для правильного понимания случившегося, следует ознакомиться самым внимательным образом. На страницах этой книги судебно-медицинские документы будут цитироваться и комментироваться не раз – это специфика жанра документальной криминалистической реконструкции. Понимание особенностей травмирования жертв способно многое сообщить о преступнике и преступлении, кроме того, позволит лучше понять логику действий следственных работников, увидеть их ошибки и успехи. В общем, медицинские документы являются совершенно неотъемлемой частью повествования, без которой изложение этой истории будет страдать очевидной неполнотой.

Итак, что же показало судебно-медицинское исследование трупа Герды Грибановой? Эксперт Сизова при описании состояния тела обратила внимание на следующие значимые детали: волосистая часть головы густо выпачкана кровью, цвет трупных пятен «фиолетово – грязный», располагались они на задней поверхности и боковых сторонах туловища. Это означало, что в течение первых 12 часов с момента смерти тело девочки находилось в положении «лежа на спине». Трупное окоченение полностью разрешилось (окончилось), что до известной степени указывало на давность убийства не менее двух суток. Эксперт обнаружила, что «заднепроходное отверстие широко зияет и свободно пропускает два пальца в перчатках». Упоминание перчаток в данном контексте неслучайно: дело в том, что тогда не существовало тонких латексных перчаток и патологоанатомы в своей работе использовали перчатки из толстой и грубой резины. То, что ректальное отверстие оказалось сильно расширенным, причем без разрывов прямой кишки, наводило на мысль о половом акте, совершенном с трупом. Не менее важным оказалось и другое наблюдение эксперта Сизовой: «отверстие во влагалище пропускает конец мизинца». Это означало, что погибшая девочка не подвергалась изнасилованию в традиционной форме. На коже подошв отмечена мацерация («банная кожа») – это могло быть следствием пребывания тела либо в воде, либо в избыточно влажном месте, где надолго могла задержаться дождевая вода или роса. Всё тело оказалось покрыто массой мелких червей. Эксперт не разъяснила, идет ли речь о личинках мух или настоящих червях. Между тем эта деталь была бы важна, и чуть ниже нам ещё придется вернуться к этому вопросу.

При внешнем осмотре были выявлены следующие телесные повреждения (см. анатомическую схему):

– на лбу спереди слева четыре резаных раны с ровными расходящимися краями от 0,5 до 2,0 см (позиция 1 на анатомической схеме);

– на правом виске две резаных раны длиною до 6,0 см, расстояние между ними 2,0 см (поз.2);

– у левого уха аналогичная рана длиной 3,0 см (поз.3);

– на носу рана до 6,0 см, по глубине проникающая до остова носа (поз.4);

– в области правого виска обдир кожи с кожным лоскутом до 3,0 см (поз.5);

– резаная рана, переходящая от срединной линии подбородка на шею и верхний край грудной кости (поз.6);

– на шее опоясывающая рана, достигающая позвоночника (поз.7);


Анатомическая схема с указанием телесных повреждений, причиненных Герде Грибановой.


– от верхнего края грудины резаная рана вниз, причем грудная кость разрезана на две части. Края разрезов грудной кости гладкие и ровные (поз.8);

– на передней брюшной стенке две раны, расходящиеся от пупка к правой и левой сторонам паха. Передняя брюшная стенка вскрыта. Кожно-мышечная рана переходит на лобковую область и достигает входа во влагалище (поз.9);

– на правой половой губе две раны длиною 3,0 и 4,0 см (поз.10);

– правая рука в плечевом суставе полностью отделена, края разрезов неровные (поз.11);

– на отрезанной правой руке в верхней трети плеча рана длиною 3,0 см (поз.12);

– часть правой ноги от колена вниз отделена (поз.13);

– на левой голени спереди в средней трети кровоподтек размером 1,0 * 1,5 см (поз.15);

– в нижней трети левого бедра с наружной стороны кровоподтек 2,0 * 2,0 см (поз.14);

– мизинец левой стопы отсутствует. Из текста акта №877, подписанного Сизовой, невозможно понять, идет ли речь о давней ампутации пальца или еще одном ранении, полученном во время фатального для жертвы нападения (поз.16).

При внутреннем осмотре эксперт зафиксировала следующие существенные для следствия детали:

– в теменной области 5 ран, пробивших кости черепа. Именно эти ранения и дали то обильное кровотечение, на которое Сизова обратила внимание при внешнем осмотре;

– правая височная область несколько гиперемирована, то есть наполнена кровью и отечна;

– мозговое вещество желеобразной консистенции грязно-серого цвета. Это наблюдение указывает на степень далеко зашедшего разложения;

– в правой височной области небольшое количество жидкой крови;

– в околосердечной сумке примерно 15 граммов мутной крови, сердце грязно-бурого цвета;

– желудок пуст;

– края заднепроходного отверстия растянуты и гладкие, без трещин;

– девственная плева выражена в форме валика, повреждена вследствие ранения половых органов.

После проведения внутреннего осмотра крышка черепа, грудная кость, влагалище, прямая кишка с заднепроходным отверстием изъяты.

По мнению Сизовой, причиной смерти явился паралич сердца, вызванный внедрением осколков кости черепа в твердую мозговую оболочку и вещество мозга. Смерть наступила быстро, но не моментально. Сначала преступник нанес удар тупым предметом в правый висок, затем, когда девочка упала, последовали удары ножом в лицо. Убийца использовал нож, имеющий лезвие с односторонней заточкой. Основные повреждения причинены посмертно. Половой акт в традиционной форме не мог иметь места, однако состояние заднепроходного отверстия и прямой кишки указывает на возможность полового акта в посмертном состоянии.

Последующее исследование мазков, взятых из влагалища и прямой кишки, не привело к обнаружению сперматозоидов. Строго говоря, это ничего не доказывало и не опровергало – презервативы в Свердловске того времени свободно продавались, и это, кстати, зафиксировано в материалах расследования.

К сожалению, эксперт в своем заключении не указала на несоответствие трупных пятен тому положению тела, в котором оно было найдено. Сначала (не менее 12 часов с момента наступления смерти) труп находился в положении «лежа на спине», но затем кто-то его перевернул. Также не последовало разъяснений со стороны эксперта относительно червей, обнаруженных на теле во множестве. Личинки мух и настоящие земляные черви отличаются друг от друга и развиваются в различных условиях: для первых нужен приток воздуха, для вторых – нет. Поэтому если судмедэксперт действительно увидел червей, то можно было заподозрить закапывание тела. Последнее, кстати, хорошо согласовывалось с обнаруженной мацерацией, наличие которой Сизова тоже никак не прокомментировала (впрочем, для полноты картины заметим, что мацерация могла образоваться и при нахождении тела под листьями лопуха в условиях сырости и отсутствия циркуляции воздуха).

Через неделю, изучая в лаборатории изъятые в ходе экспертизы биологические объекты, Сизова сделала чрезвычайно важное открытие – она обнаружила, что в крышке черепа находится… отломанный в момент нанесения удара кончик ножа! Он до такой степени крепко сидел в кости, что был почти незаметен и догадаться о его присутствии можно было лишь при тщательном ощупывании. Быстро достать драгоценную улику не удалось, и судмедэксперту Сизовой пришлось изрядно попотеть, чтобы ее извлечь с минимальными повреждениями черепной крышки, которая также являлась важной уликой.


Обломанный кончик ножа, которым убийца наносил удары в теменную часть черепа Герды Грибановой, был обнаружен совершенно случайно. Судмедэксперт Сизова, проводившая вскрытие тела, его банально не заметила, но её заинтересовал череп, как потенциальный экспонат музея судебно-медицинской экспертизы, который как раз в конце 1930-х гг. стал создаваться в Свердловске руководителем Лаборатории СМЭ Урусовым. Сизова отпилила крышку черепа и оставила его у себя для последующей обработки. Прошла почти неделя – точнее, 6 дней – пока у судмедэксперта дошли до будущего экспоната руки. Герду Грибанову, кстати, за это время уже успели похоронить… Очищая внутреннюю поверхность черепа, судмедэксперт к своему немалому удивлению нащупала пальцем кончик ножа, застрявший в толще кости. Обломок почти невозможно было увидеть – он весь находился в кости. Извлечь его руками не представлялось возможным, пришлось использовать инструмент и частично разрушить прилегающую кость. Зато следствие обогатилось ценнейшей уликой – теперь обнаружение ножа, которому соответствовал обломанный кончик, гарантированно доказывало причастность подозреваемого к преступлению. Нам ничего неизвестно о размерах обломанной части лезвия, к сожалению, никто из причастных к расследованию лиц не потрудился зафиксировать соответствующие измерения, но кое-какие прикидки на сей счёт сделать можно. Если считать, что обломанное лезвие принадлежало карманному перочинному ножу, то его ширина должна была составлять 8—10 мм. В таком случае длина обломанной части равна приблизительно 45 мм. Хотя в следственных документах этот обломок называется «кончиком ножа», правильнее считать, что лезвие сломалось в середине или даже ближе к своему основанию. Запомним эту деталь – она очень важна в нашем повествовании и пресловутый «обломанный кончик» в последующем ещё будет не раз нами упоминаться.


Прежде чем перейти к изложению процесса розысков убийцы, сделаем небольшую паузу и попытаемся с точки зрения современных представлений оценить картину, зафиксированную документами 1938 г. Это совершенно необходимо для лучшей ориентации читателя в последующем шквале криминалистической и судебно-медицинской информации, ее будет в этой книге много. К сожалению, место обнаружения тела Герды Грибановой никто из сотрудников уголовного розыска не потрудился сфотографировать, хотя теоретически работники следственных органов в то время уже прекрасно знали о том, что «ложе трупа» является источником весьма ценной информации. Криминалистическая фотография активно развивалась в дореволюционной России, фотолаборатории с качественным специальным оборудованием существовали при отделах сыскной полиции более чем в ста городах империи. Курс криминалистической и судебной фотографии преподавался в школах Рабоче-Крестьянской милиции как один из важнейших профильных предметов уже с начала 1920-х гг. Поэтому нельзя сказать, что сотрудники свердловского уголовного розыска не понимали важности фотографирования. Понимать-то они, может, и понимали, да только не фотографировали… Впрочем, как станет ясно из дальнейшего, такого рода небрежность в работе являлась отнюдь не самой серьезной проблемой советской милиции.

Итак, что же сказать об убийце и совершенном им преступлении, опираясь на данные протокола осмотра места обнаружения трупа и результаты судебно-медицинской экспертизы тела Герды Грибановой?

1) Место обнаружения трупа, по-видимому, не являлось местом убийства. Преступление было очень кровавым. Учитывая, что убийца нанес серьезные прижизненные ранения и отделил конечности, кровопотеря должна была составить около 3/4 литра, это разумная, отнюдь не чрезмерная оценка. В протоколе осмотра места обнаружения трупа ничего не сказано об обнаружении на окружавших тело густых растениях следов крови, а это означает, что их там не было. В пользу этого предположения говорит и уверенность Петра Грибанова, отца девочки, в том, что тела не было в том месте, где его нашли, ни в ночь на 13 июля, ни в тот же день позже (он дважды осматривал эти кусты, в том числе и с собакой). Это означает, что девочка была убита в другом месте – так, кстати, и не найденном органами следствия, – и принесена в кусты черемухи спустя значительное время с момента совершения преступления.

2) Первые 12 часов после убийства (а возможно и дольше) тело Герды Грибановой находилось в положении «лежа на спине», на что однозначно указывает расположение трупных пятен. Впоследствии телу придали другое положение, перевернув его лицом вниз. Возможно, изменение положения связано с переносом трупа из одного места в другое. Какова бы ни была причина подобного изменения, оно означает, что убийца возвращался к трупу. Это наблюдение хорошо согласуется с предположением судмедэксперта Сизовой о посмертном половом акте; убийцы-некрофилы действительно склонны возвращаться к телу жертвы для совершения повторных половых актов и делают это порой не один раз.

3) Чрезмерная жестокость убийцы, выходившая за всякие рациональные границы, свидетельствовала о том, что страдания жертвы являлись для него не средством добиться подчинения, а целью нападения. Его половое возбуждение напрямую было связано с ощущением своего всевластия и причиняемым страданием. Западные криминологи относят таких сексуальных убийц к категории так называемых дестройеров (от англ. destroyer – разрушитель), в советской криминологии тех лет их называли «садисты-разрушители». Дестройеры обычно не осуществляют половых актов с жертвами, ограничиваясь причинением тяжких, обезображивающих ранений. Сексуальную разрядку во время нападения они получают посредством мастурбации, коитус, то есть непосредственное совокупление с жертвой, не является целью посягательства. То, что в описанном случае убийца продемонстрировал весьма несхожие модели поведения, характерные как для некрофила, так и убийцы-дестройера, наводит на мысль о действиях двух человек. Хотя один этот довод не может быть признан достаточным для уверенного заключения о вовлеченности в преступление более чем одного человека, тем не менее его следует запомнить; в дальнейшем мы увидим, что подобных намеков в этом деле окажется очень много.

4) Место обнаружения трупа до известной степени представлялось упорядоченным. Тело девочки, предметы её одежды и обувь были прикрыты пальто и замаскированы листьями лопуха. Понятно, что детское пальто не могло иметь большую площадь, а значит, все предметы были расположены очень компактно. Подобная упорядоченность свидетельствует о самообладании преступника. Интересно то, как были расположены предметы одежды и части тела, поскольку их не просто сбросили на грунт, а разместили в некотором порядке. Ботинки были поставлены у головы трупа слева, чуть ниже, также с левой стороны, если смотреть на тело, убийца поместил отрубленные руку и ногу. Размещение каждого из этих предметов требовало отдельного движения рукой, и то, что все они оказались с левой стороны, наводит на мысль о левшизме преступника. Это не означает, что он левша, скажем менее категорично: перед нами неявное указание на то, что подсознательно этот человек отдавал предпочтение левой руке. Возможно, он переученный левша, в те годы советская школьная программа требовала непременного обучения письму правой рукой. Конечно, можно предположить, что преступник правой рукой укладывал предметы слева от трупа, но такое допущение представляется все же не очень достоверным. Мы видим действия рефлекторные, такие, над которыми убийца вряд ли задумывался. Он оставил труп в таком виде, который казался ему оптимальным в силу каких-то внутренних потребностей, вряд ли осознаваемых. Так что предположение о левшизме убийцы не лишено здравого смысла. На этой детали сейчас тоже следует сделать акцент, поскольку в последующем нам придется к этому вопросу возвратиться с довольно неожиданной стороны.

Итак, каким же образом развивались события после обнаружения трупа пропавшей четырьмя днями ранее девочки?

Опросив жителей дома №19 по улице Первомайской и их ближайших соседей, сотрудники уголовного розыска выяснили, что убитую девочку в последний раз видела Рита Львовна Дымшиц. Ошибка со стороны свидетельницы исключалась, поскольку Дымшиц проживала с Гердой в одном доме и хорошо знала девочку. Видела она ее около 21 часа 12 июля, во вторник. Похищение Герды с большой вероятностью произошло в считанные минуты после этого, поскольку примерно в то же время через ворота во двор дома вошли и вышли несколько человек, да и по улице Первомайской ходили жители района, которых милиционерам удалось опросить. Время исчезновения ребенка и результаты вскрытия трупа – это были те исходные материалы, от которых свердловский уголовный розыск оттолкнулся в расследовании.

Утром 17 июля – в то самое время, пока в морге при 1-й городской больнице производилось вскрытие тела Герды Грибановой – её отец давал первые показания в присутствии сотрудников 1-го отделения Отдела уголовного розыска Управления Рабоче-Крестьянской красной милиции (УРО УРКМ). Пётр Михайлович подробно рассказал оперативникам о событиях 12 июля – последнего дня жизни его младшей дочери. Днём он, его отец Михаил Андреевич и обе дочери – Ираида и Герда – ходили в цирк, а вечером Пётр вместе с женою отправился в Театр музыкальной комедии имени Луначарского. Супруги ушли из дома около 19 часов, а вернулись в 00:20, то есть в то время, когда Герда уже исчезла и дед самостоятельно вел ее поиски.

Показания звучали довольно тривиально до тех пор, пока прораба не спросили о его врагах и подозрениях. Тут Пётр Михайлович оживился и выдал очень интересную информацию. По его словам, в похищении и убийстве дочери он подозревал своих соседей по дому, неких Леонтьева и Ляйцева, ранее судимых и имевших прежде с Грибановым конфликт. Тут самое время заметить, что и Петр Грибанов тоже был не без грешка по криминальной части – в 1925 г., то есть в возрасте 19 лет, он был осужден на 3 года условно по обвинению в неумышленном поджоге дома соседа в родном селе Черемхове. Правда, Петру Михайловичу вскоре удалось кассировать приговор, а затем переехать в город и даже найти работу в структурном подразделении органов внутренних дел.

Если следовать логике Грибанова, злобные соседи по дому задались целью сжить его со свету. Комната Грибановых 5 раз обворовывалась и, по мнению Петра Михайловича, этими проделками занимались его соседи. Иван Леонтьев был спекулянтом, за что его в своё время даже подвергали аресту. Прежде он служил в органах НКВД Свердловска и Челябинска, но был изгнан оттуда из-за должностного преступления и осужден за растрату. Ранее, ещё до убийства дочери, Грибанов даже написал на Леонтьева донос во 2-е отделение РКМ, в котором сообщил, что тот спекулирует растительным маслом, но Леонтьев, используя свои давние связи в милиции, вышел сухим из воды и, узнав, кто автор доноса, пригрозил Грибанову убийством.

12 июля к Леонтьеву приезжал друг. Они выпили, и ранним утром 13 числа друг уехал, что, по мнению Грибанова, было чрезвычайно странно. Он так и заявил на допросе: «Такого прежде не бывало». Наконец, Иван Леонтьев знал, что Грибанова с женою не будет дома вечером 12 июля, поскольку билеты в театр покупались по коллективной заявке и все соседи были осведомлены о предстоящей супругам культурной программе.

Не менее интересным персонажем оказался и Коля Ляйцев. Если верить словам Грибанова, 27-летний оболтус, хотя и считался «снабженцем», на самом деле руководил духовым оркестром в Управлении пожарной охраны и был судим за воровство. Отец убитой девочки на него тоже писал донос, только не в НКВД, а в прокуратуру. Причиной доноса явилось то, что Ляйцев пускал жить в свою комнату некоего Егорова, который останавливался там без прописки. После доноса и вызова Ляйцева в прокуратуру, таинственный Егоров исчез и более не появлялся, но Пётр Грибанов не сомневался в том, что Ляйцев до времени затаился и лишь выжидает удобного случая для сведения счетов.

В общем, налицо была типичная коммунальная склока. Подобные конфликты наполняли собою быт советских людей, а доносы во всевозможные инстанции – от парткомов по месту работы до пожарной инспекции – придавали весьма специфический колорит тому времени и способствовали редкостному остервенению. Михаил Булгаков, точно заметивший, что «москвичей испортил квартирный вопрос», на самом деле сильно польстил современникам. Квартирный вопрос испортил жителей не только столицы, но и всех более-менее крупных городов Советского Союза. Разрушение деревенского уклада жизни и стремительная урбанизация привели к колоссальному дефициту городского жилья, который отчасти не преодолён и до сих пор. Во время описываемых событий в крупных городах отдельные дома и квартиры имели очень-очень немногие, это были сплошь представители госпартноменклатуры и тонкая прослойка наиболее обласканной властью научной и творческой элиты. На каждой коммунальной кухне Советского Союза жили свои ляйцевы-леонтьевы-грибановы, сволочные мастера эпистолярного жанра, неистово строчившие доносы друг на друга и подозревавшие окружающих в неистребимом зломыслии.

Так что ничего удивительного для себя опера уголовного розыска не услышали, но профессионально насторожились. Не надо упускать из виду то обстоятельство, что еще свежи были воспоминания о кровавых событиях «Большого террора» 1937 года, когда на доносах стремительно строились и ломались карьеры и судьбы. Да и 1938-й не очень-то отличался от года предшествующего, Ежов всё ещё оставался у власти и «ежовые рукавицы» продолжали чистку всех этажей советского общества. Так что донос для тех дней – это весьма актуальное и перспективное направление для оперативной разработки, к доносам относились тогда с большим вниманием и интересом как работники полиции политической, так и уголовной.

Грибанов, рассказав о своих подозрительных соседях, моментально определил первое направление расследования убийства собственной дочери, а именно – убийство совершено соседями с целью мести и сведения счетов с политически сознательным прорабом. Вот только хитромудрый прораб не учел одной мелкой, но важной детали: донос – это дверь, которая открывается в обе стороны. Ведь и на самого доносчика можно донести…

Расследование с самого начала велось энергично, с привлечением больших милицейских сил, при участии начальника Отдела уголовного розыска лейтенанта Цыханского. Григорий Исаевич принял личное участие в обысках комнат Леонтьева и Ляйцева. Эта деталь свидетельствует о большом значении, которое придавалось этим следственным действиям.

Цыханский считался одним из самых опытных и компетентных сотрудников уголовного розыска, хотя по возрасту лейтенант был младше многих подчиненных. Родившийся в 1909 г., Георгий Исаевич закончил школу 2-й ступени, поработал рабочим сцены в театре до 18 лет, а потом поступил на вечерние 6-месячные юридические курсы. Это был, конечно же, далеко не университет, но Октябрьский переворот 1917 года и последовавшая Гражданская война до такой степени проредили ряды образованных людей, что даже подобное обучение считалось серьёзной профподготовкой. На службу в Рабоче-Крестьянскую милицию Цыханский определился 2 октября 1927 г. и с самого первого дня ставил перед собой весьма амбициозные цели. В 1930 г. он вступил в ВКП (б), что в то время являлось совершенно необходимым условием кадрового роста, закончил школу старшего начальствующего состава РКМ, в 1936 г. стал начальником 2-го отделения Отдела уголовного розыска (ОУР). Отделение это специализировалось на расследованиях разного рода хозяйственных преступлений, случаев взяточничества, преступлений по должности (т.е. ненасильственных). «Большой террор» и связанные с ним чистки аппарата НКВД его не затронули, он стал заместителем начальника ОУР областного управления НКВД, а потом и начальником отдела, благополучно пережил Великую Отечественную войну. В 1950 г., будучи начальником милиции Якутской АССР, он организовал расследование довольно известного массового убийства в поселке Качикатцы Орджоникидзевского района Якутии. Тогда с целью ограбления были убиты 12 человек, в том числе 3 малолетних ребёнка, а с целью маскировки преступления устроен поджог юрты. История эта интересна тем, что для раскрытия массового убийства Министерство госбезопасности Якутской автономной ССР внедрило в район проживания подозреваемых оперработника, который, легендируясь под глухонемого скорняка, на протяжении пяти с половиной месяцев осуществлял негласный сбор информации. В профильных вузах современной России этот случай приводят в качестве одного из классических примеров проникновения специального агента в криминальную среду. В отличие от выдуманной от начала до конца истории внедрения старшего лейтенанта Шарапова в банду «Черная кошка», положенной в основу сюжета телесериала «Место встречи изменить нельзя», растянувшаяся на многие месяцы легендированная работа оперативника Филиппа Лукина полностью исторична. К разработке этой нетривиальной по замыслу и опасной в реализации операции Георгий Исаевич имел непосредственное отношение. В 1957—1959 гг. Цыханский возглавлял Управление милиции по городу Вильнюсу.

Также в обысках принял участие помощник начальника ОУР Александр Кандазали, один из самых опытных сотрудников отдела. Родился Александр Иванович в 1892 г., закончил четыре класса коммерческого училища, один курс рабочего вечернего университета, и это обстоятельство делало его, пожалуй, самым образованным на тот момент оперсотрудником отдела. Заполненные им протоколы читаются легко благодаря выработанному почерку и умению автора связно выражать мысли. Кандазали повоевал в Гражданскую, закончил войну помощником командира полка по хозчасти. На милицейской ниве Александр Иванович подвизался с марта 1920 г., на момент описываемых событий его стаж был наибольшим среди сотрудников ОУР. Его без преувеличения можно было считать ветераном уголовного сыска Свердловска, да и всего Уральского края. Он участвовал в расследовании таких преступлений, которые в 1938 г. воспринимались современниками уже не иначе, как седая быль. Например, в 1924—1925 гг. Кандазали с группой оперов угро выловил знаменитую банду Кислицына-Ренке, снискавшую самую дурную славу жестоким убийством семьи торговца Кондюрина в Невьянске. Тогда в ноябре 1924 г. в ходе циничной уголовной расправы погибли 11 человек, в том числе пятеро детей в возрасте от полутора до 13 лет. В ноябре 1937 г. Кандазали в числе большой группы сотрудников НКВД был награжден орденом «Знак Почета». В приказе о награждении значилось: «За выдающиеся заслуги в деле охраны социалистической собственности и революционного порядка». Ни прибавить, ни отнять!

Милиция явно рассчитывала раскрыть убийство маленькой Герды в кратчайшие сроки, и личное участие в расследовании в таком случае всегда можно было обернуть к собственной выгоде. Не зря же говорится: у победы множество отцов, и только поражение сирота! Правда, результат обысков оказался, мягко говоря, так себе, небогатый. В комнате Леонтьева сотрудники уголовного розыска изъяли брюки, на левой штанине которых имелись бурые пятна, похожие на кровь, да кинжал с ножнами. Имея в виду, что Леонтьева подозревали в убийстве, связанном с частичным расчленением тела, крови на его одежде оказалось маловато.

В тот же день, 17 июля 1938 г., ближе к вечеру, в том же самом кабинете 1-го отделения ОУР оказался на допросе Иван Алексеевич Леонтьев, главный антагонист Петра Грибанова по коммунальной кухне. Допрашивал подозреваемого лично начальник отделения Кузнецов, видимо, придававший этому процедурному моменту немалое значение. Кузнецов явно намеревался всерьез «колоть» Леонтьева на «сознанку» в убийстве, а потому никому перепоручить это важное дело не мог и не хотел.

Нельзя не признать того, что Иван Леонтьев был из разряда тех людей, про которых говорят «не лыком шит». Он был старше Петра Грибанова на год (родился в 1905 г.) и явно имел немалую толику природной сметки. Рос Иван в кулацкой семье, имевшей 6 коров, 2 лошади, молотилку, веялку и засеивавшей 8 десятин земли. После службы в РККА в период с 1928 по 1931 гг. он подался в Рабоче-Крестьянскую милицию, почуял, видимо, что деревенской вольнице приходит конец, а в советском колхозе ловить нечего. Начинал молодой милиционер свою карьеру в Суксунском райотделе, но быстро, уже через 5 месяцев, оказался переведён в Свердловск, в 6-е отделение во ВТУЗ-городке. Работа в органах милиции, да притом в крупном городе, Ивану понравилась: тут тебе и должное почтение широких народных масс, и места культурного отдыха, синематограф, театр, цирк, музкомедия. Кроме того, у милицейских товарищей имелось сравнительно хорошее по тем временам снабжение, магазины наркомвнудельской кооперации исправно отоваривали талоны, пусть эти магазины и уступали закрытым распределителям совпартноменклатуры, но в эпоху голода и народных страданий являлись, тем не менее, очень неплохим подспорьем. В общем, работал бы Иван рабоче-крестьянским милиционером и далее, но… вычистили его за связь с дядей-кулаком! Изгнали из милиции в марте 1932 г. прилюдно и с позором. Иван по этому поводу очень сокрушался, ведь и его отец, и дядя раскулачиванию не подлежали как сражавшиеся на стороне Красной армии! Тоже, кстати, интересный штришок к портрету эпохи – оказывается, не все кулаки были равны перед советским законом, кто-то являлся «упырем, кровососом и мироедом», а кто-то – не совсем плохим, не вполне, так сказать, эксплуататором несчастных батрацких масс. В общем, не всех кулаков в те времена надо было ссылать и раскулачивать, имелись среди них более заслуженные, которым власть обещала за былые заслуги в годы Гражданской войны неприкосновенность и всяческие блага, своего рода индульгенцию. Обещала, но… обманула! Экая неожиданность… Положа руку на сердце, следует признать, что это был отнюдь не первый и совсем не последний обман народа этой самой советской властью.

В общем, Леонтьева из свердловской милиции выгнали, но хлебнувший прелестей городской жизни Иван в деревню возвращаться не пожелал. Имея свердловскую прописку в доме №19 по улице Первомайской, комната 7, он стал искать варианты трудоустройства в городе. И трудоустроился в стройбюро НКВД. Помогли, видимо, скрытые связи с товарищами по милицейской работе. Что тут скажешь, ловкий парень, его в дверь, а он – в окно! Потрудившись на ниве строительно-монтажных работ, Леонтьев дождался реорганизации органов внутренних дел на южном Урале, проводившейся ввиду вычленения Челябинской области из состава Уральской, и в начале 1933 г. добился перевода в аналогичное подразделение создававшегося Управления НКВД по Челябинской области. Там он работал до ноября 1934 г. и уволился непосредственно перед убийством Кирова. Уволился, кстати, очень удачно, ибо выстрел в Смольном аукнулся по всей территории Советского Союза большой проверкой кадров НКВД на лояльность. Но поскольку Иван Леонтьев выскочил из этого капкана до того, как он захлопнулся, то жизнь вроде как подарила ему очередной шанс на успех.

С декабря 1934 по июль 1938 г. Иван сменил пять мест работы и на момент описываемых событий являлся экспедитором треста «Главлегснаб». По советским меркам пять мест работы за три с половиной года – это очень много, просто даже неприлично много, таких любителей «длинного рубля» в советскую пору называли «летунами». Но Леонтьев не просто менял место работы – он честно объяснил младшему лейтенанту милиции Кузнецову, почему так поступал – его не устраивала зарплата. В Советском Союзе жаловаться на зарплату было опасно, можно было получить репутацию «стяжателя». Но, видимо, Леонтьев ничуть не боялся испортить своё реноме в глазах начальника 1-го отделения ОУР и на допросе рубил правду-матку невзирая на лица. Такой вот, понимаешь ли, правдолюб, летун и стяжатель… Но, наверное, мужчина не был лишен харизмы, а потому убеждать умел и не казался, в общем-то, явным негодяем.

Прежде всего, Леонтьев подчеркнул, что несудим, и это, кстати, подтвердила проверка по учетной базе осужденных. Его увольнение из НКВД в марте 1932 г. судимостью не являлось – это было именно увольнение по компрометирующим основаниям, не более того. Таким образом, получалось, что потерпевший Пётр Грибанов, отец убитой девочки, своего соседа оговорил. А это нехорошо, более того, это прямое нарушение статьи 95 УПК РСФСР, грозящей наказанием за дачу ложных показаний во время официального допроса, вроде даже как преступление.

Но ладно, далее стало только интереснее!

Понимая, видимо, к чему клонится интерес сотрудников угро, Иван Леонтьев сообщил, что отношения у него с Грибановым нормальные, но вот только был один случай в 1934-м… И рассказал, что же это был за случай. Купил Иван растительное масло в магазине Торгсин, принес его домой, а Грибанов сделал донос во 2-е отделение милиции, будто масло это похищенное. Началась проверка сообщения, масло у Леонтьева изъяли, но потом вернули, выяснилось, что приобретено оно законно. В общем, Пётр Грибанов, по словам Ивана Леонтьева, «нехорошее сделал». Причём узнал Грибанов о масле во время совместных возлияний, то есть ситуация по меркам советского обывателя выглядела совсем уж отвратительно: сначала вместе пьём водку, а потом собутыльник бежит строчить донос. Ну куда такое годится?!

Рассказал он о Грибанове и еще кое-что интересное: оказывается, к Петру утром 12 июля заходил друг, с которым они выпили пива. Ну а что такого – вторник, начало дня, мужики набираются сил, картина, скажем мягко, узнаваемая. Душа у мужиков развернулась и потребовала продолжения. Пётр обратился к супруге с просьбой дать ему денег, на что та ответила бранью, помянула про развод, изгнание из дома и прочие сопутствующие детали семейного конфликта. В результате сконфуженный Петр Грибанов попрощался с другом и от дальнейшего пития вынужденно отказался. Деталь эта была в глазах оперативников угро весьма немаловажна, она означала, что родители убитой девочки жили недружно, конфликтно, несчастливо и дети им могли быть обузой.

Относительно событий 12 июля, то есть того дня, когда пропала Герда Грибанова, подозреваемый дал исчерпывающий ответ. Согласно его заявлению поутру он отправился на товарный двор железнодорожной станции «Свердловск-Сортировочная», где проследил за погрузкой вагона треста, после чего вернулся домой. Произошло это примерно в 13:30. Затем, около 15:30 он и его жена Надя отправились на велосипедах в гости к родному брату Ивана Александру, проживавшему на площади Коммунаров. Брата дома не застали, но тут подошел друг брата, и они втроем выпили четверть литра водки. Домой они отправились примерно в 19:15, но по пути заехали на станцию Сортировочная, где Иван расплатился с грузчиками, работавшими на погрузке вагона утром. В общем, домой на улицу Первомайскую супруги Леонтьевы вернулись к 9 часам вечера, то есть к тому моменту, когда Герду Грибанову в последний раз видела гражданка Дымшиц. Девочку они, однако, не видели, а это заставляет думать, что возвращение имело место чуть позже 21.00. Однако далее Леонтьев сказал самое интересное. По его словам он вышел во двор помыть велосипеды перед тем, как заносить их в жилую комнату. Во дворе он видел деда пропавшей девочки – Михаила Грибанова – который, вообще-то, поисками не занимался. Во всяком случае, Леонтьев не понял, что дед кого-то ищет: тот к нему не обращался, ничего не говорил, не кричал, не суетился, ходил по двору и всё! А чего он ходит, кто ж знает?

Леонтьев занес велосипеды в дом и опять отправился с женою на прогулку. Гуляли они по улице Ленина с 21:30 до 23 часов, встретили, кстати, заместителя управляющего трестом «Главлегснаб» товарища Альтера и поговорили с ним некоторое время. После возвращения домой супруги легли спать. В этой связи интересен следующий нюанс: даже в 23 часа, то есть во время возвращения Ивана и Надежды Леонтьевых с прогулки, никакого переполоха из-за пропажи девочки не наблюдалось. Никаких криков, никакой беготни… Ну разве так ищут пропавшего ребёнка? Об исчезновении Герды свидетель, по его словам, узнал только в 3 часа ночи или даже позже: в дверь комнаты Леонтьевых постучала Варвара Грибанова, жена Петра и мать Герды, осведомилась, не у них ли находится девочка. Леонтьевы открывать дверь не стали, просто ответили, что девочки тут нет, и снова легли спать.

Забегая вперед, отметим, что сотрудники уголовного розыска тщательно поверили показания Ивана Леонтьева, и они нашли полное подтверждение. Леонтьев действительно находился там и в то время, как сообщал об этом при допросе.

Заслуживают интереса ответы этого человека на несколько принципиально важных вопросов, заданных лейтенантом Кузнецовым. Говоря о том, когда он видел Герду Грибанову в последний раз, Леонтьев заявил, что это было примерно в 13:30 12 июля, когда он вернулся с утренней погрузки вагона. Об исчезновении он узнал, как отмечено выше, только в 3 часа ночи 13 июля. О том, что в кустах за домом найден труп Герды, он услышал в 7 часов вечера 16 июля, но деталей случившегося не знает и не ходил смотреть на труп. Это, между прочим, весьма важная поведенческая модель – человек, никак не связанный с преступлением, стремится отгородиться от травмирующих деталей, способных лишить покоя и доставить беспокойство. Преступник же либо лицо, каким-то образом связанное с преступлением, искренне интересуется деталями расследования, разного рода новостями и нюансами, связанными со следствием. Эта реакция внерассудочна, и ею сложно управлять, но, как показывает практика, данное наблюдение очень часто подтверждается. Именно поэтому органам следствия и сыска важно тщательно фиксировать всех свидетелей и зевак, собирающихся поглазеть на работу криминалистов на месте преступления. В этом смысле важны и иные мероприятия, связанные с жертвами преступлений, – их похороны, облагораживание могилы и т. п. Лица, связанные с преступлением, выражают ко всему этому неподдельный интерес, в то время как посторонний человек интуитивно старается дистанцироваться от подобных, скажем прямо, тягостных моментов.

Показания Ивана Леонтьева подтвердила и даже в чем-то дополнила его жена Надежда Ивановна, допрошенная поздним вечером 17 июля. Например, она уточнила, что на квартире брата было выпито не только 0,25 литра водки, но и 1,25 литра вина. А вечернюю прогулку объяснила необходимостью посетить портниху, проживавшую на улице Розы Люксембург, дом 16. Сообщила она и том, что во время этой прогулки они зашли в магазин треста «Главрыба», где купили рыбу – об этой мелочи Иван Леонтьев не сообщил, возможно, просто запамятовал. В общем, в рассказах супругов Леонтьевых все вроде бы сходилось.

В показаниях Ивана Леонтьева весьма любопытен один момент, возможно, не вполне понятный современным жителям России, но заслуживающий акцента. Рассказывая об эпизоде, связанном с доносом Грибанова, Иван мимоходом упомянул о том, что злополучное растительное масло он приобрел в магазине Торгсин – Всесоюзного объединения по торговле с иностранцами. Эти магазины в каком-то смысле являлись предтечами валютных магазинов сети «Березка», о существовании которых ещё помнит старшее поколение российских граждан. Торгсин не торговал за рубли, в качестве платежных инструментов выступали «валютные ценности» – драгоценные металлы и камни, изделия из них и наличная валюта. Простым гражданам Страны Советов в залах магазинов Торгсин делать было нечего, туда входили только те, кто имел при себе реальные ценности, а не фантики Госзнака. Сеть магазинов Торгсин, созданных во всех крупных городах Советского Союза, являлась своеобразным «пылесосом», вытягивавшим из населения ценности в обмен на потребительские товары, прежде всего продуктовые. За 5 лет своего существования – с января 1931 по январь 1936 г. – Всесоюзное объединение по торговле с иностранцами (Торгсин) принесло Наркомфину около 273 млн. рублей чистой валютной выручки. Для того времени это была колоссальная сумма, достаточно сказать, что стоимость импортного оборудования для оснащения Уралмаша не превышала 15 млн. рублей. Нас, впрочем, интересуют в данном случае не экономические показатели работы Торгсина, а то, что его посетителями в своей массе являлись люди зажиточные, имевшие за душой не просто «заначку до зарплаты», а драгоценности и валюту. Иван Леонтьев, как видим, был как раз из таких людей. Случайно или нет, но жена его, Надежда Ивановна, работала в магазине №1 Управления НКВД, т.е. в ведомственной торговой точке. В общем, семейка по советским меркам далеко не рядовая: он – снабженец, она – торговый работник в наркомвнудельском магазинчике, масло растительное покупают в Торгсине…

Нельзя не отметить того, что Иван Леонтьев, хотя и имел «сельское образование», как сам же выразился во время допроса, оказался мужиком ловким и смышленым. Он не только дал очень разумные показания, максимально отводившие подозрения от него лично, но и легко, как бы мимоходом, накинул подозрений в адрес Грибанова. Картина действительно получалась презанятной: отец убитой девочки заявляет о своих подозрениях в адрес соседей, но при этом «забывает» упомянуть о конфликте с женою; к нему из деревни 10 июля приезжает отец, то есть дед девочки, который отпускает супругов в театр, а сам остается дома и именно в это время Герда исчезает. Надо же, какое совпадение! Дед вообще ведёт себя подозрительно: шума не поднимает, слоняется молча по темному двору и только за полночь выходит на улицу и заговаривает с одним из соседей, жалуясь на исчезновение ребёнка. Такое ощущение, что он вовсе и не спешил поднимать шум и лишь перед самым приходом из театра родителей девочки начал изображать поиски. Для галочки, что ли? Буквально через сутки – 14 июля – не дождавшись результата розыска Герды, дед уезжает из Свердловска в свою деревню и забирает старшую из дочерей. А зачем он её забирает? Родители ожидают, что скоро будет обнаружен труп, и спешат оградить старшую дочь от тяжелых впечатлений? Согласитесь, такой ход рассуждений сотрудников уголовного розыска выглядел логичным, обоснованным и заслуживал внимания…

Далее. Сам по себе вечерний поход в театр супругов Грибановых сильно смахивает на заранее продуманное создание алиби. Из театра, кстати, можно было незаметно выйти во время представления, а потом вернуться обратно, создав у окружающих видимость собственного присутствия на протяжении всего представления. Подозрительным казалось и то, что Грибанов-отец на протяжении одного дня дважды сходил на массовые представления – днём он посетил цирк с дочерьми и отцом, а вечером – отправился в театр. Не слишком ли насыщенная культурная программа для прораба административно-хозяйственного отдела?

В общем, после допросов супругов Леонтьевых у сотрудников угро сама собой оформилась новая версия преступления: к убийству Герды Грибановой причастны её родители или как минимум отец и дед. Последнего специально вызвали из деревни для обеспечения алиби сыну и невестке, а возможно, и для осуществления убийства. Потому-то Михаил Андреевич и поспешил вернуться в свое село Черемхово ещё до того, как прояснилась судьба девочки. Поиск внучки его совершенно не интересовал, поскольку он знал, что она мертва…

Версия представлялась интересной, но она не снимала всех подозрений с Леонтьева. Его не стали помещать под стражу, но взяли подписку о невыезде и изъяли паспорт – так, на всякий случай, чтобы далеко не уехал, если вдруг надумает.

В целях отработки новой версии на следующий день из Свердловска в Челябинскую область отправился оперативный сотрудник уголовного розыска сержант Чемоданов, имевший задачу провести обыск места проживания Михаила Грибанова, осмотреть его личные вещи и допросить.

Хотя у уголовного розыска появилась весьма перспективная «версия №2», работу по «версии №1» (убийство соседями из мести) никто не отменял. Поэтому в 1-е отделение вызвали второго подозреваемого, поименованного Грибановым – Николая Степановича Ляйцева.

Положа руку на сердце, следует признать, что гражданин Ляйцев был персонажем скорее комическим, нежели трагическим, то есть он заслуживал пера Зощенко в большей степени, нежели Драйзера. Родившийся в 1911 г., он рано лишился семьи – родители его развелись, когда мальчику было 10 лет. Коля жил с матерью в Свердловске и, закончив школу в 1928 г., уехал к отцу в Нижний Тагил, там устроился на оборонный завод №63 и оттарабанил учеником токаря почти 4 года. Романтика паровозного свистка и заводского гудка быстро приелась, запах горелого машинного масла стал вызывать идиосинкразию, и поскольку начало 1930-х гг. было в Советской России очень голодным временем, молодой человек понял, что ему не нравится стоять от зари до зари у токарного станка, получая в виде зарплаты фантики, на которые невозможно ничего купить. Потому Ляйцев стал раздумывать над тем, как бы покончить с малоперспективной рабочей стезей. Выход представился совершенно неожиданный – Коля подался в масскультпросвет, дабы нести свет культуры в ширнармассы. Нельзя сказать, чтобы ученик токаря сам был как-то особенно культурен или образован, но умел говорить с жаром и без остановки, а этого таланта для сеятеля разумного и вечного по тем временам было вполне достаточно. На практике культурный бизнес-план выглядел следующим образом: Коля Ляйцев при заводском клубе «Мечта и лист» учредил духовой оркестр, начальником коего поставил самого себя. Что соответствовало духу времени и выглядело логично, поскольку ежели сам себя не выдвинешь, то никто тебя и не заметит… У современного человека может появиться известная толика недоумения, почему это Ляйцев организовал музыкантскую команду, а, скажем, не судомодельную секцию или кружок вышивания крестиком? Но на самом деле тяга к музыке объясняется просто. Духовые оркестры в ту пору были востребованы – музыкантов приглашали на свадьбы, похороны, концерты в общественных местах, а каждое такое приглашение гарантировало живые деньги или продукты в качестве оплаты. Достойно упоминания то обстоятельство, что сам Ляйцев не имел ни музыкального образования, ни навыков игры на духовых инструментах, но это было и неважно, он шлепал литаврами, договаривался с контрагентами и – самое главное! – делил деньги между участниками бизнес-проекта.

Итак, Николай Ляйцев возглавил духовой оркестр при клубе и, казалось, шел к успеху, но приключилась на его жизненном пути незадача. Через полгода со времени начала функционирования при клубе «Мечта и лист» оркестра один из музыкантов поставил под сомнение компетентность и справедливость руководителя, то бишь Николая. Оно и понятно, на примере отношений соседей по коммунальной кухне Леонтьева и Грибанова мы уже видели, сколь ревниво советские граждане относились к чужим успехам или тому, что принимали за успех. Скандал вышел в людном месте, в парке во время концерта. Ляйцев ударил возмутителя спокойствия, тот в ответ ударил Ляйцева, и понеслась куча мала. Читая о таких историях, невольно ловишь себя на мысли, что драка музыкантов в кинокомедии «Весёлые ребята» – это отнюдь не вымысел сценариста, а, можно сказать, сермяжная правда жизни. В общем, Коля попал под суд и был приговорен к двухлетнему сроку в исправительной колонии, который и отбыл. Выйдя на свободу, Николай в Нижний Тагил не вернулся, а подался в город Асбест и учредил духовой оркестр там. Видимо, бизнес-идея жгла мозг и не отпускала Колю. Однако вскоре музыкальную команду в Асбесте прикрыли, и Коля переехал в Шадринск. Там история повторилась в точности, конкурирующие музыканты добились закрытия учрежденного Николаем оркестра, и Ляйцев надумал вернуться к матери в Свердловск. Так и поступил.

Николай Степанович устроился в мастерской Управления пожарной охраны ответственным по снабжению и с упоением предался любимому делу, то есть организации и руководству духовым оркестром, на этот раз при клубе пожарных. Николай был женат, но в описываемое время его личная жизнь дала глубокую трещину, и в июле 1938 г. Ляйцев переживал весьма травматичный развод. Судя по всему, он любил свою жену Надежду Константиновну и надеялся её удержать, но шансов у него было мало. Наденька работала бухгалтером на партийных курсах и видела вокруг себя массу молодых перспективных партработников, так что не следует удивляться тому, что муж-неудачник ей опостылел быстро и бесповоротно.

События 12 июля в жизни Николая Ляйцева во многом оказались связаны с его бывшей супругой, которая за несколько дней до этого ушла от него с вещами на съёмную квартиру, адрес которой держала в секрете. Днём Коля приходил к Надежде по месту работы, разговаривал, упрашивал вернуть ему велосипед, который жена забрала при расставании. Надя пообещала двухколёсного друга отдать. Затем руководитель оркестра ушёл к своим музыкантам и вместе с ними отправился на стадион «Динамо», где им предстояло играть в перерыве между футбольными таймами. На стадионе Ляйцев безотлучно пробыл до 21:30, и это подтверждалось многочисленными свидетелями, так что на время исчезновения Герды Грибановой он имел прямо-таки железное алиби. После ухода со стадиона Николай опять отправился по месту работы жены, получил свой велосипед и договорился с Наденькой о свидании чуть позже. Быстро прикатив велосипед в свою комнату в доме №19 по улице Первомайской, Ляйцев помчался на вечернее свидание с женой. Встретились они у рыбного магазина на пересечении улиц Ленина и Карла Либкнехта и гуляли до 2 часов ночи.

Рассказывая о том, что видел в доме и во дворе в 22 часа, Ляйцев заявил, что всё было спокойно и лишь молча слонялся какой-то старик, приехавший к Грибановым. Очевидно, речь шла о Михаиле Грибанове, дедушке убитой девочки. Свидетель не был с ним знаком, видел второй раз, никаких разговоров с ним не вёл. Вся обстановка в доме была совершенно спокойной, и ничто не указывало на некие экстраординарные события.


Единственная известная сегодня фотография Герды Грибановой.


Понятно, что такой рассказ лишь усиливал подозрения в отношении Грибановых.

Была допрошена и Надежда Константиновна Ляйцева, жена Николая. Молодая женщина – на момент описываемых событий ей шел лишь 23-й год – подтвердила показания мужа в той части, в какой они были связаны с их встречами 12 июля. Более того, она в чем-то даже уточнила рассказ Николая, сообщив, что их вечерняя прогулка началась в 22 часа в ресторане «Савой», а потом продолжилась в ресторане «Ривьера», где они находились примерно до 3 часов ночи. Остаётся, конечно, порадоваться здоровью молодых людей, способных гулять всю ночь посреди рабочей недели. Никаких пятен крови на одежде Николая или его какого-то особого волнения Надежда не заметила, всё было как всегда.

Опрос присутствовавших на футбольном матче лиц и членов музыкальной команды подтвердил безотлучное присутствие Николая Ляйцева 12 июля на стадионе «Динамо» до 21:30. Его последующее спокойное поведение и многочасовое бдение в ресторанах «Савой» и «Ривьера» фактически выводило его из круга подозреваемых. Казалось невероятным, чтобы изувер, расчленивший маленькую девочку и совершивший половой акт с трупом, отправился после этого гулять с бывшей женою. Кроме того, Ляйцев не переодевался вечером и явился на встречу с Надеждой в 22 часа в том же самом облачении, в каком забирал велосипед. Учитывая, что убийство было очень кровавым, со стороны преступника было бы крайне неосмотрительным оставаться в той же самой одежде, в какой он расчленял ребёнка. Да и по времени картинка не складывалась, простейший хронометраж показывал, что у Николая после ухода со стадиона просто не оставалось времени на убийство.

Несмотря на все эти соображения, надо сказать, довольно очевидные, сотрудники уголовного розыска оставили Ляйцева под подозрением. У него, как и у Леонтьева, взяли подписку о невыезде и изъяли паспорт. «Вплоть до выяснения», как любили говорить тогда.

19 июля оперативный сотрудник свердловского уголовного розыска Чемоданов в сопровождении милиционеров Каслинского райотдела Управления НКВД по Челябинской области явился в дом Михаила Андреевича Грибанова в селе Черемхово. Для 69-летнего старика визит милиционеров стал, должно быть, немалым потрясением. Михаил Андреевич ответил на все вопросы визитеров, подробно рассказал о пожаре 1925 г., во время которого сгорел дом жившего по соседству Дмитрия Дмитриевича Козлова, особо подчеркнув, что отстроил погорельцу новый дом. Также старик рассказал о своей поездке в Свердловск. Отвечая на вопрос о событиях вечера 12 июля, заявил, что пять раз выходил во двор и на улицу в поисках внучки.

При осмотре одежды Михаила Андреевича внимание Чемоданова привлёк матерчатый поясок, которым подпоясывался дед. Поясок оказался в мелких темных брызгах, которые вполне могли оказаться кровавыми. На вопрос о происхождении этой детали одежды Грибанов ответил, что носит поясок уже лет 5 или около того, и допустил, что брызги могут быть кровавыми. Михаил Андреевич объяснил их возможное происхождение тем, что страдал носовым кровотечением, во время которого мог запачкать поясок. Объяснение было так себе, формальным, с точки зрения оперработника оно свидетельствовало лишь о неуверенности ответчика в своих словах и стремлении подстраховаться «на всякий случай». Вот только подстраховка эта была фиктивная и в случае обнаружения человеческой крови ничем не облегчавшая положение ответчика. К сожалению, сам Михаил Грибанов этот нюанс в тот момент вряд ли понимал.

Чемоданов вместе с Окуловым, оперуполномоченным районного уголовного розыска, провел обыск хатёнки, в ходе которого изъял сатиновую рубашку и черные в белую полоску брюки, в которых Грибанов ездил в гости к сыну; после чего объявил деду об аресте и выехал вместе с ним в Свердловск. Постановлением об избрании меры пресечения от 21 июля 1938 г. Михаила Андреевича Грибанова определили в следственный изолятор и до поры забыли о его существовании. В общем, «закрыли» бедолагу…


Дом, в котором проживала семья Грибановых (сверху – вид с улицы, внизу – со двора).


Но расследование в Свердловске на этом ничуть не остановилось. Оперработники уголовного розыска, собиравшие информацию на территории, прилегавшей к улице Первомайской, получили сообщения о действовавших в районе хулиганах. Эти не в меру строптивые малолетки были замечены в посягательствах на половую неприкосновенность детей. Сотрудникам милиции удалось отыскать женщину, согласившуюся дать официальные показания об известных ей происшествиях.

Александра Павловна Машанова, 52 лет, проживала в доме №105 по улице Мамина-Сибиряка – это буквально 100—120 метров от дома, в котором жила убитая Герда Грибанова. Согласно ее заявлению в июне 1938 г. местные подростки Иван Смирнов, Василий Молчанов и кто-то ещё, чьи имена и фамилии она не знала, заманили в один из дровяных сараев четырех 5-летних девочек, среди которых была и внучка заявительницы – Тамара Бочкова-Ротомская. Заманили очень просто, пообещав девочкам, что в тёмном сарае будут показывать кино. Дальше последовала отвратительная сцена – подростки принялись задирать девочкам юбки и срывать трусики, когда же девочки попытались убежать, их вернули и удерживали силой. Тамару, пытавшуюся сопротивляться, бросили на землю и наступили на спину ногой. Приспустив штаны, подростки с шутками и прибаутками стали демонстрировать перепуганным девочкам собственные половые органы… Трудно сказать, до чего бы дошли в своих развлечениях юные подонки, но их смутила начавшаяся у одной из девочек истерика. Уходя, они приказали малолетним жертвам молчать и пригрозили, что проболтавшимся «отрежут руку и ногу». Машанова не была свидетелем этого инцидента, но узнала о деталях случившегося от внучки.

В другой раз упомянутый выше Иван Смирнов грубо приставал к малолетней девочке по фамилии Стяжкина. Машанова оказалась свидетельницей этой сцены и, увидев происходящее, прогнала малолетнего негодяя.

Понимая, к чему клонится дело и чем могут закончиться подобные бесчинства распустившихся подростков, Машанова с отцом одной из девочек, ставшей жертвой приставаний гиперсексуальных юнцов, отправилась на разговор с отцом Ивана Смирнова. Именно Смирнов был закопёрщиком этой компании, и именно его активность следовало остановить в первую очередь. Разговора, однако, не получилось. Нетрезвый папаша несовершеннолетнего негодяя набросился с кулаками на немолодую уже женщину, и разговор мог бы закончиться побоями, если бы раздухарившегося мужичка не остановили присутствовавшие.

Продолжая опрос населения, оперативники нашли ещё одного свидетеля антиобщественных выходок местной молодежи, точнее, свидетельницу. Алексеева, соседка Машановой, видела, как в саду у дома №111 по улице Мамина-Сибиряка занимался онанизмом некий Василий Молчанов. Да-да, тот самый юноша, что обнаружил труп Герды. Женщина закричала нахалу, и тот нехотя удалился. Подобное стремление к демонстрации половых органов и публичной мастурбации криминальная психология относит к извращению, называемому эксгибиционизмом. В русском просторечии того времени подобных людей называли трясунами.

К эксгибиционистам на Руси всегда относились снисходительно-презрительно, воспринимая таких людей как несчастных, убогих. Подразумевалось, что они творят, конечно, вещи гадкие и неприличные, но беды никому не принесут. На самом деле подобное отношение вряд ли справедливо. Делить сексуальные извращения на социально «опасные» и «неопасные» – занятие в высшей степени контрпродуктивное и лишенное смысла. Сейчас, когда во всем мире уже накоплен большой опыт в исследовании феномена серийной преступности, известно, что многие убийцы-серийники во время становления своего извращенного влечения демонстрировали девиантное поведение, которое не казалось окружающим сколько-нибудь опасным (например, склонность к побегам из дома, жестокость по отношению к животным или разного рода «опыты» над ними и т. п.). Васе Молчанову в описываемый период времени едва исполнилось 12 лет, и если мальчик в таком возрасте уже срывал с пятилетних девочек трусики и занимался онанизмом под окном зрелой женщины, то можно не сомневаться, что в голове у этого подростка что-то было глубоко не в порядке.

Вообще же, тема девиантного и криминального поведения детей и подростков чрезвычайно деликатна и окружена множеством предрассудков. Массовое сознание по умолчанию считает детей беззащитными жертвами и априори возлагает вину за разного рода трагические инциденты на взрослых. Но как и всякий прямолинейный подход такого рода упрощенная оценка грешит неточностью и может совершенно исказить истинную картину. Работники правоохранительных органов, имеющие дело с детско-юношеской преступностью, хорошо знают, что многие дети, особенно с психопатическими задатками, прекрасные манипуляторы окружающими. Они лживы, склонны к мифотворчеству и во время общения стремятся подстроиться под реакцию собеседника. Помимо безответственности, они лишены внутренних тормозов, что делает их агрессию не только несоразмерно жестокой, но даже иррациональной. Дети действительно часто становятся жертвами преступлений, совершаемых взрослыми, и такие случаи, получив известность, вызывают широкий резонанс, но при этом нельзя игнорировать и то обстоятельство, что сами взрослые нередко оказываются жертвами девиантных наклонностей подростков.

В советское время детско-юношеская преступность, обычно квалифицировавшаяся как хулиганство, давала третью часть и даже более всей криминальной статистики в масштабах страны. Это была серьезная головная боль государственной власти, с которой она так и не справилась вплоть до распада СССР. Говоря о сталинских репрессиях и правовом произволе, частенько упоминают о смертной казни, применявшейся с апреля 1935 по май 1947 г. в отношении подростков, достигших 12 лет. Подобная мера трактуется как беспримерно жестокая и противоречащая тогдашнему уголовному законодательству Советского Союза. Действительно, принятое 7 апреля 1935 г. совместное постановление ЦИК и СНК СССР «О мерах борьбы с преступностью среди несовершеннолетних», а также секретное письмо Политбюро ЦК ВКП (б) от 26 апреля, разъяснявшее его применение, создавали правовую коллизию, то есть ситуацию очевидного противоречия различных норм права. Упомянутое Постановление отменяло статью 8 «Основных начал Уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик», гласившую, что к малолетним и несовершеннолетним преступникам должны применяться меры исключительно медико-воспитательного характера. Закрепленное в ст. 22 Уголовного кодекса РСФСР ограничение минимального возраста расстреливаемых 18 годами отнюдь не отменялось. При этом в письме Политбюро подчеркивалось, что расстрелы несовершеннолетних от 12 лет и старше допустимы. Но, положа руку на сердце, следует признать, что данная коллизия была далеко не самым вопиющим произволом, явленным миру десятилетиями сталинского социализма.

Уже в нынешнее время, то есть в 21 веке, среди сторонников и противников «сталинского социализма» разгорелась горячая полемика относительно того, происходили ли в действительности расстрелы детей и подростков? Известен список организации «Мемориал», согласно которому на одном только Бутовском полигоне в Москве в интересующее нас время (то есть в 1937—1938 гг.) были казнены 94 человека в возрасте от 14 до 18 лет. Достоверность его не раз ставилась под сомнение нынешними сторонниками Сталина, которые обвиняли «Мемориал» во всех смертных грехах, начиная от фальсификации истории до подрывной деятельности против государства. Оставим аргументацию сторон на их совести и сошлёмся на доказательства, признанные судом. Как известно, Евгений Джугашвили, внук Иосифа Сталина, подавал в Европейский суд по правам человека иск к некоторым отечественным СМИ, настаивая на том, что они осознанно искажают славное прошлое, над которым немало потрудился его дед. В ходе процесса, который Джугашвили в январе 2015 г. проиграл, поднимался вопрос и о расстрелах несовершеннолетних в СССР. Суду были представлены документы российских архивов о четырех случаях расстрелов в 1937 г. несовершеннолетних (Анатолия Плакущего, Александра Петракова, Ивана Белокашина и Михаила Третьякова). Все они родились в 1921 г., и на момент казни им было по 15—16 лет. Суд после проверки принял эти документы, и таким образом вопрос о реальности подобных расправ получил однозначное разрешение: да, в Советском Союзе несовершеннолетних действительно расстреливали!

Чтобы окончательно закрыть тему об уголовном преследовании несовершеннолетних в интересующий нас исторический отрезок, сошлёмся на весьма интересные и достоверные, на наш взгляд, подсчеты канадского историка Питера Соломона, согласно которым в 1939 г. советскими судами всех уровней были осуждены 24 474 человека в возрасте до 16 лет, из них 2 936 – до 14 лет включительно. Примерно половина из указанного числа осужденных получила условные приговоры, то есть в места лишения свободы не попала1.

Поэтому бичуя присущий сталинской эпохе произвол, всё же следует не терять связь с реальностью и здравым смыслом и помнить о том, что не все дети агнцы и не всегда они жертвы.

Примерно так же рассудили и опера свердловского уголовного розыска, услышавшие рассказы Машановой и Алексеевой о проделках малолетних негодяев. Милиционеры хорошо представляли, о ком идет речь, поскольку встречались с Василием Молчановым несколькими днями ранее – ведь это именно он обнаружил труп Герды Грибановой в кустах черемухи. Теперь появился новый повод для встречи. В общем, Васю Молчанова взяли под руки белые и доставили на допрос. Вася оказался полностью деморализован случившимся, моментально скис и принялся каяться. Он подтвердил рассказ Машановой о непристойностях в отношении девочек, сообщил имена троих своих дружков (имени четвертого не знал), рассказал, у кого имеются какие ножи, и даже поведал о существовании в их компании «самодельного револьвера». Речь, очевидно, шла о примитивном «пугаче»; увлечению такого рода поделками отдали дань многие поколения российских мальчишек ещё с царских времен.

В процессе общения с милиционерами Молчанов упомянул о том, что несколькими днями ранее его руку случайно рассек ножом старший товарищ, 19-летний Василий Кузнецов. Молчанов был знаком с ним через своего старшего брата Аркадия. У Кузнецова имелся солидный ножик вроде кортика, который ему дал, вроде бы, Сергей Баранов, и вот, размахивая этим самым ножиком, он с пьяных глаз зацепил руку Молчанову-младшему.

Оперработники рассказом этим заинтересовались, поскольку стало ясно, что речь идет о компании молодых людей под 20 лет, ребят пьющих, глуповатых, не очень-то устроенных в жизни, да притом ещё и с ножами в карманах. Если 12-летний Вася Молчанов не очень годился на роль расчленителя-некрофила, то вот дружки его старшего брата в этом отношении казались куда более перспективными.

Первым на допрос в 1-е отделение Отдела уголовного розыска попал Сергей Леонтьевич Баранов, самый старший участник компании, владелец того самого большого ножа, которым был ранен Молчанов-младший. Сергей родился в 1918 г. в Екатеринбурге, закончил школу и работал учеником печатника в типографии «Уральский рабочий», был несудим и приводов в милицию не имел. Не зная причины истинного интереса к своей персоне, Баранов, по-видимому, оказался чрезвычайно напуган обстановкой, в которой проводился допрос (что легко объяснимо). По его ответам видно, что он старался произвести на сотрудников уголовного розыска самое благоприятное впечатление и говорил даже больше того, что от него требовали.

Сергей обстоятельно рассказал историю приобретения ножа, который был куплен несколькими годами ранее за 5 рублей у товарища. Баранов назвал его фамилию, но она не заинтересовала оперов, им важнее было узнать о перемещениях ножа в последние недели. Согласно рассказу Сергея 10 июля он передал нож своему другу Василию Кузнецову, который нуждался в серьёзном оружии для охраны голубятни, однако уже через 5 дней забрал обратно, как говорится, от греха подальше, поскольку Кузнецов неосторожно порезал Молчанова-младшего.

Баранов поименно перечислил своих друзей и друзей Кузнецова, компания получилась довольно большая: братья Молчановы (Аркадий и Василий), братья Шаньгины (Александр и Павел), Иван Бахарев, Анатолий Мерзляков. Рассказывая о совместном времяпровождении и проделках, Сергей опрометчиво упомянул о том, что они иногда промышляли кражами голубей, а кроме того, однажды обобрали какого-то пьяного мужичка, взяли у него серебряные часы и 6 рублей денег. Кто тянул Баранова за язык, непонятно, но, как увидим из дальнейшего, эта мимоходом брошенная фраза повлекла за собой самые неприятные последствия.

Допрос Сергея Баранова был проведен 20 июля. В момент его вызова на допрос милицейский патруль увидел в прихожей коммунальной квартиры большой нож с ножнами, на который Сергей разрешения не имел. Нож был изъят и передан в уголовный розыск. Домой Баранов в тот день не вернулся, сначала ему объявили о временном задержании, а на следующий день подвергли аресту, как, впрочем, и его дружка Василия Кузнецова, 1919 года рождения, работавшего слесарем в гараже аптекоуправления. Кстати, тем же самым 21 июля было датировано постановление об избрании меры пресечения для Михаила Андреевича Грибанова, дедушки убитой девочки, который де-факто был взят под стражу еще 19 числа.

Аресты Баранова и Кузнецова были связаны с тем, что у следствия оформилась очередная – уже третья по счету – версия преступления, согласно которой Герду Грибанову «на почве низьменных побуждений» (так в постановлении об аресте) убила группа молодых людей в составе Сергея Баранова, Василия Кузнецова и, возможно, иных, ещё не установленных лиц.

1

Подробнее об этом: Питер Соломон «Советская юстиция при Сталине», изд. 2-е, М., Фонд Первого Президента России Б. Н. Ельцина, стр. 221. Книга эта чрезвычайно интересна и информативна и, по мнению автора, должна быть прочитана любым интересующимся историей сталинских репрессий. В связи с подсчетами Соломона необходимо принимать во внимание, что значительное число подростков в 1930-е гг. осуждено внесудебными органами и число таких осужденных в настоящее время не может быть определено сколько-нибудь достоверно.

Уральский Монстр. Хроника разоблачения самого таинственного серийного убийцы Советского Союза. Книга I

Подняться наверх