Читать книгу Американские трагедии. Хроники подлинных уголовных расследований. Книга XIV - Алексей Ракитин - Страница 3

Что может быть лучше утренней рыбалки? Поймать какую-нибудь плавучую живность, бросить её в ведро с кипятком, сварить и съесть – это примерно как выиграть в лотерею, только вкуснее! Поэтому рыбалку любят все дети, даже девочки.

Утром 20 июня 1938 года, в понедельник, детская ватага числом четыре головы отправилась к ручью Лайонс-крик (Lyons creek), протекавшему прямо по границе округов Калверт (Calvert) и Энн-Арандел (Anne Arundel), штат Мэриленд. Это был именно ручей, ширина которого едва ли превышала пять метров. Он украшал собой весьма живописную локацию. Громадные валуны и густая растительность по берегам ручья придавала местности вид диковатый и необжитой, хотя в действительности этот район можно считать одним из наиболее освоенных на всём Атлантическом побережье США. Ручей пересекала автострада под названием Южный мэрилендский бульвар (Southern Maryland boulevard). Дорога эта соединяла известный курорт Норт-бич (North beach) на взморье морского заповедника «Плам-пойнт» (Plum Point Sanctuary) со столицей страны Вашингтоном. В месте пересечения ручья автострадой был возведён мост, который так и назывался – мост «Лайонс-крик». Расстояние от моста до границы федерального округа Колумбия, на территории которого находился город Вашингтон, столица страны, составляло около 30 км.

В 1938 году ручей являлся отличным местом рыбалки – там водилось много рыбы, раков и черепах, а потому там было что наловить и сварить в котелке на костре.

Итак, детская компания около 7 часов утра 20 июня 1938 года спустилась от моста к воде и… прямо тут же, у бетонной стенки на южной стороне моста увидела женское тело, лежавшее частично в воде, а частично на топком берегу ручья. Женщина была явно не живой, черты лица, перепачканного грязью и кровью, рассмотреть было сложно, во всяком случае никто из детей женщину не узнал. Потрясённые невиданной находкой дети помчались на поиски кого-то, кто может вызвать людей шерифа.

Поскольку ручей находился на границе двух округов, к месту происшествия в течение получаса прибыли сотрудники двух служб шерифов (округов Калверт и Энн-Арандел). Поскольку дороги и мосты относятся к юрисдикции дорожной полиции, а последняя входит в состав полиции штата, в течение часа прибыл и глава полиции штата Мэриленд капитан Эдвард МакДжонсон (Edward Mc. Johnson). Полицейские провели осмотр местности. Ничего, что можно было бы связать с женщиной в ручье, найти не удалось – ни шляпки, ни сумочки, ни плаща или жакета. Никто из «законников» опознать женщину не смог.

То самое место возле моста «Лайонс-крик», где было обнаружено тело неизвестной мёртвой женщины.

Когда в ручье появилось тело?

Дети, направлявшиеся на рыбалку, быстро внесли ясность в этот вопрос: по их словам, накануне – то есть днём 19 июня – трупа на том месте, где они его нашли, не было. Стало быть, труп появился в районе моста либо вечером 19 июня, либо в ночные и утренние часы следующего дня, возможный интервал времени ограничивался 14-ю, может быть, 15-ю часами.

Тело было доставлено в морг лучшей местной больницы, находившейся в городке Принс Фредерик (Prince Frederick), административном центре округа Калверт, где его вскрытие провёл доктор Пэйдж Джетт (Page Jett). Врач зафиксировал в протоколе, что на момент проведения аутопсии личность женщины оставалась неустановленной, её рост равнялся 168 см, вес 60 кг, причёска каре, цвет волос тёмно-каштановый, цвет глаз светло-голубой или серый, возраст 25—30 лет. Для облегчения идентификации тела одежда женщины была сфотографирована и тщательно описана, причём описание сразу же передали прессе [чуть ниже об этом ещё будет сказано].

Лицо потерпевшей было испачкано кровью. То, что кровь не была смыта водой ручья, могло означать только одно – голова не погружалась полностью в воду. При этом половина лица была изъедена черепахами [точнее, исклёвана, поскольку у черепах клювы и пищу они клюют]. Повреждения эти группировались на левой стороне головы, правая осталась нетронутой, что давало шанс на опознание женщины теми, кто знал её в лицо.

Источником засохшей крови, запачкавшей лицо мёртвой женщины, являлись многочисленные ранения лба и волосистой части головы, оставленные разбившимся стеклом. Небольшие кусочки стекла были извлечены из волос при их расчёсывании. Врач затруднился с определением предмета, оставившего эти осколки – это мог быть графин, стакан, автомобильное стекло… Эти раны явились источником обильного кровотечения, но здоровью женщины не угрожали.

Во рту умершей находились две золотые коронки. Золото в те годы являлось довольно дорогим стоматологическим материалом, и люди, ограниченные в финансах, ставили коронки либо керамические, либо из сплава никель-сталь. Наличие золотых коронок косвенно свидетельствовало об удовлетворительном материальном положении умершей, хотя, разумеется, не могло служить доказательством оного.

Уже в самом начале вскрытия Пейдж Джетт обратил внимание на сильный специфический запах, исходивший от тела, и запах этот был ему хорошо знаком. Женщина незадолго до смерти получила значительную дозу хлороформа или хлоралгидрата – то и другое являлось классическим для того времени снотворным. Именно передозировка снотворного, угнетающе подействовавшего на дыхательный центр, и явилась причиной смерти – таков был диагноз врача.

Это было довольно неожиданное открытие! Согласитесь, если мёртвое тело найдено в воде под мостом, то логично предположить смерть от утопления или падения с высоты, но никак не от передозировки снотворного. Воды в лёгких не оказалось вообще, а сие свидетельствовало о том, что тело попало в воду бездыханным.

Но самое шокирующее открытие доктор Джетт сделал, вскрыв живот трупа. Оказалось, что женщина была беременна, причём на довольно значительном сроке – порядка 20 недель от момента зачатия. Беременность развивалась нормально, и женщина, если бы только она осталась жива, должна была родить здорового ребёнка. Таким образом, с юридической точки зрения имело место двойное убийство.

Крайне озадаченный полученными результатами, доктор Джетт изъял части внутренних органов неопознанного тела с целью их последующего судебно-химического исследования. По концентрации хлороформа в различных органах можно было сделать заключение как о количестве полученного снотворного, так и времени его поступления в организм до момента наступления смерти. Также подобное исследование предоставляло возможность сделать определённые выводы об однократном или многократном (то есть растянутом во времени) приёме снотворного. В больнице города Принс Фредерик такое исследование провести не представлялось возможным, поэтому службе коронера предстояло озаботиться поиском эксперта, способного выполнить судебно-химическое исследование с надлежащей надёжностью.

Одежда женщины вся была приобретена в столичном универмаге «Julius Garfinckel & Co.» и включала в себя бренды, широко рекламировавшиеся в первой половине 1938 года. Упомянутая сеть универмагов специализировалась на продаже товаров нижнего ценового сегмента, но сами по себе это были новые и качественные вещи. Особенно ценным с точки зрения ведения расследования являлось то, что платье погибшей женщины выглядело броским и хорошо запоминающимся – синий фон с большими алыми цветами и хорошо заметными большими красными пуговицами. На такое платье могли обратить внимание многие… Совсем новыми выглядела комбинация из крепа персикового цвета и чулки из тонкого шифона. Единственным явно не новым предметом её гардероба являлись чёрные туфельки-«оксфорды» – их подошвы были сильно стёрты. Но в целом внешний вид женщины свидетельствовал о её вполне удовлетворительном материальном положении.

К слову сказать, быстрое распознавание происхождения предметов одежды и нижнего белья удивлять не должно. Крупные торговые сети и отдельные компании-производители выпускали каталоги товаров, которые можно было приобрести как при очном посещении магазина, так и заказать по почте. Покупки по почте были в Соединённых Штатах чрезвычайно распространены. Каталоги товаров, похожие размером на телефонные книги, хранились во всех библиотеках, поэтому детективам следовало лишь переписать с пришитого к предмету одежды ярлычка название компании-производителя и цифровой артикул, а затем явиться в ближайшую библиотеку и провести небольшой поиск по каталогам. Вся эта работа занимала час, от силы – два…

Одежда и нижнее бельё неизвестной женщины, тело которой было найдено в Лайонс-крик, было продемонстрировано журналистам. Также представители прессы получили на руки описание её примет. В последующие дни многие газеты Новой Англии разместили материалы о событиях в округе Калверт и попытках правоохранительных органов разобраться в истории таинственной «Женщины из ручья».

Расследование необычного инцидента возглавил окружной прокурор Артур Доуэлл (Arthur W. Dowell).

Уже 20 июня, в первые часы с момента обнаружения тела, сотрудники служб шерифов округов Калверт и Энн-Арандел приложили большие усилия по поиску возможных свидетелей. Никто толком не знал, свидетелей чего надлежит искать, ясно было только, что исходной точкой расследования должен стать мост «Лайонс-крик», а потому следует искать тех, кто побывал в районе моста 19 и 20 июня и, возможно, что-то видел или слышал.

Довольно скоро свидетели появились. Два друга – Франко Смит (Franco Smith) и Джордж Фриленд (George Freeland), обоим по 16 лет – проезжали на грузовике из небольшого посёлка Дейрес-бич в Вашингтон. Расстояние до столицы от моста Лайонс-крик составляло, напомним, 30 км. К югу от моста, на удалении от него около 400 метров, юноши в 22 часа 19 июня увидели «голосовавшую» женщину, одетую в платье с цветочным принтом, очень похожим на тот узор, что имело платье найденной под мостом женщины. Лица её они не рассмотрели, поскольку было уже темно и грузовик ехал с включёнными фарами, от света которых «голосовавшая» женщина прикрылась рукой. По этой причине говорить о надёжном опознании не приходилось. Тем не менее, молодые люди полагали, что встретили именно ту женщину, что впоследствии была обнаружена под мостом.

Автомобиль они не остановили по причине довольно прозаической. Юноши не поверили в то, что женщина путешествует в одиночестве, и заподозрили, что некие грабители специально выпустили её на дорогу в качестве приманки, рассчитывая завладеть остановившейся автомашиной. Ранее в округе Калверт произошло несколько подобных инцидентов, и местные жители с опаской относились к одиноким женщинам, «голосующим» на обочинах дорог.

Этим, однако, их показания не ограничились. Проехав вперёд, то есть в направлении Вашингтона, около 200 ярдов или чуть более [примерно 200 метров], Смит и Фриленд увидели старый седан, на заднем сиденье которого были навалены какие-то коробки. Ни в машине, ни возле машины людей не было видно, однако один из свидетелей заявил, будто видел на обочине поодаль крупного мужчину, второй же подтвердить этого не смог. То ли он не заметил мужчину, то ли того вообще не существовало… Пустой автомобиль, имевший номера штата Мэриленд, стоял на обочине справа, то есть до своей остановки машина двигалась в сторону Вашингтона.

Другое любопытное сообщение сделал 19-летний продавец продуктового магазина Эдгар Браунинг (Edgar Browning). Магазин располагался в квартале 3200 по 19-й стрит в городе Норт-Бич (North Beach) на удалении около 15 км от моста «Лайонс-крик». Сплошной застройки в том районе не существовало, просто в лесу были проложены просеки, образовывавшие кварталы, и кое-где можно было видеть отдельно стоявшие постройки. Такой вот одиночно стоявшей постройкой у дороги и являлся магазин, в котором находился Браунинг.

Закончив работу чуть позже 21 часа 19 июня, молодой человек погасил свет и собирался уже выйти на улицу, как увидел необычную сцену и решил понаблюдать, как же она закончится. На противоположной от магазина стороне дороги остановилась легковая автомашина синего цвета, из которой выскочила женщина в платье, похожем на платье найденного под мостом тела, то есть с красными цветами и большими красными пуговицами. Следом вылез очень грузный мужчина со смешным животом, похожим на арбуз. Он неловко ударил женщину кулаком в голову, при этом брюки съехали с его зада вниз. Ему пришлось подтянуть их руками, после чего он ещё раз ударил женщину кулаком в голову. Брюки опять свалились с непомерно толстого зада. Мужчина снова их вернул на положенное место и ещё раз ударил женщину. Эта в высшей степени необычная мизансцена повторялась раз шесть или семь. Брюки каждый раз сваливались, мешая мужчине ударить.

Подобное можно в кинокомедии снимать…

Ну, а что же женщина? Вела она себя довольно странно. Она не пыталась прикрыть голову руками, уклониться от удара или убежать, а почему-то прижимала руки к животу, что с точки зрения свидетеля выглядело нелепо. Но Браунинг не знал того, что женщина, найденная мёртвой под мостом, была беременна – этого вообще никто не знал до проведения аутопсии! – потому-то умозаключение молодого человека и оказалось поспешным и ошибочным. Если толстый мужчина действительно бил беременную женщину, то её попытка уберечь от травмирования именно живот, а не голову, представлялась совершенно логичной.

Именно эта деталь и убедила прокурора Доуэлла в том, что Браунинг видел ту самую женщину, что была убита через несколько часов.

Однако рассказ Браунинга не исчерпывался описанием увиденного избиения. По словам свидетеля, окончание странной сцены оказалось непредсказуемым. В какой-то момент из синей автомашины вылезла ещё одна женщина, которая что-то недовольно сказала пузатому мужчине – что именно, Браунинг не расслышал – после чего тот в который уже раз подтянул спадавшие штаны и… уселся на водительское место. Женщина, которую он бил, постояла некоторое время возле автомобиля и тоже залезла внутрь на пассажирское сиденье. Получалось, что странная компания приехала на машине в Норт-Бич и на машине же уехала.

Как выглядел мужчина с животом-арбузом? Высокий, лысый, белые брюки, средних лет… описание, конечно же, так себе, но большой живот – это хорошая примета, от него по щелчку пальцев не избавишься. Женщину, чьё вмешательство положило конец избиению, свидетель описать не смог – было темно, и он её попросту не рассмотрел.

Что всё это могло значить?

После проведения вскрытия тело неизвестной женщины было передано в похоронную компанию «Hutchins funeral home», находившуюся в городке Овингс (Owings), прямо на полпути от Норт-Бич к мосту через Лайонс-крик. Там оно было выставлено на всеобщее обозрение с целью опознания. Надо сказать, что особого наплыва зевак сие не вызвало. В течение 21 июня около 100 жителей округа Калверт и прилегавших округов пришли в похоронную компанию, чтобы взглянуть на тело.

Фотография из газеты позволяет получить представление о том, как проводилось опознание трупа неизвестной женщины, обнаруженной под мостом Лайонс-крик.

В числе приехавших для опознания были и сотрудники службы шерифа округа Калверт. Один из них заявил, что неизвестная женщина кажется ему похожей на бродяжку, задержанную 11 июня по подозрению в хищении багажа на автобусном вокзале. Женщина эта провела ночь в 3-м участке службы шерифа, была сфотографирована и дактилоскопирована, после чего доставлена в суд и отпущена без залога [она пообещала явиться на рассмотрение дела по существу через 30 дней].

Предположение казалось очень правдоподобным, но продержалось не более двух часов. Позвонив дежурному в 3-й участок, детективы попросили прочесть словесный портрет бродяжки. Оказалось, что у той была ампутирована половина мизинца левой руки. Между тем у трупа, найденного под мостом, все мизинцы оставались на своих местах. Поэтому о бродяжке пришлось позабыть.

По прошествии первых суток со времени обнаружения тела прокурор Доуэлл собрал журналистов и в общих чертах рассказал о том положении, в котором находилось расследование. Он подтвердил, что личность женщины установить не удалось, причина смерти пока не определена окончательно, и сообщил о беременности, которая визуально, по-видимому, не определялась. Прокурор в деталях рассказал о мужчине с брюхом-арбузом, бившем женщину по лицу, и заметил, что правоохранительные органы Мэриленда ожидают, что этот человек вступит с ними в контакт. Рассказывая об избиении потерпевшей, прокурор ни единым словом не упомянул о присутствии на месте этого инцидента третьего человека [второй женщины]. Эту деталь «законники» решили до поры до времени не разглашать, дабы использовать её в качестве «индикатора истинности» при проверке новых свидетельских показаний.

Прокурору был задан вопрос о самой перспективной, по его мнению, версии произошедшей с женщиной трагедии. Вопрос этот следовало признать ожидаемым, и Доуэлл явно был к нему готов. Прокурор сказал, что самым загадочным в случившемся представляется механизм попадания в организм неизвестной женщины сверхдозы хлороформа. Учитывая большой срок беременности, можно было предположить попытку совершения криминального аборта и ошибку врача при назначении дозы снотворного. Смерти беременных женщин при проведении криминальных абортов нередки, внимательные читатели в этом месте наверняка вспомнят мой очерк «У каждого успешного врача непременно есть личное кладбище»3, посвящённый этой весьма специфической теме. В нём рассказывается о докторе, промышлявшем нелегальными абортами, во время которых умирали женщины, имевшие намерение прервать нежелательную беременность. Во многих штатах существовали запреты на проведение абортов даже на ранних сроках беременности, и это создавало большие проблемы для женщин. Многие из них даже выезжали из США в страны, где аборты были декриминализированы, дабы провести опасную операцию в нормальных больничных условиях.

По словам Доуэлла, версия о передозировке снотворного при подготовке к криминальному аборту представлялась ему наиболее вероятной, однако прокурор подчеркнул, что жизнь оказывается порой запутаннее самых изощрённых догадок, и в подтверждение сказанному напомнил о «деле Клео Спроус» (Cleo Sprouse).

Поскольку отсылка к этой криминальной драме ничего не скажет читателям, живущим в XXI столетии, имеет смысл вкратце пояснить мысль прокурора – она того стоит. Тело мёртвой 19-летней школьницы Клео Спроус из города Шарлотсвилль, штат Вирджиния, в марте 1937 года было обнаружено на одном из местных кладбищ двумя студентами местного университета, и уже первичный его осмотр на месте обнаружения озадачил детективов. Девушка была одета, но её нижнее бельё отсутствовало – его отыскали в кустах неподалёку от трупа. В ноздрях умершей находились тампоны, пропитанные хлороформом. Во рту, зажатый зубами, помещался ватный тампон, также издававший отчётливый запах хлороформа. На лоб девушке был поставлен пузырёк зелёного стекла, какие использовались в аптечном деле, наполовину заполненный бесцветной жидкостью. Когда его открыли, выяснилось, что внутри налит хлороформ.

Довольно быстро полиция вышла на убийцу. Уже при первоначальном осмотре тела было сделано предположение о сексуальном характере преступления – на это указывало снятое нижнее бельё, причём убийца не поленился потратить время на надевание верхней одежды. Одевание трупа свидетельствовало о том, что убийца не был случайным человеком, он явно был хорошо знаком с девушкой, и его беспокоило то, в каком виде увидят труп нашедшие его люди.

Клео была обручена с неким Лестером Смитом, очень положительным молодым человеком, который был младше её на год. Смит, может быть, и стал бы подозреваемым, но он имел непробиваемое alibi, и потому молодого человека никто всерьёз не заподозрил. Подозрения быстро сгруппировались вокруг известного в Шарлотсвилле стоматолога Миллера. Этот человек окончил медицинский колледж в Балтиморе и уже 27 лет практиковал в Шарлотсвилле, причём более 20 лет он являлся семейным стоматологом Спроусов. То есть Миллер лечил членов этой семьи ещё до рождения Клео!

Мать убитой девушки сообщила детективам, что дочь постоянно лечила зубы и ходила на приёмы к Миллеру, точно к себе домой. Стоматолог даже делал для Клео персональную скидку, дабы лечение не было слишком обременительно для семьи. После посещений стоматолога девушка чувствовала себя очень плохо, жаловалась на головную боль, тошноту, вялость. Фактически весь следующий день она болела и мучительно приходила в себя. Детективы предположили, что врач усыплял Клео во время её визитов и совокуплялся с бесчувственным телом.

Врач на удивление легко признал свою вину и подтвердил, что девушка скончалась во время посещения его кабинета. Миллер вывез тело на автомобиле, провёл несколько часов в ожидании подходящего момента для последующей переноски и глубокой ночью бросил его на тёмной кладбищенской аллее. Разумеется, Миллер отрицал существование сексуального мотива и страшно возмущался подозрениями такого рода, напирая на то, что имел место несчастный случай, который вызван даже не столько его действиями, сколько бракованным лекарством.

Слева: Лестер Смит, жених Клео Спроус, у гроба невесты. Справа: стоматолог Миллер, убийца Клео Спроус, семейный врач, знавший семью Спроусов более 20 лет.

История смерти Клео Спроус и последующее расследование вызвали немалый интерес общественности и стали широко известны. Но известность эта была связана не с лихо закрученным детективным сюжетом – нет, как раз в этом отношении расследование оказалось простым и быстрым! – а этической подоплёкой случившегося. Подлость врача, знавшего семью жертвы на протяжении двух десятилетий и воспользовавшегося беззащитностью доверившегося ему человека, с одной стороны, вызвала широкий интерес, а с другой – явилась источником всеобщего негодования.

Прокурор Доуэлл, упомянув о «деле Клео Спроус», дал понять журналистам, что отравление хлороформом могло быть отнюдь не связано с криминальным абортом. Юная школьница Клео Спроус не помышляла об аборте – она приходила к стоматологу лишь для того, чтобы лечить зубы! – но ловкий преступник находил благовидные предлоги для её одурманивания и последующего усыпления.

В принципе, что-то подобное могло произойти и с неизвестной женщиной, найденной возле моста через Лайонс-крик.

Чуть позже в тот же день – речь идёт о 21 июня – появилась информация о детях, обнаруживших тело неизвестной женщины в районе моста «Лайонс-крик». В первых сообщениях для прессы утверждалось, будто труп обнаружили два мальчика, но на самом деле это было не так. Информация на сей счёт была умышленно искажена из-за опасений за их безопасность. Поскольку довольно быстро стало ясно, что опасаться нечего – дети не видели и не слышали ничего такого, что могло бы угрожать преступнику – прокурор Доуэлл разрешил сообщить прессе правду. Единственное условие для публикаций об этих детях состояло в том, что журналистам не следовало называть их фамилии.

Оказалось, что тело нашла компания из четырёх человек, это были мальчики Джон (12 лет) и Брюс (3 годика) и девочки Эдна (10 лет) и Маргарет (6 лет). Детишки встретились с репортёрами, рассказали им о походе к Лайонс-крик и пугающей находке. Все остались довольны – детишки получили «пять минут славы», а репортёры – занимательный материал.

Дети, обнаружившие тело неизвестной женщины в районе моста «Лайонс-крик». Слева направо: 12-летний Джон, 3-летний Брюс, Эдна, 10-и лет и 6-летняя Маргарет. В первые сутки после обнаружения трупа «законники» намеревались скрыть их личности из опасений за их безопасность. С этой целью в первых сообщениях для прессы указывалось, будто детей было двое, однако в дальнейшем пришло понимание того, что дети не знают ничего такого, что представляло бы угрозу для убийцы женщины, а потому в сокрытии их персон нет никакого смысла.

21 июня прокурор Артур Доуэлл появился перед коронерским жюри, работу которого в 11 часов утра открыл мировой судья Уилльям Дьюк (William W. Duke). Заседание без лишних экивоков зафиксировало, что поскольку личность умершей женщины ещё не установлена, причина смерти представляется неясной и все подозрения носят сугубо умозрительный характер, то решение жюри представляется сугубо формальным актом. Полицейское расследование в любом случае надлежит продолжать, и уже после получения каких-то результатов коронерское жюри сможет вернуться к решению вопроса о характере деяния, жертвой которого стала женщина.

Заседание коронерского жюри в тот день интересно ещё и потому, что выступивший там доктор Пейдж Джетт официально отверг возможность передозировки снотворного при подготовке умершей женщины к аборту. Не совсем понятно, на чём основывалась категоричность этого заключения, но в последующем следствие исходило из того, что смерть неизвестной женщины не находилась в какой-либо связи с плодоизгоняющей операцией или подготовкой к такой операции.

Заседание коронерского жюри 21 июня закончилось воистину соломоновым решением о приостановке дальнейшей работы жюри вплоть до того момента, когда органами следствия будет собрано больше сведений о личности потерпевшей и обстоятельствах её смерти.

Из города Норт-Бич, находившегося на удалении примерно 15 км от «Лайонс-крик», 21 июня поступила важная информация. Несколько не связанных между собой свидетелей, прочитавшие в газетах об обнаружении накануне неопознанного женского тела, сообщили о том, что видели погибшую во второй половине дня 19 июня. Если эти рассказы соответствовали истине – а они, по-видимому, соответствовали, поскольку подтверждали полученные ранее показания Браунинга – то картина получалась презанятнейшая.

Сначала неизвестная женщина, которую никто не знал в Норт-Бич, приезжает в этот город из Вашингтона. На то, что она приехала именно из столицы, косвенно указывало происхождение её одежды – вся она была куплена именно в Вашингтоне, причём в одном универмаге. В интервале от 18 до 20 часов она ходит по улицам Норт-Бич, потом исчезает из поля зрения на некоторое время, но около 21 часа появляется на окраине города возле продуктового магазина. Там её избивает некий тучный мужчина – сцену эту наблюдает Эдгар Браунинг – после чего неизвестная женщина, её обидчик и некая «Вторая женщина» усаживаются в одну машину и уезжают. По-видимому, они поехали в обратном направлении, поскольку через час неизвестную женщину на расстоянии около 400 метров от моста «Лайонс-крик» замечают Франко Смит и Джордж Фриленд. Та «голосует» на обочине, но свидетели проезжают мимо. При этом они видят через 200 метров пустой седан, и неподалёку от него один из свидетелей замечает мужчину, но второй свидетель в этой части его показания не подтверждает.

По-видимому, вскоре после этого последовала смерть неизвестной женщины, точнее, убийство, поскольку от моста она уже не отдалялась.

Карта центральной части штата Мэриленд, дающая наглядное представление о перемещениях неизвестной женщины в последние часы жизни. Знаком «крест» обозначено место расположения моста через ручей Лайонс-крик – там в 7 часов утра 20 июня 1938 года был обнаружен труп неизвестной. На удалении 400 метров от моста в 22 часа 19 июня неизвестную женщину увидели два свидетеля, проезжавшие на грузовой автомашине. Цифрой «1» обозначен небольшой курортный посёлок Норт-Бич, находящийся на удалении 15 км от места обнаружения трупа. В Норт-Бич в интервале 18—20 часов 19 июня женщину видели по меньшей мере трое не связанных друг с другом свидетелей. На окраине этого посёлка продавец продуктового магазина наблюдал избиение неизвестной женщины неким лысым мужчиной с непомерным животом. Сцена эта имела место чуть позже 21 часа 19 июня. Цифрой «2» обозначен городок Овгинс – там тело неизвестной женщины было выставлено на всеобщее обозрение в надежде на опознание.

Как видим, перемещений в последние часы жизни неизвестной женщины было довольно много.

К вечеру 21 июня 1938 года члены следственной группы пришли к следующим выводам:

1. Погибшая женщина, по-видимому, связана с городом Вашингтоном, и именно туда надо переносить розыск. На связь со столицей косвенно указывает происхождение вещей, которые приобретались сравнительно недавно в столичном универсальном магазине. Кроме того, погибшую никто не знает и никто не ищет ни в округе Калверт, ни в соседних округах.

2. В Вашингтон следует отправить пару детективов для установления контактов с сотрудниками столичной полиции и привлечения последних к розыскным мероприятиям.

3. Одной из целей командировки в Вашингтон должна стать встреча с работниками магазина «Julius Garfinckel & Co.» и их опрос для выявления тех продавцов, кто продавал убитой женщине предметы одежды, найденные на ней.

Это был годный план, но до его реализации дело не дошло. Через несколько часов произошло важное событие, которое все ждали, но в возможность которого мало кто верил. Женщина была опознана, но!… Без многозначительного «но!» не бывает хорошего детектива, и в данном случае мы видим замечательное подтверждение этого правила.

Дело заключалось в том, что хотя личность и была установлена, сие не только не прояснило детали случившейся с ней трагедии, но напрочь её запутало.

Отпечатки пальцев, зафиксированные ещё до начала аутопсии и переданные фототелеграфом в федеральное Министерство юстиции, полностью совпали с отпечатками пальцев Эстер Льюис (Esther Lewis), 31-летней жительницы Вашингтона. Как же отпечатки пальцев этой самой Эстер Льюис оказались в базе данных федерального Минюста?

Да очень просто! Женщина работала в критически важном федеральном учреждении и была дактилоскопирована при оформлении на работу. Называлось это учреждение «Бюро гравировки и печати» (Bureau of Engraving and Printing) при Министрестве финансов, проще говоря, это был монетный двор, где изготавливались не только денежные знаки, но и бланки всевозможных документов, защищённых от копирования и подделки – бланки векселей и доверенностей, чековые книжки, федеральные облигации и облигации штатов, акции крупнейших компаний и прочее. Кроме того, в «Бюро гравировки» изготавливались денежные знаки некоторых иностранных государств.

Эстер Льюис, 31-летняя вдова, жительница Вашингтона, странным образом умерла возле моста «Лайонс-крик» поздним вечером 19 июня 1938 года или в первые часы 20-го. Бывает же такое – человек прожил очень обыденную, очень тривиальную и даже скучную жизнь, и всё самое таинственное и непонятное оказывается связано лишь с его смертью!

Эстер была замужем за ветераном Мировой войны Джоном Льюисом до момента смерти последнего в 1935 году. Это был необычный брак – муж был старше жены на 31 год. Для тех времён такая разница в возрасте представлялась исключительной. Впрочем, в отношениях этих людей имелось и кое-что ещё довольно необычное – в их браке были рождены шестеро (!) детей. Это был перебор даже для Америки 1930-х годов, где в то время существовал культ больших семей. Следует уточнить, что Джон скончался по некриминальной причине, на момент смерти ему исполнилось 59 лет.

И после этого Эстер определила детишек в разного рода пансионы в штате Мэриленд и… зажила жизнью свободной женщины. Нет, её дети не голодали и не страдали от преследований неадекватных усыновителей – они были пристроены в хорошие места, поскольку у Джона Льюиса имелись кое-какие сбережения, которые он передал в специальный трастовый фонд, оплачивавший расходы на содержание детей.

Вот только Эстер, насколько можно было судить по полученной из Министерства юстиции краткой биографической справке, поспешила отделаться от обузы и не тратила на детишек много времени.

И то сказать, в 28 лет [когда умер муж] всё только начинается! И ведь сколько всякого ей надо было успеть!

Сообщение об идентификации трупа женщины из Лайонс-крик стало в некотором роде сенсацией. Многие газеты, следившие за криминальными новостями, поместили эту информацию на первые полосы вечерних выпусков своих номеров.

Репортёры, разумеется, бросились искать кого-то, кто мог знать Эстер Льюис – друзей, соседей, родственников, коллег по работе. Разумеется, этим занялись и детективы столичной полиции – теперь, когда стало ясно, что убитая действительно проживала в Вашингтоне, полицейским волей-неволей пришлось подключиться к расследованию, проводимому в Мэриленде.

Вечерний номер «The Washington times» от 22 июня 1938 года с заголовком «Жертва убийства идентифицирована».

Первым человеком, на которого вышли столичные детективы, стала Эмма Салливан (Emma Sullivan), руководившая бригадой уборщиц, работавших в помещениях «Бюро гравировки и печати». Эмма сообщила, что Эстер работала уборщицей на неполную ставку и получала 50$ в неделю – в реалиях того времени это были очень большие деньги за неквалифицированный труд. Для сравнения можно сказать, что промышленный рабочий получал до 20$ в неделю, а самая высокая ставка специального агента ФБР в 1938 году составляла 89$, причём таких агентов было всего четверо, и их список утверждал лично Директор Бюро Гувер. Не будет ошибкой сказать, что высокая заработная плата Эстер Льюис объяснялась не только и не столько тяжёлыми условиями труда, сколько необходимостью обеспечения лояльности работника. Уборщицы имели доступ к ключам от многих помещений и уникальным объектам хранения (краскам, клише, инструментам), и руководство «Бюро гравировки и печати» высокими заработными платами добивалось преданности сотрудников.

Это, разумеется, было не всё. Эмма Салливан сообщила детективам, что Эстер в последний раз вышла на работу в четверг 16 июня. Пятница являлась зарплатным днём, но Эстер позвонила Салливан и отпросилась, сославшись на недомогание. Кстати, то, что женщина не приехала за зарплатой, косвенно свидетельствовало об отсутствии острой нужды в деньгах. Отвечая на вопросы детективов, Салливан заявила, что ничего не знала о беременности Эстер, догадаться об этом по её внешнему виду было невозможно. На вопрос о детях последней Салливан ответила, что ей было известно о нескольких детях, точное количество она не знала, но Эстер уверяла, что дети пристроены в пансионы и с нею не живут.

Эмма Салливан являлась начальницей Эстер Льюис в «Бюро гравировки и печати». Эта женщина первой сообщила сведения, проливавшие свет на обстоятельства личной жизни погибшей женщины.

А что с семейным положением убитой женщины и её интимной жизнью в целом? Согласитесь, уместный вопрос…

Эмма Салливан заверила допрашивавших её полицейских, что слышала от Эстер только об одном мужчине, с которым она поддерживала доверительные отношения после смерти мужа. Фамилия этого человека звучала как «Далтон», но нельзя быть уверенным в том, что это настоящая фамилия и что этот человек действительно один. В принципе, то, что молодая вдова поддерживала отношения с неким мужчиной, не порицалось коллегами по месту работы – все понимали деликатность ситуации и, в принципе, никто не осуждал Эстер. Сразу следует уточнить, что при встрече с репортёрами в тот же день Эмма Салливан ничего не сказала о существовании в жизни Эстер мужчины и, разумеется, не называла его имени.

Детективы помчались по месту проживания убитой женщины в меблированных комнатах. Там они выяснили, что в жизни Эстер действительно существовал некий Плизи Далтон (Pleasie S. Dalton), проживавший в районе Лайон-виллидж (Lyon Village), штат Вирджиния. Район этот находился в 1,5 км от реки Потомак, на противоположном берегу которой располагались кварталы Вашингтона, столицы страны. С Далтоном были связаны три записи, собственноручно сделанные Эстер – одна в блокноте с номерами телефонов, вторая – в закладке, находившейся в книге на прикроватной тумбочке, и третья – на листе бумаги, вложенном в записную книжку, в которой владелица апартаментов учитывала свои расходы.

Плизи Далтона, безусловно, следовало отыскать. Однако имелось несколько технических моментов, которые требовалось прояснить. Кому надлежало допрашивать Далтона – службе шерифа округа Калверт? полиции Вашингтона? или полиции Арлингтона, на территории которого находился Лайон-виллидж? На протяжении некоторого времени руководство этих правоохранительных органов по телефону решало вопросы, связанные с прибытием в Лайон-виллидж детективов из округа Калверт, но до того, как они приехали, стала известна ещё кое-какая любопытная информация.

При изучении записей, в блокноте с телефонными номерами, найденном в апартаментах Льюис, внимание детективов привлекли три телефонных номера, принадлежавшие врачам в Мэриленде. Два доктора имели практику в городе Норт-Бич, а один – в Принс Фредерик, оба города находились в округе Калверт. Как показала простейшая проверка, все три врача являлись гинекологами, что сразу же рождало определённые подозрения. Может быть, к кому-то из этих врачей Эстер Льюис и направлялась в день своей смерти?

В том же самом блокноте с телефонами оказалась ещё одна любопытная запись. Это был телефонный номер католического священника Луиса Милтенбергера (Louis Miltenberger), являвшегося пастором Церкви святого Мартина (St. Martin’s Church) в Вашингтоне. Детективы столичной полиции немедленно отправились на встречу со священником.

Милтенбергер признал знакомство с Эстер Льюис и рассказал историю последних лет её жизни. В конце 1936 года он служил пастором в храме Всепобеждающей Богоматери (Our Lady of Victory Church) в центре Вашингтона, неподалёку от берега Потомака. Незадолго до Рождества того года к нему явилась миссис Уилльямс, жена помощника суперинтенданта Арлингтонского мемориального кладбища, которая рассказала о появлении на кладбище некоей женщины, безутешно рыдающей на могиле мужа. Миссис Уильямс познакомилась с этой женщиной, выяснила, что та находится в тяжёлом материальном положении, и решила ей помочь. Собственно, её обращение к пастору и объяснялось желанием привлечь внимание к тяжёлой судьбе ещё молодой вдовы.

Милтенбергер отозвался на обращение и попросил миссис Уильямс позвонить ему при следующем появлении этой женщины. Через день или два та позвонила и сообщила, что женщина, о которой они разговаривали ранее, опять появилась у могилы мужа. Пастор немедленно сел в свой автомобиль и приехал к Арлингтонскому мемориальному кладбищу, благо расстояние от храма, где он служил, не превышало 5 км.

Католический храм Всепобеждающей Богоматери в Вашингтоне, в котором во второй половине 1930-х годов служил Луис Милтенбергер.

Он познакомился с женщиной, которую звали Эстер Льюис. Её муж был похоронен на Арлингтоне. Его скоропостижная смерть последовала 9 ноября 1935 года, причиной стал спинальный менингит, развившийся стремительно – от момента появления первых симптомов до остановки дыхания прошло едва ли 12 часов. Случившееся с мужем повергло Эстер в шок. Она была беременна шестым ребёнком! Эстер была родом из Мексики. В конце 1920-х годов женщина приехала на заработки в США и некоторое время работала на консервной фабрике в Калифорнии. Там женщина познакомилась с Джоном Льюисом, который, по-видимому, очень её полюбил. Они переехали в Вашингтон, Джон работал охранником, и жили они вполне сносно, несмотря на тяжёлую годину «Великой депрессии».

Но внезапная смерть мужа разрушила хрупкое благополучие Эстер и её детей.

Милтенбергер посетил жилище несчастной вдовы. Все более или менее ценные вещи она к тому времени уже продала, в доме даже не было посуды и столовых приборов. По словам священника, дети ели из пустых цветочных горшков, используя вместо ложек дощечки. Пастор признался детективам, что за годы «Великой депрессии» насмотрелся много нищеты, но то, что ему довелось увидеть в доме Эстер Льюис, выглядело самым ужасным и беспросветным. При этом сами детишки произвели на преподобного наилучшее впечатление – они были хорошо развиты и воспитаны, в глазах светился ум, все имели правильную речь, и старшие уже умели читать. У одного из мальчиков был диагностирован туберкулёз, как известно, инфицированию этой болезнью прежде всего подвержены люди недостаточного питания.

Священник сделал всё, что было в его силах для облегчения положения Эстер и её детей. Прежде всего он обратился к прихожанам с просьбой собрать продукты питания, дабы мать и её детишки могли встретить новый год хотя бы с минимальным запасом еды. К концу декабря священник собрал 30 пакетов со всевозможными продуктами – кашами, консервами, молоком, джемами. Этот запас позволял продержаться детям и их матери первое время. Затем Милтенбергер принялся устраивать роды Эстер, но неожиданно женщина отказалась принять помощь, заявив, что никогда не сможет расплатиться. Она самостоятельно родила дома… Щепетильность женщины поразила священника, который признался, что не встречал прежде таких женщин.

Пастор озаботился устройством детей, поскольку было ясно, что в одиночку Эстер не может с ними управиться – ей надо было работать и зарабатывать, а как это можно было делать, если в доме шесть малышей-погодков?! Дети были пристроены в различные приюты и отданы в хорошие семьи в Мэриленде – это было дешевле и проще, нежели пристраивать их в округе Колумбия. За их содержание необходимо было платить, и деньги предстояло зарабатывать Эстер. Никакого трастового фонда умерший сержант Льюис в действительности не имел – это священник посоветовал Эстер делать вид, будто существуют некие сбережения. Милтенбергер хорошо понимал простую истину – работодатели не любят отчаявшихся людей, поскольку те кажутся ненадёжными, поэтому если Эстер хочет получить хорошую работу, ей надлежит создавать и поддерживать определённый имидж. Одно дело, когда человек испытывает временные затруднения и совсем иное – когда в его жизни всё беспросветно. Другой совет пастора касался устранения испанского акцента, который мог помешать трудоустройству женщины. Милтенбергер рекомендовал женщине больше разговаривать, следить за тем, как говорят американцы, и читать детские учебники.

Разумеется, полицейские задали пастору вопрос о сексуальной стороне жизни Эстер. Знал ли священник о существовании интимных партнёров погибшей женщины? Может быть, она оказывала интимные услуги за деньги?

Милтенбергер заверил, что не обсуждал эту тематику с Эстер, но, по его мнению, она была женщиной строгой и внимательной. Пастор добавил, что никогда не видел её нетрезвой и, вообще, с трудом представляет её в таком месте, где мужчины знакомятся с женщинами, скажем, в баре или танцевальном клубе.

В течение 1937 года материальное положение Эстер Льюис стало поправляться. Дети были более или менее хорошо пристроены, она нашла работу уборщицей в кинотеатре, смогла обновить гардероб и переехала на жительство в апартаменты получше. Страшная нищета и убожество быта понемногу отступили. Однако в конце октября 1937 года Эстер пережила тяжёлую пору отчаяния, связанную, по-видимому, с приближением годовщины смерти мужа [9 ноября]. Женщина призналась Милтенбергеру в том, что ей очень плохо и она думает о самоубийстве. Священник, разумеется, пытался укрепить и успокоить её, говоря, что Бог посылает испытания по силам и она не должна отчаиваться и впадать в уныние.

После этого разговора пастор направил Эстер к своему хорошему знакомому, отставному военному, руководившему охраной зданий «Бюро печати и гравировки». Священник объяснил тому, что Эстер попала в непростую жизненную ситуацию, муж её, ветеран Мировой войны, умер от менингита двумя годами ранее, и очень бы желательно подобрать для неё приличную работу. Товарищ отозвался, сказал, что для Эстер можно найти подходящую вакансию, но надо подождать некоторое время, поскольку поступающие на работу должны пройти специальную проверку, которая займёт 4—5 недель. Впоследствии пастор узнал, что Эстер Льюис была взята на работу в Бюро, и это была хорошая работа для женщины в её положении.

То, что женщина была убита в июне 1938 года, стало для Милтенбергера шокирующей новостью. Также он крайне удивился её беременности. Пастор в разговоре с детективами настаивал на том, что не виделся с Эстер с конца октября 1937 года, хотя и следил за её жизнью издалека. Ничего, что имело бы отношение к обстоятельствам последних дней жизни Эстер Льюис, преподобный сообщить не мог.

Ну, а что же Плизи Далтон? Очевидно, теперь следовало поговорить с ним…

Для этого разговора вечером 22 июня в Лайон-виллидж из Мэриленда прибыли два детектива службы шерифа округа Калверт. Их сопровождали два детектива полиции Арлингтона. Появление полицейских ввело Плизи Далтона в состояние прострации, он едва понимал обращённые к нему слова. Надо сказать, что детективы из Мэриленда сразу же узнали этого человека – он был лыс и имел несуразное брюхо, похожее на арбуз. Глядя на него, было непонятно, как вообще этот мужчина носил брюки. Они не сомневались, что видят того самого человека, который бил Эстер Льюис вечером 19 июня, не догадываясь, что свидетелем его действий стал Эдгар Браунинг. На всякий случай детективы осведомились, управляет ли Плизи Далтон синим «седаном», и последний ответил утвердительно, пояснив, что в его гараже стоит синий «форд».

Начало выглядело многообещающим. Далтона спросили, знакома ли ему Эстер Льюис, и мужчина, подумав немного, ответил утвердительно. Детективы сообщили, что найдено мёртвое тело, предположительно принадлежащее этой женщине, но это неточно, поскольку никак не удаётся найти человека, знавшего её при жизни, а потому не согласится ли мистер Далтон проехать с ними в Мэриленд и принять участие в опознании? О том, что тело однозначно опознано по отпечаткам пальцев, полицейские благоразумно умолчали. Как показали дальнейшие события, поступили они правильно, поскольку в доме Далтона газет никто не читал и криминальных новостей, соответственно, не знал.

Далтон согласился и как будто бы успокоился. А вот жена – звали её Айда (Ida) – напротив, встревожилась. Женщина попыталась вмешаться в происходившее, стала требовать от полицейских предъявить ордер и при этом не слушала их ответы. Полицейские заподозрили, что именно она вмешалась в избиение Эстер Льюис – уж больно энергично и бесцеремонно действовала эта женщина. Плизи успокоил жену, заверив, что никто его ни в чём не подозревает, ему просто нужно помочь полиции в расследовании.

С тем он и отправился в Мэриленд. В поездке детективам стоило немалых трудов вовлечь мужчину в общение, и в конце концов им это удалось. Плизи рассказал, что родился он 1 июня 1889 года в семье Элдера Толберта Сондерса Далтона (Elder Tolbert Saunders Dalton) – баптистского проповедника, издателя религиозной газеты и героя Гражданской войны. Насколько можно было заключить из его слов, Плизи чрезвычайно гордился отцом, которого считал образцовым гражданином. Гордился он и старшим братом, демонстрировавшим отличные успехи в американском футболе. Себя же Плизи считал неудачником – он работал кондуктором на железной дороге и, как можно было понять из его слов, считал этот труд унизительным. Ещё бы, он так хорошо знал Библию, ему хотелось учить и проповедовать, но с людьми работать он никак не мог по причине чёрствости и отсутствия всякой харизмы. Женой он явно тяготился, Айда была младше на четыре года, но как женщина никогда его не интересовала. В их несчастливом браке родился один ребёнок – дочь Дороти – это произошло в 1918 году, и с той поры Плизи к жене практически не прикасался, как объект вожделения она ему была совершенно неинтересна.

В принципе, уже по такому началу можно было предсказать, что последует далее. Тем не менее детективам было важно не угадывать, а побудить Плизи рассказать свою историю самостоятельно.

Единственная известная сейчас фотография, на которой запечатлён Плизи Далтон, была сделана в июле 1926 года во время празднования 80-летия его отца Элдера Толберта Далтона (стоит в верхнем ряду второй слева). Плизи Далтон стоит в том же ряду (крайний справа), ему на момент съёмки исполнилось полных 37 лет. Как видим, Плизи даже в таком возрасте являлся мужчиной малосимпатичным – лысый, как колено, очкастый, с грубыми чертами лица… Его жена Айда стоит рядом с ним (в тёмном платье вторая справа).

Разумеется, был задан вопрос о том, что же объединяло его с Эстер Льюис.

Плизи Далтон сознался, что около полугода поддерживал с ней интимную связь и, узнав о беременности Эстер, взялся ей помочь в решении деликатной проблемы. Он пообещал оплатить аборт и даже согласился отвезти Эстер к врачу, которого та выберет. Один из детективов, стремясь продемонстрировать полную осведомлённость следствия в деталях, поспешил задать вопрос о скандале, который закатила Айда, но Плизи огорошил полицейских встречным вопросом: «Жена ничего не знает о моей измене, как она может устроить скандал?» А когда ему сообщили, что имеется свидетель, видевший, как Плизи избивал Эстер Льюис и некая женщина их разнимала, мужчина резко прервал полицейских и объяснил, что он, вообще-то, никуда с Эстер Льюис так и не поехал, а потому ничего о последних часах её жизни не знает. И знать не может…

Подумав немного, он уточнил, что не виделся с Эстер неделю или около того, примерно с 15 июня. Что происходило с ней после этой даты, он не в курсе… И если она куда-то поехала – то без него!

Этот разговор полицейских с Далтоном имел ряд очень неприятных по

следствий. Во-первых, Далтон понял, что полиции известно о его рукоприкладстве, что в силу очевидных соображений сразу же выставляло его в крайне невыгодном свете, а потому данный факт надлежало категорически отрицать. Во-вторых, он понял, что полиция всё-таки многого не знает о событиях 19 июня и блуждает впотьмах, полагая, будто в автомашине находилась его жена, хотя та в действительности всё время оставалась в Лайон-виллидж.

Вот и весь сказ! Попробуй опровергни…

Плизи Далтон был привезён в Овингс, где ему дали взглянуть на труп Эстер Льюис, который он, разумеется, опознал. Ещё бы он не опознал тело женщины, с которой поддерживал интимные отношения полгода! А после этого его доставили в Принс-Фредерик и поместили в окружную тюрьму, объяснив, что сообщённые им детали нуждаются в проверке и потому за пределы штата отпустить его совершенно невозможно. А потому ему надлежит пока что посидеть под замком.

Итак, ситуация по состоянию на 23 июня выглядела на первый взгляд понятной. В житейском, разумеется, смысле, а отнюдь не в юридическом. Представлялось очевидным, что женатый любовник поехал с беременной любовницей проводить криминальный аборт – он нашёл для этого время, деньги и честно признался представителям правоохранительных органов в существовании преступного замысла по изгнанию плода на 20-й неделе беременности. Сразу уточним, что Плизи Далтон от своих слов впоследствии не отказывался – этот момент очень важен для понимания всей внутренней логики событий. Любому «законнику», да и просто разумному человеку было ясно, что Эстер Льюис убил Плизи Далтон и никто другой! Проблема заключалась в том, как это можно было юридически корректно доказать?

Утром 23 июня Плизи Далтон, обдумав сложившуюся ситуацию, решил, что всё не так уж и плохо. Узнав, что у ворот окружной тюрьмы толпятся репортёры, он спросил у начальника тюрьмы, может ли тот позволить ему встретиться с ними. Начальник связался с шерифом и переадресовал тому вопрос задержанного… шериф связался с окружным прокурором… и после непродолжительных консультаций Далтону разрешили встретиться с одним репортёром и сделать заявление. Всем причастным к расследованию было интересно послушать, как именно подозреваемый станет общаться с представителем прессы.

К Далтону был допущен репортёр известной газеты «The Washington times», традиционно уделявшей большое внимание криминальным новостям. Плизи произнёс перед ним небольшую речь, которую репортёр записал дословно. Сказано было следующее: «Я был бы последним человеком в мире, кто причинил бы ей вред. Бог мне судья, я не убивал Эстер Льюис. Она была моей подругой, хорошей подругой, но я не видел её больше недели. Я понятия не имею, кто мог её убить, если её убили. У меня есть множество людей, которые докажут, что это не я, потому что я не видел её больше недели. Я понятия не имею, была ли она убита или покончила с собой, но я знаю, что она никогда не говорила мне о самоубийстве. Для меня это ужасный опыт, я никогда в жизни не попадал в беду и никогда раньше не сидел [в тюрьме]. Полиция попросила меня приехать вчера для опознания её тела, что я был рад сделать, потому что знал её. Я не могу понять, почему они меня держат [за решёткой – прим. А. Ракитина], ведь я абсолютно ничего не знаю о её смерти».4

Репортёр поинтересовался у задержанного: что тот может сказать об отце ребёнка, которого вынашивала Эстер Льюис? По-видимому, кое-какие догадки роились в голове журналиста, а может быть, кто-то из знакомых детективов сказал ему всё открытым текстом. Плизи Далтон счёл вопрос об отце ребёнка бестактным и заявил, что не станет сейчас рассуждать на эту тему.

Что ж, теперь стало ясно, что Плизи Далтон намерен пойти по пути полного отрицания собственной причастности к гибели любовницы.

Примерно в то же самое время его жена Айда обратилась к репортёрам, появившимся возле её дома, с довольно необычной речью. Она рассказала о том, что муж её увезён полицией в неизвестном направлении… хотя он ни в чём не виноват… и у него вообще имеется alibi. Упоминание о существовании аlibi прозвучало до некоторой степени странно, поскольку alibi всегда должно быть «привязано» к определённому времени. Когда у Айды Далтон спросили, на какое именно время её муж располагает alibi, женщина попросту не поняла вопроса. Чуть позже выяснилось, что она не знает значения этого слова, но зато твёрдо знает, что у невиновных это самое alibi имеется всегда. Ну, ладно, никто же не станет высмеивать несчастную женщину за её неосведомлённость в деталях юриспруденции, верно?