Читать книгу Уральский Монстр. Хроника разоблачения самого таинственного серийного убийцы Советского Союза. Книга II - Алексей Ракитин - Страница 2

Вова Петров рос в семье неблагополучной, нищей даже по критериям скудных предвоенных лет, и за свою короткую несчастливую жизнь видел мало радости. Если вообще ее видел. Его мама, Евдокия Андреевна Петрова, к 42 годам умудрилась прижить четырех сыновей от четырех разных мужей. Дети ее – 18-летний Николай, 15-летний Андрей, 13-летний Геннадий и самый младший Вова, 3 лет – росли непохожими друг на друга, недружными, кое-как одетыми и вечно голодными. Последний муж Петровой – сильно пивший Иван Сидельников, отец самого младшего из сыновей – оставил Евдокию и вернулся к прежней своей жене, но… потом стал наведываться и интимные отношения бывших супругов оказались восстановлены. Этот факт он от своей новой старой жены не скрывал и жил фактически на два дома, как в известном анекдоте советских времен: «Жене сказал, что пошел к любовнице, любовнице – что ушел к жене, а сам – на чердак!»

Евдокия Петрова обитала с сыновьями (язык не поворачивается назвать это прозябание «жизнью») в одном из самых мрачных районов Свердловска по адресу площадь Коммунаров, барак №1. Несмотря на пафосное название, в конце 1930-х гг. это была настоящая клошарская клоака, причем расположенная практически в геометрическом центре города. Планировка Свердловска, кстати, крайне нетипична для российских городов, традиционно растущих от центра к окраинам. Столицу же Урала возводили в разное время крупными районами, не придерживаясь однажды выработанного генерального плана. Поэтому крупные жилые массивы оказались к востоку от площади Коммунаров, к северу и западу, саму площадь активно перестраивали и облагораживали на протяжении всего десятилетия, но это мало помогло изменить общее состояние района. К югу от площади тянулись места малонаселенные и лишенные дорог и транспорта: убогого вида стадион, за ним старое Ивановское кладбище, завод утильсырья, собачий питомник, рядом огромная тюрьма, точнее, целый тюремный комплекс из нескольких зданий, именовавшийся в те годы «Изолятором специального назначения». Южнее район самостроя – несанкционированно построенных на огородных участках дощатых клетушек. К югу от огородов и самостроя находились кирпичный завод, громадная городская мусорная свалка, тут же целое искусственное озеро фекалий, в которое свозилось содержимое отхожих мест из многочисленных кварталов, лишенных канализации. Подле этого озера нечистот был устроен скотомогильник. Южнее этих весьма специфических достопримечательностей тянулся обширный заболоченный лесной участок, на котором велись довольно значительные торфяные разработки (Московский торфяник). Далее к югу рос настоящий лес, в который уходили 6 параллельных просек длиною по 400—500 метров. И все это дивное разнообразие, подчеркнем, находилось в черте города! От площади Коммунаров до Московского торфяника расстояние по прямой составляло примерно 1 800 метров.

Карта восточной части Молотовского района г. Свердловска. Штриховкой обозначены участки: 1- барачной застройки, непосредственно прилегавшие к Площади Коммунаров, и 2 – самовольной застройки в районе Московского торфяника. Именно в бараках в районе «1» проживал пропавший в сентябре 1939 г. Вова Петров. Использована карта 1932 г., поскольку после 1940 г. бараки в районе площади Коммунаров были в своём большинстве снесены и на их месте возведены больница Верх-Исетского завода, электроподстанция и иные постройки, в силу чего карты последующих лет не позволяют получить представление о наличии и истинном расположении объектов на территории Молотовского района. Знаками «*» и буквами обозначены: «a» – каменоломни к северу от Московского тракта, «b» – собачий двор, куда свозили отловленных на улицах города бродячих собак, «с» – завод по обработке утильсырья, «е» – скотомогильник, территория которого ранее использовалась для слива городских нечистот, «f» – кирпичный завод, «d» – свалка мусора. Точкой». g» обозначена пожарная вышка на Московском торфянике. Что и говорить, район пустынный и мрачный! Приведенная карта особенно интересна для нас тем, что на ней указаны зоны ответственности территориальных отделов Рабоче-крестьянской милиции: 4-го (кварталы слева вверху) и 1-го (по правому краю карты). Граница между ними обозначена сплошной непрерывной линией. Легко заметить, что площадь Коммунаров находится как раз на границе их зон ответственности.

Этот географический экскурс совершенно необходим в контексте нашей истории.

Евдокия Петрова ушла из дома за картошкой 12 сентября в 11:20. В этом походе на рынок ее сопровождал старший из сыновей, Николай, ему предстояло дотащить мешок до дома. Младшенький Вова во время ухода матери играл возле барака. В то утро все сыновья ушли из дома, поскольку «на постой» прибыл Иван Сидельников, последний из мужей Евдокии; явился он, как водится, пьяный, принес с собою бутылку водки, которую выпил, и завалился спать. Дети ушли на улицу, чтобы не тревожить его сон. Обратно Евдокия с Николаем возвращались в 12:45; навстречу мчался средний из сыновей, Андрей, кричавший: «Вовка куда-то убежал!»

Нельзя сказать, что Евдокия отнеслась к услышанному равнодушно – материнское сердце сразу почуяло неладное, хотя в прошлом уже бывало такое, что Вова уходил из дома в неизвестном направлении. Не далее, как два месяца назад он совершил самостоятельный поход в магазин, и тогда мать оказалась вынуждена потратить на его поиски полдня. Но теперь все было иначе, теперь во всех очередях только и было разговоров о похищениях малолетних детишек! Евдокия сразу же помчалась в первое отделение милиции, где ее заявление об исчезновении ребенка не приняли, сославшись на то, что площадь Коммунаров территориально относится к четвертому отделению. Тем не менее дежурный милиционер ее внимательно выслушал и даже попросил занести описание внешности пропавшего ребенка дежурному по детской комнате милиции, что Евдокия Петрова и сделала. Нельзя не отметить разительную перемену в отношении милиционеров к обращениям граждан: еще несколько месяцев назад никто бы из них даже пальцем не шевельнул в ответ на обращение встревоженной матери, а теперь – максимум внимания, дельный совет и готовность помочь. Вот что творит с бойцами сильно невидимого фронта живительный пинок начальства и визит московских «важняков», пристрастно проверяющих действия и бездействие утомленных суровыми буднями правоохранителей!

Евдокия направилась в четвертое отделение и там ее заявление вызвало настоящий переполох. До этого все случаи исчезновений детей фиксировались в северной и восточной частях Свердловска, теперь же, похоже, таинственный злоумышленник решил сменить область своей активности. Евдокию Петрову принял лично начальник отделения, который не только распорядился принять все меры к розыску пропавшего малыша, но и обстоятельно допросил женщину.

Все свободные силы 4-го отделения были брошены на осмотр территории, примыкавшей к площади Коммунаров. Примерно с 16 часов милиционеры приступили к опросу населения. На розыск мальчика были направлены и сотрудники 1-го отделения, которые проводили осмотр местности и опрос населения на своей территории (площадь Коммунаров в 1939 г. находилась на границе зон ответственности 4-го и 1-го отделений РКМ).

Во время допроса Евдокия Петрова рассказала о трудностях воспитания. Средние сыновья – Андрей и Геннадий – нигде не работали и не учились, особые хлопоты доставлял Гена, который несколько раз сбегал из дома и имел проблемы с милицией. В общем, мать с воспитанием явно не справлялась, не находила управы на взрослеющих детей. Характеризуя младшего из сыновей – пропавшего Вову – Евдокия Андреевна отметила: «Вова мальчик развитый, бойкий, посторонних никого не боится, ласковый ко всем, пойдет с кем угодно, лишь бы кто позвал». Разумеется, лейтенант Деев задал вопросы и о родном отце исчезнувшего малыша, на что Петрова отреагировала однозначно: «Сделать что-либо с Вовкой он ничего не сможет, ибо он его сильно любит». По ее словам, Иван Сидельников последние два дня провел у нее в бараке, то приходя, то исчезая на несколько часов, утром 12 числа, будучи нетрезв, вручил Николаю, старшему из сыновей Евдокии, 3 рубля, а Вове подарил 1 рубль. Хотя Сидельников вернулся к своей предыдущей жене, он не забывал о сыне и приносил Евдокии деньги без всяких угроз взыскать алименты по суду. По словам женщины, отец ежемесячно выплачивал примерно по 100 рублей, не очень регулярно, с задержками, но в среднем получалась примерно такая сумма. Интересно, что сам Сидельников, будучи спрошен о том же самом, заявил, что давал Евдокии примерно по 50—60 рублей в месяц, то есть женщина преувеличила поддержку с его стороны, что следует признать весьма нетипичным для отношений расставшихся супругов.

Вскоре милиционеры, проводившие опрос жителей района, обнаружили первого важного свидетеля. Мария Степановна Вяткина, 39-летняя кладовщица городской больницы №1, рассказала, что видела Вову Петрова около 12 часов дня в сквере у здания тюрьмы на улице Репина, дом №4, рядом с Ивановским кладбищем. Причем за несколько минут до этого она видела мать и старшего брата – то есть Евдокию и Николая Петровых – на перекрестке улиц Малышева и Московской. Они как раз возвращались с рынка. Расстояние от перекрестка до того места, где находился Вова, не превышало 200 метров. Вяткина хорошо знала семью Петровых, она окликнула малыша, тот ее увидел, рассмеялся и отошел. Вова был один, пребывал в хорошем настроении, и ему, по-видимому, ничего не угрожало, то есть его не похищали, он сам ушел от дома. Это была хорошая новость, однако была и плохая. Если Вова действительно отправился на юг, в сторону кладбища, то там на его пути оказывались все те дебри, что были перечислены выше: свалка, огороды, самострой, торфяник…

Едва только милицейские патрули получили приказ двигаться в южном направлении, как пришла новая информация. Оперуполномоченный Баринов доставил в четвертое отделение нового важного свидетеля – 15-летнего Михаила Кириллова, проживавшего в доме №21 по улице Крылова. Молодой человек часто ходил играть в футбол на стадион у площади Коммунаров и хорошо знал братьев Петровых. Согласно рассказу Кириллова около полудня 12 сентября или чуть позже он ходил вместе со своим другом Геннадием Трофимовичем в книжный магазин на Площади 1905 года, возле которого Кириллов увидел Вову Петрова. Мальчик шел по тротуару в сторону улицы 8-го Марта, то есть удаляясь от своего дома, в сопровождении какой-то импозантной женщины, которую свидетель описал такими словами: «Женщина была одета в синее пальто, туфли черные, высокие, на голове – белый берет. Я эту женщину в лицо не видел. Она его вела за руку». Малыш ел эскимо, мороженое на палочке. Ошибка была исключена, поскольку Кириллов окликнул Вову, и тот обернулся. Кроме того, Михаил совершенно верно описал одежду мальчика, не забыв упомянуть шапочку «с помпоном» на его голове.

Место, где Кириллов, по его словам, видел Вову Петрова, находилось на удалении около 1,5 километров от барака, в котором жил малыш. А расстояние от сквера, где Вову видела Мария Вяткина, составляло примерно 1,3 км. или даже чуть менее. Ни Кириллов, ни Вяткина часов не имели, так что сложно было определить, какой же интервал времени разделяет их встречи с пропавшим мальчиком, но очевидно, он не мог быть очень большим. Другими словами, это должны были быть десятки минут, но никак не несколько часов. Насколько по силам 3-летнему малышу преодолеть расстояние в 1,2—1,3 километра на своих ногах – за 30 или 40 минут? Тем не менее оснований не доверять новому свидетелю не имелось, и хотя его рассказ звучал странно и запутывал картину, было принято решение повести розыск Вовы Петрова в восточном направлении.

Уже поздним вечером, после 22 часов, в четвертое отделение доставили для допроса Ивана Сидельникова, отца потерявшегося ребенка. Иван Васильевич ничего дельного не сказал, честно признался, что весь день проспал, точнее, пил водку, засыпал, просыпался, снова пил и засыпал снова. Он помнил, как в комнату забежал один из сыновей Евдокии Петровой, Гена, и крикнул ему, что Вова пропал, но это не помешало папаше спать далее. Лишь в десять вечера его оторвал от лежанки участковый… Такой вот персонаж, запойный алкоголик в самом своем естественном состоянии. Понятно, что помочь милиции он ничем не мог.

Еще до полуночи дежурному по областному Управлению РКМ позвонил диспетчер дистанции железной дороги и сообщил, что к обходчику путей обратилась некая женщина, назвавшаяся Еленой Бурениной, заявившая об обнаружении трупа ребенка на территории Московского торфяника. Диспетчер делал сообщение с чужих слов, поэтому не знал деталей и не мог дать уточняющую информацию об ориентирах на местности, проводить же осмотр торфяных выработок в темное время суток представлялось занятием совершенно бесперспективным. Поэтому выезжать на место было решено с рассветом следующего дня.

Тело ребенка удалось найти к 10 часам 13 сентября. Для осмотра места в Московский торфяник отправилось как руководство местными правоохранительными органами, так и командированные из Москвы следователь-«важняк» Краснов и старший оперуполномоченный союзного угро Брагилевский. В протоколе осмотра места обнаружения трупа проставлено время его составления – 13:15. Точное местоположение тела указано в нем довольно расплывчато: «В лесисто-болотистой местности Московского торфяника близ мыловаренного завода». Насколько это близко к проходной завода – в прямой ли видимости, на расстоянии крика – понять невозможно. Кроме того, ничего не сказано о положении тела относительно пожарной вышки, находившейся у входа в зону торфяных выработок со стороны города (то есть с севера). Её расположение известно в точности по картам тех лет, и можно было бы составить верное представление о том, где же именно находился труп, но в протоколе об этом нет ни слова.

Карта восточной части Молотовского района г. Свердловска, позволяющая составить представление о перемещениях Вовы Петрова после его исчезновения около полудня 12 сентября 1939 г. Использован фрагмент карты 1932 г. как более точно передающей специфику застройки и городской инфраструктуры, нежели карты, датированные после 1940 г. Условные обозначения: «А» – место проживания мальчика в бараке №1 на пл. Коммунаров, возле которого мальчика в 11:20 в последний раз видели мать и братья, в 12:45 именно от этого места начались его розыски; «В» – сквер по ул. Репина, дом №4, в нём около 12 часов Мария Вяткина видела мальчика, в котором узнала Вову Петрова, мальчик был один; «С» – площадь 1905 г., на которой пропавшего мальчика независимо друг от друга около 13 часов или несколько позже видели Михаил Кириллов и Лиза Бухаркина. Свидетели хорошо знали мальчика и исключали ошибку опознания, по их хорошо согласующимся показаниям Вова Петров шёл в обществе крупной женщины в пальто, двигался он в направлении улицы 8-го марта, т.е. удалялся от места проживания; «+D» – место обнаружения трупа Вовы Петрова в районе Московского торфяника Еленой Бурениной и Дарьей Стерлиговой около 17 часов 12 сентября (т.е. спустя 5 или даже менее часов с момента исчезновения ребёнка). Место показано условно, поскольку в официальных документах нет точной привязки к ориентирам на карте, а содержится лишь невнятное указание на местонахождение трупа в районе мыловаренного завода (причём, расстояние до него также не указано). Расстояния от А до С примерно 1,5 км., от В до С – примерно 1,2 км., от А до D – неопределенно, поскольку точное положение D неизвестно, но никак не менее 2 км. по прямой, от С и D – тоже неопределенно в силу означенной причины, но при любых условиях больше расстояния между А и D. Все поименованные точки однозначно связаны с Вовой Петровой и его присутствие в этих местах в указанное время не вызывает сомнения. Однако, при взгляде на карту нельзя не заметить труднообъяснимую разбросанность отмеченных мест. Все они взаимно удалены на значительные расстояния и вызывает большие сомнения возможность маленького мальчика (его возраст, напомним, 3 годика!) самостоятельно такие расстояния преодолевать. Можно допустить, что Вова сам ушёл от дома к скверу у тюрьмы и похищение произошло именно там, а вовсе не возле дома. В этом случае направление движения похитительницы, замеченной на площади 1905 г. свидетелями Кирилловым и Бухаркиной, уводившей ребёнка прочь от места следует признать вполне логичным. Однако, дальнейшее движение похитительницы представляется в высшей степени страннным. Кажется невероятным, чтобы хорошо одетая женщина (притом в обуви на каблуках!) лично повела жертву на торфяник с целью убийства. Кроме того, много вопросов рождает мотивация действий женщины-убийцы. Хотя феномен женщин-детоубийц существует, всё же, совершаемые ими преступления обычно совершенно иного типа, нежели то, что мы видим в данном случае. Использование ножа в качестве орудия убийства также заставляет усомниться в том, что умерщвление осуществлялось женщиной. И хотя присутствие женщины на месте убийства полностью исключать нельзя – след обуви маленького размера вполне мог принадлежать именно ей – всё же, в данном случае чувствуется рука убийцы мужского пола. Однако, это допущение заставляет предположить сговор по меньшей мере двух лиц. Сами-собой возникают вопросы транспортной доступности места убийства и наличие у преступника (-ов) средств передвижения (хотя бы велосипеда). Тут, к сожалению, мы ни к каким окончательным вывода прийти не сможем ввиду неопределенности местоположения точки D. Как бы там ни было, свердловскому уголовному розыску необходимо было всемерно сосредоточиться на установлении личности женщины «в синем пальто со встречной складкой на спине» и вести поиск от Площади 1905 г. Нельзя не признать, что именно в правильном понимании произошедшего на площади лежала разгадка этого преступления.

Раздетое тело лежало лицом вниз, частично прогруженное в воду, нижняя часть спины, ягодицы и ноги были прикрыты темно-синим пальтишком. Рядом с телом находились предметы одежды: вязаные старые штанишки справа, а белая рубашка, и пара черных ботинок – слева. Ботинки были развязаны, но не расшнурованы, то есть преступник, видимо, начал их снимать, но затем потерял терпение и просто сорвал с ног. Осмотр местности позволил обнаружить в 7 метрах от трупа детскую вязаную шапочку «с завязками и маковкой». «Маковка» – это тот самый «помпон» на макушке, который упоминал в своих показаниях Михаил Кириллов, деталь приметная и запоминающаяся. Уже по одному этому можно было предположить, что в торфянике найден именно Вова Петров, а не какой-то другой ребенок.

После того, как было поднято пальто, прикрывавшее труп, стал виден отпечаток ботинка на левой ягодице и левой части спины. Преступник, очевидно, наступил ногой на спину жертвы, притапливая ее в луже. Отпечаток был измерен, его длина составила 23,4 см, наибольшая ширина – 8,6 см, ширина каблука – 7 см, а выемка между каблуком и плоскостью подошвы – 6,1 см. Беглый осмотр привел к обнаружению нескольких резаных ран на лице и ногах, также стало ясно, что ребенок мужского пола. Тело было направлено в морг для проведения судебно-медицинской экспертизы и формального опознания, хотя мало кто сомневался, что найден пропавший накануне Вова Петров и никто иной.

Обнаружение отпечатка обуви явилось серьезным успехом следствия, поскольку это позволяло сделать кое-какие выводы о личности преступника. Прежде всего, размер обуви оказался на удивление небольшим, он соответствовал 35 (sic! – самому маленькому) из четырех «мальчиковых» размеров обуви, принятых в СССР. Криминалисты давно пытались выявить закономерность между размером стопы человека и его ростом, и хотя универсального решения данная задача иметь не может просто в силу значительного разброса индивидуальных особенностей строения скелета, все же кое-какую ценную для следствия информацию из отпечатка ноги извлечь можно. Хотя встречаются невысокие люди с аномально большими ступнями и наоборот, все же житейский опыт подсказывает, что у крупного человека должна быть длинная стопа, а у маленького, соответственно, маленькая. Для большинства взрослых людей наибольшая длина отпечатка босой ноги составляет 1/7 роста, это простейшее правило дает весьма неплохое соответствие истине при большой статистической выборке (в пределах 1,5%, другими словами, истинный размер ноги будет отличаться от высчитанного математически не более чем на 1,5% в большую или меньшую стороны).

Однако люди редко ходят босиком, поэтому важнее связать размер отпечатка обуви с ростом ее обувшего. Тут начинаются нюансы, связанные с половой принадлежностью и возрастом человека, а также типом обуви (сандалии, например, оставляют более крупный отпечаток просто в силу своей конструкции). Для определения роста человека по отпечатку, оставленному закрытой неспортивной обувью, вроде туфель, ботинок и пр., можно использовать такое мнемоническое правило: (длина полного отпечатка в сантиметрах) минус 1,5 см, умножить получившееся число на 100 и разделить его на 15,8 (в случае, если отпечаток оставлен женщиной, делить надо на 15,5). Полученное число составит рост в сантиметрах. Но это правило дает хорошую сходимость результата с истинным ростом лишь взрослых людей. В данном случае маленький размер указывал на подростка и существовала неопределенность относительно того, насколько корректно применять правила, разработанные для взрослых, к человеку, чей позвоночник еще находился в процессе активного роста? Тем не менее имело смысл сделать прикидку; с учетом 1,5% погрешности получалось, что рост убийцы, скорее всего, выше 137 и ниже 145 сантиметров.

Прямо скажем, росточек у предполагаемого убийцы получался невысокий. Советские 15-летние школьники в 1940 г. имели средний рост 159,5 сантиметра, 16-летние – 163,2, 17-летние – 165,5. Тут невольно вспомнишь слова Елизаветы Голиковой, утверждавшей на допросе 29 августа, что преступник оставил «впечатление как о подростке 13—14 лет». И прямо противоположное заявление старшего лесника Николая Петухова, также видевшего преступника в непосредственной близости и утверждавшего, что тот «повыше меня» (какого же роста сам Петухов? Увы, в материалах дела нет данных на сей счет).

Как видим, отпечаток обуви на трупе заводит нас в совершеннейшие дебри. Ощущение неопределенности лишь усиливается из-за подозрений о небрежности, допущенной милиционерами при осмотре и измерении отпечатка. Небрежность или банальную ошибку при записи измерений сбрасывать со счетов никак нельзя – примеров всякого рода ляпов, глупостей и бессмысленностей, вышедших из-под пера мастеров оформления ордеров и протоколов, рассыпано по страницам этой книги великое множество. К сожалению, детальное фотографирование места обнаружения тела, самого трупа и отпечатка на нем 13 сентября не проводилось… Ну, что тут поделать, в этом вся наша замечательная Рабоче-крестьянская милиция – все начальство без всякой цели и толку соберется у трупа, чтобы просто поглазеть, а потом отрапортовать в Обкоме, но вот взять в поездку криминалиста с фотоаппаратом и дать ему фотоплёнки побольше – на это не хватит ни сообразительности, ни места в автомашине начальника. Увы!

Труп был доставлен в секционную 1-й городской больницы Свердловска и опознан в тот же день матерью. Убитым действительно оказался Вова Петров.

Старший оперуполномоченный Отдела уголовного розыска союзного Главка Артур Брагилевский сразу после идентификации трупа, найденного у Мыловаренного завода, возбудил формальное расследование и пожелал допросить главного свидетеля – Михаила Кириллова. И тут начались события по-настоящему детективные.

Юноша не явился в четвертое отделение милиции к 10:30 13 сентября, хотя его обязали это сделать накануне. Начальник отделения распорядился отыскать Кириллова, и после явки оперсотрудника и участкового в дом к последнему выяснилось, что Миша дома не ночевал. Как ушел в милицию во второй половине дня 12 сентября, так и пропал. Милиционеры отправились по месту работы Кириллова на Ватно-камвольную фабрику, и в отделе кадров сделали пренеприятнейшее открытие. Оказалось, что никакого Михаила Антоновича Кириллова там не знают, среди слесарей нет 15-летних мальчишек и, похоже, малец на допросе накануне все про себя наврал. Получив доклады подчиненных, начальник 4-го отделения РКМ Деев направил начальнику областного Управления РКМ Урусову рапорт, в котором, в частности, имелся и такой пассаж (стилистика и орфография оригинала сохранены): «Вчерашнее поведение Кирилова на допросе кажется странным, а именно: когда Кирилова стал спрашивать опер. уполномоченный Боженков, то Кирилов при допросе вел себя как-то боезливо, вплоть до того, что заплакал и говорил „Вы на меня составляете протокол, хотите меня судить, а я сдесь при чем“. Повода какого-либо к обвинению Кирилова сделано не было, и он допрашивался как свидетель. После допроса Кирилова я Кирилова хотел направить на вогзал в месте с пом. политом тов. Хохловым для розыска мальчика на вогзале, где поехать Кирилов на вагзал категорически отказался, заявил, что у него в цирк куплен билет за 12 рублей и ему надо итти его ждут товарищи».

Если не обращать внимания на чудовищные ошибки, орфографические и стилистические, то можно понять, что Миша Кириллов (именно так – с двумя «л» – он писал свою фамилию) здорово струхнул во время допроса 12 сентября. Он испугался до такой степени, что не явился даже домой на ночь, а пустился в бега, разумеется, сообразно своему пониманию того, как это надлежит делать. Такое паническое поведение довольно любопытно – перед нами еще один интересный штрих того времени – в мозгу маленького, малообразованного, неразвитого советского человека тех лет сотрудники НКВД ассоциировались с чем-то по-настоящему ужасным и коварным. Вряд ли 15-летний Миша Кириллов успел за свою недолгую жизнь плотно познакомиться с наркомвнудельцами, в своем отношении к ним он явно опирался на опыт родителей и старших товарищей, и можно понять, что этот опыт являлся далеко не позитивным. В мозгу Кириллова протокол допроса ассоциируется с судебным приговором и вызывает искренний плач, а предложение отправиться «на вогзал» кажется равносильным ссылке – «менты» посадят в поезд и отправят в Воркуту по-быстрому! Наверняка что-то такое подозревал бедолага Кириллов, а потому, выскочив из 4-го отделения, решил перейти на нелегальное положение, дескать, в дом не вернусь, дома – засада, спрячусь где-нибудь, пережду… В этой чудовищно искаженной рефлексии маленького человека перед нами предстают истинные реалии конца 1930-х гг., той эпохи, которая сейчас порой пафосно ассоциируется с «великими успехами индустриализации и перековки Человека». Помимо «великих успехов индустриализации» тогда еще был и Великий Страх!

На розыск важнейшего свидетеля немедленно были ориентированы все силы городской милиции – у домов родственников разместились засады, к друзьям и знакомым беглеца направились сотрудники в штатском, описание внешности молодого человека получили милиционеры пикетов на станциях железной дороги как в самом Свердловске, так и ближайших районов. Самая большая неприятность могла заключаться в бегстве за пределы области, чего нельзя было исключать ввиду того, что беглец располагал форой около 20 часов. Правда, у него не было паспорта и он не мог иметь сколько-нибудь серьезной суммы денег, так что к серьезному побегу он вряд ли был подготовлен хорошо, но…

К счастью, розыск важнейшего свидетеля не затянулся надолго. Беглец был обнаружен мирно спящим на голубятне одного из товарищей. Миша даже не подозревал, какой переполох в самых высоких кабинетах вызвала его выходка.

Кириллова доставили на допрос к Брагилевскому к 7 часам вечера. В отличие от допроса накануне, теперь разговор с молодым человеком пошел неспешно и куда более обстоятельно. Брагилевский, по-видимому, успокоил юношу, разъяснил, что тому не грозит наказание за попытку побега от милиции, и это помогло установлению должного психологического контакта. Возможно, сообщил, что Вова Петров убит, и рассказ Миши может очень помочь изобличению преступника. Трудно сказать, как именно Артур Брагилевский расположил к себе юношу, но контакт между ними явно установился – это видно по результату. Миша оказался намного словоохотливее, чем накануне, и сообщил весьма интересные детали. Вот в каких словах Кириллов описал увиденную со ступеней у книжного магазина сцену: «Вову вела за руку неизвестная мне женщина, которую я видел только сзади. Женщина и Вова шли в направлении улицы имени 8-го Марта. У Вовы в правой руке были небольшая палка и мороженое „эскимо“, шел он спокойно, не быстрым шагом. Увидев Вову, я окликнул его по имени, он оглянулся, засмеялся и продолжал идти с женщиной». Этот рассказ содержал важную деталь – мальчик обернулся, услыхав свое имя, значит, ошибку опознания можно было исключить. Разумеется, в том случае, если Миша Кириллов не выдумывал всю эту историю от начала до конца. Но если не выдумывал, то очень важным представлялось описание внешности женщины, с которой Вова Петров уходил в направлении прямо противоположном тому, в котором находился его дом.

Вот что свидетель рассказал о внешности таинственной женщины: «…описать ее наружность я не могу. Я хорошо запомнил, что на ней было надето темно-синее длинное пальто намного ниже колен, на ногах и женщины были черные шелковые чулки и черные туфли на высоком каблуке. На голове был белый берет, из-под которого я видел короткие, завитые черные волосы… Я думаю, что эта женщина должна была слышать, как я окликнул Вову, так как крикнул я громко. После моего крика женщина не оглянулась и продолжала идти таким же шагом, [что и прежде]». Уже после окончания допроса Миша Кириллов пожелал сделать дополнение, и оно оказалось очень любопытным: «Дополняю: женщина, которая вела Вову, была высокого роста, полная, плечи – широкие, зад – толстый, талия сильно выделяется. На спине пальто в центре имеется продольная небольшая складка». Можно, конечно, улыбнуться «толстому» заду и «широким» плечам, но нельзя не признать, что свидетель постарался дать как можно более образный портрет и это у него получилось. Действительно, из того описания, что имеется, уже можно приблизительно понять, о какой женщине ведется речь. Одна только продольная складка на спине пальто чего стоит! Можно биться о любой заклад, что в Свердловске 1939 г. очень немногие женщины ходили в черных шелковых чулках и носили темно-синее пальто с продольной складкой на спине.

О чем идет речь? Это были ультрамодные для той эпохи аксессуары… В 1941 г., после начала Великой Отечественной войны, немецкие войска стали в огромных количествах захватывать в плен военнослужащих РККА. Из воспоминаний и писем домой немецких солдат и офицеров мы знаем, что они были удивлены тем обстоятельством, что у советских военнослужащих нет кальсон с трикотажными резинками – вместо этого советские солдаты и офицеры затягивали тесемочки. Не было в Советском Союзе производств, способных в заметных объемах производить трикотажную продукцию, поэтому трикотаж тогда был практически весь импортным и исключительно дорогим. И много позже, в счастливые годы «развитОго социализма» чулки и колготки из дешевых синтетических волокон являлись дефицитом, даже детские хлопчатобумажные колготки было непросто купить, а что уж говорить про конец 1930-х! Шелковые же чулки были товаром запредельным по своей роскоши для воображения советского обывателя – пара таких чулок могла стоить на «черном» рынке (ибо в магазинах не продавалась) и 200 рублей, и 250 и даже 500 в зависимости от региона и личных симпатий продавца. Не надо думать, будто в Советском Союзе не было богатых людей – подпольные миллионеры существовали всегда.

В московском «елисеевском» гастрономе каждый день выставлялись на продажу дорогие вина ценою от 1 000 рублей и выше. В 1939—1940 гг. каждый день продавалось не менее дюжины таких бутылок – 15-20-25 штук. Это удивляло работников БХСС – сколько ж богачей ходит по столице?! И по этому поводу даже составлялись служебные записки с предложениями агентурными методами выявлять такого рода покупателей. Удивление сотрудников «ведомства щита и меча» понять можно – товарищ Сталин лично и вся страна работают над тем, чтобы устранить социальные и классовые противоречия, а тут, понимаешь ли, некие злонравные антиобщественные лица эти самые противоречия разжигают! И хотя провинциальный Свердловск конца 1930-х гг. жил намного беднее столицы, все же богатые по меркам своего времени люди были и тут. Не всех «красных баронов» вывели репрессии, организованные Дмитриевым и Викторовым, да и чего греха таить – на смену одним расстрелянным номенклатурным работникам всегда приходили другие. Кем могла оказаться дамочка, купившая Вове Петрову эскимо и уведшая мальчика в неизвестном направлении, старший лейтенант Брагилевский мог только гадать. Но было ясно, что эта женщина никак не могла быть уборщицей, санитаркой или валяльщицей шерсти с камвольного комбината.

На следующий день в секционной морга 1-й городской больницы городской судмедэксперт Грамолин провел вскрытие похищенного и убитого на Московском торфянике мальчика. В акте за №1160 от 14 сентября 1939 г. ребенок уже фигурировал под своим именем и фамилией – Вова Петров. В ходе внешнего и внутреннего исследования тела, а также осмотра найденной одежды Грамолиным зафиксированы следующие значимые для следствия детали.

При осмотре одежды и обуви судмедэксперт обратил внимание на то, что ботиночки развязаны, но шнурки не ослаблены. Белая рубашка, найденная возле тела, вывернута на «левую» сторону, по смыслу – наизнанку. Также отмечено большое число кровавых помарок на одежде, а именно:

– на правом рукаве рубашки в 3 см от манжета – кровавое пятно диаметром 2 см с четко очерченными краями;

– около самого края того же рукава – размытое пятно диаметром 1 см;

– в районе шва пятно 2 * 3 см;

– слева от ворота рубашки на расстоянии 4 см – 3 пятна красно-коричневого цвета размером 1 * 1,5 см, 1 * 2 см и 2 * 3 см. Границы смазаны. Возможно, о рубашку что-то вытирали (пальцы?);

– на подоле кровавый мазок размером 1,5*1 см. Также подол запачкан грязью.

С осмотром одежды связан важный момент, на который следует обратить внимание – на одежде отсутствовали следы порезов или протыкания холодным оружием. Это означало, что жертва была предварительно раздета и только после этого подверглась травмированию, в результате чего на одежду и попала кровь, то есть для преступника обнажение жертвы в начале нападения являлось принципиально важным моментом.

Внешний осмотр тела позволил судмедэксперту сделать нижеследующие заключения.

Труп правильного телосложения, достаточного питания.

В области половых органов по передней и внутренней поверхности бедер, а также частично на груди – разлитые трупные пятна бледно-лилового цвета. Это означало, что тело находилось в положении «лежа на груди».

Трупное окоченение было полностью выражено во всех членах, а значит давность наступления смерти не могла превышать 72 часа. Это полностью соответствовало той картине случившегося, что к тому моменту сложилась у правоохранительных органов.

Лицо синюшное, запачкано грязью, волосы на голове – светло-русые длиною до 3 см. Ушные раковины синюшного цвета, слуховые проходы чисты. Рот закрыт, язык частично высунут, кончик язык зажат зубами, губы – синюшны. В поясничном отделе описана метка, оставленная химическим карандашом, в форме вытянутого эллипса (это был обведен участок, на котором отпечатался след обуви).

Половые органы сформированы правильно, соответствуют возрасту, видимых изменений не имеют. Заднепроходное отверстие закрыто, чистое. Повреждений в промежности и около заднего прохода не обнаружено.

При внешнем осмотре зафиксированы следующие телесные повреждения (см. анатомическую схему) :

– в области левого лобного бугра 3 ссадины темно-буро-багрового цвета размерами 0,9, 1 и 1,2 см, незначительная припухлость (позиция 1 на анатомической схеме);

– на левой щеке 2 пятна пергаментной плотности 0,8 * 0,3 см и 0,3 * 0,2 см; на подбородке аналогичные мелкие пятна. Все они – следы посмертного давления на кожу мелких предметов, возможно, каменной крошки;

– на боковых поверхностях шеи 7 поверхностных надрезов кожных покровов, все они почти горизонтальные на уровне подъязычной кости от одного угла нижней челюсти к другой. Длина надрезов от 7 до 12 см, подкожную жировую клетчатку надрезы не достигают (поз.2);

Анатомическая схема с указанием телесных повреждений Вовы Петрова, зафиксированных актом судебно-медицинского вскрытия №1160 от 14 сентября 1939 г.. На врезке показаны колото-резаные раны на левой пятке мальчика. Пояснения к схеме приведены в тексте.

– у края нижней челюсти справа на шее 3 ссадины темно-красного цвета длиною 1,0, 0,6 и 0,5 см и шириной до 0,2 см полулунной формы. Ссадины по форме похожи на следы ногтей пальцев рук (поз.3);

– 4 ссадины такого же характера на левой боковой поверхности шеи (поз.4);

– в области щитовидного хряща пятно ярко-красного цвета с поверхностными ссадинами размером 1,0 * 0,4 см;

– ниже 3 поверхностные царапины;

– на кожной поверхности живота и грудной клетки вдавленности и отпечатки мелких посторонних предметов, образовавшиеся при нахождении обнаженного трупа на грунте;

– в области правого колена на внутренней и передней стороне 5 поверхностных надрезов в направлении справа налево длиной от 4,0 до 6,0 см. (поз.5). «Эпидермис слегка отвернут снизу вверх, надрезы темно-бурого цвета без кровоизлияний». Отсутствие кровоизлияний указывает на посмертное происхождение этих повреждений;

– в правой подколенной ямке 3 поперечных надреза темно-красного цвета с кровоизлияниями; длины надрезов 7, 5 и 6 см. (поз.6);

– на подошве левой стопы у наружной стороны пятки резано-колотая рана длиною 1,5 см. Один край раны острый, другой – закруглен (указание на лезвие с односторонней заточкой с обушком). Глубина раны 1,0 см (поз.7);

– около указанной раны 4 поверхностных надреза длиною от 1,0 до 4,0 см (поз.8);

– на спине в районе первого позвонка грудного отдела пятно пергаментной плотности темно-багрового цвета размером 1,0 * 0,8 см;

– на левой ягодице кровоподтек размером 1,5 * 1,0 см. (поз.9)

При вскрытии тела и внутреннем осмотре обнаружены следующие повреждения:

– в мягких тканях шеи слева кровоизлияние размером 1,5 * 1,2 * 0,4 см, справа – 0,8 * 0,5 см. Также присутствовали мелкие кровоизлияния в тканях около гортани;

– в плевральных полостях отмечены редкие «пятна Тардье» (точечные кровоизлияния, являющиеся значимым признаком асфиксии). Легкие отечны, на разрезе темно-красного цвета;

– в правой половине сердца жидкая темная кровь, на поверхности сердца масса мелких кровоизлияний («пятна Тардье»);

– печень темно-красного цвета, на разрезе резко полнокровна. Почки умеренной плотности, на разрезе густо темно-красного цвета. Полнокровие внутренних органов, как и «пятна Тардье» свидетельствовали о смерти от асфиксии;

– в желудке до 150 гр. хорошо измельченной густой пищевой массы, похожей на хлеб. Это указание на наступление смерти менее чем через 4 часа после последнего приема пищи;

– мочевой пузырь пуст. В кишечнике – присущее ему содержимое, в прямой кишке каловых масс нет. Со слизистой прямой кишки взят мазок для исследования с целью обнаружения сперматозоидов.

Для химического исследования взяты желудок с содержимым, почка, часть печени. Кроме того, для музея взят участок кожи с повреждениями. Из текста акта непонятно, какой именно участок взят и чем он привлек внимание Грамолина, при проведении вскрытий других малолетних жертв таинственного убийцы образцы не отбирались. Кстати, учитывая, что законсервированные в формалине биологические материалы могут храниться без повреждений столетиями, вполне возможно, что изъятый Грамолиным фрагмент кожи Вовы Петрова до сих пор находится где-то в сусеках кафедры судебной медицины Уральского государственного медицинского университета.

Вся совокупность признаков явственно указывала на смерть от удушения, сопровождавшуюся умышленными действиями убийцы, направленными на усиление страданий умирающего посредством причинения колото-резаных ран. В заключении Грамолиным были выделены следующие основные моменты:

1) Ввиду наличия прижизненных повреждений на шее смерть мальчика Петрова классифицирована как насильственная.

2) Смерть последовала от асфиксии, обусловленной сдавлением шеи руками. На асфиксическую смерть, по мнению эксперта, указывали отек, полнокровие мозга и легких, наличие темной крови в правой половине сердца, кровоизлияния под плеврой и эпикардом («пятна Тардье»), выраженное полнокровие внутренних органов.

3) Повреждения на шее имели прижизненное происхождение и причинены острым орудием, видимо ножом. Они, по мнению эксперта, могли быть отнесены к разряду легких.

4) Повреждения на правом колене (надрезы) посмертного происхождения и также причинены острым орудием.

5) Принимая во внимание наличие многочисленных поверхностных надрезов ножом, носящих характер истязания, а также учитывая обстоятельства дела, можно предположить, что мальчик Петров В. стал жертвой неизвестного лица, удовлетворявшего свои извращенные чувства, вероятно, сексуального характера.

6) По своему характеру данное убийство напоминает убийства девочек 3-х лет Сурниной, Ханьжиной и т. п. (протоколы №802, 994 …).

Принимая во внимание то, что Грамолин писал прежде, этот акт СМЭ следует признать почти образцовым и отвечающим на все основные вопросы следствия.

Найденные возле тела вязаные штанишки и белая рубашка со следами предположительно крови были направлены на исследование в химическую лабораторию. Цель исследования заключалась в подтверждении или опровержении факта присутствия на них крови человека. Также в лаборатории были исследованы мазки и ватный тампон, взятые из прямой кишки для обнаружения следов семенной жидкости. Лаборатория провела необходимую работу вне очереди, и результат был готов уже 19 сентября. Согласно полученным данным на рубашке оказалась человеческая кровь, что, в общем-то, было ожидаемо, а вот на штанишках кровь отсутствовала. Следов семенной жидкости найдено не было.

Помимо исследования одежды, судебно-химическая лаборатория провела комплексную проверку внутренностей на возможное использование для умерщвления мальчика различных видов ядов (летучих, металлических и органических). В принципе, ничто не указывало на то, что убийца прибегал к ядам, но поскольку расследование являлось приоритетным, курировавшимся Москвой, местные руководители решили, видимо, отработать так, чтобы никто ни в чем их впоследствии не упрекнул. На акте судебно-химического исследования за №466 отсутствует дата, так что мы не можем сказать, как быстро был подготовлен документ; скорее всего, работа с учетом срочности потребовала дней 7—10 и результаты были представлены следствию в последней декаде сентября. Никаких ядов судебно-химическое исследование не выявило.

Итак, согласно показаниям Миши Кириллова похищенный мальчик около полудня или чуть позже находился на Площади 1905 года и удалялся от дома в направлении улицы 8-го Марта. А вот согласно показаниям Марии Вяткиной чуть ранее Вова Петров был замечен совсем в другом месте – в сквере у специзолятора НКВД, то есть примерно в одном километре трёхстах метрах от площади. Причем если сквер находился на пути от дома жертвы к Московскому торфянику – что хорошо согласовывалось с местом последующего обнаружения трупа – то женщина, описанная Кирилловым, уводила похищенного мальчика от торфяника. Получалась какая-то несуразица! Кто-то из свидетелей, похоже, ошибался в своих рассказах, и здравый смысл подсказывал, что ошибался Миша Кириллов.

Однако не всё было так просто. Благодаря опросам жителей района площади Коммунаров милиционерам удалось обнаружить еще одного необычного свидетеля, полностью подтвердившего слова Кириллова. И, что представлялось особенно важным для следствия, этот свидетель никак не был связан с Мишей, а значит сговор можно было исключить. Лиза Бухаркина, девочка 11 лет, тоже видела Вову Петрова в компании женщины в синем пальто.

Ошибку опознания всерьез можно было не рассматривать, поскольку Лиза проживала на той же самой площади Коммунаров, что и семья Петровых, только в бараке №7. Вот что девочка рассказала о событиях полудня 12 сентября: «Когда я купила печенье и пошла обратно домой, то проходила через Площадь 1905 года. Я шла вдоль трамвайной линии и видела, что Вова шел с какой-то тетенькой по тротуару около книжного магазина, шли они мне навстречу. Тетенька шла ближе к магазину, левой рукой держала Вову за правую руку. Что это был именно Вова, а не какой-то другой мальчик – это я знаю хорошо, т. к. я Вову сразу узнала». Разумеется, огромный интерес вызывало описание таинственной женщины, поскольку Бухаркина шла навстречу ей и расстояние между ними должно было исчисляться метрами. Но тут – вот уж воистину закон подлости! – следствие ожидал досадный сбой. Предоставим слово самой Лизе, добавить что-то к ее словам трудно: «На тетеньку я смотрела мало, поэтому не помню, какая она была, что у ней было на голове и на ногах. Тетенька эта уже не молодая, но и не бабушка. Несла ли что-нибудь эта тетенька в правой руке, я не помню, кажется, ничего не несла. Шли они быстро, а куда, я не знаю. Я думала, что тетенька эта какая-нибудь родня Вовы».

Увы, девочка описать внешность таинственной женщины не сумела и честно призналась, что опознать ее не сможет, но и без этого рассказ ее оказался ценен тем, что отлично дополнил показания Миши Кириллова. Это означало, что некая похитительница реально существовала – это не ошибка Кириллова и не его выдумка. Имелась в сообщении Лизы Бухаркиной еще одна важная для следствия деталь: девочка уверенно назвала время встречи на Площади 1905 года, поскольку ее поход за печеньем был жестко лимитирован и она оказалась вынуждена его отслеживать. Кириллов о времени встречи высказывался неопределенно, говорил, что встреча состоялась «примерно в полдень», поскольку молодой человек за временем не особенно следил. Воспоминания Лизы о событиях 12 сентября оказались куда точнее – по ее словам, встреча произошла в интервале с 13:00 до 13:30, то есть уже после того, как Петровы обнаружили исчезновение мальчика и подняли тревогу. Фактически оба свидетеля – Кириллов и Бухаркина – видели Вову Петрова после похищения, то есть наблюдали преступление в момент его совершения.

Все силы оперативного состава, которые управление милиции смогло выделить, были брошены на розыск таинственной женщины «не молодой, но и не бабушки», носившей синее пальто с продольной складкой на спине. О том, каковы были шансы на успех, заранее сказать никто не мог, поскольку опознавать пришлось бы не конкретного человека, а одежду. Как отмечалось выше, одежда по тем времена была приметной: шёлковые чулки, необычное пальто, туфли на каблуке – так одевались немногие, но если женщина осознанно пошла на обдуманное преступление, то и одежду она могла подобрать такую, в которой никто её ранее не видел и более не увидит. Если она действительно проявила такого рода предусмотрительность, то искать её можно будет долго и, строго говоря, безо всякого толку. До бесконечности…

Одновременно с розыском похитительницы Вовы Петрова прокуратура озаботилась установлением личности того, кто обнаружил тело убитого мальчика в торфянике. Через диспетчерскую службу железной дороги имени Лазаря Кагановича быстро отыскали обходчика, сделавшего заявление о трупе ребенка в лесу возле Мыловаренного завода, тот рассказал об обратившейся к нему женщине, представившейся пастухом Горземотдела. Поскольку женщина не пыталась его обмануть, отыскали ее быстро. Елена Александровна Буренина, 35 лет, действительно работала пастухом в паре со своей старшей сестрой Дарьей Александровной Стерлиговой и 12 сентября перегоняла стадо коров в районе Московского торфяника. Ещё имелся и третий пастух Василий, муж Бурениной, но во второй половине дня он отсутствовал, а потому отношения к произошедшему не имел ни малейшего.

Согласно показаниям Бурениной одна из коров отбилась от стада и сошла с дороги. Поскольку места в районе торфяных выработок топкие и корова могла увязнуть, Дарья Стерлигова помчалась за ней в лес и увидела там притопленного в неглубокой луже мертвого мальчика. Произошло это по утверждению Бурениной в 17 часов, трупа они, разумеется, не касались и ногой на него не наступали (то есть отпечаток ноги принадлежал не пастухам). Никаких людей, проходивших с детьми в лес или из леса, Буренина и Стерлигова не видели, не слышали также и подозрительных криков.

Стерлигова подтвердила детали рассказа младшей сестры. В принципе, ничего особенно ценного для следствия сестры не сообщили, самая интересная деталь в их рассказах – это указание на время обнаружения трупа. Если они не ошибались и действительно обнаружили тело мальчика в 17 часов, то это означало, что убийца носился по городу с похищенным ребенком как угорелый. Расстояние от места обнаружения тела до книжного магазина, возле которого Вову Петрова в 13:00—13:30 видели Кириллов и Бухаркина, никак не менее трех километров. И это по прямой! А по заболоченному лесу с трехлетним мальчиком двигаться по прямой вряд ли получится. Да и по городу не набегаешься, особенно если на каблуках. Хотя согласно русской пословице «Для бешеной собаки сто верст – не крюк» к данному случаю эта житейская мудрость никак не подходила. Вряд ли к Московскому торфянику мальчика доставила та самая элегантно одетая женщина, которую видели на Площади 1905 года Кириллов и Бухаркина, но если это сделала не она, стало быть, преступников более одного?

В общем, ничего толком у следствия не сходилось. Даже не было до конца ясно, связано ли убийство Вовы Петрова с предыдущими случаями похищений и убийств детей. С одной стороны, имелось, вроде бы, определенное сходство в манере действий преступника – он душил ребенка, наносил ранения холодным оружием. Но в случае с Петровым ранения преимущественно были поверхностными, они скорее походили на царапины, в то время как в некоторых других эпизодах раны имели большую длину и глубину, так что даже кишки вываливались. Кроме того, в предыдущих случаях присутствовали указания на совершение посмертных анальных половых актов, но подобных специфических признаков на теле Вовы Петрова не имелось. Опять-таки в предыдущих убийствах свидетели видели похитителя и даже слышали его голос – это был юноша, но теперь в роли похитителя выступала зрелая женщина весьма респектабельной наружности. Во всех случаях нет оснований сомневаться в свидетельских показаниях – они получены от людей, не связанных между собой, и хорошо согласуются друг с другом. До известной степени особняком стояло и убийство Ники Савельева, там вообще не имелось следов применения холодного оружия, и в показаниях одного из свидетелей также фигурировала женщина, пытавшаяся увести ребенка из отдела «соки-воды» магазина «Динамо». Такое ощущение, что в городе действуют по крайней мере двое преступников, нападающих на детей, один из которых имитирует другого… Короче, думай, что хочешь!

В то самое время, когда все силы свердловской милиции были брошены на розыск женщины средних лет, одевавшейся в синее пальто с продольной складкой на спине, следователь по важнейшим делам Краснов настойчиво продолжал тянуть старые нити и дотошно изучать материалы прежних, оставшихся безрезультатными расследований. На этом пути его ждало в высшей степени любопытное открытие. Перечитывая следственные материалы по делу Лиды Сурниной, похищенной и убитой 27 июля, чье тело было найдено в лесу примерно в 900 метрах от железнодорожной платформы «Аппаратная», Краснов обратил внимание на невнятные упоминания жителей Пионерского поселка о каких-то рабочих, косивших сено на болоте примерно в том месте, в котором беглец с девочкой на руках скрылся в лесу. За несколько дней до описываемых событий неких людей с косами видели многие свидетели, но никто не знал, кто они такие – то ли работали от какой-то организации, то ли косили сами для себя. Ни имен, ни фамилий, ни даже точных дат – одни смутные упоминания, проигнорированные операми в первые дни и недели расследования. Краснов поручил разобраться с таинственными косарями сотрудникам уголовного розыска, и если в день похищения Лиды эти рабочие действительно косили траву, то разыскать их и доставить к нему для допроса.

Далее стало интереснее. Выяснилось, что лес за Пионерским поселком числился на балансе 2-го лесокультурного участка городского управления лесного хозяйства и там никакой хозяйственной деятельности – вырубки деревьев, выкашивания травы, прокладки дорог и т. п. – без должного согласования проводить нельзя. Без особых проблем отыскали объездчика, ответственного за эту территорию, некоего Мелентьева Петра Ефимовича, вполне положительного, прежде несудимого крестьянина 44 лет, и поинтересовались, кто там косил траву на болоте за улицей Ирбитской? Мелентьев без затей ответил, что этим добрым делом занимались наши, дескать, люди, работники 2-го лесоучастка Сташков, Пучугин и Романюк. И даже он сам, Мелентьев, иной раз брал в руки косу, чтобы помочь товарищам в их ратном, так сказать, труде. После такого признания Мелентьева, разумеется, живо доставили к Краснову.

Объездчик лесоучастка живо припомнил 27 июля, в том числе и потому, что он видел мать похищенной девочки и даже разговаривал с нею сразу после совершения преступления. Вот его собственные слова из протокола: «Мне встретились плачущая женщина и с нею еще кто-то (очевидно, Галя Голикова – А. Р.), разыскивали похищенную девочку. Во время момента (похищения) я находился в конторе и самого факта похищения не видел… Видел ли кто-нибудь из работников нашего участка и кордона, как была похищена девочка, я не знаю, разговоров не слышал».

Краснов допросил и работников, косивших траву. Особое его внимание привлек Григорий Петрович Пучугин, 25-летний молодой мужчина, судимый в 1937 г. за хулиганство и отбывший 6-месячное заключение в исправительно-трудовом лагере. Учитывая специфику сексуальных покушений на детей, бывшие лагерные сидельцы вызывали вполне оправданные подозрения. Пучугин, уже имевший дело с правоохранительными органами и хорошо представлявший манеру ведения следствия, в своих показаниях оказался чрезвычайно лаконичен и никакой значимой информации не сообщил. Рассказ его о событиях 27 июля можно свести всего к одной фразе из протокола: «Может быть, преступник вместе с похищенной девочкой и проходил мимо нас, но я не видел его, не обратил внимания». То есть человек с таким увлечением косил траву, что даже не замечал, что вокруг происходит!

Краснов, разумеется, почувствовал неконтактность собеседника и попытался его расшевелить, задавая разного рода наводящие вопросы, но Григорий держался настороженно и от выбранной линии (дескать, ничего не видел, ничего не знаю) не отступил ни на йоту. Лишь лаконично уточнил: «О том, что похищена девочка, я узнал только тогда, когда поднялась суматоха, когда по болоту и по нашему сенокосу стали ходить люди, разыскивавшие девочку». В другой ситуации Григорий Пучугин мог бы всерьез и надолго сделаться объектом оперативной разработки, но тот факт, что он работал в тот день не один и по единодушным показаниям свидетелей сенокоса не покидал, отвел от него подозрения. Интересный след, взятый было Красновым, так никуда и не привел…

Однако буквально через 10 дней появился другой след, также связанный с похищением и убийством Лиды Сурниной. Агентура уголовного розыска сообщила, что жительница Пионерского поселка, некая Надежда Чечеткина, демонстрирует подозрительную осведомленность о деталях преступления. Надежда Ануфриевна, бойкая на язык дама 31 года, работала делопроизводителем механических мастерских железной дороги имени Лазаря Кагановича и жила на улице Пионеров в доме №29. Это был тот самый дом, в котором проживала семья Сурниных во время похищения дочери Лиды, однако Чечеткина в то время квартировала совсем в другом районе и не могла быть в курсе случившегося. С Сурниными она не была знакома, поскольку те не имели отношения к железной дороге, и потому причину ее хорошей осведомленности, разумеется, следовало выяснить.

Брагилевский допросил Надежду 26 сентября, и вопреки ожиданию история обернулась полнейшей чепухой. Говорливая мадам моментально поняла причину интереса к ее персоне со стороны уголовного розыска и максимально дистанцировалась от происшедшего, заявив, что ничего о преступлении и преступнике не знает, зато об этом знает хозяйка дома, в котором Чечеткина квартирует. Собственно, эта часть рассказа Чечеткиной звучала так: «Моя хозяйка по квартире, Дурымонова Евдокия Федоровна, говорила мне, что она знает фамилию и адрес людей, которые видели преступника, уводившего Лиду, люди эти живут недалеко от дома, где проживаю я, они якобы говорили Евдокии Федоровне, что преступник выглядит очень молодо». Евдокию Дурымонову в уголовном розыске хорошо знали, поскольку ее обстоятельно допрашивали еще в день похищения Лиды Сурниной. Как раз с нею Надежда Сурнина, мать убитой девочки, и разговаривала в момент похищения.

В этом месте Брагилевский, должно быть, испытал вполне оправданное чувство досады: он, опытный сотрудник уголовного розыска, командированный в Свердловск для помощи в сложнейшем расследовании, тратит свое время на глупейшие бабские сплетни и пустую говорильню, в то время как жестокий убийца, должно быть, просто хохочет над беспомощными потугами угро подступиться к нему! И хотя след никуда не вел, начатое дело необходимо было довести до конца хотя бы для того, чтобы позатыкать рты болтунам из Пионерского поселка. Всем, с кем общались оперсотрудники угро, настоятельно рекомендовалось не передавать посторонним содержание опросов и допросов, но тем не менее постоянно находились разного рода вздорные людишки, которые трепали языками направо и налево. НКВД не мог допустить, чтобы досужие сплетни подогревали всеобщий ажиотаж, связанный с исчезновениями и убийствами детей. Брагилевский допросил Дурымонову, записал ее очевидные объяснения, из которых следовало, что семья Голиковых видела похитителя, и, по-видимому, настоятельно посоветовал Евдокии Федоровне впредь воздерживаться от праздных разговоров на провокационные темы. «Компетентные органы» разбираются с этим делом и обязательно разберутся, а вот обывательская болтовня делу не поможет и до добра не доведет.

Примерно в те же самые дни, то есть в последнюю неделю сентября, старший оперуполномоченный Брагилевский узнал об убийстве Герды Грибановой, произошедшем, как мы помним, еще в июле 1938 г. Прежде это преступление не упоминалось в одной связке с серией таинственных исчезновений детей в Свердловске летом 1939 г., его официально как бы не существовало. Ни следователь по важнейшим делам Краснов, ни старший оперуполномоченный Брагилевский не допрашивали свидетелей и подозреваемых по убийству Грибановой, и это убеждает нас в том, что они ничего о нем не знали (так же как и о похищении Бори Титова, кстати). Но в конце сентября информация о похищении и убийстве на улице Первомайской, с которого началась эта книга, каким-то образом до Брагилевского дошла.

И ему пришлось задуматься над тем, что нападение на Раю Рахматуллину, совершенное 1 мая 1939 г., вполне возможно, явилось отнюдь не первым эпизодом. Преступлений, вероятно, больше, чем думали Краснов и Брагилевский, вопрос лишь в том, насколько больше?

Гораздо хуже этого неприятного открытия являлось непонимание природы преступлений, которые правоохранительные органы безуспешно пытались расследовать, и отсутствие четких критериев, позволявших осуществить селекцию имевших место нападений и объединить схожие эпизоды в единую цепочку, отбросив при этом те, которые не являлись делом рук разыскиваемого изувера. Ведь в одних случаях жертве наносились только поверхностные ранения – уколы или царапины, в других – проникающие протяженные ранения, в одном эпизоде вообще не имелось колото-резаных ран, две жертвы оказались помещены в воду, две – забросаны камнями и ветками в лесу, с частью жертв вроде бы преступник осуществлял посмертные половые акты, а с частью – нет… Как к этому относиться? Как это нужно расценивать?

Все эти, ну, или подобные им, размышления Артура Брагилевского завершились довольно неожиданным для уголовного розыска тех лет шагом. Сейчас бы мы сказали, что он предпринял попытку ситуационного анализа известных ему эпизодов, призванного решить задачу реконструкции поведения преступника и объяснения отдельных поведенческих стереотипов. Старший оперуполномоченный проанализировал и систематизировал накопленные следственные материалы, выписал все непонятные и требующие разъяснения детали и обратился к заведующему Областной судебно-медицинской лабораторией Устинову с предложением дать экспертное заключение по ряду эпизодов убийств малолетних детей, в котором уважаемому профессору надлежало ответить на многочисленные вопросы, не разъясненные прежде его коллегами – судебными медиками. Порфирий Васильевич выполнил поставленную задачу, и его работа заслуживает того, чтобы рассказать о ней подробнее.