Читать книгу Нина (сборник) - Алексей Ратушный - Страница 8

Я расскажу тебе о настоящей, красивой любви.

Мне не осталось больше ничего в этой жизни.

Всё что я могу успеть, это рассказать.

Я готовился к этому всю жизнь.

Я с детства мечтал стать писателем.

Но я рано понял, что нельзя писать, если сам не прожил, не промыслил и не прочувствовал.

Я знал любовь.

Сегодня Она с другим строит свою истинную, новую жизнь.

А мне осталось только одно:

подарить историю своей самой высокой и чистой любви миру.

Я люблю её и поэтому не сделаю ничего, чтобы помешать её счастью.

Я люблю её так сильно, что не могу без неё жить.

Я люблю её так сильно, что не могу с нею жить!

Антиномия истинной любви!

Любовь, это когда я не могу жить без неё и не могу жить с нею!

Я люблю!

Единственный текст, который не поддаётся речевой деконструкции – то есть разрушению другим текстом – это сообщение о своём чувстве: «Я люблю тебя». Здесь нечего разрушать. Это просто выражение отношения. Но самая высокая фаза этого отношения – это невыносимость бытия и со-бытия.

Мне невыносима даже сама мысль о жизни без Неё. Но и даже мысль о жизни с нею мне также невыносима. Мы не можем быть вместе, потому что Всё против нас. Условности мира, мнение окружающих, время, обстановка и обстоятельства, реальность невозможности для меня воспитать нашего вероятного при другом раскладе ребёнка. «Представь – он зовёт тебя папой, а папу все вокруг называют дедушкой!» – говорит она. И я соглашаюсь, потому что реально понимаю: выйди она за меня замуж – и она скоро будет обречена на полное одиночество, да ещё и с ребёнком. Если я люблю её, я должен дать ей возможность построить «нормальную» семью. Двадцать пять лет – большая, очень большая разница в возрасте. Но я никак не могу представить себе жизнь без неё. Это такая пустота во мне, которая равна космосу. Без неё я жить не могу. Без неё мне трудно дышать, думать, писать, ходить. Мне без неё в этом мире, как оказалось, ничего не нужно. Ни денег, ни славы, ни дома, ни еды. Мне не надо никого и ничего. В новогоднюю ночь я звонил и Любе, и Наташе, и Марине, и Светлане. И даже их голоса, голоса родных и любимых женщин, с которыми я проживал самые невероятные истории и выходил из самых безнадёжных ситуаций, не смогли заглушить во мне острого чувства конца света. Она одна оказалась выше всех! За каждую я готов умереть немедля. Для каждой из них я отдам всё, что имею. Но за одно Её слово готов умереть трижды и принять любые муки. И я принимаю эту муку и эту боль. Я принимаю её решение. И горю, горю, горю на этом адском огне прощания. И желаю только одного: счастья ей на тихом семейном берегу и Любви.

ПРОЛОГ

ТАЙНОЕ ВЕНЧАНИЕ

Я – человек бедный. Это у новых русских найдётся пять-шесть тысяч баксов на организацию более или менее достойного обряда. А у меня не было ни копейки. Первым долгом я занял (хорошо иметь друзей, чёрт побери!) двадцать пять тысяч рублей. На эти деньги мы купили билеты до Питера и обратно, обошли все рынки в Ёбурге, Москве и Питере и купили ей белые сапоги, белую шубку, белую кофточку, белую юбочку, белый шарф. Фату и недорогое подвенечное платье. Вопроса, где тайно венчаться, у меня не было. На три дня мы сняли квартиру в Питере.

Обряд венчания делится на три этапа: первый – обещание, второй – обручение, третий – венчание. Даже младенец в православной традиции знает, что женщина при вступлении в брак – это церковь, а мужчина – это Христос. Соединение Христа с церковью и образует брак. Для меня приобрели чёрный недорогой костюм, белую рубашку и чёрный галстук. А также два самых недорогих обручальных кольца.

В первый день мы посетили Спас-на-Крови и под его сводами дали друг другу обещание сойтись в браке. На второй день мы осмотрели Казанский собор и договорились со священником об обряде обручения. К четырём часам вечера третьего дня мы были готовы.

Я купил семь белых и семь красных роз и сплёл из них венки. Договорился с коневодами, и ровно в четыре она – на белом, а я – на чёрном коне, проследовали от Спаса-на-Крови к Казанскому собору. Здесь мы вошли в храм и в строгом соответствии с каноном обручились. Затем – на тех же конях – мы переместились в Исаакиевский собор. Сколько раз я смотрел на этот храм, когда ещё учился в Ленинградском университете! Часами я рассматривал его роскошные портики, задетые артиллерийскими обстрелами Второй мировой. Тогда, четверть века назад, я только неясно предчувствовал, что этот храм ещё войдёт в мою жизнь. Последний раз здесь венчались цари. Следуя принципу, что труднее всего заметить объект на самом видном месте, я справедливо полагал, что для тайного венчания лучшего места не найти.

В шесть вечера мы вошли с двумя билетами простых туристов под своды зала, украшенного знаменитыми малахитовыми колоннами. Обойдя храм по кругу, мы нашли довольно безлюдный придел. Мы извлекли из пакета венки роз, произнесли молитву и клятву, и возложили на головы друг другу венки. Она мне – красные розы, я ей – белые.

В фате лицо её было необыкновенно прекрасно, глаза блестели неземным огнём. Я приподнял уголок фаты, и мы скрепили наш союз самым сладким поцелуем в моей жизни.

Заметив происшедшие в нас изменения, многочисленные хранительницы собора кинулись поздравлять нас. Мы скромно и торжественно покинули храм и на тройке (постоянно дежурившей у храма для туристов) отправились в кафе «Немо», где уже был заказан для нас двоих столь же скромный и столь же торжественный ужин. В кафе было многолюдно и наше появление в свадебных нарядах произвело необходимый для невесты фурор. Любовь и шампанское! В полумраке зала горели свечи и её платье и фата в лучах ультрафиолетовой рампы буквально светились белым светом. Не стану описывать подробно этот таинственный ужин после обряда тайного венчания. После непродолжительного приятного вечера мы отправились ловить такси, чтобы вернуться домой. Буквально в квартале от кафе располагался мостик через канал Грибоедова, с которого мы не преминули бросить серебряные монеты в ещё не замёрзшее лоно реки.

В тот вечер на Невском случилась жуткая пробка – из-за пожара известного административного здания, улица, по которой мы шли (я вытягивал руку, пытаясь поймать машину) была забита автомобилями, которые ползли черепашьим шагом и, завидев нас, водители приветствовали новобрачных пронзительными гудками.

Я бедный человек. Но я хочу увидеть того нового русского, у которого хватит денег повторить этот обряд. Полагаю, что столько купюр ещё просто не напечатано на нашей маленькой уютной планете.

ОСНОВАНИЕ ИГРЫ

Я погружаюсь в неё. Я хочу проникнуть в неё полностью. Я хочу войти и остаться там жить. Я хочу чувствовать всё, что чувствует она. Я хочу вернуться в то своё эмбриональное состояние, когда я был только маленьким комочком плоти в теле мамы. Изо всех сил я вжимаюсь в неё, захватываю её своими руками и прижимаю к себе. Но те годы, те пять тайных лет мне с ней и в ней не прожить. Но я хочу знать ВСЁ. Изнутри. Я хочу постичь её тайну. И тогда Бог посылает мне другую девушку. С нею я и проживу всё, я познаю её полностью. Я растворюсь в её глазах, утону в её улыбке, стану кожей её рук.

Так возникает ИГРА. Так я обретаю ЕЁ. Так появляется ОНА. И я проживаю, проживаю, проживаю… Все семь лет проживаю в другой те таинственные пять лет, которые могли быть подарены мне одним-единственным честным рассказом.

СМУТНОЕ ВРЕМЯ

Мы работаем в редакционно-издательском комплексе, созданном Сергеем Косенком специально для нас. Готовим издание справочника по стабилизации школьных расписаний. Декабрь 1993 года. Параллельно делаем новое стабильное расписание для лицея, которым руководит Валентин Ямов. Только что у меня отказались заниматься риторикой девчонки из гуманитарного класса (спустя два года я буду читать у них эристику на гуманитарном факультете Тюменского госуниверситета). И вот к нам заходит девочка с подружкой. «Хочу узнать, что здесь такое» – примерно такой мотив. «Заходи ещё!» – говорю я ей, когда показал расписание занятий.

Это была наша самая первая встреча. Тогда у меня в сердце что-то ёкнуло и защемило.

Впереди были самые страшные дни моей жизни. Впереди был приход человека, назвавшегося киллером, вывоз семьи, скитания и одиночество изгнания, предательство многочисленных «друзей», предательство самых близких людей, подвиг Наташи, встреча со сказочной бабушкой в сказочном белорусском лесу. Впереди были велогонки по Белоруссии, аист на крыше в Бресте, переход партизанскими тропами, битва за паспорта и суперигра в Херсоне и Киеве, впереди было так много всего. И ещё впереди были кровь и смерть. И только потом мы встретились вновь. Боже! Неисповедимы пути твои. Мы впервые встретились в такое роковое время! И я засыпал Урай новогодним:

Этот первый заход на десять минут и первый диалог. И вся жизнь!

Почему так грустно в декабре? Почему так грустно на закате?

Лицо

Это поразительное сочетание монголоидных глаз с европеоидным типом лица. Абсолютно иррационально. Она утверждает, что глаза от отца. Не знаю. Не заметил. Всегда улыбчивая в тон своему великому однофамильцу, всегда спокойная и уверенная в себе, всегда внимательная и вдумчивая. Все эмоции отражаются на её удивительно чистом и красивом лице. Красоты и обаяния необыкновенного, оно иногда очень детское. Кожа на лице нежная и очень чувствительная. Когда она, внезапно смутившись, краснеет, возникает ощущение, что она только что вбежала с мороза. Красивая линия бровей. Это лицо очень трудно рисовать. Художник в Екатеринбурге так и не сумел изобразить её лицо точно. Оно непрерывно меняется. Я видел наверно миллион смен выражений её лица. Я был совершенно раздавлен этой тонкой игрой выражений глаз, щёк, бровей, губ, подбородка. Её подбородок просто сводил меня с ума. Если бы мог – только и делал бы, что смотрел на её лицо. Это всё равно, что смотреть на игру огня или на море. В глазах её всегда танцует озорной огонёк. Иногда, когда я проверял некоторые свои сентенции, выражение её лица стремительно менялось и становилось вдруг строгим и очень напряжённым. И тогда она смотрела на меня выжидательно и жёстко. В такие мгновения глаза её светились зеленоватым оттенком, и я видел в них глаза тигрицы, готовой броситься и растерзать меня. Я обожаю её лицо.

Волосы

Я обкладываю её всю её же волосами – длинными, густыми и сильными, со всех сторон. Лица не видно. Не видно ни плеч, ни груди, ни спины. Грандиозный водопад из тонких длинных нежных струй. Их приятно ворошить, перебирать, заплетать. Фотографирую. На снимке только волосы. Я хочу, чтобы эти волосы были известны всему миру. Такая редкость. Такая красота. Такое обилие возможностей. Я лично крашу их. Иногда она заплетает несколько косичек. Иногда одну, игриво вьющуюся. Иногда они заслоняют всё лицо. Иногда только часть. Иногда локон лишь слегка наползает на глаза. Она иногда поправляет этот локон неуловимо изящным жестом. Иногда спокойно смотрит сквозь него на мир.

Однажды она попросила меня подрезать волосы. Я оттяпал чуть ли не пять сантиметров, лихо орудуя ножницами. Увидев совершённое, она ударилась в слёзы. Волосы – её несомненное богатство.

Очень долго я не мог выучить слово «мелирование», это когда светлые прядки волос чередуются с тёмными. Когда мы прощались навсегда, и она призналась мне в любви, волосы у неё были мелированными.