Читать книгу Стеклянная любовь. Книга 2 - Алексей Резник - Страница 9

«Главный дурак» философского факультета Павел Назарович Гуйманн в те минуты, когда Слава Богатуров устало прислонился к стволу молодого тополя, беседовал в своем кабинете с двумя крепко сбитыми мужчинами. Мужчины были одеты в строгие костюмы примерно одинакового покроя. Говорил пока Гуйманн, мужчины молчали и внимательно слушали декана философского факультета. Он читал им что-то вроде лекции о сути научной деятельности кандидата философских наук Владимира Николаевича Боброва, и о тех результатах, к которым она может, по весьма квалифицированному мнению Гуйманна, привести в самое ближайшее время:

…– А может быть, даже уже и привела! – патетически закончил он свой монолог, длившийся примерно полтора часа.

Секунд двадцать все трое молчали, а затем один из мужчин, старший как по возрасту, так и по званию, очень внушительно заговорил, глядя Гуйманну прямо в острый, постоянно судорожно двигавшийся, кадык:

– Мы благодарим вас, уважаемый Павел Назарович, за любезно, а главное, своевременно предоставленные факты. Именно благодаря Вам, у нас сейчас сложилась полная всеобъемлющая картина готовящейся в нашем городе крупной, я бы сказал, широкомасштабной идеологической диверсии, – здесь говоривший позволил себе сделать небольшую паузу и во время паузы перевел взгляд с кадыка доктора философии на выбритый до синевы, такой же острый, как и кадык, профессорский подбородок. Подбородок, кстати, у Павла Назаровича мелко, почти незаметно дрожал, и эту вызывающую гадливое ощущение, дрожь замечал лишь наметанный глаз старшего по званию мужчины. Впрочем, не сделав по этому поводу никакого замечания, он продолжил импровизированный панегирик политической бдительности Павла Назаровича:

– В городе, так уж исторически сложилось, существует во всех отношениях опасный объект, занимающий площадь три квадратных километра – он представляет собой комплекс из шестнадцати однотипных крупнопанельных двенадцатиэтажных зданий, чье строительство оказалось замороженным ровно двадцать лет назад. По непонятным причинам из состояния реконсервации здания не выводятся – в городском бюджете из года в год с удручающим постоянством не находится соответствующей финансовой статьи для этой цели.

– Вы говорите о Лабиринте Замороженных Строек, Федор Несторович? – нервно и, к тому же, нарушая всякую субординацию, спросил Гуйманн.

– Совершенно верно, – кивнул по военному остриженной головой Федор Несторович и, не меняя интонации, добавил: – Но желательно меня не перебивать, пока я не закончил.

И знаете, Павел Назарович, что является самой любопытной деталью во всей сложившейся непростой ситуации? Голова у городских чиновников по поводу Замороженных Строек начинает болеть лишь в самые последние дни декабря каждого года – накануне Новогоднего Праздника. А в течении всего года, начиная с первоянварьского похмелительного периода, мысли о Замороженных Стройках куда-то выскальзывают из голов работников отдела архитектуры городской администрации – будто их выдувает оттуда каким-то волшебным сквозняком! Чего стоит, например, одна лишь, более чем непонятная, история с наименованием нового городского проспекта. Ведь его предполагалось назвать Проспектом Молодежи, но его назвали самым кощунственным и циничным названием, какое только можно было выдумать в наших условиях – Проспектом Ашурбаннипала!! И городскими жителями, не говоря уже об ответственных работниках из городской администрации, такое название воспринялось как вполне естественное и само собой разумеющееся! И никто, заметьте – никто, ни одна живая душа так и не узнала имени автора этой дикой и, в высшей степени, антироссийской идеи!

Специалисты из нашей организации, а также специалисты из головного управления города Москвы, заинтересовались нашим вопиющим феноменом примерно четыре месяца назад и при помощи применения специальной аппаратуры, включая использование военного спутника, пришли к выводу, что где-то почти в самом центре квартала Замороженных Строек располагается источник сверхмощного аномального излучения.

Примерно через два часа в городском аэропорту совершит посадку самолет из Москвы, на борту которого находятся несколько очень высоких чинов головного управления ФСБ. Их прилет вызван сложившейся в городе угрожающей ситуацией. И виновником создания данной ситуации является преподаватель вверенного вам факультета (Гуйманн весь хищно подобрался в своем кресле) кандидат философских наук Владимир Николаевич Бобров. По нашим агентурным данным, сегодня около полуночи Бобров в помещении «Кафедры Неординарной Философии» собирается проводить в высшей степени безответственный антигуманный опыт. А проведение опыта этого явилось прямым следствием многолетнего существования аномалии Лабиринта Замороженных Строек, воздействующей, прежде всего, на самые блудливые, отнюдь не пытливые – нет, а – неустойчивые умы! Я не буду вспоминать сейчас, ввиду неактуальности данного воспоминания, небезызвестного вам, Павел Назарович, и печально известного доктора филологии Морозова – речь пойдет о другом, так сказать, «ученом» вашего университета…

…Иными словами, жертвой труднопреодолимого соблазна стал, в частности, ваш Бобров, занимавшийся тщательной двухмесячной подготовкой к сегодняшнему эксперименту. И когда я говорил, что сегодня возможно проведение крупномасштабной идеологической диверсии, я хотел подчеркнуть своеобразие ее особенной опасности, заключающейся в том, что она может повлечь за собой серьезные практические последствия. Именно поэтому мы здесь сейчас с вами и беседуем. И могу сказать более, так как скрывать что-либо в предстоящей акции от Вас не намерен. Через пятнадцать-двадцать минут на исходную позицию выдвинется специальная группа захвата, которая ворвется в помещение «Кафедры Неординарной Философии» непосредственно в первые минуты эксперимента и пресечет его дальнейшее проведение, захватив с поличным всех виновных – вот так! Вам все понятно?

– Вы хотите сказать – философская теория Боброва настолько опасна для общества, что его необходимо арестовать?

– Нет никакой философской теории – имеет место попытка грубо изнасиловать общепринятую версию мироздания, вскрыть, так сказать, стройную схему ее логичных постулатов со стороны заднего прохода входящих и выходящих религиозно-философских суеверно-мракобесных доктрин, и увидеть то, чего увидеть нельзя! – до сих пор невозмутимый начальник городского отдела ФСБ Федор Несторович Галка словно бы сделался немного не в себе и резко замолчал.

Его, не произнесший пока ни единого слова, спутник, картинно зааплодировал и восхищенно произнес:

– Браво, Федор Несторович!

А Гуйманн не выдержал и весело рассмеялся.

– Смешного ничего не вижу, товарищи, – веско сказал ничуть не улыбнувшийся Федор Несторович. – Смеяться будем после Нового Года. Если придется, конечно. А сейчас нам ни в коем случае нельзя расслабляться!

– Федор Несторович! – обратился сразу посерьезневший Павел Назарович. – А вы не объясните – откуда вам столь подробно стало известно о характере работы Боброва в последнее время?

– Агентурные данные – один ваш студент, чьим научным руководителем является Бобров, уже три года состоит штатным сотрудником ФСБ. Благодаря бесценной помощи этого молодого человека мы в нашей лаборатории могли воспроизводить в совершенно идентичной манере и в полном объеме всю исследовательскую псевдонаучную программу банды Боброва! И так как в нашей лаборатории работают тоже не идиоты, то мы пришли к выводу аналогичному тому, к которому пришли на «Кафедре Неординарной Философии» и потому, опять же повторюсь, мы сейчас сидим здесь с вами, а не дома с женой и детьми!

– Простите, Федор Несторович – еще можно вопрос?

– Да – конечно!

– В вашей лаборатории тоже выросла… Елка?

– Именно! – и впервые за все время беседы Федор Несторович взглянул в глаза Гуйманну, от чего тому окончательно сделалось не по себе, и он, наконец-то, поверил в серьезность намерений «товарищей из ФСБ».