Читать книгу Анестезия. Записки нимфомана - Алексей Ромашин - Страница 11

Рассказчик выпустил дым колечками, сложив губы в форме гусиной гузки. Первое колечко было большим, два других поменьше… Покашлял в кулак, помолчал, ухмыльнулся какой-то своей мимолётной, ускользнувшей мысли, заговорил.

– Все, кого я встречал по жизни из любителей покурить, все они ровно пополам делились на тех, кто после того, как дунул, начинает сжирать всё, что не приколочено, а вторая половина – наоборот, ничего не жрёт, считая, что это – зашквар, типа «я такой весь из себя индеец, а не какая-то оголодавшая за неделю сушки блондинка». А вот если меня спросишь, то я, скорее, за то, чтобы ни в чём себе не отказывать. Покурил, пробило на жрач – бон аппети!

Рассказчик засунул себе в рот горсть хлопьев, пожевал, покашлял, продолжил.

– Вот в 80-е, когда я ещё в институте того… ну это, млядь, что в институте-то делают, слово потерял… А, учатся! А зачем я про институт начал, ты не помнишь?..

– Всё хорошо, есть контакт! Продолжаю. Так вот восьмидесятые сраные горбачёвские, если тебя в гостях, дунув, на жрач пробило, а кушать нечего, то ели всякое несъедобное. Мой товарищ Ромик, оказавшись в аналогичной ситуации, забрался в соседский холодильник, в коммунальной квартире события разворачивались, и сожрал банку курдючного сала, для плова, намазав его на нарезной батон и представляя, что это финский сыр «Виола».

Рассказчик взял жменю хлопьев… запрокинув голову, закинул в рот… прожевав, продолжил.

– А юмор ещё и в том, что этот Ромик был, типа, анорексиком, весил килограмм сорок и со спины был похож на вьетнамскую школьницу-проститутку. Банку курдючного бараньего сала с батоном умял, красавец! А-ха-ха…

– Хотя, признаюсь, я тоже ещё тот красавчег был, один раз жёстко залетел по этой теме. Приехал в Харьков на недельку, вышел на Сквозняк со всеми поздороваться, покурил, смотрю, чего-то не видно старинного товарища Ромика. Спрашиваю: а Ромик где? А мне так грустно отвечают: «А Ромик гулять не выходит уже неделю, ему от дедушки из Ташкента бандероль пришла». Отлично, подумал я, вечер обещает быть томным, надо поехать к Ромику и слегка его обезжирить.

Взял такси, приехал, обнял, поцеловал, обезжирил… сидим, значит, слушаем Эдуарда Хиля «Тро-ло-ло» на пониженной скорости. Девка какая-то мелкая, белобрысая в углу валяется, над «Тро-ло-ло» ржёт. Нормально сидим, по-доброму.

И тут накрывает меня такой лютый жрач, что просто взял бы сейчас и Ромика съел, и эту смешливую белобрысую тоже (женой его оказалась)… Пошёл партизанить на кухню, а там вообще съестного ноль, лавровый лист на дне банки, один… Полез по шкафам шариться, и, о боги лесов, полей и рек, нахожу под слоем паутины кирпич в крафтовой бумаге, размером с хозяйственное мыло, погрызенный мышами, с мощной такой послевоенной типографикой: «Гороховый суп, брикетированный. Растворить в холодной воде, варить не менее 30 минут».

Пока я рвал когтями крафтовую обёртку, Ромик притащился на кухню вместе со своей смешливой подругой, и, похихикивая, приговаривал: «Давай, сожри, мародёр. Бабушка собиралась сварить его на день освобождения Харькова от немецко-фашистских захватчиков, хранила всю оккупацию, не дождалась, померла. А ты давай, жри».

– Ромик, между нами, стопроцентно гнал. Не было никакой бабушки, помершей в оккупацию с брикетом горохового супа под подушкой, а была, в реале, энергичная стервозная еврейская бабка, мать матери Ромика, люто фарцевала бижутерией, стрингами и помадой, которые гнала посылками мать Ромика из Варшавы, ну, то есть дочь её. Ну, ты понял кто чей… А, о чём это я? Ты не вспомнишь причём тут Варшава, стринги и всё это?.. Упс, есть контакт! Вспомнил.

– Я, в целом, исходил из того, что раз Ромик про бабку всю эту пургу прогнал, он меня хочет испугать сроком годности, а это значит, что продукт – съедобный, ну, или по крайней мере не ядовитый. Хотя мне было уже пох…

Рассказчик взял горсть хлопьев, запихал в рот, роняя крошки на штаны и пол.

– Ммм, ингредиенты какие-то необычные… Хорошо сейчас не 80-е, теперь всегда в доме можно найти чего схомячить вкусненького. Так вот, продолжаю, я так решил – Ромик гонит, продукт качественный. Взял и с лёгким сердцем его сожрал, а потом ещё и запил всё это краснодарским чаем… и через полчаса стало мне конкретно луёво. Пучить начало адски. А Ромик глумливо наблюдает за мной, как за лабораторной крысой, и ржёт, и подруга его белобрысая с ним за компанию. Реально неприятно. И тут меня, сука, совершенно неожиданно, на юмор пробивает. Я встаю, расстёгиваю пуговицу на джинсах, принимаю героическую позу и жирным голосом Левитана произношу: «В честь великого дня освобождения Харькова от татаро-монгольских захватчиков, из ста артиллерийских орудий, за Ба-а-а-бушку, Аллаху акбар, пли!»

– Ну и это самое, короче, ну ты понял… Одним словом, брат, случился со мной срам лютый прямо в присутствии жены Ромика. И вполне, как мне тогда казалось, забавный бурлеск, не постесняюсь этого слова, был смазан обстоятельствами непреодолимого свойства. А собирался всего-то пукнуть ради смеха. Такие дела, вот ржач!

Пока собеседник хохотал, извиваясь в кресле, рассказчик вытряс из мешка последнюю порцию хлопьев, запихнул в рот, облизал ладонь, начал читать упаковку. Первое, что он разглядел и перевёл на человеческий язык, была крупная красная надпись «Лучшая цена». Почему-то слово «цена» вызвало у него лёгкий эндорфиновый озноб. Отметив, что чтение доставляет удовольствие, он продолжил.

«Сухой корм из злаков и фруктов», и чуть ниже, таким детским пухлым шрифтом: «Для хомяков, шиншилл и морских свинок». Последний абзац на упаковке был: «Призёр конкурса 100 лучших товаров России». Он дочитал, откинулся в кресле, прикрыл увлажнившиеся слезой глаза, вытянул ноги, пошевелил пальцами в тапках.

«Вот теперь хорошо, по-доброму. Кто пойдёт за мороженым, а то жрач уже подкатывает?»