Читать книгу Антихакер - Алексей Сабуров - Страница 6

Белый потолок на самом деле был не чисто-белым. На нем остались следы от малярного валика, шесть застывших капелек краски, двадцатисантиметровая узкая трещинка возле стены с входной дверью. Паук сплел свою воздушную сеть между светильником и кабель-каналом, в котором лежал электрический провод, но она была настолько незаметна, что не подверглась репрессиям от медсестер. Марк Озеров не мог пошевелиться, замотанный в гипс, как мумия, и когда он не спал спасительным забытьем, то пялился на белый потолок палаты.

Его тело вспыхивало колкой болью в груди каждый раз, когда он пытался пошевелиться. После укола с болеутоляющим становилось легче, и Марк мог съесть немного безвкусной каши с ложки в руках медсестры, как маленький. Как беспомощный младенец. Даже не посрать самостоятельно. Первое время он стеснялся, но потом наплевал на комплексы. Ему надо было выжить. Сейчас он постарается выкарабкаться и как-нибудь потом постарается забыть жалкое подобие себя.

– Где я? – спросил Марк у заглянувшей медсестры, когда первый раз пришел в себя. Он чувствовал, что сердцу не хватает места в груди и оно птицей бьется о ребра, как о прутья тесной стальной клетки. Та изумленно посмотрела на него, точно на труп, который вдруг ожил.

– Батюшки, очнулся. – Она подошла к нему и внимательно посмотрела куда-то вправо, вне зоны зрения Марка. Ответила: – В «Склифе».

– Тебе, парень, очень повезло, что привезли сюда, – сказал молодой врач, пришедший следом. – В другом месте бы, наверное, не спасли. Но ты не обольщайся, тебе еще нужно много поработать, чтобы выкарабкаться. Старайся.

Врач стал говорить сестре, что нужно делать с пациентом дальше. Марк не мог разобрать смысла слов. Голова кружилась. Каждую мысль как будто приходилось раскапывать из груды камней. Он совсем не помнил, почему очутился здесь. Камни, балки, завалы – все, что могла выдать тяжелая голова.

– Ты помнишь, как тебя зовут? – врач снова обратился к Марку.

– Марк Озеров, – автоматически произнес он.

– В каком году родился?

– В восемьдесят шестом.

– Ты помнишь, что с тобой случилось?

Камни полетели в разные стороны, открывая выход из пещеры. Он родился. Точно: это был его день рождения, это был аквапарк, горки и летящая в разные стороны вода.

– Где мои родители? – тут же вспомнил он. Треск, грохот, звенящие сирены тоже сразу загромыхали в его голове, пытаясь разнести ее в клочья. Марк попытался подняться, но адская боль лопнула внутри и пригвоздила его к кровати.

– Лежи, – испуганно вскрикнул врач и прижал его рукой.

– Я был в аквапарке с родителями, когда кругом начало все рушиться, я помню это, – казалось, отчетливо сказал Марк, но это был лишь глухой шепот. – Дайте пить.

Сестра наклонила стакан, и вкусные капли влаги попали на губы Марка.

– Да, точно. Произошло обрушение крыши аквапарка. Тебя привезли в пятницу вечером, – рассказал врач.

– Мои родители, – поперхнулся Марк. В голове растущее беспокойство боролось с раскатами звона. – Что с ними?

– Марк, я не знаю. Мы только сейчас имя твое узнали. На тебе, кроме плавок, не было ничего. Скажи, как их звали, мы проверим.

Врач записал имена и ушел. Марк остался наедине с изнывающим страхом. Тот предстал перед ним в виде черного скорпиона, несущего неминуемую смерть на мелко подрагивающем кончике хвоста. Что он мог сделать, чтобы они были живы? Только смотреть, зажмурившись, на черное жало и загадывать, чтобы оно пронеслось мимо. Что он мог сделать?

Степан Иванович вошел в палату, когда уже стемнело. Это был отец мамы Марка, деда Степа. Он жил в Екатеринбурге, родном городе мамы, и Марк, когда был маленький, часто приезжал в гости, проводя на Урале месяц летних каникул, а то и больше. Он прекрасно помнил, как дедушка читал ему «Дядю Степу» Маршака, все время заменяя дядю на деда. Родители папы умерли до рождения Марка, и поэтому дедушка и бабушка для него всегда были только эти открытые и работящие люди.

Это плохой знак, подумал Марк. Если бы родители могли, они бы непременно пришли к сыну. Да и раз дед успел приехать из Екатеринбурга, то сегодня вряд ли суббота.

– Привет, дедушка. Какой сегодня день? – боясь задать главный вопрос, спросил Марк.

– Привет, Марк. Понедельник, – ответил Степан Иванович и пододвинул стул, чтобы сесть поближе к внуку. Сел, взял руку Марка и мягко сжал.

– Когда ты сидишь, я тебя не вижу.

Дедушке пришлось встать, чтобы их глаза встретились. Марк не мог задать вопрос, у него пересохло горло от волнения. И он только не моргая уставился на деда и приготовился к любой правде.

– Марк, их больше нет, – тихо сказал Степан Иванович. – Твои родители погибли.

Марк только сейчас заметил красные, заплаканные глаза дедушки. В них снова образовались крупные слезинки. В следующее мгновение дедушка и палата смазались потоком уже его слез. Дедушка сел и снова сжал его руку. И так они сидели, не говоря ни слова, какое-то время. Марк пытался, но не мог осознать до конца смысла слов деда. Он не мог принять, что родители, всегда бывшие рядом, всегда составлявшие часть его жизни, просто пропали. Куда? Как это вообще бывает? Как будто после этих слов могло состояться какое-то продолжение. Какой-то новый вариант развития событий, где они остались в живых.

Степан Иванович как будто услышал сопротивление Марка и затушил последние, пусть совсем неоправданные надежды:

– Завтра похороны. – Похороны точно означали конец, даже если после слова «погибли» разум Марка пытался сопротивляться. У похорон не бывает счастливых исключений. – Не волнуйся, мы все сделаем для них. Все, что можем.

Марк услышал такую боль в последнем предложении, что она заслонила его собственное страдание. Ведь они потеряли свою дочь. Где сейчас бабушка Лида, почему она не пришла вместе с ним? В ответ Марк сжал руку своего деда. Что еще мог он сделать для них? Напрочь отказаться ехать в аквапарк? Настоять на своей тренировке? Родиться в другой день? Как он мог это предвидеть, что он мог изменить?

Дед сидел у его кровати, пока не пришла медсестра делать процедуры. После этого он приходил почти каждый день его больничного заключения.

Похороны прошли без участия Марка. Возможно, к лучшему, ведь последний раз он видел родителей с довольными улыбками и навсегда запомнил их, а не мертвые серьезные лица в гробу. На следующий день после дня похорон к Марку заглянул его лечащий врач.

– Как себя чувствуешь, Марк?

– Плохо, Виталий Николаевич, – не стал врать Марк. – Больно и скучно. Поднять руку – больно, повернуть голову – больно, дышать тяжело. А лежать уже просто невмоготу. – Он не стал добавлять, что еще беспрестанно болит его душа, разорванная на части смертью самых дорогих ему людей.

– Но, судя по разговору, ты уже в себя приходишь. Можем с тобой поговорить? Дедушка привез твои документы. Ты уже совершеннолетний, попробуй меня внимательно выслушать. Показатели анализов у тебя улучшаются, и восстановление проходит даже быстрее, чем обычно. Сказывается, видимо, твоя молодость и спортивное здоровье. Я бы даже сказал, что на данный момент положение тяжелое, но стабильное и угрозы твоей жизни нет. Слава богу, на голову ничего не упало. У тебя был страшный удар спереди. Перелом грудины, нескольких ребер справа. Большая гематома по всей грудной клетке. Именно поэтому тебе тяжело дышать и двигаться. Но нам повезло, что легкие не повреждены. Мы все восстановили и туго забинтовали. Через три-четыре недели ребра должны срастись. Большая потеря крови была. Ты был весь в ранах от стекла, где-то куски стекла ушли глубоко под кожу. Про ступни твои помолчу, там живого места не было. Тебе сделали переливание крови, стекла извлекли, раны зашили. Но это еще не все. Самое страшное у тебя было сзади. Осколочный перелом позвоночника в поясничном отделе. Твой позвонок просто развалился. Здесь была самая долгая операция. В отделении неотложной нейрохирургии, где ты сейчас находишься, мы восстановили позвонок и зафиксировали позвоночник жестким корсетом из гипса. Но в нескольких миллиметрах от позвоночного столба проходит спинной мозг, а его суставы густо пронизаны нервными волокнами, поэтому при такой травме очень вероятны неврологические нарушения, потеря чувствительности конечностей, а может, даже их паралич.

Марк внимательно слушал своего доктора, пытаясь переварить жестокий ущерб, который понесло его тело. На словах это звучало не так страшно, как было в действительности. Как он сам чувствовал. И похоже, его действительно спасли. Попади он в менее квалифицированную клинику, уже бы сдох. Но последнее слово врача размозжило его надежду, что худшее осталось позади. Он тут же спохватился, что не помнит, как ведут себя ноги. Он списывал их неподвижность на боль, слабость и гипс. Но теперь тут же попробовал пошевелить пальчиками ног и не смог. На лбу Марка выступила испарина ужаса.

– Ты сейчас не чувствуешь ног, так ведь? Это плохо, но в целом нормально после проведенной операции. Нервные связи должны восстановиться. Сейчас мы тебе даем препараты для восстановления. Потом, когда ты сможешь двигаться, еще будут физиотерапевтические процедуры. Так что заранее не переживай, вероятность полного выздоровления очень высокая. Ты вон какой здоровый кабан! – Врач улыбнулся.

Но Марк смог только услышать его натянутую улыбку в последних словах, он уставился на трещинку на потолке, ему показалось, что со вчерашнего дня она стала больше. Он бы хотел, чтобы потолок сейчас развалился, как в аквапарке, потому что его жизнь становилась все паршивее. Она трещала со всех сторон, и он не знал, возможно ли с этим вообще справиться.

В итоге препараты и процедуры не помогли. Ребра срослись, оставив после переломов впалый след на груди справа. Розовые шрамы указывали, куда воткнулись куски стеклянной крыши. Но раны в голове, вроде бы избежавшей ударов, не проходили.

Долгие месяцы Марк боролся за возможность снова стать полноценным человеком. В федерации плавания ему помогли: обеспечили лекарствами по длинному списку, выделили возможность бесплатно тренироваться в отличном спортивном центре со всем необходимым оборудованием. Вот только нервы оказались не мышцами, которые можно натренировать усердными занятиями, они вели себя по собственным законам, которые медицина еще до конца не изучила. Вкалывать Марк умел, а когда-то даже любил, но безрезультатный труд выводил из себя, заставлял ненавидеть каждое занятие. Тем не менее с ненавистью к тренажерам, к своим бесполезным ногам, к деду, который возил и таскал его в спортзал, но Марк выполнял все указания физиотерапевта. Гора отчаяния увеличивалась по мере истраченных килокалорий и доросла до состояния, когда обвалилась на Марка, смела напрочь его надежду и силу.

За год друзья, сильно поддержавшие его сначала, расползлись, решая свои повседневные дела. Они подрывались на его клич, если нужно было помочь, но стали относиться к нему, как к задаче, а не как к другу, с которым хочется провести время. Подружки, кружившие вокруг Марка-атлета, нашли другие, здоровые предметы чувств. В итоге Озеров остался один на один с дедом, который стал для него всем: поваром, шофером, собеседником, зарядником и носовым платком. Но Марк видел, как тот, уже далеко не молодой, устает на двадцатичетырехчасовой вахте вдали от родного дома.

Пока разбирались с наследством, магазин родителей перестал существовать, ведь все дело держалось только на них. Степан Иванович еле сумел вытащить коробки с одеждой из запертого бутика и продать за смешные деньги соседям. К концу года закончились и все накопления Озеровых-старших. Существовать на мизерную пенсию деда по старости и внука – по инвалидности было невозможно. Оставался еще зеленый «Субару», но без него Марк не попадал бы на тренировки и приемы врачей. В католическое Рождество, когда по телевизионному экрану неслись вереницы украшенных к Новому году грузовиков с кока-колой, федерация плавания неожиданно объявила, что не сможет больше снабжать Марка лекарствами: нет бюджета на предстоящий год, ведь в следующем году он уже не сборник. Все сходилось в одну жирную точку.

В один из последних дней этого страшного года, когда люди, словно сговорившись, начали носиться за подарками по украшенным торговым центрам, Марк сдался. Ему не с кем было жить, на что жить и для чего жить. Он взял коробку своих болеутоляющих таблеток, высыпал их все на ладонь и проглотил, запивая несколькими большими глотками.