Читать книгу Отец умер - Алексей Шерстобитов - Страница 5

На следующий день я отвез одежду, туфли, еще несколько предметов, которыми ты дорожил. Отдавая, поинтересовался, нельзя ли поговорить с врачом, проводившим вскрытие:

– И хорошо бы сказать пару слов визажисту… или как правильно его зовут.

– Да как только не называют… Конечно можно… мой вам совет, молодой человек… – пока я ждал, мне подумалось: «Что они тут едят? Наверняка не закусывают… Какой я „молодой“! И это на пятом-то десятке… хотя… может быть, по сравнению с их клиентами…»

– ?..

– Делайте так, как вам посоветуют. Конечно, немного потратитесь здесь, но потом сэкономите. Да и в крематории профессионалов по этой части нет… – «Так я и знал, что будут выпрашивать деньги… Что делать – такое, все таки, один раз в жизни…»

Через пять минут в зал вышли два человека. Один оказался знакомым – он приезжал за тобой. Почему-то это не удивило. Второй вел себя как старый твой знакомый, с большим уважением говоря о тебе. Если бы не это место и сама ситуация, я подумал бы, что это хорошие твои друзья…

– Вас, молодой человек, – я пропустил это обращение мимо ушей: возможно, так здесь принято, – интересует причина смерти? – говорящий протянул отпечатанное на плотной бумаге заключение, заверенное кем положено. Я бегло прочитал, но, не поверив написанному, посмотрел на обоих и, уже вчитываясь вторично, начал злиться:

– Позвольте!

– Что-то интересует? Не стесняйтесь, мы все понимаем…

– Но такого не можем быть!..

– Что именно?

– Да это не может быть… так не может быть у отца…

– Разрешите… – теперь патологоанатом взялся читать, после чего утвердительно заявил:

– Родин Лев…

– Владимирович… да, так…

– Извините, вас по имени как величать?

– Илья…

– Илья Львович, видите ли, много мы и о себе сами не знаем, более того, и не подразумеваем об этом. Иной мучается от язвы желудка, а другой и не чувствует ее совсем…

– Но отек легкого, отек головного мозга – это в одночасье не происходит!

– Конечно, не происходит, но так почти всегда у лежачих пациентов…

– Вот именно! Лееежааачииих! А отец за полчаса до смерти бегал, как мальчик, и очень даже неплохие стихи написал!

– С отеком мозга?..

– И с отеком легких! – он еще раз взял заключение, пробежал глазами, извинившись, отвел в сторону второго, что-то шепнул ему. Пожав плечами, они вернулись:

– Знаете, это… в общем-то общие патологии, бывающие при удушье…

– Что такое?!

– Ну, я имею в виду, что и у Христа в легких была кровь с водой сразу после смерти… хотя, извините, это не совсем то. В общем, конечно, же это инсульт, насколько я понимаю, поза была не очень удобная, и, лишившись подвижности, тяжесть тела давила на легкие, получавшие все меньше и меньше воздуха. Он просто задохнулся. Не переживайте, прежде он как бы заснул, именно от недостатка кислорода, поэтому совсем сердце его остановилось во сне…

– Пусть так, а отек мозга вы чем объясните?

– Последствием той же патологии… То есть собственно это не тот отек мозга, что является причиной смерти, медикаментозно он убирается, если есть возможность… Ну, словом, при амбулаторном лечении и наблюдении ваш папа остался бы жив и после восстановления вел бы прежний образ жизни…

– Ничего не понял… И что теперь?

– Теперь берите справочки и в поликлинику, а затем в ЗАГС…

– Сссправочки?

– Я что, не по-русски говорю?..

– Но…

– Вот бумага об осмотре трупа… каким-то полицейским подписанная… вот…

– Каким полицейским?..

– Ну, не знаю, кого уж вы там вызывали… так положено… мол, нет ли причин возбуждать…

– Кого возбуждать?! Вы меня совсем запутали!.. – патологоанатом внимательно посмотрел на второго. Тот в свою очередь перевел взгляд на меня. Я, совсем растерявшись, пускал взгляд – то на одного, то на второго и, не выдержав, вспылил:

– Или вы мне сейчас же покажете тело, или… я не знаю, что я сделаю… – они снова переглянулись и, обратившись к друг другу, одновременно выпулили:

– Этот может! – фраза словно сняла с них маски, и я отчетливо разглядел, что они знают больше, чем могу предположить.

– Немедленно ведите…

– Илья Львович… Илья Львович, видите ли…

– Ничего не хочу слышать! Немедленно! Или я за себя не отвечаю!..

– Как хотите, но тогда без претензий… – через минуту меня подвели к металлическому столу с лежащим на нем телом, покрытым не первой свежести тканью. От увиденного я выдохнул и лишь немного погодя вспомнил, что нужно вдыхать. Запах мне тем более не нравится. Покрутив головой, я наткнулся взглядом на пачку сигарет в руках Севы – это был мужчина, забиравший тебя. Он показал на сигареты и, вытянув из протянутой пачки одну, протянул мне.

Разломав пополам, я вставил половинки в нос. Неожиданно сам для себя перекрестился и кивнул, мол, можно…

Передо мною предстало нечто с обезображенным, каким-то совсем гладким лицом, на поверхности чего виднелись кровеносные сосуды и еще что-то, чего точно на этом месте не должно было быть.

Там, где должны быть волосы, вился лабиринтом мозг, совсем не прикрытый ничем! Меня повело, сзади подхватили сильные руки, подо мною появился стул. Навалившийся кашель выбил из носа сигаретные затычки, подкатил ком к горлу, голова кружилась. Схватившись за стальной стол, я буквально уперся в труп. Глаза мои были закрыты и не желали открываться:

– Что это?

– Я предупреждал! Я еще не кончил…

– Я не об этом… что это?

– Э-э-это… – не оконченное вскрытие черепной коробки…

– Что вы тут… у него же лица нет…

– Оно есть, просто… просто… кожа вместе с волосяным покровом с затылка перетягивается с затылочной части… и… получается, что, вывернутая, она натягивается на лицо… Лицо под ней – не симпатично, но чтобы…

– Да чтобы… Понятно… Это он?

– Так точно… Мы все вернем на место, это обычная практика… Говорил же я, нужно запретить сюда пускать…

Свежий воздух поправил дело. Всеволод, сопровождавший меня, не умолкая объяснял, как вышло так, что оказались справки, которых никто не делал:

– Да вы не переживайте, мы иногда так делаем, за определенную плату, конечно. Но вы столько дали, что я сам решился, понимая, что вам не до того. Заехал, мы так часто делаем… заехал, отметил, все подписал… когда кремация, полиция всегда быстро подписывает…

– Понятно… но только не ясно с опухолью…

– С отеком…

– Да.

– Ну, Сергей Дмитриевич мастер своего дела, между прочим, даже ученую степень имеет…

– Понимаю. Дальше-то что?

– Поликлиника и ЗАГС… Да! Сейчас нужно оформить доставку… Куда и когда, вашего батюшку-то?…

Это я смог сказать только к вечеру, понимая, что сюрпризы только начались…

Иногда мне кажется, что вся жизнь – это один сплошной балаган. Когда я ссорюсь с супругой, она мне говорит, что так стало после моего увлечения цирком. Но это не так! Я точно знаю, что работа остается под куполом, на арене. Может, я просто больше замечаю или где-то что-то затягиваю. Может, хочу видеть этот мир, испоганенный людьми, лучше, чем он есть, но чтобы так было, нужно и в самих людях видеть только хорошее. Так не получается: рано или поздно что-то вылезает, закрывая все так тщательно мною выискиваемое.

Ты уверял, что если видеть только доброе, не замечая злого в окружающем нас пространстве, оно изменится… В общем, так и есть, но в частности… в частностях это правило не действует. Я делаю, как ты – избегаю отношений с людьми, доказавшими свою неблагонадежность. Оказывается, их не так много, но почему-то они умудряются занять именно те места, через которые проходят судьбы всего мира!

Удивительно, как много за нас решают совершенно бездарные, далеко не умные, не воспитанные, не честные и наглые люди. Хотя удивительно не само устройство, а то, что им верят, видят в них спасителей, гениальных вершителей, прозорливых, добрых, заботливых.

К вечеру мне пришлось ехать на телевидение, где уже ждал старший сын. В свои двадцать он добился многого, став чересчур пронырливым в хорошем смысле этого слова, везде успевал, а главное – знал, где и когда нужно быть, что сказать, что сделать.

– Па, сегодня будут небольшие изменения в теме. Они узнали о деде, говорят, это интересно.

– Что интересно?.. Дед?

– Нууу… это вроде бы как какое-то событие, которое им интересно. Они хотят осветить. Ждут кого-то… что-то должны привезти. Издатель какой-то здесь – известная фигура, между прочим… Как ты? Деда видел?

– Сам не пойму – как всегда балаган!

– Ну, цирк, все-таки…

– Я о дедушке и всем, что с ним связано. А что они хотят-то? – очень вовремя перед глазами всплыла высоченная, почти двухметровая, барышня с большим планшетом и что-то очень быстро промямлила.

– Извините, я ничего не понял…

– Я говорю, Илья Львович, что сейчас привезут книги…

– Какие книги? И при чем здесь…

– Книги вашего отца…

– Да он всего одну написал…

– Вот те раз! Да вы что, серьезно, ничего не…

– Пап, у деда недавно вышло полное собрание сочинений…

– Чьих сочинений?

– Илья Львович, сочинений вашего отца – девятнадцать томов, плюс еще пять готовится… – я совсем перестал понимать, что происходит. Нет, я, конечно, видел отца в основном что-то пишущим, но чтобы собрание сочинений!

– Дорогая, вы не шутите?! – вместо ответа в студию галопом ворвались три крепких парня с десятком больших сумок, сразу начав из них вынимать небольшие пачки. Книги были упакованы по десять в каждой и скоро заполонили весь пол посередине студии, где обычно передвигался ведущий.

Я с любопытством взял несколько и с удивлением увидел свою фамилию на обложке – собственно, авторство было твоё, как и фамилия!

Почему ты никогда не говорил об этом? Хотя, нужно задавать вопрос по-другому: почему я никогда не спрашивал?! Наверное, ты думал, что раз я не прочитал ту самую первую книгу, то вряд ли заинтересуюсь и остальными. Какой же я глупый! Я, твой сын! Я даже не знал, чем ты занимаешься!..

Тут же появились большие плакаты на стенах, с которых ты взирал с разных ракурсов, в разных позах, в разном возрасте. Вокруг звучало только твое имя, о тебе говорили как об известном авторе, чуть ли не современном Достоевском, которого просто боготворили. Кто-то выкрикнул когда-то сказанную о Достоевском же фразу: «Новый Гоголь явился»* (…), и тут я вспомнил, что ты всегда советовал читать кого угодно, только не себя, приговаривая, что таких олухов, как ты, признают только после смерти: «Вот тогда и нужно будет читать!..»

Как же ты был прав! Я схватил первую попавшую под руку книгу, открыл посередине и сразу увлекся…

Проглотив с десяток страниц, углубившись в размышления героя – я даже не знал, что так тонко и подробно можно заглянуть в происходящее в голове главного действующего лица. Меня уже искали, и похоже, что не одну минуту.

Все та же дама, размахивая уже двумя планшетами, подлетела с горящими глазами. Увидев в моих руках раскрытую книгу и мой потерянный взгляд, попала прямо в точку:

– Что утонули в отцовском романе? Бывает… Илья Львович, мы тут вот что решили… Вы только не подумайте чего…

– А что я могу подумать, кроме того, что после смерти моего родителя мир перевернулся с ног на голову…

– Не то! Мы сегодня снимем о вашем родителе, как вы говорите… а завтра уже ваша тема, ну, та, что мы собирались делать сегодня…

– О папе?

– Да, да… вы что, с Луны, что ли, упали? Это же тееемааа!

– Для меня-то да, а вот для вас… – ответа я не услышал и совсем обалдел, когда увидел свою супругу с тремя младшими, которых вели со всеми предосторожностями две незнакомые женщины.

– Бог мой, ты-то что… Как ты здесь?

– Мне сказали, что ты просил нас приехать… типа ты занят очень и просил нас привезти…

– Что-то все сошли с ума!.. – я вскочил, потребовал у первого попавшегося отвести меня к главному, в ином случае, прямо сейчас кого-нибудь убью…

Начальники появились в полном составе: две немолодые женщины, один совершенно седой мужчина и молодой человек, в котором я узнал известного телеведущего. Своими взглядами признательности, сопереживания и готовности помочь они успокоили и пообещали сделать прекрасную передачу об отце. Я попросил хотя бы немного ввести меня в курс дела. Кратенько и получилось.

Будут выступать друзья, знакомые; нам отведено особенное место в студии, выделены вопросы. Все – мы с женой и дети, главные участники; скоро доставят – кого на самолетах, кого на машинах – будет много других участников, и начнется само действо. К нам прикрепили хорошенькую девушку, оказавшуюся разумнее всех, все быстренько разложившую по полочкам, давшую перечень заготовленных вопросов, на половину из которых ответов у меня совсем не было. Она успокоила, сказав, что это нормально, для этого и везут тех, кто их имеет.

– Скажите, а кто они… ну, эти люди?

– По фамилиям я не помню, но все они хорошо знают… знали, извините, вашего папу: вот с этим вот служили вместе, вот с этим, и с этим, и с этим – это все друзья детства… Это первая супруга… Господи! Это же ваша мать!

– Обалдеть!

– Это вторая… Это… – в общем много, а вот с этими двумя он отбывал срок…

– Что, простите?

– Ну, ваш отец же сидел…

– Кто сидел?

– Отец ваш… разве нет?

– Вы что… белены объелись?!

– Секундочку… – она извинилась и, убежав на огромных шпильках, вернулась. – Ну да, сидел, пять лет… Превышение самообороны, что-то там…

– Не может быть, я о нем все знаю… – она молча протянула пачку листов. На первом были написаны мои имя и отечество. Раскрыв, я начал читать. Половину биографии отца я не знал вообще. Жизнь его действительно пестрела такими подробностями и поворотами, что с первого раза могло и не повериться. Мне думалось до этого, что и та жизнь, которую я знал, невозможно перенасыщена для нормального человека – оказалось, что бывает круче…

Читая тезисно написанный план передачи, понял: этого за один раз не рассказать. Подняв голову и увидев этот муравейник, я начал искать глазами знакомых. Жена была рядом и с интересом наблюдала за происходящим, смотря в основном в сторону наших детей, которых развлекали две девушки. Малыши были в восторге от происходящего. Я нашел несколько знаменитостей, в том числе и должных выступать в передаче со мной. Мы поздоровались издалека.

Подошел полноватый мужчины в очках, показавшийся почему-то растерянным, но голос и интонации расставили все на свои места. Издатель отца, его хороший знакомый, как я понял, начал быстро рассказывать об их отношениях, длившихся уже почти три десятка лет. Очень заинтересованный в происходящем, он извинился и просил простить, объясняя, что в любом случае эта передача была бы, он только попытался придать ей оттенок некоторой рекламы. Очень удивил признанием за ним большого долга и поинтересовался, когда можно подъехать и куда будет мне удобнее для заключения контракта на издание книг отца.

Все происходящее совсем сбило меня с толку. И долг, и желание заключения каких-то договоренностей, и само собрание сочинений, да и этот развернувшийся ажиотаж – все было полно неожиданностей, первой и главной из которых, конечно же, была твоя смерть!..

Я не знаю, почему, но я не чувствовал твоего ухода – где-то глубоко будто ты сам убеждал в своем возвращении. Все происходящее только подтверждало это. Я отвлекся, успокоился, забылся, правда, лишь до того момента, как в памяти возник твой труп с натянутой на лицо, вывернутой на изнанку кожей с затылка.

В глазах вновь все потемнело, помещение сузилось до глаз супруги. Ирина смотрела немного тревожно, понимая, что со мной что-то происходит. Попытавшись улыбнуться, я взял ее руку, поцеловал и, не выпуская, начал рассказывать о тебе… о нас, о том времени, когда я был совсем еще ребенком. Я совсем не заметил, как нас окружили несколько человек – среди них были два оператора с камерами, ведущий с микрофоном, та молоденькая, заботливая, разумная девушка. Именно она давала указания шепотом, мимикой и еле заметными жестами. Наверное, ей и принадлежала мысль снимать.

Минут тридцать-сорок я не умолкал, не выпускал руку матери моих детей, периодически смахивающей слезы то со своих глаз, то с моих щек. Лишь я опомнился, съемка сразу закончилась, все участники будто растворились, улетучившись в сторону аппаратной – обрабатывать материал. С нами осталась лишь женщина продюсер, пытавшаяся узнать, можно ли только снятое включить в передачу.

– А что я там наговорил?

– Ну то, что вы только рассказывали…

– Удивительно – и половину не помню…

– Дорогой, ты очень хорошо говорил, не сомневайся, мы даже плакали… – действительно, я ощущал этот эмоциональный выплеск не только у себя, но и у слушавших…

Наконец появились люди в желтых жилетках, рассаживающие всех по местам. Нас тоже подвели к своим. И начали разъяснять, каким образом все будет происходить, когда можно говорить, когда поправлять одежду или чесаться – последнее, наверное, было шуткой. Зрителей тренировали реагировать, поднимая плакаты – таблички с надписями «аплодисменты», «недовольство», «восторг» и так далее…

Напоследок к нам подводили людей, знавших лично папу, и представляли по очереди, предупреждая, что от них можно ожидать. Вскоре началась съемка, но прежде на огромных экранах пустили съемку отца двадцатилетней давности. Не знаю, что это была за передача, я ее не видел, но явно канал был православной направленности, соответствующая передача.

Как же ты хорошо говорил! О многом мы беседовали, поэтому слышимое с экранов не было новым или неожиданным, но удивляло остальных присутствовавших простотой и понятностью излагаемого. Тогда, в те года, это наверняка воспринималось не так, и все больше потому, что ты был жив. Сегодня слова звучали пророчески, потому и стали прологом…

Дома мы были к полуночи, совершенно вымотанные. Дети заснули еще в машине, на руках мы переносили их в спальни. Старший поехал с нами. Он просто находился в полушоковом состоянии от узнанного. Как мало знают родственники и домочадцы о своих дедах и бабушках, как мало мы знаем своих родителях, мы и себя-то подчас, забываем, помня лишь сегодняшний день и думая о завтрашних.

Показывать снятое предполагалось уже завтра и, скорее всего, послезавтра. На последний день была назначена кремация. Пускать на неё журналистов мы однозначно отказались, сожалея, что не получится похоронить в земле: таково было твое желание.

Гостей будет много – все близкие и все любимые тобой. По виду мамы я понял, что она потеряла близкого человека, и это при том, что они уже почти пятьдесят лет не жили вместе. Удивился я и своей мысли: как только я двадцать лет назад переехал в твой коттедж, то почти сразу ощутил себя дома! Мне сразу показалось, что именно здесь и именно с тобой прожил я всю первую половину своей жизни.

Как только мы разбрелись по комнатам, я почувствовал непреодолимую тягу в твой кабинет. Сказав об этом жене, а она чувствовала тоже самое, мы пошли, крадучись, как старые заговорщики…

У тебя было достаточно свежо. Слабый лунный свет проникал сквозь окна из-под купола, освещая расписанные ниже стены. С них смотрели архангелы, возглавляемые Господом. Мы поднялись в церковку и оказались почти в их окружении. Пахло ладаном. Я сел в кресло, где ты закончил свои дни, сделав это не задумываясь, без опасений и неприязни. Мне показалось, что оно несет в себе еще твое тепло, содержит твой эмоциональный настрой, бывший незадолго до смерти, и, казалось, слышал голос читаемых тобой молитовок, как ты их называл.

Супруга примостилась сначала на подлокотник, потом хитро сползла на колени и сразу пригрелась. Мы тихо заговорили о тебе. Странно совпадали наши мысли и ощущения. Ни она, ни я – мы не ощущали твоего отсутствия, будто ты только отошел и сейчас, через минуту-две вернешься. Наверное, так бывает всегда, когда из жизни уходит человек, которого все любили и который любил всех.

Жена, попав совсем в настроение, рассказала о следующих днях после упокоения своей мамы Она отчетливо первые три дня чувствовала присутствие ее души. А сейчас – ничего!

Поймалось то же ощущение. Мы встали, зажгли по свечке и, то ли по ошибке, то ли по желанию, поставили их на подсвечник, где всегда ставили за здравие. Сегодня мы этого не заметили… А надо ли?

Постояв немного обнявшись, мы уже собирались спускаться, как супруга произнесла:

– Не хочу от сюда уходить… Не знаю, что-то держит… Может быть, переедем сюда? Здесь так уютно, душевно, я здесь как дома… ну, как будто я еще ребенок, а это – комната, куда меня принесли после рождения, а потом перестали пускать…

– Почему бы и нет, мне тоже приятно быть здесь… Как-то странно, здесь ничего нет из того, что могла бы оставить приходившая за кем-нибудь смерть.

– Милый, ну, ведь это же, хоть и маленький, но храм. Посмотри, здесь все говорит о том, что жизнь вечна! Мне иногда казалось, что папа уже перешел в ту жизнь…

– Да, я тоже это замечал… Надо же, он даже посидеть успел. Почему мне никто об этом не сказал? Будто это могло что-то изменить.

– Ты же слышал, так решила твоя мама, он дал ей слово… и сдержал, хотя это и внесло некоторую недоговоренность…

– Да уж, некоторые вопросы, а они, между прочем, были важными для меня, оставались до сегодняшнего дня тайной, какой-то, знаешь… что ли, тайной, которая рождала такие противные подозрения, сомнения – ненавижу себя за это… Он ведь всегда замолкал и говорил, что это так должно было быть… Это тогда очень глупо звучало, меня даже бесило такое его поведение, а он молчал и улыбался, иногда извинялся, говоря, что у каждого свои скелеты в шкафу его совести… И вовсе это не скелеты… и совсем в этом нет его вины!..

– Хочу еще здесь побыть… Может, попьем чаю…

– Захотелось почитать что-нибудь. Что в этом случае читают? Не знаешь случайно?

– Заходила сегодня днем именно для этого… Почитала…. Вон та книжечка маленькая… Ага… Акафист…

– «О единовременно усопшем…» Ох, ох, ох… Как это все… Иди, конечно, дорогая, что-то я по тебе сегодня соскучился. Тебя не хватало… Когда все успеть? Сегодня еле успел на представление…

– Как ты с таким настроением еще играешь?

– Не поверишь! Сегодня как никогда, будто отец рядом был… Сам плакал и смеялся одновременно, даже грим потек… Иди, мой ангел…

– А тебе налить?

– Хорошо бы… – она ушла, я остался. Положив маленькую книжечку сбоку Евангелия на аналой, начал читать незнакомые предложения. Странно, все было понятно и очень к месту. Там было не только об отце, но и обо мне… И это тоже было к месту и вовремя…

Где-то посередине текста я настолько проникся написанным, что начал про себя возмущаться. Почему нас всего этого лишили?! Это прекрасные тексты, продуманные, глубочайшие по мысли и наставлениям. Они обращают к главному, направляя внутрь себя, учат видеть прежде хорошее, противопоставляя действенное злу. Эти слова объясняют чуть ли не все мироустройство, разъясняя твою жизнь, ее смысл и смысл после ухода из нее.

Как же они облегчают душу – хотя бы тем, что ты ощущаешь, что все-таки еще многое можешь сделать для покинувшего этого мир! Верните их нам, возвращая с детства, превращая в навык, когда поможет ощутить и принять Истину…

Супруга вошла, когда я заканчивал. Маленький подносик лег ей на колени. Она тихонечко сопела – я чувствовал, что еле сдерживалась, чтобы не заплакать. Мои слезы, хоть и редкие, также не сдерживались. Казалось, мы оба слышали, как ты подхватываешь их, не давая упасть на пол. Я все еще ждал твоего возвращения – маленькая слабость, которую каждый в свое время позволяет себе.

Я сел рядом с креслом, на толстый ковер. Вместе с чаем моя любимая женщина принесла маленькую рюмочку черешневой наливки, приятной густотой пахнущую на всю комнату. Я перекрестил, как делал всегда ты, и выпил. Жидкость, разлившись приятной негой, распространилась по всему телу, в конце концов обняв изнутри все мое существо.