Читать книгу Солнце заходит на Востоке - Алексей Сидоренко - Страница 5

Воскресным вечером (к этому времени Виктор пришел в себя) Дезир и Мария ужинали в ресторане на Кенейском проспекте. То был хороший, дорогой ресторан; из тех, где за блюдо берут в два с половиной раза больше его реальной цены (что является признаком хорошего тона), с просторной посадкой, несколькими обеденными залами на каждом из трех этажей. С видом на реку Моярку и Литейный мост.

Они занимали кабинет на третьем этаже, на столе стояли две бутылки шампанского Amur Seleu, блюдо из гребешков в молочном соусе, илитское мясо на шпажках, два салата из креветок и алийский кремовый торт «Тарта». Мария то говорила, то прерывалась, и все – о помолвке на большом официальном приеме, Виктор в основном молчал, пил шампанское (в скором времени бутылки заменили на новые) и смотрел на реку.

– Так вот… Я думаю, как лучше сделать: устроить прием в твоем доме, родительском или пригласить всех в ресторан. Вот, например, сюда.

«Пять тысяч за этаж, двенадцать с половиной – за весь ресторан, на один вечер, каждый час после двух ночи – еще по восемьсот за один этаж», – подумал непроизвольно Виктор.

– В твоем, конечно, было бы намного лучше, но как-то перед людьми неудобно…

Виктор вскинул брови… сам не знал, отчего.

– Но у нас тесновато, много кого не позовешь. Человек тридцать, не более. Но ты сам понимаешь – помолвка – это в своем роде первый акт свадебной церемонии, нужно с первых минут задать ритм, масштаб. Но вот здесь – отличное место. С прекрасным видом.

– А как насчет илитского ресторана на Скаладийской набережной? Comder Porcu.

– Виктор, помилуй нас обоих. Это маленькое семейное место. Туда на ланч пристало ходить. Тогда уж, и правда, лучше у родителей.

Весь ресторан на двенадцать часов – тысяча.

– Не знаю, как по мне – хорошее место.

– Да, отличная обедня…

Потом Мария что-то продолжила, потом что-то добавила, но Виктор уже не слушал. Он умирал со скуки. Почему нельзя было поговорить о чем-нибудь отвлеченном? Хотя бы о том же театре. В основном Мария только о нем и говорила, но и это было куда интереснее пошлых планов просадить впустую деньги, которые Виктор не то чтобы жалел, но былые годы оставляют шрамы.

Как же давно Виктор не общался на действительно интересные темы с действительно интересными людьми. Живыми людьми! Настоящими, бывалыми. Лишь иногда ему удавалось сойтись с…

– Ты меня слушаешь, Виктор?

– Ах… да…

– Ты словно оцепенел. С тобой все хорошо?

– Да… то есть не совсем. Шампанское, видимо, в голову сильно ударило, и тут душно… Может, выйдем в общий зал? Там музыка.

– Хорошо, – каким-то неуверенным тоном отозвалась Мария.

В общем зале они стали свидетелями небольшого инцидента. Почти посреди зала собралась группа молодых людей: двое, очевидно, находились в прямой конфронтации, еще двое подле каждого из них выступали своего рода секундантами. Рядом находилось еще несколько людей – вероятно, знакомые.

– Я требую! Требую извинений с вашей стороны! – топал ногами среднего роста парень – лет двадцати трех, в модном паричке и с выпуклым животом.

– Вы подлец, молодой Корилин. Да! Я заявляю это открыто! Пусть все знают, ибо не пристало человеку вашего ранга высказываться в острых выражениях в отношении людей непомерно выше вас, – говорил высокий парень в дорогом щегольском костюме, пошитом на илитский манер, несколько худощавого вида.

– Не сметь! Не сметь! Называть меня молодым, и подлецом тоже! Я требую сатисфакции! Я буду жаловаться в полицию! Дойду до градоначальника! Теперь уж вы одними извинениями не отделаетесь!

К ним подошел управляющий, попытался успокоить, но дело, видимо, было архиважным, а на кону была честь или, по меньшей мере, тысяча кредитов, а иначе нельзя было объяснить всю ту смелость, решимость духа, которую проявляли эти молодые господа столь благородного (и нежного) вида.

– Когда будете жаловаться, не забудьте пересказать вашим покровителям все то, что вы давеча говорили мне, молодой Корилин.

Молодой Корилин опять затопал ножками.

Тогда Виктор словно забылся и, не ощущая себя и пространства, прямо подошел к конфликтующим (чем довел Марию до кататонии).

– Господа, вам бы лучше не кричать здесь и пугать людей, а выйти на улицу, благо секунданты у вас уже есть, и там как мужчины решить все проблемы.

– Да что вы такое говорите? – перепугался вдруг высокий. – Не пристало приличным людям уподобляться варварам и махать кулаками. В высшем обществе так не поступают.

– Полностью согласен, – уже поддакивал молодой. – Как же так можно?

– А кого вы называете варварами, уважаемый?

– Всех тех, кто решает свои проблемы силой. А вы сами кем будете?

– Я уже понял, что вы меня не знаете. Но возьмите себе на заметку вот что: слово «варвар» обычно употребляют в отношению людей с Востока, а ныне считается неприличным, и даже весьма дурным для произношения в высшем обществе. Равно как и слова «крестьянин» и «работяга». В вашем случае правильно было бы употребить слово «вздорный», «уподобляться вздорным». И раз уж дело зашло до должного поведения, то знайте: даже на повышенных тонах при людях говорить непристойно, а тем более игнорировать управляющего, когда тот просит вас успокоиться, впрочем, равно как и любого взрослого человека. А теперь будьте добры, – обращался Виктор ко всем участникам конфликта, – забирайте остатки своего достоинства и возвращайтесь за школьную парту, и еще несколько лет учите правила этикета, и впредь будете готовы появиться в общественном месте.

К тому времени Виктор собрал все внимание посетителей. Некоторые его узнали, подходили здороваться, выражать почтение; другие осведомлялись, потом одни признавали, вторые – делали вид. Мария до самой развязки не шевелилась. Потом – как увидела, что конфликтующие исчезли, а с Виктором здороваются, – тут же оттаяла, посветлела и была уже подле Дезира, держала его за руку и улыбчиво кланялась уважаемым людям.

Выйдя из ресторана, Виктор взял на стоянке таксомотор, затем завез Марию домой (к ее большой, но скрываемой неохоте), а сам поехал к себе.

По прибытии Виктор прямиком отправился на третий этаж к своему месту силы – в трофейную.

Это была большая, но плотно заставленная всем подряд комната. Здесь Виктор хранил свое оружие – как трофейное, так и личное; каждая винтовка, пистолет, сабля, нож, топор, кортик – все висело на отдельном месте на стене либо стояло на стеклянной полке, на специальной подставке, и было подписано: название, фирма, год выпуска или место заполучения и краткое описание обстоятельств оного. Тут же Виктор хранил походную одежду и снаряжение всех сезонов и вариаций; многое из этого было куплено им уже по выходе на пенсию, что-то было новое, что-то ношеное.

Также в трофейной Виктора можно было найти бесчисленное количество карт, мелких инструментов, книг, записок, картин, бутыльков, сувениров, древних монет, деталей восточных костюмов… Все это он начал собирать нанимая квартиру в районном городе, потом свозил в пригородную усадьбу, а затем перевез в особняк.

Минут через пятнадцать хождения из угла в угол Виктор пристроился на диванчике и тихонько то ли застонал, то ли засопел. Ужасная, стыдная тоска накатила на него. Да – он стыдился своего заболевания, упорно отказывался признавать его, хотя имел медицинское подтверждение, но в силу своего характера и специфического, излишне строго мировоззрения не мог принять его, а списывал на собственные прихоти, отчего лучше ему, конечно, не становилось.

Синдром Мартина Лондона – так заключил доктор Лихтер, которого Виктор посещал год назад инкогнито. Синдром этот характеризуется глубоким перманентным вялотекущим депрессивным состоянием, вызванным чрезвычайно долгими нервными перегрузками. Особенностью данного заболевания является неадекватная реакция на достигнутый успех из-за серьезных деформаций в работе психики.

Синдром Мартина Лондона – обратная сторона упорного подъема со дна на обзорную террасу, с подростковых годов, на протяжении более двадцати лет. Довесок к заработанному капиталу. Результат десятков опасных операций, лишений, ранений, пережитых смертельных ситуаций.

Доктор Лихтер советовал Виктору больше времени проводить в тишине, общаться с людьми, завести питомца, создать семью, обзавестись детьми, уехать за город и обжиться где-нибудь на морском берегу. Но Дезир протестовал. С одной стороны, он не мог смириться с мыслью, что все, им нажитое, теперь должно оставить, что все его достижения не имеют смысла, а потому и весь его путь. С другой же стороны – он чувствовал, что есть в нем нечто, что не дает ему покоя, нечто, плодящее внутри него пустые и бессмысленные прихоти души. Что-то будто вело его без цели и смысла вперед, потом через несколько шагов останавливало и направляло уже в другую сторону, и так без конца.

Спустя год Виктор немного успокоился. Часть советов Лихтера он все же выполнил. Туманное состояние ума и сердца несколько рассеялось и застыло в хмурой ясности. Но на смену хандре пришла скука, периодически то нарастая, то пропадая вовсе.

И на этом диванчике в трофейной Виктор Дезир, богатый, успешный деятель искусств и науки, лежал и думал про себя лишь один вопрос: «Что же делать дальше?».

Он уснул, и захватил его странный сон. Поначалу он чувствовал, будто не может пошевелиться, но вдруг ему удалось вскочить – и тут же на глазах его трофейная комната исчезла, и он оказался в каком-то знакомом портовом кабаке. Рядом ходили моряки, вольные, наемники, корсары, широколицые аборигены, и все в камзолах и париках.

– Да бросьте вы их, господа. Бросьте! К чему они вам?

Но никто на него внимания не обращал. Но не успел он сильно раздосадоваться, как неожиданно подле него оказалась Мария и увлекла его в танце. Но потом он вгляделся и узнал в своей спутнице одну из тех девушек-блудниц, с которой он имел однажды досуг. А лица начали мелькать и сменять одно другое. Он бросил танцевать, бросил девушку-хамелеона и выбежал на улицу. Но и здесь он когда-то уже был – это был утес, на котором он однажды очутился, когда бежал от разъяренных аборигенов и охотников с награбленным золотом в мешках. Он подошел к самому краю – внизу было озеро. Вероятно, тогда он спрыгнул вниз, но как бы он всплыл с полными мешками золота? Но в этот раз он был налегке, а потому сделал шаг вниз, но не вода приняла его, а темная, мелодичная бездна, поющая на всех языках мира длинными, протяжными нотами, в одном размеренном темпе.