Читать книгу Земной ангел. Великая княгиня Елизавета Федоровна - Алексей Солоницын - Страница 4

Февраль 1905 года

Великокняжеский дворец князя Сергея в Нескучном красив и богат, но нет в нем показной роскоши. Парадная лестница хороша и даже торжественна, комнаты убраны мебелью удобной, добротной; у Елизаветы Феодоровны уютно, строго; у Маши, как у всякой семнадцатилетней девушки, немало безделушек (это все подарки), у Дмитрия, при рождении которого мы присутствовали (ему теперь четырнадцать лет) видно его пристрастие ко всему военному, хотя он вместе с сестрой, после смерти матери, воспитывается здесь, в доме Сергея Александровича и Елизаветы Феодоровны, а не в военном заведении.

Маша в последний раз повернулась перед зеркалом и побежала к тете показаться; Дмитрий пригладил волосы, одернул куртку, которая ему явно не нравилась.

В кабинете князя Сергея большой письменный стол, бронзовый чернильный прибор, часы с фигуркой римского воина, письмо на зеленом сукне стола.

Князь покосился взглядом на это письмо, прочел строки, которые выглядывают из-под согнутой пополам страницы: «…именем народа… наемные слуги капитала… суд истории…»

Он сидел в кресле, глубоко задумавшись. Механически пощипывал холеные усы, поглаживал бородку. Его прекрасные голубые глаза, чаще всего с выражением твердости, уверенности в своей силе, сейчас были подернуты дымкой печали и растерянности. Но вот в них мелькнула искра, дымка исчезла. Князь Сергей взял перо, придвинул чистый лист бумаги, написал:

«Ники!

Я решил написать тебе это письмо, потому что более не могу оставаться в бездействии. Враги наши не просто угрожают, а уже чувствуют себя хозяевами положения. Мы на краю бездны, и если…»

Перо остановило свой быстрый бег.

«Если – что? – думает князь Сергей. – Если не принять мер? О, как опостылели эти слова – «принять меры!» Какие меры? Повесить одного, завтра появится десять новых. Повесить еще десять, появится двадцать. «Со штыками можно все сделать, на них только нельзя сидеть». Наполеон, кажется, в Испании сказал. Но ведь он был завоевателем, подчинил себе чужую страну, а мы-то у себя дома. Это они к нам приехали, они развращают народ и учат ненавидеть нас…»

Князь Сергей скомкал лист и бросил его в корзину.

Открылась дверь, вошла Елизавета Феодоровна. Она была в белом бальном платье

Открылась дверь, вошла Елизавета Феодоровна. Она в белом бальном платье, на плечи накинута черная кружевная шаль, которая подчеркивает ее нежное, белое лицо с румянцем на щеках. Увидев, что князь Сергей сидит за рабочим столом перед чистым листом бумаги, она сказала:

– Если у тебя срочные дела, можем и не ехать.

– Ах да, совсем забыл, – как бы опомнился князь Сергей. – Прости, милая. Едем, конечно. Мы так давно не были с тобой в театре.

Он заметил, что она разглядела письмо террористов.

– Это опять они. Опять угрозы. Читай, если хочешь.

Елизавета Феодоровна взяла письмо, быстро прочла его.

Румянец с ее щек исчез.

– Я хотел написать Ники, – сказал князь Сергей. – Но… зачем? Он не слушал меня прежде, когда я был генерал-губернатором Москвы, так разве послушает сейчас? Везде беспорядки, жгут усадьбы – и это они называют революцией! Как можно в таких обстоятельствах либеральничать?

– Ты думаешь, их можно победить насилием? – тихо спросила Елизавета Феодоровна.

– Я говорю о наведении порядка, – раздраженно ответил он. – Об ответственности перед законом. Неужели ты не видишь, что мы летим в пропасть?

– Значит, так угодно Господу.

– Элла, ну зачем путать кислое с пресным? Да, карающую десницу Господа не остановишь. Но самим-то надо не только молиться, не только заниматься благотворительностью. Нельзя выпускать из рук власть, которую дал нам Бог. Преступность нельзя остановить милосердием. Преступность останавливается законом. Дети собрались?

– Мы никуда не поедем. Я теперь твердо настаиваю – уедем отсюда в Николаевский дворец. В Кремле надежней охрана. Там наши швейные мастерские, и я буду рядом с тобой.

– Опять предлагаешь мне прятаться под твоей юбкой! Немедленно разорви письмо. Они и так считают, что я струсил, оставив пост генерал-губернатора. Откуда им знать, что я не согласен с политикой Ники! Они убили Плеве и теперь думают, что все правительство трясется от страха! Порви письмо.

Елизавета Феодоровна послушалась мужа и подошла к нему, положила руки ему на плечи.

– Пожалуйста, не прогоняй меня. Позволь мне всегда быть рядом с тобой.

Князь Сергей порывисто встал, обнял жену.

– Родная моя… Мы живем вместе уже двадцать лет… и не расставались ни на один день. Ты – мое сердце.

– Но когда тебя нет рядом… мне так тяжело.

Мы живем вместе уже двадцать лет и не расставались ни на один день. Ты – мое сердце

Распахнулась дверь, в комнату вошли дети князя Павла. Маша сразу заметила выражение лиц дяди и тети, которые и ей, и брату Дмитрию стали отцом и матерью.

– Что-то случилось? – спросила она с беспокойством.

– Нет, ничего, – Елизавета Феодоровна осмотрела Машино платье. – Ты уже готова ехать… Но еще рано, пожалуй… очень хорошо. Ты замечательная!

– А кавалер почему кислый? – спросил с улыбкой Сергей Александрович.

– Мне неловко в куртке. Как будто я иду в классы, – Дмитрий старался говорить спокойно, но обида сразу послышалась в его голосе.

– Митя… Фрак надевать еще не время. Хотя… вон ты какой стал! Мне даже трудно поверить, что ты тот самый крошечный мальчик, которого я купал в ванной и пеленал… Думаю, ваша мама осталась бы довольна, увидев вас такими.

– Саша на небесах, и она видит вас, – уверенно и твердо сказала Елизавета Феодоровна. – Господь взял ее к себе, я знаю.

Дмитрий вяло улыбнулся – даже чуть насмешливо, и Елизавета Феодоровна заметила это.

– Мальчик мой, – сказала она ласково, – пойми, Бог – не Дед Мороз с подарками. Господь дает нам испытания, которые мы должны нести со смирением и кротостью. И еще усерднее молиться. Вот увидишь, придет время, и царь простит твоего отца, вернет в Россию. Надо ждать.

– Но если отец женился по любви, – поторопилась сказать свое слово Мария, – пусть и на разведенной, и не царской фамилии… но ведь по любви? Зачем за это наказывать?

– Поймите, вы не простые дети, – назидательно сказал князь Сергей. – Вы – дети царского дома, и ваш отец – великий князь. Есть уложения, которым мы обязаны следовать при любых обстоятельствах – как положено членам царской фамилии. Павел не захотел этого понять, и я… я в данном случае поддерживаю решение царя.

– А как же послание апостола Павла, где он говорит о любви? «Любовь не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит. Любовь никогда не перестанет, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится».

– Все так, Машенька. И я рада, что ты помнишь из послания апостола наизусть. Но пойми, милая моя, апостол Павел писал о любви к Богу, ко всему сущему на земле, к ближнему и дальнему… То есть о любви духовной…

– Я все это понимаю, тетя, – обиженно и чуть высокомерно ответила Мария. – Именно ко всему сущему. Значит – и о любви мужчины к женщине и женщины к мужчине. Вот вы разве не любите друг друга так сильно, что все восхищаются и даже завидуют вам?

– Ну, далеко не все, – князь Сергей посмотрел на часы. – Вам еще придется не один раз услышать о нас разные гадости. Особенно обо мне. Я бы хотел, чтобы у вас было твердое мнение на этот счет – наша жизнь вся у вас на глазах.

– Нет, наверное, что-то случилось, – сказала Маша. – Раз вы говорите так серьезно…

– Просто получился такой разговор – и слава Богу. Пожалуй, пора ехать, – и князь Сергей убрал чистые листы бумаги в стол.

…Москва в феврале особенно хороша. Вот сейчас, когда тихие голубоватые сумерки окутывают особняки, когда легкий снежок только начинается и теплые огоньки зажигаются в окнах, когда все вокруг свежо и чисто и так легко дышится, так хочется жить, радоваться и смеяться! Ах, если бы не болела душа! Ах, если бы смерть не ходила по пятам! Отчего людям не живется радостно в этом прекрасном городе, названном Третьим Римом? Четвертого не будет, воздвигнется новый Вавилон со скрежетом железа и скрежетом зубовным. И зачем воевать, убивать друг друга на так называемых «полях сражений» где-то в Маньчжурии, да и здесь, в Москве?

Зачем, зачем?

«Суета сует, – сказал Экклезиаст, – суета сует и томление духа»…

Князь Сергей очнулся от задумчивости, прислушался к тому, о чем говорит жена с приемной дочерью.

– Почему мы не можем принять к нам в мастерскую новых девушек? Мы вчера с княжной Оболенской осматривали залы Кремля и нашли место, где еще можно поставить столы для швейных машин.

– Пусть девушки придут ко мне, – сказала Елизавета Феодоровна. – Сейчас будем составлять еще один санитарный поезд, надо укладывать медикаменты. Как раз понадобятся девичьи руки.

– Несчастная война, – князь Сергей тяжело вздохнул. – Даже позорная. Какой могучей и несокрушимой державой была Россия при брате моем

Александре, и какой она стала при Ники! Поражение за поражением от каких-то японцев…

– Дядя, неужели мы проиграем войну? – спросил Дмитрий.

– Надо быть готовыми ко всему. Ты уже достаточно взрослый, Митя, чтобы разбираться и в политике. В душе своей ты должен понять, что наш державный корабль император ведет неуверенной рукой…

Карета катилась легко, кучер Андрей погонял любимого своего скакуна Резвого, покрикивал да посвистывал. Князь Сергей сидел рядом с Дмитрием, Елизавета Феодоровна и Мария – напротив. В карете было уютно, совсем не холодно, но после тех слов, которые сказал князь Сергей, как будто повеяло ледяным ветром…

– И ничего нельзя изменить? – спросил Дмитрий с дрожью в голосе.

– Можно. Наша задача в том и состоит, чтобы повлиять на императора, чтобы…

– Не надо об этом, Сережа, – перебила его Елизавета Феодоровна. – Характер у Ники слишком сложный, чтобы в нем разобраться детям. Я думаю, что и многим взрослым это не под силу.

– Почему? – удивился Дмитрий.

– Потому что он руководствуется волей Божьей, что многие или не понимают совсем, или понимают превратно.

Какой-то человек подбежал к карете и заглянул в окно.

Елизавета Феодоровна инстинктивно отстранилась и закрыла собой Машу. Человек в картузе, одетый по-крестьянски, шарахнулся в сторону и исчез.

– Кто это? – испуганно спросил Дмитрий.

– Успокойся, какой-то сумасшедший, – сердито сказал князь Сергей. – Знаешь, при театральных подъездах шатается немало людей, которым надо поглазеть на знаменитых господ артистов. Может, он думал, что в нашей карете едет господин Собинов.

Карета остановилась у подъезда Большого театра. Князь Сергей вышел первым, внимательно осмотрелся. На ступеньках, перед могучими колоннами, он увидел князя Константина Константиновича, поэта К. R, с детьми. Князь Константин тоже увидел князя Сергея и, радостно улыбнувшись, пошел к нему навстречу.

Старшему сыну князя Константина, Иоанну, тому самому мальчику Ванечке, которого мы уже знаем, теперь девятнадцать лет. Среднему, Косте, – пятнадцать, младшему Игорю – одиннадцать.

– А я вот со своими гвардейцами, – улыбаясь, сказал князь Константин.

– А где же Елизавета Маврикиевна? – спросила Елизавета Феодоровна.

– Она с дочурками пойдет в оперу в другой раз. Обычное недомогание. А вы? Кажется, чем-то встревожены?

– Волнение перед премьерой… Ванечка, какой ты стал большой. По-прежнему хочешь быть генералом?

– Ну что вы, тетя Элла! Детские мечты. Это вот Олег у нас рвется воевать. Все бранится, что годами не вышел.

– Костя с Игорем тоже решили стать военными. У Олега явные литературные наклонности, а ему подавай шашку и коня! Вот и сегодня у него какие-то неотложные дела…

– Тетя, я, пользуясь случаем, хочу высказать свое восхищение вами, – волнуясь, сказал Костя. – Мы все знаем, сколько вы делаете для фронта, для победы. И про ваши мастерские в Кремле, и про санитарные поезда…

– Идемте, а то опоздаем, – перебил юношу князь Сергей. – Поговорим в антракте.

Он продолжал осматриваться, и это заметил князь Константин.

– Кого-то ждешь?

– Да, один мой старый полковой товарищ… Идемте, я найду его в театре.

И тут он заметил человека в картузе, бросился к нему и резко повернул к себе.

На князя Сергея смотрело испуганное лицо бородатого извозчика. А тот, что заглянул в окно кареты, был бритый, только, кажется, с усами… Нет, бородка была, но именно бородка, а не борода…

– Обознался…

Князь Сергей ретировался, вернулся к своим, взял под руку жену и повел ее ко входу в театр.