Читать книгу Ловушка для опера - Алексей Сухаренко - Страница 7

Трубку телефона в квартире Алевтины ни кто не брал.

«На работе что ли?» – досадливо предположил Бодряков – «А где она работает сейчас? Наверное, все там же – в Лужниках торгует шубами. Все так же челночит – Турция, Греция. Она и машину – девятку купила за одну поездку. Легко достается – легко теряется. Я ей, помнится, так тогда и сказал, когда она пришла ко мне с заявлением об угоне».

Бодряков вспомнил изумленные глаза заявительницы.

– Легко? – женщина, похоже, ожидала от милиции всего чего угодно только не этого.

– Вы даже представить не можете, что это за адский труд – на смену удивлению пришло вначале робкое, а затем уже несдержанное негодование.

– Да на этих тюках, знаете, сколько болезней прирабатываются? Мужики грыжи наживают, женщины беременность теряют, а Вы легко! – Бодрякову показалось, что она может сейчас заплакать, и он поспешил извиниться.

– Вас бы взять с собой на недельку… – не спешила отойти от обиды заявительница, – для меня и машина то необходима только для работы, товар возить в «Лужу».

«Огрубел ты Сергей Иванович, нельзя же так» – отчитал себя пристыженный женщиной Бодряков.

Он взял заявление и пробежал его текст, особо обратив внимание на цвет, номер и другие технические характеристики угнанной автомашины. Сердце его екнуло. Не может быть! Он схватил лежащую на его столе оперативную ориентировку, и прочитал пятый абзац сверху: На Нагатинской набережной обнаружен вишневый автомобиль ВАЗ 2109 без номерных знаков, номер двигателя… Ее тачка, оказалась брошенной угонщиком. Вот повезло. Бодряков еле сдержал желание сообщить приятную новость, и тем самым полностью реабилитироваться за свою грубость.

«Нет эмоции по боку. Это что же получится ей машину, а мне нераскрытое преступление – «висяк», за которое будут драть на каждой оперативке».

– У Вас машина застрахована? – поинтересовался он у симпатичной торгашки.

– Нет, а что надо было? – не поняла гражданка Козырева.

– Нет, и слава Богу – облегченно выдохнул оперативник, понимая, что сокрыть угон, застрахованной машины невозможно, так как потерпевшей нужна будет справка с номером уголовного дела для страховой компании.

– И так… – включил свое обаяние на полную катушку Бодряков – что же делать такой красивой женщине и без ее «ласточки». Не справедливо такие шикарные ножки подставлять под чьи-то грубые каблуки в общественном транспорте.

– Ой, какой Вы однако можете быть… – засмущалась Алефтина.

– В принципе я бы наверно мог бы Вам помочь. У нас в картотеке есть несколько банд специализирующихся на угоне жигулей девятой модели…

– Помогите, помогите… – затараторила обнадеженная женщина.

– Кроме того, есть тройка мастерских, где разбирают угнанные тачки…

– Что от меня требуется – конкретно по-деловому выставила Алефтина вперед свою внушительную грудь, – деньги на поиски или еще что-нибудь…

Это «что-нибудь» она произнесла однозначно – жертвенно и сама отрешено, как Жанна Дарк перед казнью. Ни чего не хотевший кроме сокрытия угона Бодряков начал сомневаться.

«А, что она еще в соку. Ну не в березовом, в томатном» – но к «томатам» опер был так же не равнодушен.

– Завтра выходной, приодеться сверхурочно работать… – продолжал набивать себе цену порочный мент.

– Ну Вы скажите, не стесняйтесь… – облизнула напомаженные губы торговка, задержав кончик языка на верхней губе.

– Денег я не беру – Бодряков дал понять заявительнице, что выбора у него не осталось – к тому же я с понедельника в отпуске.

– Ой, как классно во вторник я лечу в Турцию за джинсой, если за выходные найдете авто, я устрою Вам в знак благодарности поездку. Уверяю, Вы ее ни когда не забудете – она опять призывно облизнула губы.

«Прямо оралка какая то» – завораживающие передернуло Сергея Ивановича.

В воскресение девятка стояла у подъезда Алевтины. Обрадованная заявительница хотела прямо в тот же миг затащить опера в постель, и «расплатиться» сполна за его «бессонные» ночи, но к тому времени Сергею Ивановичу и впрямь захотелось съездить за кордон, где, не смотря на свой сорокет, он еще ни разу не бывал. К чести сказать Алефтина не огорчилась, а даже наоборот, обрадовано забрала у него паспорт, и пообещав все устроить в лучшем виде, но в Стамбуле, и побежала названивать знакомому консульскому работнику.

Во вторник Сергей Иванович уже сидел на челночном поезде, отправляющемся в Болгарию. Оттуда группа автобусами должна была быть доставленной в Стамбул. Сергей Иванович был доволен. Алефтина, как старшая группы, разместила всех по купе, но почему-то Бодряков оказался не вместе с ней.

«Ну ничего в гостинице номера для двоих» – успокаивал себя оперативник – «пускай по играется – «вкуснее будет».

С ним в купе ехали три парня, чей средний возраст составлял не больше тридцатника. Как только поезд тронулся, самый толстый, с длинными, волнистыми волосами, похожий на Дениса Руссоса, вытащил из-под столика свой огромный баул. Баул зазвенел посудой. Словно по незримой команде или по традиции остальные пассажиры стали залезать в свои торбы и доставать спиртное. Вскоре на столе появилось три бутылки водки и нехитрая закусь. Бодряков, почувствовав на себе три пары изучающих глаз, раскрыл молнию на своей спортивной сумке и достал припасенную для интимного вечера с Алевтиной бутылку коньяка.

«Традиции нужно уважать».

– Ну, давайте, за хороший катон без брака – прозвучал первый тост от рыжего худощавого «хлыста» по имени Миша.

Все выпили за джинсу, закусили. Потом выпили за таможню и опять закусили. Потом… Потом Бодряков вяло попытался отказаться от очередной дозы, так как Толстый кастрат «насыпал» в граненный стакан по «Марусин поясок», но не смог, так как тост был за прибыль.

– Ты чего повезешь? – поинтересовался у залезающего на верхнюю полку опера интеллигентного вида третий сосед по купе.

– Впечатления – искренне ответил Сергей Иванович, и почувствовал, что его новые знакомые в один миг протрезвели.

– Я на разведку – поправился он, и глаза успокоившихся челноков вернулись в исходное – пьяное положение.

– Красиво жить не запретишь – восхищенно пролепетал Хлыст, и стал выговаривать Толстому, что тот ему не доливает.

Сергей Иванович периодически просыпался, и сквозь дрему слышал повторяющиеся тосты про текстиль.

«Да, легкой эту работу не назовешь» – вполне серьезно подумал засыпающий опер.

Проснулся он от ужасной духоты. Внизу на столике стояла батарея из восьми пустых бутылок водки и непочатой бутылки коньяка.

«Не в почете у пролетариата напиток буржуазии» – отметил эту странность Бодряков.

– Румыния, таможня – раздался предупреждающий голос проводника.

Рыжий хлыст, лежащий напротив Бодрякова на верхней полке, что-то простонал и стал снимать с себя тренировочные штаны. Наверное, ему снился приятный сон о пьяном разврате, поскольку штаны он снимал вместе с трусами. Бодряков попытался его разбудить и предупредить о проверке, но тот огрызнулся так и не проснувшись, и упорно продолжал сучить ножками, сбивая исподнее к стопам ног. Бодряков разбудил Толстого, который весил раза в два больше Хлыста, и поэтому проснулся практически в здравом уме. Дверца в их купе была открыта, и Сергей Иванович с ужасом для себя представил картину их купе из коридора – Смрад, вонь и, раскляченный без трусов на верхней полке пассажир. Его доводы остальная компания выслушала, но обсуждать не стала, пока не выпила по сто пятьдесят.

– А хрен с ним пускай лежит – устав расталкивать Хлыста, сел на свое место Толстый, и выпив еще стал заполнять декларацию.

– Да пускай подтвердил Интеллигент. Нам же лучше, может, увидят такой пассаж и, вообще, досматривать не будут.

Проверяя свою группу, прошла Алефтина, и встала как вкопанная.

– Вы что творите, сейчас погранцы и таможня пойдет, разбудите этот срам – она пыталась не смотреть пристально на расклячевшего ноги товарища по группе.

– Мы уже пробовали, не получается – вставил свое слово Бодряков.

Алефтина увидев в начале вагона румынского пограничника, выдернула из-под головы Хлыста подушку, и словно Александром Матросовым закрыла его «амбразуру».

Все приготовили паспорта. Пограничник проверил три паспорта, а попытка сверить фотографию на последнем, заставила его уткнуться взглядом на подушку между ног русского туриста. Лицо пограничника исказила гримаса аналогичная, наверное, той, которая возникает когда наступают на собачее испражнения. Пограничник вышел. Вслед за ним вылетела подушка, посланная спящим алкоголиком, нуждающемся в воздушной вентиляции. В этот момент вошла румынка в форменной одежде таможенной службы. Все присутствующие протянули ей декларации, пытаясь отвлечь ее от национального позора, но женщина, не смотря на свой маленький рост, Это увидела прежде всего.

– Маниакаль! – она как ошпаренная выскочила от протянутых деклараций, и пробежала весь «русский» вагон не решаясь больше подвергнуть риску свои христианские ценности.

Границу прошли хорошо. Всю ночь и начало утра на экскурсию к их купе ходило все женское поголовье вагона, а может быть и поезда. При этом, до плохо засыпающего Бодряков, доносился женский шепот. Что-то насчет того, что от алкоголизма до педеразма один шаг. А кто-то сказала еще, что ни когда бы не подумала, что эти на верхних полках голубые. Одним словом спалось плохо. Утром проснулся стыд нации, и стал приставать – кто его опозорил, или что-то там еще.

– Тебя погранцы в Румынии отодрали – сострил интеллигент.

Надо было видеть лицо Хлыста.

– За что?

– За бесплатно – хохмил Толстый – паспорт твой не нашли, тебя хотели высаживать. Ты говоришь «выйдите все, я попробую договориться». Мы вышли. Оставили тебя с двумя румынами. Слышим хрипы. Потом они выходят, улыбаясь, а ты лежишь без штанов.

После этого Хлыста не было видно до самого приезда в Болгарию. Казалось, он слился с полкой, расплющился и не дышит. Алефтина то же подозрительно косилась на Бодрякова.

«Дура»!

В Болгарии пересели на автобус и снова стали пить. Хлыста успокоили, рассказав, что на самом деле произошло, и для него, после первого варианта второй показался даже каким-то мужественным и почетным, и он опять погнался за Толстым, обвиняя его в недоливе. Сергей Иванович опять вытащил все ту же бутылку коньяка, но ее опять проигнорировали. Все, и даже женщины. Запасы водки были неиссякаемы. Как пояснили Бодрякову, у этой группы правило: не зависимо от пола, брать столько бутылок водки, сколько дней находишься в поездке. Наверное, что бы не быть пьющим товарищам в тягость. Последнее. Что запомнил опер – это жалобы челноков на каторжную работу и всеобщее желание как-нибудь съездить просто так и отдохнуть. Хотя бы в Албену. Как приехал в гостиницу Бодряков не помнил. Проснулся он один в двухместном номере. Вечерело. Зайдя в ванную, и видя, сушившееся на батарее женское нижнее белье, он успокоился. Алефтина поселилась вместе с ним. Отдых начинается… Не успел он об этом подумать, как в номер ввалилась практически вся группа, довольные тем, что определились с товаром, и собравшиеся в номере у старшей отметить это событие. Бодряков традиционно поставил на столик непочатую бутылку коньяка… Утром в номере и в кровати, кроме Алевтины и Бодрякова оказалась еще часть их группы, которые уже были не в состоянии доползти до номера. Как только они вышли, Сергей Иванович взмолился.

– Аля, давай прекратим эти пьянки, а то я боюсь, не сдержусь и поколочу кого-нибудь из твоей группы. К тому же мы с тобой ни как не можем из-за этого пьяного угара остаться наедине.

– А тебе хотелось бы? – приложилась к горлышку теплой пивной бутылки женщина – Ну так все завязали. Тем более мне сегодня товар завозить в номер. Поможешь?

К вечеру стали съезжаться челноки со своим товаром. Гостиница стала похожа на Ноев Ковчег. Три часа Бодряков таскал тюки своей женщины, и под конец в номере из свободного места остался один лишь унитаз. Даже на кровати, штабелями были уложены мешки с прессованными джинсовыми куртками. От скрипа скотча, которым челноки перематывали мешки с товарами, по телу жителей ближайших домов поползли мурашки.

– Ну вот мы наедине – лукаво улыбаясь в номер вошла Алефтина, и подойдя к лежащему на тюках Бодрякову, призывно облизала губы.

– Тайм аут до вечера, пойду выпью с кем-нибудь пива и отдохну, а то опозорюсь – извинился герой любовник, ретируясь, что бы вернуться и победить.

«Как говорил Кутузов – отступление это еще не поражение».

Из номера на встречу Бодрякову вывалился Хлыст. Точнее то, что от него осталось после тяжелой работы с похмелья. Они пошли пить разливное пиво, но не дойдя до столиков, Хлыста, спутав его с другим, по заду шлепнул маленький юркий русский челнок из другой группы.

– По аккуратней нужно, а то и по харе можно схлопотать – зачем – то заступился за противного Хлыста Бодряков.

Может он это сделал потому, что после таскания тюков и сам себя уже ощущал частью цельного механизма, а может потому, что…. просто так с усталости. Они уселись за столик и заказали по кружке Гессера. Обиженный за отчет Бодряковым, челнок из другой группы сел к свои знакомым за соседний столик. Через минуту, не дав Сергею Ивановичу сделать больше двух глотков холодного напитка, он подсел к ним.

– Ты, что крутой? – он шлепнул Бодрякова по лицу ладошкой правой руки, положив на стол левую кисть с устрашающим клинком.

«Перехватить руку, и кружкой в лоб? А если не успею?» – Бодрякову вспомнился отец.

– Подожди здесь я сейчас, схожу за деньгами, и проставлю тебе за свою ошибку – схитрил, усыпляя его бдительность Бодряков, выскочив из-за стола побежал в отель, что бы уровнять свои шансы.

Скинув майку, он одел кожаную куртку, и вложив лезвие своего походного ножа в ее левый рукав, пряча рукоятку в кисти, побежал получать с должника.

«Правой крюк в челюсть, а потом поглядим на этого сосунка» – злорадствовал опер предвкушая сладость от мести.

За столиком обидчика уже не было. Хлыст сказал, что он по совету своих друзей слинял. Сергей Иванович пошел к столику к его знакомым проводить дознание. Те стали отнекиваться, а турок, обслуживающий Бодрякова, и все видевший, сразу определил в его левой руке блеск ножа, и стал поднимать шум. Оперу, много наслышанному про зверства Стамбульской полиции, ни чего не оставалось, как ретироваться обратно в гостиницу. Не отомщенное самолюбие, подогретое выпитой из горла бутылкой водки, требовало реванша.

«Мне оперу, в сраном Стамбуле, какой-то Вьюн по харе шлепнул» – рвал душу на части милиционер, и что бы хоть как-то забыть про свое унижение открыл до сих пор уцелевшую бутылку коньяка.

Через полчаса коньяк «выдохся», а Бодряков забыл про страсти местной полиции, про Алевтину, про все на свете, кроме пульсирующей в висках одной только мыслью про отмщение.

«Опер я или тварь дрожащая? Что я не найду гостиницу с этим уродом?» – решился он и вышел из номера.

Вечерний Стамбул встретил его огнями витрин, торгующих золотом лавок, и ресторанными запахами, но капитан ни чего не замечая все шел и шел, сплевывая каждый раз, видя слащавое лицо турецкого торговца…

Проснулся он от опротивевшей турецкой речи и от больного пинка под зад. Двое турок выгнали его из подъезда какого-то дома, и он оказался под уже жарким утренним солнцем в неизвестном ему месте Стамбула. Проходящие мимо ранние прохожие с удивлением и брезгливостью смотрели на его помятую физиономию.

«Чего же они морду-то кривят» – не успел подумать Бодряков, и тут же нашел ответ.

Он был голый по торс. Кроме ботинок и джинсов на нем ни чего не было.

«Вот суки куртку сперли..» – ему стало не по себе – »А где паспорт и деньги?».

Ему стало по настоящему плохо, не так плохо как бывает с похмелья, а намного хуже. Гражданин России находился голый по пояс, без денег и документов в не дружественном мусульманском государстве. Он прислонился к стенке еще не открывшегося торгового павильона, и попытался собрать трусливо разбегающиеся мысли. Прощупав карманы джинсов, он к своей неописуемой радости обнаружил две помятые пятидолларовые купюры.

«Пива всего одну банку и сигарет – три бакса, майку бакса за три-четыре» – заработала касса в голове – «Может сигарет не брать? Майку – то обязательно нужно, а то в таком виде в родное консульство не пропустят».

В голове уже созрел план отправиться в Российское консульство упасть в ноги и просить отправить домой.

«А может попробовать найти гостиницу? Как там ее звали… Албена что ли?»

Решив, не паниковать раньше времени, Бодряков остановил турецкое такси, и попросил отвезти его в гостиницу Албена. Удивленный турок долго рылся в справочнике, а затем на ломанном английском объяснил, что в Стамбуле отеля с таким названием нет.

– Ну как же, там еще у входа пиво разливное продают Гессер. – видя, что шофер по-русски не понимает Бодряков стал объяснять языком жестов, отчаянно изображая пенившееся пиво, белые столики, стулья.

– Бира Гессер, пш-шш ин гласс. Тейбл. Отель Албена.

Вокруг собрались зеваки.

– Отель «Диана» – подсказал один из них с опухшим, болезненным лицом.

– Диана? – переспросил водитель.

– Да нет, Албена – упирался в это название, сам не зная зачем, Бодряков.

Но поскольку Албену ни кто не знал, Бодряков рискнул пятью долларами и поехал в Диану. Через три минуты езды по похожим друг на друга турецким улочкам Бодряков оказался у своей гостиницы под названием Диана. Сергей Иванович от благодарности хотел расцеловать заставившего сесть в его машину турка, но передумал, вспомнив о геноциде армян, и заплатил оговоренной пятеркой. Чем дальше, тем больше радости. Оказалось, что вчера вечером, напившись с обиды до чертиков, старый опер, со словами: «Живым не вернусь – помяните», отдал свои сто долларов Алевтине. Куртку с паспортом, он снял и бросил в холе отеля, и она его ждала в номере. Кроме куртки и паспорта в номере ждала его спящая Алевтина, и Бодряков в приливе жизненного оптимизма и радости от спасения, овладел спящей челночницей, показавшейся ему в этот момент самым родным и близким человеком.

До самого отъезда группы он больше не выходил из номера. Над его боязней ни кто не рисковал подшучивать, помня как еще недавно, перед пропажей, пьяный Бодряков, чуть не отрезал яйца Хлысту, который неосторожно решил их проветрить в присутствии заведенного оплеухой опера. Когда Алефтина рассказала ему как Хлыст, вереща от страха, ломился в номера, прося спрятать его от Бодрякова, Сергей Иванович удовлетворенно ухмылялся – хоть его пуганул. Обратно уезжали из Стамбула на двух автобусах. Алевтина, Хлыст, Интеллигент, Толстый и еще два человека закупили столько товара, что им пришлось скидываться на отдельный автобус. Автобус Мерседес оказался груженным под самый потолок, оставляя свободным лишь небольшое пространство перед водителем. Группа из пятнадцати человек с Алевтиной как старшей поехала на Икарусе, а Бодрякова его челночная подруга попросила быть старшем на дополнительном, и ехать вместе с пьяной сворой. Как только Мерседес тронулся «свора» заскулила, и, пошарив по закромам «Родины», извлекла на свет полтора литра Русской водки.

«Быстрее бы в Москву» – затосковал Сергей Иванович и наотрез отказался пить.

Автобус набирал скорость, и уже летел как самолет, а спидометр все показывал девяносто. Это обстоятельство и стало темой дискуссии. Хлыст моментально выдвинул версию, что спидометр не работает. Его практически все поддержали, склоняясь к тому, что скорость тянет на сто двадцать, если не более.

– Более! Потому, что на спидометре – мили! – блеснул своей эрудицией Интеллигент, и многие начали трезветь.

– Эй, джигит, давай сбавляй – обратился к водителю Толстый.

Турок русского не понимал, но в душе был русским, ибо кто из русских не любит… Проезжая узкий мост, русский турок, что бы не сбавлять скорость перед впереди идущим грузовиком, пошел на его обгон. На встречу, ревя клаксонами, шла в лобовую грузовая фура.

«Ну, вот и все» – промелькнула предательская мысль, но турок заскрипел тормозами, и стараясь избежать столкновения принял в право. Груженый зад автобуса стало заносить в пропасть. Заскрипел металл ограждений моста. Сорвалась с петель и полетела в пропасть задняя дверца автобуса. Следом за ней несколько мешков с товаром. Автобус остановился.

«Слава Богу – все!»….

Трезвая группа осмотрела место своей возможной гибели и стала, как один усилено креститься. Не обращая внимания на причитания джигита, который теперь до конца жизни будет расплачиваться с нанявшей его фирмой, мужики стали решать вопрос о том, как бы не потерять основную группу, и успеть на поезд…

И опять Бодряков оказался с Хлыстом. Они вдвоем на какой-то попутке бросились догонять основной автобус. Им повезло, на границе они догнали группу, и пока все рассказывали, вместе с ними проехали на нейтралку. Потом пересели, и, на идущем в Стамбул автобусе с русскими туристами, они поехали назад к месту аварии. При выезде с нейтральной территории они попали на контроль. К Бодрякову подошел пограничник и, проверив его паспорт, заорал и завращал глазами толкая его на выход. Вместе с ним пинками выгнали Хлыста и еще одного русского таджика.

– Хана сейчас отметелят или что похуже – прошипел таджик, поправляя на голове национальную тюбетейку.

– За что – возразил его русский коллега.

– По паспорту получается, что вы все пять дней провели на нейтралке, и ни куда не проезжали, а у них на нейтральной полосе каждый день преступления – кражи, драки и другая дрянь.

Их завели в служебный корпус, а их документы положили перед толстым мужчиной в военной форме.

«Ни чего, сейчас позовут переводчиков и все объяснится» – успокаивал себя Бодряков, но на душе оставалось не спокойно.

Их поставили в ряд, и толстый начальник, что-то приговаривая стал по очереди справа на лево наносить «нарушителям» удары. Кулаком в лицо. Ногой по голени.

«По голени – это прямо по нашему» – не долго радовался профессионализму своих коллег Бодряков.

Ему, из-за его роста и нормальной комплекции досталось больше всего. Хлыста уже не били, поскольку он был худ и прозрачен. Таджик, тот и вовсе, достал из-за пазухи Коран и пробормотал, что-то об Аллахе. Ему отдали паспорт и отпустили.

«Может у меня на лице много неуместного достоинства как у генерала Карбышева» – попытался натянуть на лицо маску страха и раскаяния Бодряков, но это еще больше разозлило мучителей, и к толстяку подбежали еще двое и тоже стали «наваривать».

Но все когда-то заканчивается. Им вернули паспорта и пинками погнали на Болгарскую границу.

«Братья, Славяне!» – не зная больше от чего, от радости или прощального пинка пограничника, Сергей Иванович, словно его прадед на защите Шипки, упал на болгарскую землю с разбитыми в кровь ногами. В паспорте у Хлыста стояли черные кресты, что как сказал наш родной пограничник – аннуляция визы за воровство. Но какого же было удивление пограничника, взявшего в руки паспорт Сергея Ивановича, в котором кроме черных стояли еще и красные кресты.

– За проституцию! – оглушил он опера несправедливой обидой.

«А еще говорят восток – дело тонкое. Восток – дело ПОДЛОЕ»….

«Да, Алефтина была права, когда говорила, что эту поездку я не забуду. Брр» – Передернуло Бодряков от неприятных воспоминаний.

На это раз трубку подняла Алефтина. Узнав звонившего, женщина явно не обрадовалась, даже в голосе появились грустные нотки.

– Я тогда пропал, но и ты ко мне не приходила – попытался завязать разговор Бодряков.

– Сергей Иванович, скажите прямо, зачем Вы позвонили спустя пять лет? – в лоб задала вопрос челночница.

«А почему бы и нет?» – встречаться с ней ему особо не хотелось.

– Я просто подумал, не обидел ли я тебя чем-нибудь? – стал кружить Бодряков.

– А поконкретней нельзя? – подводила его к истинному интересу женщина.

– Да глупость, мне сон приснился, будто у нас с тобой ребенок. Я вообще в сны не верю, вот и решил еще раз в этом удостовериться – хитроумно выкрутился опер.

– Напрасно не верите, Сергей Иванович… – с какой-то болью в голосе огорошила его Алефтина.

Бодряков почувствовал, что его язык прилип к небу, и ни как не хочет разлипаться на последний вопрос.

– Да, после этой поездки я забеременела – окончательно парализовал мужчину голос Алевтины – Жалко, что этот сон Вам приснился не пять лет назад.

– Да, я, Аля! Я так рад… – Сергей Иванович ни как не мог ожидать такой быстрой развязки, и все не мог найти нужные слова – Я сейчас приеду. Можно?

Он вскочил собираясь бежать туда, где у него было единственное и дорогое в жизни – его ребенок.

– А зачем? – ледяным душем охладил его отцовский порыв голос Алевтины.

– Ребенка хочу увидеть. Кто это? Мальчик или…

– Или – подсказала мать.

– Девочка! – еще больше обрадовался новоявленный отец.

– Или – приговором прозвучал голос Алевтины

– Не понял, как это или?

– Я родила пятидесяти килограммовый мешок с джинсой – с давней не заживающей раной в голосе произнесла женщина.

– Да хватит ерундить – обиделся в своих лучших отцовских чувствах оперативник.

– Выкидыш у меня был в Турции через месяц – почти шепотом пронеслась в трубке страшная реальность…

Короткие гудки в трубке напоминали о необходимости ее положить.

«Ну, что, наверное, дальнейшие поиски смешны. Звонок моей совести я принял за голос маленького ребенка. Или это и был разговор с моим не родившимся…» – дал эмоциональную оценку произошедшему мозг Бодрякова, и стало как – то безысходно. Что делать дальше?

«Может закончить то, от чего уклонился в надежде на вновь обретенный жизненный смысл?» – стала капитулировать ослабленная воля.

Прейдя в себя, словно проснувшись, Сергей Иванович положил трубку, которая взорвалась новым телефонным звонком. Словно зомби он поднял телефон.

– Алле-е-е.

В трубке раздался до боли знакомый голос маленького ребенка. Его тревожный и милый лепет.

– Кто ты? Где ты? Скажи адрес, я сейчас прибегу – заорал в трубку Бодряков.

Он продолжал кричать и после того, как в трубке раздались гудки.

«Наверное, я его испугал. Болван» – обругал себя Сергей Иванович за так плохо использованную возможность сократить поиск. Но сердце его ликовала.

«Это не сон. Он где-то есть» – он стал лихорадочно анализировать оставшиеся варианты, решив изменить своей методике и пойти по пути наибольшей вероятности.