Читать книгу Фантомания - Алексей Тенчой - Страница 4

Вздрогнул, как от выстрела мой дом, стены закачало,

Когда в окно твоим крылом счастье постучало.

Понимал ли Дом, что он теперь для меня стал тесен,

Оставив незакрытой дверь и окон не завесив…?

Мой уютный замок из песка стал, как будто ниже,

И заменили облака рухнувшую крышу,

Ты смотрела, как под крышей той разгорались страсти,

Сказав, что на беде чужой мы не построим счастье…

Скажи, откуда ты взялась, и опоздать не испугалась,

Моя неведомая страсть, моя нечаянная радость?

Нарушив мой земной покой, ты от какой отбилась стаи?

И что мне делать с тобой такой?

Я не знаю.

И. Тальков

Гути часто оставалась дома одна, занималась бытом. Вот и сейчас она прибрала в доме, взяла любимую куклу, с которой не расставалась ни днем, ни ночью, уселась на коврик и, разложив лоскутные тряпочки, стала наряжать ее. Эту куклу мама сшила ей из старой ненужной одежды. Тело набила ватой, нарисовала краской для бровей глаза, пришила волосы из ниток, а потом заплела косички, нарядила в цветастое платьице.

– Береги ее, Гути! – сказала мама. – Эта кукла особенная, она всегда будет рядом.

Гути сразу полюбила куклу и назвала её Гуль, как посоветовала мама. Она объяснила, что это имя означает прекрасный цветок тюльпана. Гути понравилось, что её тряпочную куколку сравнили с цветком, и теперь, играя с ней, она пыталась завязать на её груди ленточку, которая алым бутоном будет украшать наряд.

Так редко ей удавалось поиграть с куклой. В свои семь лет она умела делать то, что в нашем современном мире не каждой женщине под силу. Она вязала, убиралась и даже готовила обед для взрослых, которые вечером приходили с работы уставшими. Потом, когда они с матерью накормят всех, она будет помогать мыть посуду, ну а после, когда все улягутся спать, Гути, лежа на жестком сундуке, застланном потрепанным лоскутным одеялом, укутается его свисающими концами с головой и, отвернувшись к стене, обнимет Гуль. Она прижмется к ней, как к своей сестренке, и тихим шепотом расскажет ей на ухо незамысловатую сказку, которую сочинила сама. В этой сказке они заберутся на горы, под покровом которых живут, пойдут по воду на речку, которая течет здесь же, невдалеке от их дома, будут остерегаться змей. А когда девочка сладко засыпала, то видела в своих снах чистое мирное небо, горные просторы и красивые крупные алые цветы, которые, конечно, окажутся тюльпанами.

Кандагар – идеальное место для жизни. Здесь красота, здесь горы, здесь пейзажи. Здесь Александр вместе с группой воинов-интернационалистов выполнял поставленную боевую задачу. И приказы всегда звучали ясно и сурово – уничтожить душманов в деревне, которая находится на вражеской территории.

Александр в долгожданные минуты тишины, в укромном месте, где располагался его смотровой пост, сняв кирзовые сапоги и повесив на невысокий кустарник вонючие портянки, лежал, закинув ногу на ногу, прямо на земле и одним глазом поглядывал на заданный объект. Если бы его в таком расчехленном состоянии застал командир, Александру бы не поздоровилось, но тот только что совершил обход, контролируя посты. Как говорится в пословице: «Солдат спит, служба идет». Александр любил жизнь и даже сейчас вопреки всему искал в своем сердце не затронутые войною тонкие струны, которые наполняли его особым светом, не давали стать черствым и безразличным.

– «Каждый житель деревни, даже маленький ребенок, способный держать автомат, может выстрелить в спину из-за угла или кинуть гранату», – вслух повторил Александр заученную фразу, которую по сто раз на дню говорил командир. Александр запомнил это как святую молитву «Отче наш» и теперь, улучив свободную минутку, пытался осознать ее слова.

– Вот надо же, все население вооружено! – снова вслух удивился он. – Каждый сопляк еще от горшка не отучился, а «пушку» в руки получил. Многие наши погибли именно от рук местных жителей, в том числе и от их «щенков». Поэтому мы должны выводить всех подозрительных жителей на окраину деревни и проверять их личности.

Подул легкий горячий ветерок, запах портянок, словно не перегнившая куча компоста, ударил в нос. Александр сморщился, сомневаясь, что так могут пахнуть два куска материи.

– Тьфу ты, – сплюнул он, перевернувшись на бок, чтобы лежать против направления ветра. Его взгляд по-прежнему фокусировался на подконтрольном объекте. Подчиняясь воспоминаниям, Александр повторно проживал произошедшее.

В тот день он выполнял боевое задание. Ворвался в одну из хижин, окинул ее взглядом и увидел в убогом жилище одиноко играющую на коврике маленькую девочку. Родителей ребенка рядом не было. Девочка вскочила и испуганными, полными слез глазами посмотрела на солдата.

От этого пронзительного взгляда сердце Александра сжалось от боли. С одной стороны, ему был неприятен контакт с карими детскими глазами, потому что девочка словно заглянула в его душу. В этот момент она будто стала выше его на голову – таким никчемным и слабым Александр ощутил себя в создавшейся ситуации. Помня все инструкции командира, Александр навел на нее автомат. Даже если бы в её руках ничего не было, что могло бы угрожать его жизни, он должен её убрать как потенциальную угрозу.

Застыв в ужасе, девочка смотрела на оружие, на длинных ресницах, обрамляющих огромные, горящие углями глаза, показались слезы, но она не заплакала, а лишь прижала самодельную тряпичную куклу к груди так, словно пыталась спасти ей жизнь. Это девочкой была Гути.

«Смелая!» – подумал Александр.

Ярко разодетая тряпичная кукла напомнила игрушки его сестры. Воспоминания об этих куклах без лица, одетых в цветные лоскутки, заставили вернуться в детство. Александр долго смотрел на безобидного ребенка, потом громко выругался и сплюнул на пол. Рука воина не поднялась нажать на спусковой крючок и убить дитя, он отвернулся от Гути, толкнул ладонью дверь и, шагнув за порог, пинком ноги захлопнул её.

– Ну, что там, все нормально? – крикнул взводный.

– Пусто, никого нет, – нарочито громко ответил он.

Товарищи Александра не заходили в дома, чтобы не бередить души, и просто закидывали гранаты в окошки: их даже забавляло смотреть, как разлетаются в щепки скромные постройки. Никто не задумывался о том, что оставляет кого-то без крыши над головой, а кого-то и вовсе лишает жизни. Но Александр так не мог. Совесть мучила его, и никак не бралось в толк, что человек для собственного выживания должен лишить жизни другого. Он, конечно, понимал, что может попасть под трибунал, если что-то произойдет по его вине, но в своей наивной и еще не огрубевшей молодой душе надеялся, что Бог справедлив, и если человек не убивает себе подобного, то и его самого минует сия чаша.

После того как русские солдаты ушли из деревни, родители Гути вернулись домой и нашли девочку живой. Их радости и удивлению не было предела, ведь всю деревню они обнаружили разрушенной, а жителей и родственников – расстрелянными. Они не могли поверить, что дочь выжила, обнимали, целовали её. Гути же навсегда запомнила лицо Александра и с тех пор стала молиться о своём спасителе, так же как и он снова и снова возвращался в её скромный, уцелевший во всеобщем погроме дом. Оставшиеся в живых – те, кто был на работе и чудом спасшаяся Гути, поменяли место поселения, скрывшись в горах, где возвели новые незамысловатые постройки.

Отец Гути возглавлял большой отряд душманов. Он, как прирожденный воин, с малолетства обученный боевому делу, как главный мужчина своего рода был обязан отомстить врагам за разрушение родной деревни и жестокое убийство родственников.

– Папа, когда я была в деревне, – Гути отвела отца за руку в сторону. – Ко мне заглянул русский солдат. Он долго смотрел на меня, но пожалел, он не стал в меня стрелять, папа. Он ушел из нашего дома, и я слышала, как он сказал всем, что в доме никого нет. Вы и его тоже убьете?

– Мы, дочка, заманим всех в горное ущелье, – строго ответил отец. – А там все будет так, как решит Всевышний. Если будет угодно Аллаху, то ничего не случится с этим солдатом.

– А нельзя не убивать их? – чуть не плача, спросила Гути.

– Дочь, ты же знаешь, сколько они убили твоих ровесников?! Женщин и детей, стариков! Они пришли к нам, как кровожадные звери, и не щадят никого! Кровь за кровь! Думай, дочь, что ты говоришь!

Девочка умоляюще посмотрела на отца, но он не отреагировал на её немой укор, и она печально опустила глаза в пол, покрепче прижав куклу к себе, словно та разделяла её боль. Гути залезла на кровать и, беспомощно сжав губы, молчала много часов подряд. Ей так сильно хотелось плакать. Ни одной, даже самой крошечной частичкой своего существа она не желала, чтобы смерть настигла доброго русского солдата, который пожалел её.

Вскоре мужчины собрали совет, долго обсуждали, переставляли на карте схематические знаки, что-то чертили, высчитывали и в итоге разработали план мести: заманить русских солдат в ущелье у горного ручья и перестрелять всех до единого. Наблюдательная Гути слышала разговор взрослых и, осознавая, что русскому воину грозит смертельная опасность, детским умишком прикидывала, что предпринять.

Спозаранку, как только все ушли по своим взрослым делам, Гути тайком покинула дом. Сначала она крадучись пробиралась вдоль каменистого ограждения, а потом очень быстро бежала, путаясь ногами в юбке. Её отсутствия не должны были заметить, да и не заметили, так как все занимались подготовкой к военной операции.

Гути прибежала на берег реки, шепча слова молитвы, она желала, чтобы её спаситель выжил, и чувствовала, что каким-то образом сможет ему помочь. Нервное напряжение, на которое девочка в силу юного возраста не обращала внимания, бросало её то в жар, то в холод. Время от времени ей казалось, что нечто огромное и очень сильное распирает её изнутри, вырываясь наружу, в пространство, через все клеточки, через поры кожи, через рот и нос вместе с выдохами и всхлипами. По ощущениям где-то глубоко в груди, словно из необъятного водохранилища, устремились по артериям потоки крови и пульсировали в висках так, словно могли ускорить движение всего сущего в мире. Гути не знала, что именно с ней происходит, но верила, что это что-то необыкновенное. Она забралась в заросли кустарника и, укрывшись в них, притихла. Ей хотелось, чтобы солдат опять предстал перед ней, а она смогла предупредить его об опасности, но его все не было.

Вернувшись домой, девочка тихо пробралась на цыпочках в свою комнату, залезла в кровать и, укрывшись простеньким одеялом, тут же уснула – сказались усталость, волнения этих дней и совсем недетские думы о жизни и смерти. Гути спала, восстанавливая силы. Во снах она видела себя в том же месте, где днем ждала своего защитника. Вот это ущелье, горы, речка, вот те кусты, где она пряталась. С той лишь разницей, что теперь девочка как бы наблюдала происходящее со стороны, находясь неподалеку. Внезапно ей показалось, что там, в кустах, что-то блестит. «Что это за пятно?» – подумала Гути, внимательно всматриваясь. И каково же было её удивление, когда блестящим пятном оказалось не что иное, как жемчужина! Настоящая жемчужина! Гути, никогда не видевшая ничего более ценного, чем глиняная чашка, и не поняла поначалу, что это. В первое мгновение ей показалось, что поднять с земли её будет тяжело, настолько большой казалась находка. Любой бы так решил – ведь жемчужина была размером с человеческое сердце. Впрочем, девочка, не раздумывая, взяла её в руки и, ощутив драгоценность абсолютно невесомой, понесла ее домой.

Никто из домашних даже и не заметил отсутствия Гути тем днем – она пришла первой из всех – как и позже никто не обратил внимания на то, что в руках малышки не было её любимой куклы Гуль.

Позднее в уголок, где располагалась кровать-лежанка Гути, пришел отец. Он глянул на дочь – та отдыхала довольная, впервые за долгое время, и на губах её играла еле заметная, чистая младенческая улыбка.

* * *

Рота, в которой служил Александр, собиралась переправляться через горную реку. Солдаты остановились на берегу передохнуть, перекусить и навести мост. Александр, жуя сухпаек, как всегда погруженный в мысли, крутил головой по сторонам. Кто-то даже подшутил над ним:

– Сиди, жри, чего вертишься, мух ртом ловишь!?

Но подобные высказывания не имели для Александра значения. Казалось, его слух от рождения был так устроен, чтобы слышать только необходимую информацию. Вся мишура словно таяла в его присутствии, растворялась, обнажая единственно ценное. Некоторые товарищи по-доброму завидовали Александру. Наверное, это чувство похоже на нечто среднее между удивлением, восхищением и тоской. Они говорили:

– Тебе, друг, видно, в детстве прививку поставили от озверения, когда тебя меряют мерками своего ничтожного «я». Где бы и нам такую раздобыть?

Вот и на этот раз Александр, пропустив шутки сослуживцев мимо ушей, вглядывался в светлое пятно, мерцающее среди кустов. Он сфокусировался на нем, но не мог понять, что там лежит. Тогда солдат облизал ложку, спрятал её в карман и, поднявшись с земли, направился к кустарнику. Подойдя ближе, он заметил куклу, которую видел тогда в доме душмана, в руках спасенной девочки. «Откуда она взялась здесь?» Удивленный нежданной находкой, Александр, не теряя свойственного ему философского состояния, погрузился в волны тепла и нежности. «Как странно, что я так здесь себя ощущаю», – подумал он, и давно забытый запах, которым позволено наслаждаться лишь истинным счастливцам, запах мягкого, пропитанного материнским молоком ребенка, отчетливо коснулся его ноздрей. Так пахло в далеком детстве дома, так благоухал маленький брат Александра, мурлыкавший детскую песню, рождая, быть может, неразумные, но такие складные первые звуки на руках у матери. Задумавшись, Александр вертел игрушку в руках, оглядываясь вокруг в поисках девочки, как в этот самый момент прозвучал громкий взрыв.

Александр упал на землю и прикрыл голову руками. Откинутый взрывной волной и контуженный, он видел, как летят по сторонам куски земли. Даже в предобморочном состоянии он осознавал, что от этого взрыва все его товарищи могли погибнуть.

Кукла так и осталась крепко зажатой у него в руках. Клубы дыма оседали на землю. Вслушиваясь в наступившую тишину, Александр догадывался, что никого из однополчан и правда не осталось в живых. Ни криков паники, ни движения – хотя в таком состоянии молодой солдат едва ли мог полноценно слышать и видеть. В ушах звенело, он лежал, не шевелясь, прижимая к себе тряпичную куклу, время от времени смахивая её ватным телом горькие соленые слезы, которые текли по щекам. Ему было страшно. Сколько минут это длилось? Или часов? Александр потерял счет времени. Может быть, полчаса, а может, меньше. Этот миг растянулся на вечность. Тёк вместе со слезами и почему-то не кончался.

Подобравшие раненого Александра военные не могли поверить своим глазам: как после такого мощного взрыва кому-то удалось выжить?! Даже намного позже, когда Александр уже пошел на поправку, они долго подшучивали над ним, мол, солдат в кусты отошел, чтобы в куклы поиграть… А он лишь вежливо улыбался в ответ, избегая расспросов о том происшествии и воспоминаний. То ли у него не хватало сил отвечать на их шутки, то ли самому было тяжело воспроизвести этот миг в своей памяти и осознать, что же именно с ним произошло. Все его мысли были заняты девочкой и её куклой, которая теперь принадлежала ему. «Жива ли она? – думалось Александру. – И как её кукла оказалась в кустах? Случайно ли она её обронила? А может, нарочно? Что она думала о нём? И думала ли вообще? Останется он теперь навсегда в её памяти ужасающим русским солдатом, который приходил убивать, но почему-то не тронул? Или же эта память, ведомая душой, будет милостива к ней и не станет рисовать уродующих жизнь картин? Милостива к ней… а значит и к нему?»