Читать книгу Люди и НЕлюди. Территория Творчества представляет… - Алексей Улитин - Страница 16

Неизвестный автор мема про кошку, который по неведению приписывается то Ленину, то вообще Конфуцию, ещё не видел ту страду, что зовётся поиском. Для непривычного человека уже после первого часа безрезультатного рысканья по густому лесу (настоящий Сизифов труд!) аналогия с рекомой кошкой будет царапать сердце и разум подлым вопросом: «На фига всё это?». Через это проходят все. Кого-то преодоление только закаляет, а кому-то показывает, что поиск – просто не его. Как там пелось в старой песне? «Не всем волчатам стать волками…» Такова жизнь, и когда человек, не выдержав этого скрежета, уходит, дурного о нем не скажут. Тех же, кто выдерживает, и раз за разом снова идёт в зелёный и непривычный для городского человека мир, поджидает опасность пострашнее банальной неподготовленности к жизненным испытаниям. Здоровый цинизм – хороший механизм защиты психики, особенно если профессия подразумевает работу в условиях риска или связана со смертью, но когда он мутирует и становится нездоровым – жди беды.

Пётр Алексеевич прекрасно помнил, как всё начиналось много лет назад. Тогда, в те далёкие и безвозвратно ушедшие в небытие годы волонтёрские поиски были для него настоящей отдушиной, особенно если они завершались успешно. Видеть искреннюю радость на лицах людей, ощущать себя сопричастным к спасению другой жизни – чувства совершенно непередаваемые. Так продолжалось, чуть ли не десять лет, пока его внутреннее я не приказало остановиться и проанализировать два крайних поиска. Припомнить странные интонации в голосах координаторов, их оговорки, двусмысленности в брошенных ненароком фразах. То чутьё, которое хранит в бою по-настоящему удачливого солдата, сигнализировала об опасности. И стоило ему сделать первый набросок на бумаге всех известных ему связей на бумаге, как ему реально стало не по себе.

За благородным во всех отношениях делом он почти сразу обнаружил не особо скрываемое второе дно, от которого распространялся Запах. Запах даже не гуано, а серы и смолы, прорывающийся из Преисподней. Открытие столь сильно потрясло бывшего капитана, что он сначала его счел за плод своей разыгравшейся фантазии. Уж больно оно было созвучно тем страшилкам из его детства, которые привозил из пионерского лагеря и охотно делился с ним его двоюродный брат, старший Петра на целых десять лет…

К его сожалению, следующий же день подтвердил его самые наихудшие опасения. Сначала Сергей-сержант в телефонном разговоре обмолвился о грядущей коммерциализации волонтёрского движения и о том, каких бабок на этом можно будет нарубить. Оставшийся в своё время служить по контракту, чтобы не работать сторожем при птицефабрике, парень и в армии нет-нет, да показывал натуру не крестьянина, но куркуля, не страдающего от отсутствия морали. Слушать его излияния по дороге в школу (а капитан после отставки устроился учителем ОБЖ) было донельзя противно.

Буквально через два часа Пётр Алексеевич получил словесную оплеуху вместе с ещё одним доказательством своей правоты. На этот раз от своего непосредственного начальства, в лице директора школы. Диана Дмитриевна, чуть ли не певшая ему дифирамбы ещё неделю назад, ныне расчихвостила его как школяра, в пух и в прах. Из гневной речи капитан понял, что его планы районным начальством признаны не только нежелательными, но и вредными. И внеурочная работа в каникулы (чуть ли не грамоту первоначально сулили) и идея модернизации живого уголка (аквариум, в котором близ лимонника плавали две одинокие гупёшки) накрываются, скажем так, «ночным горшком».

А уж когда вечером в передаче «Голос Молоха» (сам бы он эту гадость и смотреть не стал, но звонок от не на шутку встревоженного друга заставил) ведущий Дмитрий Молох стал напоказ проливать крокодиловы слёзы о гибели сотен и тысяч несмышлёнышей в год, о том, что все мы ответственны перед ними и потому по примеру просвещенной в таких вещах Европы должны…

Даже сейчас, по прошествии почти десяти лет, Петр Алексеевич не мог без отвращения вспомнить о том злополучном дне. Едва во всеуслышание было объявлено о реорганизации движения в государственную структуру, смене названия (чтобы на Западе, помешанном на ми-ми-мишности, правильно поняли) и изменений в деятельности, капитан, сославшись на последствия ранений, предпочёл отойти от дел, сосредоточившись на учительской деятельности, и лишь изредка выезжал, как непрофессиональный доброволец. Но только тогда, когда был уверен, что это действительно необходимо. Как сейчас. И при этом гнул свою линию…

«Первую половину пути Никита прошагал со скоростью 5 километров в час». Именно такая формулировка задачи по математике вспомнилась мне, «НЕкиту» (так называет меня моя сестра, с ударением на первом слоге), когда вслед за своим отцом я вышел из лесного массива на просеку. Автор задачника или серьезно ошибался, или имел ввиду тот факт, что мальчик шёл по ровной городской дороге, не всматриваясь пристально в каждый встречный куст. Нам, к примеру, удалось за эти шесть десятков минут прочесать лишь три километра. Только сейчас, после отмашки рукой отца к привалу, я позволил себе, присев на рюкзак, посмотреть вверх, на удивительно голубое и безоблачное небо, на фоне которого были чётко видны три высоковольтных провода ЛЭП. Я улыбнулся безмятежности небосвода и с наслаждением прикрыл глаза. Они у меня устали гораздо сильнее, чем натренированные частыми походами ноги. Идти по пересечённой местности не трудно, а вот смотреть одним глазом прямо перед собой, а вторым в экран тепловизора – сложно. Вот уж действительно та ситуация, когда твои глаза разбегаются в прямом смысле этого выражения.

Почти одновременно со мной на просеку вышел и мой напарник слева, а левее его – уже его сосед. Через минуту, когда я осмотрелся по обе стороны от себя, то убедился, что разрывов в нашей линии не наблюдается, не смотря на пару эксцессов и понесенную нами «небоевую потерю». Дважды соблюдаемый режим радиомолчания нарушался сначала восторженным воплем: «Нашёл!», а через минуту, когда выяснялось, что усыплен ни в чем не повинный ёж, эфир сотрясался от лавин «признаний в любви», выпущенных из уст остальных поисковиков на сержантском диалекте великого и могучего (поистине могучего!) русского языка. Пять потраченных зазря дротиков просто списали. Дело житейское.

«Потерей» же стал личный бодигард «Королевы Морга». Такая ассоциация одновременно пришла на ум не только мне, но и моей сестре, едва мы взглянули на эту… это существо, мимикрирующееся под женщину. Да и охранника она выбрала себе под стать. Не дать, не взять – парочка рептилойдов из третьесортного фильма. В основную линию этого чудика, впервые (представьте себе, впервые!) увидевшего лес естественно, не поставили, но он и с должностью чаеносца, то есть человека, который должен был таскать наши термосы не справился. Мало того, что он зацепился носком ботинка за корень, так он ещё умудрился приложиться своим фейсом прямо в муравейник. Рыжие представители рода формика (да и я бы на их месте тоже) такой наглости не потерпели и моментально вцепились в него своими челюстями, чтобы жестоко покарать разорителя их города. Тот вопль, который он издал, был, наверное, услышан по обе стороны леса и распугал всех его обитателей. К счастью, это случилось в самом начале поиска и мы, оставив бедолагу на попечении тети Глаши, спокойно продолжили делать свое дело.

Вот отец снова дал команду рукой, на этот раз уже к окончанию привала, и я, предварительно помассировав крестообразные связки коленного сустава, встал на ноги и одновременно с остальными поисковиками вошел в прямоугольник леса, зеленевший прямо передо мной. Сосновый бор величав и красив, но мне сейчас было реально не до любования им. А трижды… трижды мне пришлось больно прикусывать свои губы, чтобы удержать себя от несвоевременных и недопустимых глупостей.

Дважды мой взгляд натыкался на участки, сплошь усеянные лисичками, а однажды пятью метрами левее себя я пропустил заросли поспевшей черники…

По окончании поиска я ещё вернусь сюда, но сейчас главное – это Макс, и желательно, чтобы его нашли именно мы…

Чем ближе мы подходили к другому краю леса, тем сильнее накалялась обстановка. Вот мои уши ясно уловили сначала приглушённый расстоянием щелчок, прозвучавший справа, а затем шепот сестры (умница! не на общей волне): «еж-ж-жак». Ничего страшного, это – рабочий момент.

Вскоре поисковики, что работали справа, начали один за другим отчитываться, что они вышли к ограде элитной турбазы, через которую и мышь не проскочит незамеченной. Вслед за ними стали поступать доклады и от тех, кто работал намного левее нас. Они сообщали, что вышли на песчаный пляж с нетронутым песком. Оставался лишь наш небольшой участок, шириной менее ста метров, врезающийся в водохранилище, оставался не исследованным.

Водная гладь открылась перед моим взором совершенно неожиданно. Я замер на обрыве и смотрел вперёд, туда, где в метрах пяти от береговой линии кружились лодка и сломанный вчерашней непогодой плакат. Неужели Макс… я спрыгнул вниз и сделал два шага вперёд. Хотел сделать третий, но тут же почувствовал на своей спине ЧУЖОЙ ВЗГЛЯД, полный испуга, отчаяния и ненависти. Резкий поворот влево, выстрел навскидку и фраза, которую я бросил в эфир на особой волне: «Цель поражена»…

Вы мне не поверите, но я это сделал снова, при первой же представившейся возможности. Попросту сбежал, не смотря на весь мой предыдущий печальный опыт. Три, ровно три неудачных попытки побега было у меня из тех заведений, что иные люди впрямую называли «питомниками». Если бы я появился на свет в чаще городских трущоб или в одном из «Питомников» (представьте себе, часто бывает и такое!), то для меня всё бы сложилось иначе. Регулярная кормежка и полная беззаботность внутри огороженной от остального мира территории, плюс то, что называется «НМОР-3д» (или в просторечии – «Намордник») быстро сделали бы меня похожим на прочих вышколенных обитателей этих страшных мест.

Но я появился на свет у своих родителей в лесу, в середине последнего месяца весны. С первых же минут своей жизни я дышал пьянящим воздухом свободы и хвои. И моя жизнь не отличалась от жизни моих сверстников на воле. Сначала я питался исключительно маминым молоком (что-что, а это я знаю прекрасно), затем осознал, что существуют ещё ягоды, садовые и дикие фрукты, яйца, грибы, и мясо. МЯСО – вот то, что мне нравилось больше всего! Признаюсь честно, то, что называли «мясом» на огороженной территории, им в моем представлении не являлось. Лосятина, которую добыв, давал мне отец, гораздо вкуснее…

Для меня всё изменилось на исходе последнего месяца осени, после обильного снегопада. Мне было уже шесть, когда неожиданно началась страшная стрельба. Помню короткий вскрик матери: «Беги» и то, как я, сделав отчаянный рывок, вскоре скатился на дно оврага и прижался к замерзшей земле. А дальше? Дальше я помню следующее…

Помню, как сильные мужские руки приподняли меня за шкирку и, встряхнув, выставили на обозрение женщине со строгим выражением лица.

– Хорош щенок? – спросил её мой мучитель.

– Да, он вполне милый, – согласилась она, оторвавшись от изучения своих бумаг и, заметив, что я оскалился, обидевшись на «щенка», добавила: – Только он вот дикий и безумный на вид.

– Безумный Макс, – зашёлся в смехе мужчина.

– Просто Макс, – поправила его женщина, сделав несколько касаний по экрану своего смартфона. – Под этим именем мы его и оформим…

Так и окончилось моё детство. Меня то и дело перебрасывали с места на место, и «передержав» (именно так эта процедура и называлась) вновь передавали по цепочке, казавшейся мне бесконечной. Но где бы я не оказывался, меня не оставляла мысль вернуться в родные места. И вскоре я решился.

Этот случай хорошо отложился в моей памяти. То ли потому, что стал первым, то ли потому, что я бежал не один. Со мной увязалась Ласка (придумают же иные люди имена!), чья судьба почти точь-в-точь повторяла мою судьбу. Наверное поэтому мы обособились от остальных обитателей того «Питомника», с которыми не нашли никакого взаимопонимания. Обнаруженная нами дыра в ограде послужила тем путём, которым мы рванулись на волю. Как же хорошо нам было вдвоём, особенно, когда ночью, мы прижимались друг другу, чтобы согреться. Увы, но «городские джунгли» для нас были столь непривычны, что мы чем-то себя выдали. Обнаружили нас очень быстро, на следующий же день, организовав облаву, а поймав, вернули и задали нам такую трёпку, что…

Мне было больно. Как от наказания, так и от того, что мне зачем-то прокололи ухо. Ласку я больше не видел. Во второй и в третий попытки, тоже для меня неудачные, меня и вовсе ловил персонал, не позволяя сделать даже единого вдоха на свободе.

После третьей попытки, а так же в связи с очередным перепрофилированием, никто не соглашался брать меня «на свой баланс», пока обо мне не узнала эта женщина из «Лесной сказки». И когда меня ей передали, то я понял, насколько всё может быть плохо. Нет, тут никого не били, даже кормили намного лучше, чем в иных «питомниках», но когда я осознал, что внешняя благопристойность достигается исключительно «намордниками», то решился бежать.